♪ DXRK ダーク — CAUTION
***
Сверкающие неоновые вывески проносятся перед глазами ломаными зигзагообразными линиями, пока в лицо из впереди идущей машины клубится густое облако пара с запахом моторного масла. Город в густой непроглядной ночной тишине быстро мелькает мимо, смазываясь огнями, а азартный рык мотора и резкий взвизг шин раздаются приятной какофонией звуков. Чонгук рефлекторно вцепляется ладонями крепче в ручку газа своего байка, крутит вниз и наблюдает за колеблющейся стрелкой спидометра, которая стремительно приближается к трехзначной цифре. Кровь разгоняет по венам адреналин, стелющийся по асфальту белый дым затмевает обзор, но Чонгук не собирается отставать от своей добычи — слишком жаждет острых ощущений. Настоящее возбуждение от бешеной гонки разносится по телу приятной волной, а в голове проносится единственная мысль, которая заставляет испытывать мимолетную возможность: скоро водитель потеряет контроль, и он сможет нагнать свою цель. Только вот машина не сбавляет обороты, а лишь набирает скорость без особых усилий и перемещается на правую полосу. Чонгук начинает ускоряться, пытаясь выехать рядом, быстро выкручивает руль и без промедления перестраивается, стремясь заблокировать движение. Преградой предстает лишь плотная колонна легковушек, которые сформировывают между собой своеобразный треугольник и тем самым мешают Чонгуку маневренно втиснуться между ними. В один момент он выбирает разрыв, включает фару и встраивается в середину, наконец выруливая в бок и занимая крайнюю полосу. Машины идут не очень-то шибко — километров пятьдесят, из-за чего приходится сбавлять скорость и плестись вереницей, стиснутым с обеих сторон. Ему хочется дать газ на полную мощность мотора и устремить байк в два раза быстрее, дабы нагнать черно-оранжевый спорткар, что летит среди пустынного неба разъяренной фурией, оставляя позади себя лишь клубы смрадного дыма. «Сука!» — выругивается Чонгук и обгоняет по правую сторону минивэн, а затем резко выруливает одной рукой на левую, поскольку второй пытается достать из кармана кожаной куртки чёртов мобильный. Тщетно, потому что нужно крепче держать руль, ибо ему меньше всего хочется стремительно лететь в кювет или таранить асфальт головой, поэтому снова крутит газ, разгоняется и набирает скорость без особых усилий. Сейчас для него главная задача догнать свою черную бешеную фурию, которая протирает своей упругой задницей водительское сиденье его «Макларена». Умело лавируя между сонными автомобилями, проносясь мимо рябящего частокола придорожных столбов, Чонгук резво выходит из поворота, переключает передачу с третьей на четвертую и набирает скорость на прямом участке трассы. Яркие всполохи из выхлопной трубы ревут всё громче, оглушая и затуманивая разум, и он, наконец, догоняет спорткар, равняясь с ним среди потока машин в одну линию, практически соприкасаясь боком. Секунд десять Чонгук мчит в плотном контакте с машиной, а затем фурия дает по тормозам, отчего Чонгук стремительно выезжает вперед где-то на полметра и теряет бдительность. Тот, видимо, пользуясь моментом и его замешательством, выжимает педаль газа до упора, проскальзывает «шашечками» между потоками идущих машин и, не тормозя, перестраивается из ряда в ряд, устремляясь со сверхзвуковой скоростью вперёд. Невидимая из-за тёмных стекол фурия явно пытается чего-то добиться, продолжая свою жестокую и пока непонятную игру. Чонгук, отстав на несколько метров, вновь легко и без усилий набирает скорость, обходит спорткар с левой стороны, а поравнявшись, мчит параллельным курсом. — Открой! — с силой бьёт по переднему боковому стеклу, сквозь которое доносится громкая музыка. Стекло опускается на половину своей высоты, и оттуда высовывается рука. — Отъебись, Гук-и, — слышит заполошный крик, за которым следует гомерический смех. «Гук-и» — специально провоцирует, зная, что Чонгук всем своим нутром ненавидит, когда тот его так называет. Опуская окно, адская фурия вылезает корпусом вперед, растягивает губы в язвительной улыбке и надувает большой пузырь ярко-розовой жвачки, а вытащив свою изящную руку так, чтобы Чонгук точно мог лицезреть её во всей красе, пару раз призывно машет ладонью перед его лицом и стучит по мотошлему средним пальцем. Блять! Запрыгнув назад, тот лопает пузырь и вновь смеётся, а затем закрывает окно и выжимает на всю мощь педаль газа, уносясь вперёд и обволакивая серые ночные сумерки новой порцией смрадного дыма. — Остановись! — кричит вслед, но мало того, что тот его уже не слышит из-за долбящих в колонках басов, так ещё за секунду берет разгон, оглушая рёвом мотора, и молниеносно выруливает на трассу. Чонгук, набирая в лёгкие воздух, извергает громкий стон, бьёт кулаком по корпусу и вцепляется крепче в руль, отчего кожаные перчатки издают мерзкий скрежет, возбужденно вскрикивает «взбалмошная дрянь» и давит на газ, всё так же не думая снижать скорость. Дикое раздражение проносится волной по телу, а усиливающийся прилив эмоций — предвкушения и адреналина — проскальзывают искорками злости и даже ненависти. Эта мелкая бестия доводит Чонгука до крайности, заставляя гнаться за собой незаметной чёрной молнией среди потока машин. Главное, чтобы к ним на хвост не сел патруль, потому что вытаскивать эту фурию из камеры — последнее, что ему хочется сейчас делать. Они несутся более получаса, преодолевая черту города. Голова потеет под мотоциклетным шлемом, и Чонгук отворяет пластиковое забрало-визор, встречая поток прохладного ветра. И ровно в этот момент замечает, как спорткар начинает петлять из стороны в сторону, резко тормозить и уходить в занос. Мелкий мерзавец… Играется! Подрезая впереди идущий черный джип, Чонгук набирает скорость и вновь пристраивается к левому боку фурии, стучит в окно, приказывая остановиться. Стекло опускается, и в него метко стреляет пара прищуренных, яростно сверкающих чёрных глаз, подсвеченных лишь тусклым фиолетовым неоном от приборной панели, — холодных и смотрящих с такой беспощадной жестокостью. — Тэхён, блять, останови машину! — орёт, замечая в чужих глазах странный проблеск… Неужели выпил?! — Гук-и, — наигранно тянет, — я же сказал тебе отъебаться, — отвечает с дикой надменностью, клоня голову в бок, отчего Чонгука этот мнимый жест и показная излишняя самоуверенность начинают изрядно так подбешивать. — Или у тебя из-за шлема уши заложило? Блять, да, заложило! Они гонятся по трассе друг за другом на скорости, приближающейся к двумстам. У него не то, что уши заложило, у него кровь в жилах несётся бурным потоком, дыхание перехватывает, а сердце со всей силы бьётся о ребра. Того и гляди — продырявит грудную клетку. А Тэхёну словно всё побоку: лишь крутит руль, обходя впереди идущие машины, и маневренно лавирует между ними. — Сука! — яростно выкрикивает Чонгук сквозь зубы, параллельно смотря на дорогу. — Я тебе говорю — останови эту грёбаную тачку! Ты же понимаешь, что тебя ждёт, когда тебе надоест играться? — О, я так польщен! — мурлычет. — Это что, Чонгук-и злится? — медленно, издевательски тянет тот. — Так ты для начала догони! — и давит по газам. Ну, серьёзно?! Чонгук сжимает руль до скрипа, переключает передачу и прибавляет скорость, когда они выходят на новый участок трассы. Наблюдая за тем, как фурия опасно скользит шинами по гладкой дороге, от чего корпус машины начинает заносить в сторону, он напрягается всем телом. Когда он догонит этого нерадивого мальчишку, то вытрахает всю спесь из этого тела. Нет, на самом деле — это заводит. Скорость, бешеная гонка, Тэхён, что одним только взглядом может пригвоздить его и заставить до посинения пальцев сжимать руль, но… Чонгук видимо слишком переоценил своего ручного цербера, и раз тот продолжает вести с ним игру, то он, конечно же, поддастся, но после будет играть по-крупному. «Макларен» рьяно пересекает железнодорожное полотно, мча вдоль придорожного мелколесья по узкой двухполосной дороге, и уводит Чонгука за собой дальше от города. Решаясь перевернуть ситуацию в свою пользу, он, не тормозя, обгоняет машину по правую сторону, подрезает и вытесняет её на обочину. Длительный, громкий звуковой сигнал заставляет Чонгука собраться всем телом и обернуться в сторону Тэхёна. Тот бросает цепкий взгляд сквозь лобовое стекло, резко останавливает машину, одним движением сдаёт назад, выруливает и, объезжая его, устремляется вперёд. Уличные фонари тускло освещают дорогу, но пылающие искры в глазах и дьявольскую ухмылку Чонгук точно смог рассмотреть на чужом красивом лице. Тэхён дразнит, издевается и заставляет испытывать восхищение, потому что именно Чонгук научил свою чёрную адскую фурию управлять машиной и подчинять себе сеульские дороги. И, похоже, не только их… Чонгук сам готов подчиниться и лужей расплыться перед таким Тэхёном — дерзким, властным, заставляющим низ живота от подступающего возбуждения скручиваться в тугой узел, а конечности подгибаться, стоит лишь тому на него блеснуть своим нарочито высокомерным взглядом, сквозящем из чёрных омутов. В подобные моменты Чонгуку хочется до хруста собственных пальцев сдавить роскошные покатые бёдра своей бестии так, чтобы оставить на них характерные синюшные отметины, сбить всю надменную спесь с наглого лица. Но всё, что он может позволить себе сейчас — это гнаться за своей фурией по еле освещенной дороге и пытаться привести себя в чувства. Немедля он вновь газует и догоняет спорткар, а тесня его боком к пыльной обочине трассы, выкручивает руль, подрезает и резко останавливается. Тэхён давит по тормозам, поднимая вокруг клубы дорожной пыли, и останавливается в паре сантиметров от байка Чонгука, а тот, больше не мешкая, подрывается с места, стягивает шлем, бросая его на сиденье, и подлетает к спорткару. Яростно дернув за ручку, открывает дверь и со всей мощи впивается руками в чёрную куртку Тэхёна, хватает за шиворот и вытаскивает силком на пыльную обочину. — Совсем рехнулся? — оглушительно кричит, толкая в грудь, на что Тэхён только демонстративно откидывает за плечи выпавшую из хвоста угольно-чёрную прядь и устало закатывает глаза. Вырываясь из рук, невольно, словно с отвращением, отряхивается, изрекая: — Не трогай меня, — и облокачивается спиной на машину. — Я тебе вроде бы четко дал понять, чтобы ты от меня отвалил, не? Крепче ухватив Тэхёна за шиворот, Чонгук выругивается и отвечает с хриплым смехом: — Тебе приключений на свою задницу не хватает? От тебя разит за километр… — И? — вздергивает бровь. — Тебе-то что? Мы с тобой теперь друг другу никто! Чего ты вообще за мной носишься? Ведешь себя, как мой папочка… — Тэхён, ты нарываешься на неприятности, — подмечает, непроизвольно сжимая пальцами ткань. — Чонгук-и, я нарываюсь на болезненную порку, — и кичливо выплёвывает жвачку. Всякий раз, когда Тэхён заговаривает с таким невозмутимым лицом о подобных вещах, внутри Чонгука всё резко переворачивается. Слыша из раза в раз провоцирующие фразы, сказанные властным насмешливым тоном, что на самом деле Чонгуку безумно нравится, в голове мимолетно проносятся воспоминания о их спонтанном знакомстве… В тот вечер мигающий свет неоновой вывески дорогого ночного бара обволакивал юношеское тело яркими бликами, подсвечивая покрытую россыпью разноцветных узоров лоснящуюся от пота нежную кожу. Клуб вырвавшегося из ноздрей дыма окутывал молодое утонченное лицо, а цепкий стальной блеск в глазах, полных обжигающей хищной решимости, сводил с ума от одного лишь взгляда. Чонгук всегда считал себя падким на всё красивое, а этот парень с легким от алкоголя румянцем на щеках и алыми припухшими губами от частых облизываний словно пленил своей дерзостью. Нет, тот всего лишь стоял в одной кожаной куртке на голое тело, неумело держал длинными тонкими пальцами фильтр от сигареты, выдыхал едкий дым в промозглый весенний вечер, источая горячий воздух изо рта, но всем своим видом демонстрировал самоуверенность. Тот вечер Чонгук и правда запомнил надолго. Он обжигающим шепотом ласкал чужую манящую шею, обдавая мелкими поцелуями бархатную на ощупь кожу, а параллельно исследуя руками подтянутое ладное тело, грубо впивался ногтями в мясистые бедра до тёмно-фиолетовых саднящих синяков. Играл на контрастах, пока с ним вели свою игру. Развороченное постельное белье пропитывалось потом двух тел, а Тэхён, возвышаясь над ним, окольцовывал его шею невидимым поводком, заставляя хрипеть и гортанно стонать лишь от одного только собственного вида — наглого, подчиняющего и заставляющего повиноваться. В тот вечер Чонгук осознал одну простую истину: ему до нестерпимого зуда под кожей, до дикого безумия понравилось покоряться прыткой адской фурии, что так умело объезжала его крупные бёдра. Ебучая ревность вгрызалась Тэхёну под кожу, словно бешеный пёс, почувствовавший свежую кровь — обгладывала руку своего хозяина и стирала все границы доверия, выстроенные между ними за прошедшие полтора года, из которых два месяца они больше не вместе. Чужие люди, которые просто не умеют разговаривать, а решают проблемы посредственно… Да, Чонгук просто глупец, которому было проще разорвать отношения, построенные изначально лишь на самом умопомрачительном в его жизни сексе. Возможно, отпустить и послать к чертям свою адскую фурию, пробуждающую в нём не то чтобы возбуждение одним своим видом, а настоящий огненный пожар, было самой тупой ошибкой в жизни, но… Поводов для ревности, как ему казалось, он никогда не давал, а потому его просто до хруста в позвонках бесило тупое юношеское безрассудство. Тэхён тогда лишь усмехнулся, в тотальной тишине собрал все свои вещи, которыми каждый день невзначай заполнялась квартира Чонгука, показательно повесил ключи на дверной крючок в коридоре и ушел, напоследок гордо вздëрнув подбородок и громко хлопнув входной дверью. Жалеет ли Чонгук? Безусловно. Соврёт, если скажет нет. И сейчас он, неотрывно смотря на свою взбалмошную бестию, любящую выводить его на эмоции, прикрывает глаза, разжимает кулаки, пытаясь выдавить из головы всё, о чем раздумывает, попросту тешит себя иллюзией, будто забыть о существовании общих светлых воспоминаний — единственная правильная мысль. Одно дело — просто отпустить человека, который был для тебя целым миром, другое — видеть буквальное доказательство того, что он без своей фурии жить не может. Сам страдает, убивается, пытаясь найти в доме хоть одну забытую вещь. Сгорая от желания вжаться в до боли любимое тело ближе, вплести пальцы в тугие локоны угольных волос и жадно припасть к пухлым губам, от которых кружится голова, а по телу расползается жидкий огонь, он только и может отстраниться, глубоко вздохнуть и виновато наблюдать за Тэхёном из полуопущенных ресниц. Тот стоит перед ним красивый, уверенный, самовольный, рассматривает его же с ног до головы опьяненным, наглым, оценивающим взглядом, а приподняв уголки пухлых, выточенных губ, по-сучьи ухмыляется и шепчет: — Хочешь? — Нет, — отрезает, будто от этого станет легче. — Не ври. Врёт. В первую очередь самому себе бесстыдно врёт. Из своих рук ни в жизнь не выпустит! А потому притягивает Тэхёна за шею к себе ближе, впиваясь наглым поцелуем в терзающие его душу губы, на которых так изящно поблескивают в свете фар два серебрянных кольца. По-собственнически, словно железными тисками, бесстыдно обхватывает талию, которую так приятно снова ощущать в ладонях, и вжимается пахом в крепкое бедро, сипло выдыхая тихое «ах» в чужой едва приоткрытый рот. — Это был не призыв к действию, — неожиданно отпрянув, рычит сквозь зубы Тэхён. — Я не разрешал тебе целовать себя, — акцентирует. Чонгук распаляется, впиваясь пальцами в упругие бока, и пытается вновь подобраться к соблазняющим губам, на которых ярким отпечатком осело сладкое алкогольное послевкусие. Сглотнув, чувствует, как быстротечно отзывается напряжение в паху, а мышцы тела напрягаются от невозможности прикоснуться. Ведь ему не разрешили. — Лезь на капот, Гук-и, — горячий шёпот в самое ухо заставляет вздрогнуть, а следующий за этим поцелуй-укус в самую мочку вырывает новый хриплый стон. — Прижми свою задницу и заведи руки за спину. Как же ему не хватало такого Тэхёна. И даже зудящее на подкорке привычное «Гук-и» не бесит, а наоборот заставляет почувствовать себя — взрослого мужчину — подобно провинившемуся щенку, готовому послушно вилять хвостом перед своим хозяином. Толкнув Чонгука в грудь и заставив откинуться телом на горячий чёрный металл, фурия изучающе ластится руками вдоль его бёдер, подобно ядовитой змее, ловко справляется с бляшкой ремня и попутно стягивает бельё к поджатым коленям. В прищуре Тэхёна — смертоносная сталь, в которой ярко блестят затянутые поволокой возбуждения увеличенные зрачки, расплывшиеся в бездонных глазах, подобно горящей нефти. В хищном оскале — проступающие капли слюны, что стекают от предвкушения вдоль подбородка. Тот будто всем своим видом демонстрирует, как жаждал этого момента не меньше, а потому склоняется перед Чонгуком на колени и с жадностью вбирает ещё не до конца возбуждённый член и, пошло растягивая свои припухшие влажные губы, начинает ритмично двигать головой. Мычащий стон непроизвольно срывается с губ, а член, уже налившийся кровью, в спазме дёргается во власти горячего рта. Чонгуку так хочется зарыться пальцами в угольные волосы своей бестии и оттянуть их до приятной болезненности, но всё, на что он способен сейчас — это распластанно протирать капот своей задницей и скребсти до боли в ногтях металлическую поверхность. Тэхёну несомненно нравится ощущать на себе прикованный восхищенный взгляд, и тот явно испытывает восторг от его ограниченной свободы. Да и быть честным, Чонгук сам от чужих пристрастий испытывает томящееся в паху волнение, которое горячими волнами бродит по телу. Тэхён в принципе обожает контролировать весь процесс и управлять ситуацией, а потому как тот сейчас ещё и со всей отдачей заглатывает его член, упираясь носом в бритый лобок, Чонгук понимает одно — он уже готов позорно спустить только от одного этого вида. Мешающиеся края кожаной куртки непозволительно царапают нежную кожу раскрасневшихся щёк, в которых Чонгук замечает очертания своей налитой кровью головки, из-за чего он начинает ёрзать своей оголенной задницей по капоту, стараясь прекратить столь хладнокровную пытку. Тэхён его действий не одобряет и, вытащив член из жаркого плена, ударяет по нагретой ягодице холодной ладонью, говоря властным тоном: — Не рыпайся. Да как тут не рыпаться? У него звёзды в глазах от контраста температур и от одного только вида сбитой слюны в чужих уголках окольцованных пирсингом губ, начинающей стекать медленной струйкой вдоль подбородка и стремительно льнущей вдоль лоснящейся от пота шеи. У него самого на языке скапливается слюна, когда он видит скользящий язык по коже крайней плоти, начинающий так умело вылизывать уретру и проколотую уздечку его члена. Тэхён сдавленно низко рокочет, когда Чонгук, толкаясь в чужое горло, громко постанывает от удовольствия. Сжимая в ладонях мерзкую кожаную ткань, распахивает глаза и с нескрываемым восхищением наблюдает, как тот на грубых толчках лишь одной рукой смахивает проступающие капли слёз, а второй пытается крепко сжимать для фиксации его ягодицы. Мощно качнув бёдрами вперед, Чонгук замирает и ощущает приближающуюся разрядку, разливающуюся вязкой густой патокой по телу от самых кончиков пальцев. К горлу уже подступает такой пленительный стон от щемящей узости, в которой хочется потонуть с головой, но Тэхён на этом моменте замедляется и резко отстраняется. Перехватывая у основания его истекающий смазкой член и неприятно сжимая, подцепляет языком серёжку и оттягивает до лёгкой болезненности, а отстранившись, хрипло бросает с долей насмешки: — И почему ты так сильно потëк? — клонит голову в бок и вздёргивает изящную бровь. — Прыгай в машину, Гук-и, хочу оседлать твои сочные бедра. Он и сам не знает. Происходящее опьяняет, и он просто не способен контролировать себя, но когда наконец наглый язык толкается в его рот, а из горла вырывается надсадный стон, может смело ответить — скучал. По своей дикой безумной фурии Чонгук пиздец как скучал. Он слышит утробное рычание Тэхёна и, не смея дернуться, позволяет себя целовать — влажно, грязно, со стекающей слюной из самого уголка губ, с долей агрессии и дикого взаимного возбуждения. Взобравшись на заднее сиденье, он хватает Тэхёна за предплечья и тянет на себя, усаживая на колени. Восторг и дикое желание, простирающееся между ними наконец ощущается приятной тяжестью чужого тела на собственных бедрах. Чёрные пряди волос выбиваются из хвоста, и фиолетовый неоновый свет обволакивает Тэхёна, так явно подсвечивая крепкую фигуру. Чёрт. Тот, отпрянув, тянется к бардачку и наощупь пытается что-то найти, а когда перед глазами Чонгука мелькает сталь браслетов, у него по телу разносится бурный прилив крови, отдающий болезненно в пах. Блядство. Что с ним делает этот мальчишка? — Наручники? Ты серьезно? — с долей усмешки. — Руки, Гук-и, — отвечает наигранно, но в бархатном тембре слышатся властные нотки. И «Гук-и» подчиняется — заводит руки за спину, более не смея сопротивляться приказу своей бестии, а Тэхён, поддавшись вперед, ведет носом вдоль его челюсти, жадно вдыхая тяжелый аромат парфюма, и, уткнувшись в шею, окольцовывает запястья. — Таким покорным и молчаливым ты мне нравишься больше, — не поднимая головы, тот шепчет куда-то ему в ключицу, обдавая кожу горячим дыханием, а зарывшись пальцами в выбеленные волосы, оттягивает силой корни выбившихся прядей, вынуждая запрокинуть голову. — Чёрт, ты такой у меня соблазнительный. Продолжает шептать, целуя за ухом, прикусывая кожу зубами, засасывая и тут же зализывая, и вновь целуя, будто не в силах насытиться, а ухватившись за щёки одной рукой, на которой изящно красуется вереница переплетенных чернильных узоров, смотрит в глаза расфокусированным взглядом, полным предвкушения. Собственный прерывистый стон вырывается из глотки, когда тот влажными поцелуями покрывает шею и начинает усеивать кожу лёгкими укусами вдоль ключиц, спускаясь прямиком к груди. Накатывающее волнами наслаждение заставляет Чонгука откинуться корпусом назад и плотнее вжаться пропитывающейся потом одеждой в кожаную обивку сиденья, от чего руки, окольцованные наручниками, сильнее упираются в копчик, принося легкую болезненность. Ему нравится ощущать вседозволенность своей бестии. Нравится скованность собственных рук, которые не могут притронуться к горячему телу, что так старательно седлает его бедра и неистово потирается своим явно обильно истекающим членом. Нравится слышать легкий звон металла, когда он поджимает фаланги и впивается ногтями в ладони лишь от одного осознания — Тэхён возбуждëн не меньше, чем он сам. — Ты меня вылижешь, — не просьба, приказ, — а потом хорошенько оттрахаешь, если будешь хорошо себя вести. Чонгук на этих словах весь подбирается телом и в момент накрывает припухшие губы требовательным поцелуем, вынуждая того проехаться по собственному твёрдому члену упругой задницей. Захватив чужой язык в плен, он настойчиво посасывает губами два металлических кольца, что красуются на нижней, и, отстранившись, слизывает потекшую слюну своим языком — жадно и до ужаса развратно, а не дав Тэхёну опомниться, едко шепчет в приоткрытый от удивления рот: — Для начала сними наручники, бестия, а потом я посмотрю на то, как ты будешь дальше выебываться. — Рано, Гук-и, я ведь ещё не наигрался. Тэхён поднимает его футболку к ключицам и припадает губами к соску, а обхватив, начинает всасывать и кружить кончиком языка. Длинные пальцы ластятся вдоль ребёр и поддевают второй сосок, слегка оттягивая и сжимая до покраснения нежную кожу, на что Чонгук прикрывает глаза, со стоном выгибается в пояснице и упирается затылком в подголовник. — Твою мать… — выругивается, впиваясь ногтями в ладони, чтобы хоть как-то облегчить столь изощеренную ласку, пока Тэхён, продолжая играться пальцами с одним соском, примыкает губами ко второму, медленно облизывая, и интенсивнее начинает ёрзать на его бедрах. Тэхён опускает руки к его расстегнутой ширинке и хватает резинку боксеров, одним плавным медленным движением стягивая их вниз. Член с болезненным шлепком бьётся о живот, на что Чонгук тянет носом воздух и кривится в усмешке, приподнимая уголки губ, а сам подмечает, с какой жадностью на это действие смотрит его бестия и с каким нетерпением облизывает языком свои блядские губы. — Наигрался? — вопрошает Чонгук, понижая голос. — Вполне, — ухмыляется. — Тогда снимай кандалы, разворачивайся и раздвигай свою задницу, — и намеренно облизывает языком уголок проколотых губ, не отрывая пристального взгляда от чёрных глаз, подсвеченных лишь искусственным фиолетовым неоном, в которых стремительно расширяются зрачки. — Быстрее! — поторапливает и припадает с поцелуем к раскрасневшимся влажным губам, а оторвавшись с характерным звуком, сразу же вгрызается в участок шеи прямо под подбородком, от чего Тэхён слегка дёргается и, не сдержавшись, протяжно стонет. Чонгуку до безумия нравится видеть перед собой чужое выпирающее возбуждение, обтянутое плотными кожаными штанами, которое до скрипа натягивает мешающуюся ткань. Звон металла рассеивается в оглушающей тишине машины, и Чонгук, разминая немного затекшие запястья, быстро стягивает перчатки и припадает руками к горячей нежной коже, стискивая талию в крепких объятиях. Немедля спускается к ширинке и, подхватив того под бёдра, прижимает к себе и шепчет: — На лицо! — звонко шлёпает по ягодице и ослабляет хватку, позволяя развернуться и перекинуть через себя ноги; требовательно надавливая на поясницу, одним рывком дергает штаны вместе с бельём вниз, открывая соблазняющий вид на упругие ягодицы и призывно вытекающую смазку из ануса. — Сука, ты… уже растянут? — Гук-и, я намеренно спиздил твою тачку, гнал тебя за собой через весь Сеул, и ты реально думаешь, что я завалился бы к тебе с девственно стянутой дыркой? — Бестия. — Хватит уже пиздеть, займись делом, — а у самого взгляд из-под пушистых ресниц тёмный и глубокий, вызывающий в сердце Чонгука необузданное безумие. Этот мальчишка до потери сознания доводит, заставляя собственный член наливаться кровью и настолько сильно течь, что становится больно. Хочется разрядки, хочется уже быстрее вытрахать всю показную спесь и кончить, потому что от прогнувшейся перед ним крепкой спины, вычурно вздернутых кверху бёдер и утончëнных ямочек над ягодицами Чонгук уже не выдерживает. Оттолкнувшись ногами от пола, он подкидывает Тэхёна на своих коленях, вынуждая опереться всем весом на бардачок между сиденьями и вытянуться, подобно кошке. Жадно впившись зубами в правую ягодицу, улавливает сбитое дыхание, которое так сладко ласкает слух. Когда тугие мышечные стенки расходятся под напористым толчком влажного языка, Чонгук смачно слизывает каплю бесцветной, вязкой жидкости и перехватывает Тэхёна за горло, перекрывая доступ кислорода, и одновременно со сжатием пальцев буквально выдавливает из того громкое мычание, на что сам довольно хмыкает и притягивает бёдра с проступающей от жара испариной к себе ближе. Тэхён же не медлит, пытаясь дальше продолжать свою игру — переносит вес тела на одну руку, а второй скользит по всей длине его члена, сдавливая головку, будто выжимая из неё больше предэякулята. — Только посмотри, как ты течешь, — надсадно хрипит и поддаётся назад, сильнее насаживаясь на язык. Свет неонов подсвечивает нежную кожу, подчеркивая плавные изгибы тела и вздрагивающие от напряжения мышцы ягодиц. Чонгук беспощадно вставляет кончик языка в расширяющийся с каждым проникновением анус и оглаживает ладонями внутреннюю сторону бёдер, двигаясь к напряженному члену, пока Тэхён продолжает наглаживать своими невозможно длинными пальцами его пах, царапая ногтями тонкую кожу лобка. Когда Чонгук невольно выгибается от интенсивной стимуляции и стрельнувшего удовольствия, то, выскальзывая языком из жаркого плена, зажимает губы и тихо сглатывает собственный стон, прекращая проникновения, на что Тэхён громко выругивается, дергает рукой и шипит: — Если ты сейчас же не вернёшь свой блядский язык на место, в котором он был секунду назад, я тебе его вырву с корнем. На это Чонгук лишь ухмыляется, закусывая губу, а сплюнув, обдаёт пульсирующий вход горячим дыханием и проникает сразу двумя пальцами, от которых Тэхён выгибается в пояснице и вынужденно упирается руками в его колени, ища опоры и давясь звонким стоном. — Быстрее, — на выдохе бросает, заставляя Чонгука послушаться. И он слушается — продолжает вылизывать анус вокруг своих же пальцев, которые толкает все глубже, а сам ловит волнами подступающее удовольствие от чужой рваной стимуляции на собственном члене и подмахивает бёдрами навстречу горячей ладони. — Я сказал быстрее, почти… блять, осталось немного… — Тэхён, опустив голову вниз, протяжно стонет и выпячивает задницу, раскрываясь перед ним всё больше. Чонгуку просто до скрипа в зубах хочется отомстить и довести свою фурию до такого же состояния, до которого тот его довёл, стоя на коленях перед машиной. А потому, одарив кожу очередным шлепком, разносящимся по салону глухой вибрацией, вытаскивает пальцы и резко отстраняется. — Ты… — Тэхён-а, слезай и прыгай на член уже наконец, — возвращает тому его же слова. — Хочу на себе твои бёдра, а потом, когда ты уже будешь не в силах терпеть, я тебя трахну так, как хочется мне, — и, ухмыльнувшись, подмечает: — Я же хорошо себя вёл, верно? — Отодвинь сиденья максимально вперед, Гук-и, нашим задницам явно требуется больше места, — пропуская вопрос, подмечает Тэхён, растягивая губы в хищном оскале. Пока Чонгук тянется к рычагу и отодвигает до упора вперёд кресла, тот стягивает с себя куртку и разваливается вальяжно на заднем сиденье. — Смазка? — Найдешь в бардачке. — Какой ты же предусмотрительный, — достав бутылëк, припадает в нетерпении к крепким бёдрам, разводя их в стороны и бросая колкое: — На коленки, моя бестия. Чертыхаясь, Тэхён стаскивает с себя кожаные штаны, оставляя их болтаться в районе щиколоток, и, забравшись, седлает Чонгука, прижимаясь голой задницей к его возбуждению. Стащив смазку из рук, выдавливает содержимое себе на ладонь и, скалясь от прохлады, сам распределяет прозрачную жидкость между своих ягодиц, а остатки размазывает по его налитому кровью члену. Пока Тэхён медленно насаживается на головку, пропуская ту неспешно в себя, Чонгук скользит взглядом по смуглой коже, усыпанной чернильными узорами, а потянувшись к шее, благоухающей стойким масляным парфюмом, прикусывает и оставляет красочную синевато-фиолетовую отметину. Когда Тэхён начинает двигаться, чуть приподнимая таз и едва ли не соскальзывая с головки, Чонгук тянет того на себя, заставляя примкнуть корпусом на свою грудь, его запястья перехватывают и заводят за подголовник. — Трогать нельзя, только смотреть и наслаждаться, — выдыхает в самые губы. — Ослушаешься, снова нацеплю наручники. Идея заманчивая, конечно, ибо ему понравилось чувствовать на своих запястьях тяжесть оков, некое усмирение собственной прыти и ограниченность в движениях. Правда, подчиняться Тэхёну, который с таким диким восхищением на него смотрит, активно дышит и так старательно, грубо, со шлепками о яйца объезжает его член, заставляя отчаянно приливать кровь к паху, ему нравится куда больше. Это приносит удовольствие не только физическое, но и внутреннее — с некой ноткой эгоизма, потому что такой Тэхён только его, для него одного. Из чужого рта вырывается всхлип от очередного насаживания, а в глазах читается сплошное помутнение. Чонгук сам словно сходит с ума, ловя ртом спёртый в машине воздух. Хочется открыть окно, вдохнуть свежести, но он лишь тянется к чужому подбородку, стискивает пальцами подголовник и выдыхает собственный обжигающий кожу стон наслаждения прямо в губы. Изгибаясь в спине, Чонгук чуть съезжает по обивке задницей, удерживая руки всё в том же положении, и с упоением наблюдает за четкими движениями своей фурии, шлепающей об оголенный живот истекающей пунцовой головкой и оставляющей на впалом животе маслянистые разводы. Чёрт, как же хочется прикоснуться. Тот так рьяно двигается в быстром темпе, ласкает через влажную футболку его грудь и тянется пальцами к шее, окольцовывая и сжимая её до хрипов, что Чонгук только и может ловить на слух их общие стоны, забываясь и теряясь в приятных ощущениях. — Бля-ять… — задыхаясь в протяжном стоне, сипло выдыхает Тэхён. — Помоги мне. — Попроси, — рыкает. — Сука! — облизывая пересохшие губы. — Гук-и, помоги… Пожалуйста. Впиваясь пальцами в ягодицы, он остервенело начинает подмахивать бедрами и учащенно двигаться. Тот, откидывая голову назад и пытаясь удержать равновесие, хлëстким звуком опускается на пах, а резко приподнявшись, отчего член почти выскальзывает, опускается вновь. Угольные волосы совсем выбились из хвоста и теперь обрамляют утонченное лицо Тэхёна влажными прядями, подпрыгивая на каждом глубоком толчке в такт своему обладателю. Вырвавшиеся стоны и звучные хрипы разлетаются по салону приятной музыкой, Чонгук же сам порыкивает и продолжает безжалостно вбиваться в горячую узость — грубо, глубоко, до шлёпающего звука. — Обопрись на меня, — шипит. Почувствовав тяжесть чужого тела и сильную хватку на шее, он начинает снова бешено двигаться, впиваясь пальцами в крепкую талию. Потянув Тэхёна на себя, припадает к окольцованным губам и слизывает языком проступающую испарину, продолжая с размахом вколачиваться в манящую тесноту. Увеличившаяся цепкая хватка на шее заставляет закрыть глаза и стиснуть чужие бока до моментально проступающих синюшных отметин. — Я… сейчас… Очередной шлепок бёдер о ягодицы заставляет Тэхёна громко простонать, а прогнувшись в пояснице, крупно вздрогнуть от мощного оргазма. Обильно орошая белёсой спермой живот и грудь, тот, тяжело дыша, обессилено падает, пачкаясь в собственных выделениях, и, уткнувшись носом в ключицу, продолжает мелко вздрагивать, пока Чонгук доводит себя крупными фрикциями до пика — прытко вбивается в сокращающийся анус, продлевая оргазм Тэхёна и постепенно утопая в собственной сладкой неге. Такой фееричной, оглушительной и до чёрных пятен перед глазами сильной, от которой его тоже начинает крупно трясти. — Прости, кончил в тебя, — бормочет куда-то в мокрые волосы, чувствуя, как вытекает сперма из чужой задницы вдоль его бёдер, и устремляется по кожаной обивке спорткара прямиком на пол. — А я на тебя, — усмехнувшись, отстраняется и целует в уголок губ. — Ну… Значит, промоешь и вылижешь снова. Блять, серьёзно? Чонгук ведь и правда для своей фурии готов сделать всё, что угодно. Да хоть всю оставшуюся жизнь будет заниматься только этим! Да и не только… — Согласен делать это постоянно и не по одному разу, — не до конца озвучивает мысль, но довольно хмыкает, а задумавшись, добавляет: — Хочу домой. — В смысле? — приподнимаясь на локтях, выпаливает с долей возмущения. — У тебя что, всё вот так просто? Ты думаешь, я тебя сюда вытащил, чтобы просто потрахаться и разойтись? — А ты бы хотел, чтобы всё снова стало так, как и было? — Чонгук заинтересованно выгибает бровь и издевательски хмыкает. — А ты, значит, нет? — Я бы хотел, но… — Всё, что следует после «но», чаще всего перечёркивает сказанное до него, — подмечает Тэхён. — Задумайся, Гук-и. — Может, ты хоть в этот раз мне дашь договорить и послушаешь? — моментально вспыхивает, словно спичка, а в голове прокручивает множество нецензурных слов, которые до искр в подушечках пальцев хочется озвучить. Благо, сбегать друг от друга им некуда. Они потные, грязные, лежат перепачканные спермой. Красота, в общем-то, не иначе. — Валяй, — безразлично отвечает. — Первое: между нами не будет больше никакой ревности, — собственный голос пропитан сталью и строгостью. — Я ведь никогда не давал тебе для этого поводов, — выделяет интонацией последние слова. — Два? — закатывая глаза. — Перевози ко мне в квартиру все свои вещи и оставайся насовсем, — смотрит пристально в чёрные радужки, параллельно ловя на лице Тэхёна смену эмоций. — Хочу тебя себе полностью, моя дикая бестия. — Уверен, что потянешь, Гук-и? — Уверен! Я тебя теперь никуда от себя не отпущу, — зарывшись носом в угольные волосы, вдыхает любимый масляный аромат. — А, третье… — немного злясь. — Тэхён, блять, если ты хочешь мне как-то отомстить из-за того, что мы два месяца никак не контактировали, то не пизди больше мою тачку, чтобы привлечь моё внимание, ладно? — Ну… — тянет тот. — Обещать не буду, но разве плохо получилось? — Нет, — мотая головой, подтверждает Чонгук. — Это была самая вкусная горько-сладкая месть.