What matters most

— Ну работай уже, в конце-то- О! Чёрт, да ты постригся! Изуку поправил подставку с телефоном и улыбнулся: они с Роди не разговаривали уже несколько недель — слишком много дел на обоих навалилось — и сейчас оба впервые дорвались до видеосвязи. Экран Роди почернел; послышалась сдавленная ругань, и Изуку засмеялся: Роди отодрал воодушевленно чирикающую Пино от телефона и убрал с глаз. — Зачем ты её так? — Слишком многое себе в последнее время позволяет. — А я по ней скучал, — протянул Изуку и снова услышал громкий птичий возглас; Роди на это ответил убийственным взглядом прямо в центр объектива — и Изуку, не сдержавшись, обвёл взглядом его лицо. — Выглядишь уставшим, — мягко сказал он, на что Роди слегка осел. — Я ему комплименты, — сказал он с досадой, — а он мне: что-то видок у тебя не очень, — Изуку издал протестующий звук, на что Роди небрежно продолжил: — Да, что поделаешь — я понимаю, концепт старения азиатам не особо знаком- — Концепт ста- прошло всего две недели! — Целых две недели, — Роди поднял вверх палец, — пройдет еще две — и что тогда? Я превращусь в немощного старика, а ты пострижёшься налысо? Изуку машинально попытался зарыться пальцами в волосы — и успешно провалил затею: в этот раз его действительно постригли немного короче обычного. — Кстати, теперь видно, как у тебя краснеют уши, — ненавязчиво добавил Роди, и Изуку уязвленно схватился за телефон. — Роди! — Да это нестрашно, — утешающе ответил Роди, — даже наоборот, я бы сказал, — он коротко подмигнул, и Изуку, сложив на столе руки, побежденно уткнулся в них лицом. — И где там были комплименты, — несвязно пробормотал он себе под нос. — Я тоже рад тебя видеть, Изуку. С Роди вечно было… так — за несколько минут он умудрялся прогнать Изуку через полосу эмоциональных препятствий и, пока тот пытался отдышаться, совершенно беспечно поджидал его у финиша — Изуку давно мечтал хотя бы раз заставить запыхаться и его тоже. Изуку, не меняя положения головы, поднял глаза и замер — задумчивый взгляд Роди без остановки бродил по камере но, тем не менее, был привязан к нему. Изуку подавил желание снова взъерошить волосы и стал наблюдать. Лицо Роди выражало какое-то тёплое снисхождение, не свойственное привычному его состоянию — Изуку закусил губу, улыбаясь, и приготовился перейти в наступление продуманной фразой — но со стороны Роди вдруг раздались звуки возни. — Роди, можно помыть черешню? — это был голос Лалы; недолго понадобилось, чтобы её лицо попало в кадр. — Деку! Искренняя детская радость в её голосе вызвала у Изуку порыв теплоты и благодарности — так встречала его Эри-чан, когда он с друзьями навещал её у сенсея. — Привет, Лала, — улыбнулся он, поднимая голову, — как у тебя дела? — Всё очень хорошо! — с готовностью ответила она, — помнишь, я рассказывала, мы садили на подоконнике травки? Они все взошли! Роди, можно показать? — Конечно можно, — телефон после этого сменил местоположение, а вскоре после этого глазам Изуку предстала длинная узкая коробочка на подоконнике, из которой выглядывала разная зелень. — Правда здорово? — взволнованно спросила Лала. — Правда здорово, Изуку? — повторил Роди, направив объектив на себя; Изуку засмеялся и закивал. — Ты большая молодец, Лала, — сказал он. — Мы с Роро, — поправила Лала; в камере вновь возникло её лицо. — Роди тоже помогал! — Совсем немного, — скромно добавил Роди, — просто рядом постоял. — Тогда вы все большие молодцы, — заверил Изуку, и Лала закивала. — А где Роро? — Уроки делает, — сморщилась она, — он теперь вечно в своих книжках. — А тебе бы не помешало взять с него пример, — наставительно сказал Роди; послышался шум воды. Лала скривила лицо и посмотрела на Изуку. — Роди теперь ходит с книжкой, Роро в них спит. Если и я буду с книжкой, кто тогда будет с тобой разговаривать? — Ты права, — кивнул Изуку, — а ещё мне будет не хватать твоих рисунков. — Очень негеройское поведение, — на стол опустилась тарелка, доверху наполненная тёмно-бордовой черешней, — чему ты учишь моих детей? — Деку, смотри! — Лала подцепила двумя пальцами веточку с ягодами и поднесла поближе, — такая огромная! — И впрямь, — согласился Изуку, — наверное очень вкусная! В кадр вернулась голова Роди; он взял одну ягоду и демонстративно закинул себе в рот, закатив глаза. Лала захихикала, последовав его примеру. — Очень! — подтвердила Лала, даже зажмурившись от удовольствия. Роди утёр ей рот и вручил тарелку со стаканчиками. — Это вам на двоих, — сказал Роди, — иди, оторви Роро от обложек. — А получится? — спросила она с сомнением. — А ты постарайся, — ответил Роди. Лала закивала и посмотрела в объектив. — Деку, а волосы у тебя — прямо как листики у черешни! Изуку засмеялся. — Передай Роро от меня привет. Брошенное ею в ответ «Конечно!» уже прозвучало издалека — Изуку знал, каково это было, когда ноги бежали вперёд мыслей. Послышался протяжный вздох; Роди наконец-то снова сел, поставив около себя тарелку на порядок меньше. Ягоды действительно были огромные: они блестели от воды и выглядели так заманчиво, что рот Изуку против воли наполнился слюной. Он сглотнул и с небольшой досадой улыбнулся. — Завидую. Роди в ответ приподнял брови. Затем с наигранным недоумением поднял одну ягоду, внимательно осмотрел и неспеша съел. — Ещё бы, — сказал он, дожевав, — отеоновская черешня — достояние этой страны. — Ну хватит, — вздохнул Изуку. Фрукты в Японии никогда не были дешёвым удовольствием — а уж тем более хорошие фрукты. — Сейчас еще и разгар сезона, — протянул Роди с улыбкой в голосе, и Изуку невпечатлённо посмотрел на него. — Что? Если не веришь — приезжай, докажу. Дважды спасателям мира вообще-то полагается отпуск. Почти год спустя эта тема всё ещё оставалась тонким слоем льда, на который никто старался лишний раз не наступать. Роди видел — Изуку знал; казалось, весь мир стал свидетелем их последнего боя с Шигараки. Изуку был благодарен, что Роди не требовал от него рассказов — слишком невыносимо становилось от этих воспоминаний. Просыпаться в холодном поту стало для Изуку привычкой — как и хватать себя за руки, убеждаясь в их наличии, и тянуться глубоко внутрь — туда, где теперь звенела тишина, с которой он прожил пятнадцать лет своей жизни. Тяжело было понять, чем руководствовался Все-за-Одного, совершив своё последнее деяние — было ли то помутнение, последний ход с тайным смыслом, или же отчаянная попытка продлить жизнь той уродливой сущности, им в себе взращённой — но реалия была такова, что, очнувшись после многих дней медикаментозного сна, Изуку обнаружил, что его тело переполняют силы, ранее у него отсутствовавшие — он сначала едва не задохнулся под тяжестью этого груза, дезориентированный, пока не вспомнил последние минуты столкновения с захваченным сознанием Шигараки. — Мир без Йоичи… стал совершенно ничтожен. Мне не нужен такой мир — я оставляю его тебе, Мидория Изуку. И пусть гниль его несправедливости однажды раздавит тебя без остатка — а чтобы ты никогда не забывал, я оставлю тебе небольшое напоминание о твоём провале. Пусть ненависть, взращённая в Шигараки Томуре, станет твоим вечным спутником. Туманный, словно разбитый на тысячи осколков образ Всех-за-Одного схватил обессиленного Изуку за лицо — и прежде, чем кто-то вокруг смог сделать даже шаг, Изуку ощутил, будто его сейчас разорвёт на куски. Почему-то последним, что он увидел в сознании, оказался фрагмент черноволосого мальчика с блестящим от слёз взглядом — и его полный затаённой решимости голос: — Мы будем ими вместе! Япония, как и весь остальной мир, была спасена — но полное мук лицо Томуры и его боровшееся до последнего «я» навеки останутся в жизни Изуку самым большим его провалом. Это был долгий год. Сила Шигараки, вкупе с остальными причудами, счёт которым Изуку всё еще не знал достоверно, переливалась через края — если бы не подготовка Всемогущего, пройденная Изуку перед передачей ему Одного-за-Всех, и все ежедневные тренировки в ЮЭЙ, Изуку бы, наверное, не сумел удержать их в себе. Все-за-Одного отдал ему украденные причуды — но унёс с собой главную способность: возможность передавать их другим. Долгое время Изуку ощущал себя вором — и, чего скрывать, год спустя мало что изменилось: ему казалось, что он видит на своих пальцах кровь всех тех, чьи причуды насильно были отняты, а ныне достались ему. Так же как когда-то с Одним-за-Всех, шаг за шагом, Изуку заново учился применять свою силу — это было опасно, выматывающе и занимало большую часть его свободного времени. Его первостепенной задачей стала необходимость освоить причуду Распада — слишком многого могла стоить ошибка в обращении с ней. Изуку, тем не менее, не страдал так, как Шигараки — по крайней мере, никакой жажды разрушения, нестерпимого зуда и других проявлений, о которых им было известно, он не ощущал. Причуда работала — он проверял: касание пятью пальцами расщепляло любой предмет, будь это карандаш или железная ручка двери. Спать он на первых порах перестал совсем — страх и паранойя стали неотъемлемыми его спутниками на многие недели, пока беседа со Всемогущим не привела его в чувства. Тогда начался новый этап тренировок — при участии Аизавы-сенсея и Мономы. Изуку не горел желанием развивать эту причуду — должно быть, наличие множества других причуд, разом хлынувших в него, потеснило её потенциал и не позволило ей сразу раскрыться в нём столь же полно, сколь и в Шигараки, ввиду чего она работала только при касании всей рукой. Изуку это устраивало — не нужно было вечно думать о том, как бы ненароком не активировать её любой другой частью тела, как это мог делать её прошлый владелец. Это было тяжело — тяжело смотреть сенсею в лицо, применяя то, что оставило его без глаза и принесло столько бед им всем; тяжело стоять бок о бок с одноклассниками, приложившими столько усилий, чтобы положить конец злу, воплощением которого был Все-за-Одного — воплощением которого, в каком-то смысле, теперь стал Изуку. Тяжело смотреть в глаза Всемогущему, будучи обладателем того, что когда-то лишило его всего, что ему дорого. Изуку скучал по Одному-за-Всех. Это был драгоценнейший дар, от которого ему пришлось добровольно отказаться, — и пусть он и знал, что тогда принял единственное верное решение, его не отпускала мысль, будто он предал доверие Всемогущего. Предыдущие владельцы пробыли с ним не так уж и долго, но успели стать неотъемлемой частью него, и сейчас, когда в голове звенела только тишина, он не мог отделаться от ощущения неправильности и какой-то моральной неполноценности. Ему не хватало наставлений, суровых нотаций и честной похвалы; не хватало обмена мнениями, обсуждения новых стратегий. Изуку снова владел множеством причуд — но теперь был предоставлен самому себе. Как бы ему ни помогали, только он теперь мог изучить и освоить всё то, что приобрёл. Обмен был произведён — и только Изуку было с этим жить. — …ку. Изуку! Изуку вздрогнул. — Это ты о поездке так задумался? — Роди произнёс это небрежно, но внимательный взгляд сидящей на его плече Пино его выдал с головой. Губы Изуку дрогнули. — Только если черешня будет очень сладкая, — слабо улыбнулся он, поддержав наивную беседу. Пино сбивчиво чирикнула — видимо, вопреки желанию Роди. — Думаю, нам обоим бы не помешало очень много сладкой черешни, — задумчиво сказал Роди; Изуку смог только кивнуть. — Расскажешь, как твой прогресс? — мягко добавил он, и Изуку, помедлив, глубоко вдохнул. — Помнишь, я рассказывал про ту непонятную слуховую причуду? Кажется, я наконец-то ухватил её принцип…

***

— А когда я увернулся, ты мог применить гипертрофию и воздушный кулак, и тогда- не пойму, я чё, со стеной говорю?! Изуку машинально отпрянул от взрывной волны, едва не прилетевшей в лицо, и Каччан с негодованием прищурился. — Ты вообще слушал, а?! — Юный Бакуго, — к ним подоспел слегка запыхавшийся Всемогущий: финальное сражение ещё сильнее покосило его и так хрупкое здоровье. — Не стоит- — Что не стоит? — огрызнулся Каччан, пихнув сидящего на земле Изуку носком сапога; Изуку поморщился, но зла держать не стал — они с Каччаном уже давно перешагнули тот порог; Изуку знал, что в этом крылась его своеобразная забота. — Я последний месяц за его соплями перестал хребет видеть! А ну очнись уже! — он снова двинул ногой, но в этот раз Изуку оказался быстрее: обхватил сапог рукой и дёрнул. Каччан с возмущённым возгласом свалился рядом с ним, и они остервенело завозились в рукопашном бою. Всемогущий бессмысленно возвышался над ними, уговаривая прекратить, но они оба, кажется, наконец-то нашли способ выразить какие-то особо глубокие свои переживания таким образом — по крайней мере, про себя Изуку знал точно. — Смотреть на тебя жалко- — А ты не смотри! — Щас тебе врежу — и больше не буду! — Юноши, прошу вас — это ведь тренировка причуд, прекратите- — Так пускай он их применяет! — рявкнул Каччан, убийственно глядя ему в глаза, — год прошёл, сколько можно тянуть?! Ты может факультет сменил, чёртов Деку? Это стало последней каплей. Каччан прекрасно знал, как Изуку относился к этому его тону — знал, потому что обращался к нему так больше десяти лет, прежде чем наконец-то измениться. — Я… ус…ТАЛ! — сорванно выдал он, активировав гипертрофию на ногах и руках; это наконец-то позволило столкнуть Каччана и вдохнуть полной грудью. Он тяжело задышал, восстанавливая дыхание. Каччан коснулся рукой затылка, вскользь поморщившись, и Изуку подавил в себе порыв вины — сам напросился. — Это… непросто, — сказал он, глядя на свой сжатый гипертрофированный кулак с оттопыренным пальцем — перчатка на нём порвалась, — и я стараюсь! Но иногда они просто- Все разом, и я чувствую- Гх… Каччан встал, отряхиваясь. — Всемогущий, — сказал он, — у меня уши сейчас завянут. Пойду потренируюсь с К- кем-то другим. А тебе надо голову починить — явно что-то вытекает, — напоследок бросил он Изуку, прежде чем развернуться и уйти. Всемогущий протянул Изуку руку — и Изуку, сильно помешкав, схватился за неё, отставив мизинец. — Пойди переоденься, — мягко сказал Всемогущий, — а потом мы поговорим. — Это действительно был очень непростой год, — глубокомысленно и отдалённо начал Всемогущий после некоторого молчания — продлилось оно так долго, что Изуку уже успел выпить всю предложенную ему бутылку воды и теперь сильно жалел о своей опрометчивости. — Впрочем, как и год до этого, и- — Да, действительно, — спешно поддержал Изуку; Всемогущий действовал из самых лучших своих побуждений, но прогонять себя через всё, что произошло за последние два года, Изуку точно не был намерен. Всемогущий прокашлялся, еще раз утвердительно кивнув. — И ты отлично себя показал, мальчик мой, — он положил руку Изуку на плечо, — я знаю, многое случилось и еще больше поменялось — но я хочу, чтобы ты осознавал, как крепко ты держишься на ногах, и что это — настоящий повод собой гордиться. Изуку промолчал. Было в этих словах многое, что он автоматически хотел оспорить — но он подавил это желание. — Среди нас нет железных, — продолжил Всемогущий, — и в жизни каждого юноши однажды наступает момент, когда- — Изуку вытаращился на него, и он оторопело умолк. — Не тот тон, да? Изуку издал неопределённый звук — и Всемогущий снова прочистил горло. — В общем, что я хочу сказать… юный Мидория, возможно, тебе… следует ненадолго сменить свою доминанту, — и прежде, чем Изуку успел трансформировать издаваемый им звук в членораздельный вопрос, Всемогущий похлопал его по плечу. — Оставь это мне. Это было две недели назад. А сегодня Изуку стоял в аэропорту, неловко прижимая к себе рюкзак и дыша через раз. — Смотрите, это Деку! — Деку, ух ты, Деку! — Деку, посмотри сюда! Ощутимый толчок в спину заставил его спешно двинуться вперёд. Поравнявшийся с ним Старатель сжал пальцами переносицу, отмахнувшись от чьего-то поднятого телефона. — Напомни, почему я тебя беру? — проворчал он себе под нос. Изуку втянул голову в плечи. — Простите! Спасибо! Старатель неодобрительно посмотрел на какого-то паренька, едва не врезавшегося в него. — Послушай, Деку, — сказал он, посерьёзнев, — конгресс, на который мы едем — сигнал миру о том, что Япония оправилась после удара. мы должны будем дать понять, что угрозы больше нет — что Япония так же надёжна, как и когда-то прежде. Будет много вопросов — и не надейся, что всё ограничится тем, как у тебя дела. Для американских журналистов ты подножный корм и предмет спекуляций — и любое твоё слово может быть обращено против тебя и всей страны. Не забывай, что у них есть повод злиться — все они винят в смерти своего первого героя только нас. Я ещё раз объясню тебе наглядно, как нужно будет отвечать, если до этого дойдёт — но постарайся не ввязываться в проблемы лишний раз. Всемогущий отчасти уже проинструктировал его на этот счёт — сразу после того, как воодушевленно сообщил, что убедил Старателя взять его с собой. Всемогущий сказал, что смена обстановки на несколько дней пойдет ему на пользу — а Изуку только и мог что с открытым ртом таращиться на него. — Н-но, но, — пролепетал он, — семестр только начался, я- — Я уже договорился с Аизавой, — Всемогущий казался очень довольным собой, — ни о чём не переживай — всего парочка дней! Старатель сказал, что постарается оградить его от лишнего внимания — однако, заявив Изуку еще одним участником, он не мог просто спрятать его под ковёр, так что им следовало проработать все возможные сценарии. Это был умственный труд — хороший труд; всё, что не относилось к непосредственному применению причуд, сейчас казалось ему хорошим трудом. — Присяжный переводчик прибыл на место! Изуку отшатнулся, чуть не впечатавшись Старателю в бок, и уставился на материализовавшегося из недр толпы Ястреба. Тот приподнял бровь и улыбнулся. — Гляди-ка, есть ещё порох в- ну, впрочем, неважно, — он беспечно подмигнул куда-то гораздо выше головы Изуку и пошел рядом с ними; дорожная сумка качалась в такт его шагам. — Почему опаздываешь? Мы договаривались, — выдал Старатель, не глядя на него. — Долго искал свой словарь — я уже забыл, где там что лежит, сам понимаешь. Старатель ответил на это нечитаемым взглядом, о природе которого Изуку мог только догадываться, и втроём они продолжили путь. О том, что в поездке их будет трое, Изуку, как ни странно, узнал от Тодороки-куна — когда тот на обеденном перерыве в своей привычной манере заявил, что общество Ястреба разбавит мрачность и удушливость его отца. Изуку понимал, что никто не обязан перед ним отчитываться — но его удивило, что Всемогущий не оповестил его об этом факте. Впрочем, он всё равно порадовался такому повороту событий — присутствие Ястреба и впрямь здорово разряжало атмосферу. Только когда самолёт поднялся в воздух, Изуку понял, как сильно на самом деле на него давило происходящее. — Как ощущения, малец? — к нему повернулся Ястреб. Изуку неопределённо пожал плечом, улыбаясь. — Понимаю, понимаю. Хочешь конфетку? Чтоб уши не закладывало. У меня их полная квартира оказалась, вот с собой взял… — взгляд Ястреба стал каким-то отрешённым и далёким, и что-то внутри Изуку сочувственно сжалось. Изуку знал, что значит быть беспричудным — он был таким с рождения. Он знал, что означало быть беспричудным и получить причуду — это, как ни абсурдно, произошло с ним дважды. Но он не знал — и уже вряд ли когда-нибудь узнает — каково быть человеком, чьим призванием всю жизнь была его причуда — и каково эту причуду потерять. Все-за-Одного отнял у Ястреба Несокрушимые крылья — но, как и многие другие причуды, не успел передать их Изуку. Всё-таки эта передача произошла за считанные секунды — и неизвестно, сколько еще причуд навеки кануло в небытие вместе с сущностью Всех-за-Одного. — Доставай свой словарь, — резкий голос Старателя, казалось, насильно выдрал Ястреба из его странного транса. Его голова вновь исчезла за креслом — креслом, в которое он теперь без проблем помещался. Изуку подумал, что, возможно, не ему одному нужна смена обстановки. Несколько часов спустя его снова вывел из мыслей знакомый голос. — Деку, не спишь? Изуку чуть вытянул голову, чтобы лучше видеть развернувшегося Ястреба. — Нет. — Отлично, — голос Ястреба, тем не менее, был слегка приглушённым, и Изуку пришёл к выводу, что дело в Старателе. — Итак, здоровяк меня не особо просветил на этот счёт, — Изуку слегка заторможенно осознал, кого он так называет, — как так занятно вышло, что нас сейчас трое? «Такой же вопрос», — подумал Изуку, отстранённо очерчивая взглядом тонкий шрам на лице Ястреба. Он неосознанно пригладил волосы на виске — они всё еще были довольно короткими. — Я… я просто… — он ощутил, как кожу закололо от нарастающего чувства стыда. — Всемогущий сказал, что мне нужно «сменить доминанту». После всего. Что происходит, — его внутренне передёрнуло. Но Ястреб, казалось, понял, о чём он — серьёзно кивнул, посмотрел куда-то вверх и задумчиво потёр подбородок. — Значит, Всемогущий решил послать тебя на конгресс… — Изуку закивал, — где нас всех будут рвать на куски за произошедшее… — Изуку перестал кивать, — и в мельчайших подробностях выбивать, что было тогда и как обстоят дела на сегодняшний день… чтобы переключить твоё внимание. Изуку глупо уставился на него. — Ну что ж, — подытожил Ястреб, — молва о его благородстве, безусловно, продолжит жить и цвести. Эти слова без сомнения несли в себе глубокую иронию — но Изуку так оторопел, что не смог придумать ничего в защиту наставника. После того, как ему сообщили о поездке, он просто стал плыть по течению — Всемогущий заверил, что дорога, другая обстановка и другие люди помогут ему привести мысли в порядок. Поддержала затею и мама — и его друзья тоже. И за всем этим Изуку ни разу не удосужился сесть и подумать самостоятельно. — Это… это… — Эй, парень, дыши — если я скажу, что окончательно тебя сломал, меня не пустят обратно в страну. Изуку прочистил горло. — Это… «Полнейший абсурд». Изуку закрыл лицо рукой, недоверчиво усмехнувшись. — Благими намерениями, да? — понимающе улыбнулся Ястреб. — Я не думал об этом, — честно признался Изуку, покачав головой. — Ничего, такое бывает, когда ты в- — Ястреб поморщился, — в непростых условиях. Разделённое на двоих понимание не позволило омрачить наступившую тишину — и, вопреки открывшейся нерадужной перспективе, Изуку полегчало. — А вы? — спросил он, и Ястреб вопросительно хмыкнул. — Вы ведь знали с самого начала. И всё это время… «Всё это время». Ястреб размял шею и глубоко вздохнул; затем обвёл глазами самолёт, на мгновение скрылся за креслом и высунулся обратно. — Я скажу тебе правду, Деку, которую ты наверняка знаешь и без меня — иначе тебя бы тут не было. Ситуация — дерьмо. Иногда ты просыпаешься по утрам и не понимаешь, зачем вообще открылись твои глаза. Иногда ты подползаешь к обрыву, потому что не держат ноги — и часами смотришь вниз, потому что тебе кажется, что это единственное, что тебе теперь доступно. И ты безустанно твердишь себе: ты можешь лучше, вставай, смотри вперёд, а не вниз. Но знаешь что? Иногда этого мало. Иногда тебя одного может не хватить. И поэтому… — он снова развернулся, окончательно пропав из виду. — Запомни раз и навсегда. Плевать на обстоятельства. Главное — компания. Изуку ждал, но продолжения больше так и не последовало. «Компания», — горько подумал он, — «весь этот год я не был один — и что мне это дало?» Он не хотел быть неблагодарным. Столько людей прикладывали усилия ради его благополучия — и как он мог просто взять и обесценить всё то, что они для него делали? Однако, как бы не хотелось признавать, слова Ястреба воткнулись прямиком в цель, пригвоздив правду к стене на обозрение ему. Это был тяжёлый год — и по сей день Изуку так и не нашёл способа с ним справиться.