Долги не списываются за красивые глаза

«Она поднимает руки к солнцу, И она же окунается в беспросветную тьму, Она тенью скользит под солнцем, И отражением солнца появляется в Дуате»

      Глубокий вдох позволяет отвлечься от мирской суеты и привести разум к покою. Глубокий вдох и кончика носа касаются знакомые запахи — мед, анис и шафран, — а также еле уловимый запах, что выделяется среди прочих. Он, в отличии от мирских, приходит с приятным ветром, что щекочет её пальцы, скользит по ключицам и золотым кольцам на шее. Новый порыв ветра гладит её волосы, скидывает их с плеч и приносит желаемое облегчение от жары. Толкает её на небольшой балкон, откуда, при желании, можно было спрыгнуть, как она и делала, будучи ещё подростком. Стоя на самом краю второго этажа, но все ещё под навесом, ветер чувствовался лучше. Подставляя ладони к желаемой прохладе, она не спешила открывать глаза, кожей ощущая его появление. Их последняя встреча случилась так давно, но то волнение в душе, что вызывало его присутствие запомнилось ей достаточно хорошо. В такие минуты голова была пуста, а тело блаженствовало от ветра, вытесняющего духоту из помещения, сердце билось чуть быстрее, а дышать было легче в стократ. — Ты знаешь, чем меня порадовать, — она открывает глаза и алые радужки сменяются на кристально-серые и холодные, как вода в Ниле до разлива, — господин.       Такое обращение казалось ей в какой-то мере забавным. Будто бы пробудившись ото сна она запускает руки в волосы и расправляет их, давая пропитаться свежим воздухом и стать прохладнее. Лето брало свое. Какими бы средствами она не осветляла волосы, даже светлые пряди нагревались в жаркие дни, от чего голова буквально кипела.       Спустя пару мгновений гость дает о себе знать. Появляясь из воздуха, он опирается на колонну, прячась под тенью навеса скорее для приличия, чем из необходимости. Рассматривает её повзрослевшую, совсем другую. — Ты хорошо устроилась, Хатшепсут, — алый плащ укрывал достаточно светлые плечи, сливаясь с волосами цвета крови, подчеркивая нрав их обладателя. Хаос, страсть и ярость. Самые яркие желания, пламенем горящие в людях отзывались в боге. Его почитали и проклинали, боялись и вдохновлялись. А ещё у него были свои последователи более известные в народе — шезму.       Девушка делает последний глубокий вдох молча. Она как кошка ловка, грациозна как танцовщицы, от чего в секунду оказывается возле мужчины, ловя солнце лезвием, что оказалось у его шеи. Её взгляд хищный и злобный, мышцы напряжены как струны и рука её не дрогнет, если придется перерезать горло врагу будь тот хоть фараоном, хоть богом. Только вот гость её не боится. Ничего не стоит запугать смертного, но страшны ли порезы богам? Если её ловкости вообще хватит, чтобы, хотя бы, поцарапать. Ни одна мышца на его лице не дернулась, лишь губы растянулись в улыбке. Привычка жить среди тех, кто смерти боялся явно подводила в общении с тем, кто и сам мог одним движением лишить её жизни. — Не называй меня так, — она не говорит, шипит подобно змее, словно воплощение Апопа, но после убирает небольшой клинок, прячет его в малочисленных тканях наряда, потому что знает, что бесполезно. Однако стоит ей расслабиться на секунду, как забавляться начинает уже бог. — С годами твой нрав становится только круче, — он ловит её за руку, пальцами охватывая тонкое запястье с кольцами и браслетами, а после дергает резко на себя, едва выворачивая запястье, чтобы за подбородок поднять её лицо к себе, склоняясь непозволительно близко. Демонстрация силы и превосходства, — так ты Ада, значит? Скажи, милая, когда тебя посетила столь дивная идея? Пытаешься спрятаться от своих корней? — Не смей, — как отрезает, брыкаясь тут же и вырываясь из хватки, делая шаг назад, — не смей упоминать это.       Её гнев он впитывает с особым удовольствием, благодаря мир, что породил столь безумную женщину. Яростную и беспощадную как песчаные бури и в тоже время прекрасную как цветущие оазисы. Если он был воплощением хаоса, то она — чудовище Дуата, но утратившее силу в следствии потери памяти. К его сожалению, переродившись, девушка приняла имя Ада, — так назвал её один из гексонов, сказав, что «Ада» на чужом языке значит украшение. Хоть и данное матерью «Хатшепсут» было для девушки, выросшей в бедности, скорее издевкой, но сейчас подходило ей куда больше. Ада не просто была богата. Ей пришлось стать хитрой и изворотливой, научится прятать себя за масками, чтобы заработать, а потом увеличить нажитое. Суровые условия воспитали её как дикого зверя, привыкшего не доверять чужакам. И Сет осознавал, что ему она тоже не доверяла. И вот теперь, достаточно образованная и умная, она смогла приобрести немало приблуд, чтобы слугам, работающим на её дворе, было легче справляться, от чего те и работали эффективнее. Впрочем, свой интерес бог решил не показывать, надеясь разузнать как-нибудь потом о том, как ей отошла такая территория. Сейчас интереснее выглядела сама Ада всем своим существом пытавшаяся изменить себя, убежать от прошлого. Светло-русые волосы теперь частично стали белыми от попыток изменить их, а кое-где проскальзывали светлые нити, вплетенные в мелкие косички. Глаза её стали серыми уже по её собственной воле, чтобы алый не пугал простой народ. — Я пришел не просто так, — мужчина опустился в деревянное кресло, снимая с головы капюшон.       Он чувствовал себя как дома, располагаясь в едва знакомом помещении, которое едва успел осмотреть. Опыт сотен лет или просто ему нечего было бояться? Сейчас это было не так важно. Голос его становился серьезнее, но этого и следовало ожидать. Боги не приходят просто так, не проведывают как семья или старые друзья. Смертные лишь исполнители. Ада — весьма талантливая шезму, привлекшая однажды слишком много внимания. Она плохо помнила, когда именно она встретила это божество, сколько не пыталась — бесполезно. А вот он помнил её и её долги. — Проблемы с детьми? — переменившись в лице, Ада тихонько подобралась ближе, усаживаясь на стол так, чтобы быть чуть выше своего гостя.       Хитрая улыбка тронула её губы, пока девушка беззаботно, как маленькая, болтала ногами. Алый — был её любимым цветом, поэтому отчасти она восхищалась внешностью бога. Его волосы цвета свежей крови, накидка, украшения. Он напоминал ей сладкие спелые яблоки, мякоть арбуза и гранат. Гранат подходил больше всего. Его вкус немного терпкий, но при этом сладковатый. Пару гранатин было недостаточно, а много давали слишком насыщенный вкус, с Ашем все было так же. Слишком большое его присутствие в жизни Аду выводило бы из себя, слишком малое — заставляло скучать. — С одним конкретным ребенком, — он не спешил, растягивал удовольствие от новости, которую припас. О да, знай её девушка заранее, явно не стала бы так себя вести, но он и не против. Обычно смертные не позволяют себе такого, только она ведомая бредовыми идеями устраивала целые спектакли. — И раз уж ты об этом говоришь, то значит опять хочешь, чтобы я была девочкой на побегушках? — она скучающе намотала одну из косичек на палец и закатила глаза, тцыкая недовольно, — Ада то, Ада это, Ада принеси, Ада проберись Амон-Ра знает куда за какой-нибудь ересью. Все три поручения были такими скучными. Порой я понимаю, почему вы, боги, сами этим не занимаетесь. За вечность можно и со скуки умереть от рутины.       Девушка на голову ниже, чем Аш, небольшая и довольно худенькая сейчас была как капризный ребенок, которому не нравилось учиться. Это было неизбежным и каждый раз едва ли раздражало бога. Этот каприз — очередной акт её пьесы. Он привык получать то, что оговорено, а Ада давала это, не сопротивляясь. Она лишь изредка игралась на его нервах, натягивала их словно тетиву и смеялась звонко, когда он только начинал злиться. Так делал он сам, а она становилась зеркалом, не зная, как вести себя с ним иначе. Защитная реакция работала на ней столь любопытно. Впрочем, до истинного гнева не доходило никогда. Так уж вышло, что Ада совершенно его не боялась, но знала, какую черту нельзя переходить. Возможно поэтому он тогда помог ей. Понимание, что Аш при желании свернет ей шею одной рукой, смягчалось его обещанием не трогать её, пока та не выплатит долг. Он сам сболтнул это при их первой встрече и неферут пользовалась этим, когда желала, ведь жестокий бог, увы, не нарушал обещаний.       Но в этот раз у Аша было небольшое преимущество. Не один он иногда говорил лишнее, поэтому, терпеливо подождав пока девушка умолкнет, он поднял на неё взгляд, едва скрывая улыбку. Наигравшаяся девчонка так славно улыбалась, чувствуя превосходство, что богу было смешно. — Хему, — мужчина вальяжно облокачивается на спинку кресла, чуть запрокидывает голову, но следит внимательно. Губы все же трогает улыбка, — из Сивы.       Сидящая напротив так расслабленно и непринужденно Ада в ту же секунду вытянулась. Её лицо побледнело, а улыбка исчезла, пока та чуть ли не в комок сжалась, сдерживаясь, чтобы не потерять остатки гордости. Одно слово выбило из неё всю шалость и заставило проглотить язык. Он точно знал куда бить и наслаждался этим. Птица, что взлетела слишком высоко и теперь падала без шансов на спасение — всегда завораживающее зрелище. — Чего притихла, ласточка? — он кладет руку на её колено, словно проверяя как отреагирует, и ожидаемо Ада не реагирует никак. Лишь сидит словно загипнотизирована и смотрит куда-то вперед стеклянными глазами.       Она видела разных шезму — плохих и хороших, уже стариков и детей, людей, у которых есть семьи и одиночек, но было одно имя, что больно впилось в сознание. Воспоминание смутное, но противное как кислый хек, после которого рот хочется вымыть. Её тело мелко колотит. Возможно, это даже не тот, о ком она думала, но предчувствие ужасного дышало в шею, льдом проникало в жилы и даже хвастливую заставляло умолкнуть. Все же Сет выбрал самую изощрённую оплату долга. Жизнь в обмен на её прошлое. — Хему, — повторяет, потом поджимает губы и глаза отводит. Вопрос застывает в горле, она даже сказать эти слова не может, не то, чтобы спросить.       В её немом вопросе бесконечная надежда и она наивно ищет её в глазах бога, встречаясь взглядом с ним лишь на мгновение, но видит улыбку. Жесткую, как каменные плиты и сердце бьет неприятно по ребрам. Этот отрывок, часть реальности, которую она почти не помнила и не хотела вспоминать. Ученые говорили, что разум старается забыть ужасные вещи, старается вытеснить их и предать забвению, чтобы жить дальше спокойнее. Вот и Ада не помнила что-то ужасное, что отзывалось лишь ощущениями. Липким страхом, сожалением и желанием спрятаться от этого мира, не слышать этого имени. — Твой долг, — он поднимается, пальцами приподнимает её лицо на себя и заглядывает будто бы в душу. Она нравилась ему такой: внезапно тихая и покладистая. В её позе, в её взгляде даже этом стеклянном все ещё была строптивость, но уже не такая ощутимая. Более гибкая, похожая на приговоренного к смерти, в своем отчаянии готовая хоть высушить Нил за одну ночь, лишь бы не погружаться в это черное варево собственного забвения. Неизвестность, приносившая боль одним только упоминанием пугала. — Я надеялась, что столь великое божество выберет более ценную жизнь. Кого-то, до кого добраться тяжело даже богу, — Ада снова смотрит на него, обеими руками касается его пальцев, щекой трется об мужскую ладонь и едва прикрывает глаза, — я могу выполнить другую грязную работу, выплатить долг иначе, забрать две или три жизни вместо своей или остаться с тобой. Вернуться к другим шезму, взять ученика, чтобы вырастить достойного приемника.       Стадия торга с несвойственной ей нежностью, что так хорошо работала на обычных мужчин, такой забавной казалось богу. Хохот застрял где-то в груди, превратил улыбку в оскал. За всё то время пока маленькая неферут научилась пользоваться собственной красотой, Аш повидал даже не десяток человек, пытающихся договориться, изменить условия.       Она пойдет на всё. — Как мы заговорили, — руку не убирает, большим пальцем поглаживая её щеку. Они не виделись достаточно давно и глупо было отрицать, что та маленькая девчонка стала хитрее и наглее, но характер все тот же. Он помнит тот роковой день. Он помнит, какая она была и сколько бы Ада не пряталась за чужим именем, клеймо оставалось прежним.       Аш склоняется ниже, заправляет прядку её волос за ухо, уже не скрывая интереса. Как выкрутится и сможет ли? Он не дает ей невыполнимого, ему лишь нужно чтобы она вспомнила то, что поможет им обоим. Пускай метод был не из приятных, но не отрицай она так рьяно свою натуру, дело бы пошло проще. — У тебя три дня на сборы, — мурлычет как кот, впитывая отчаяние, что захватило девушку с головой, любуясь тем, что осталось от былого величия, — долги не списываются за красивые глазки, Ада. Будь готова, когда я приду.       Стук в дверь. Звонкий, разрывающий тишину, словно вытаскивающий Аду из дурного сна. Её гость пропал, как пропадают миражи в пустыне, оставив её чуть сжавшуюся и смотрящую на собственные колени. Боги не милостивы, они знают когда прийти и что просить, они отнимут жизнь, когда ты не будешь готов. Соскочив со стола, Ада поправила волосы, отряхнула юбку, словно осознавая, что Аш ушел. Остался лишь его запах. Терпковатый, немного сладкий. Похожий на гранат. — Госпожа, — в комнату робко заглянула Бенну, женщина в годах, что присматривала за слугами и домом пока Ада была в разъездах. Она буквально поставила её на ноги, разглядев за сдержанностью и серьезностью маленького ребенка, что хотел человеческого отношения, — я услышала чей-то голос, простите, если потревожила вас.       К удивлению помощницы, Ада стояла в комнате одна, покручивая кольцо на пальце. Бенну была хорошей женщиной, но больше всего хотела помочь своей хозяйке обрести семью, поэтому не удивительно с каким трепетом она узнает о мужчине, пришедшем в дом Ады как к себе. В другом случае это бы даже позабавило девушку, только вот боги не умеют любить. Они не знают заботы, лишь наставничество. Присматривают за своими слугами как за питомцами, забавляясь с их попыток поменять судьбу. О том, чтобы связать с таким жизнь и думать было страшно. — Это по работе, не обращай внимания. Мне нужно будет уехать через три дня, сможешь присмотреть за домом? — на этот раз улыбку пришлось выдавить, проглатывая неприятные мысли как горький порошок, которым Бенну отпаивала её, когда Ада простудилась, — я поеду в Сивы. — Надолго ли в такую даль, госпожа? — Хочу верить, что нет.