Средь войны и огня, Средь убийства и смерти Ищи Семерых. (Ш-Т-А. де К.)
Умирать оказалось не сложней чем заснуть. Во многом потому, что в мир иной Роберт Баратеон ушел напившись маковой настойки. Король Семи Королевств не мог вспомнть, когда он «заснул». Но пробуждение почувствовал явно. Вместо роскошных и просторных покоев Красного Замка, он стоял в крохотной комнатке с гладкими стенами и узким окном, в котором алели небеса. Вместо вони и жары столицы он чувствовал прохладу горного воздуха. Вместо заляпанной кровью и грязью одежды, на нем было простое рубище из грубой ткани. Роберт сразу узнал это место. Он был здесь, до того, как стать героем восстания, до того как стать победителем мятежа, до того, как стать королем. Здесь, в этой скромной келье, Роберт Баратеон стоял бдение перед тем как стать рыцарем. В короткий миг, все произошедшее с ним ранее казалось сном. Долгим сном, затянувшимся кошмаром. Будто бы его Лианна была похищена драконьим принцем, а отец и брат Неда были убиты Безумным Королем. Будто бы его братья год голодали в Штормовом Пределе. Будто бы ему пришлось взять в жены дочь Тайвина Ланнистера и принять корону Семи Королевств. — «Нед мне не поверит» — подумал Роберт. Срок бдения истекал с восходом солнца, а потому Баратеон решил, что пора бы ему выйти из кельи и поискать чего-нибудь, чем можно было запить это безумное видение. Развернувшись, он замер: у комнаты не было двери. Перед ним была гладкая стена. Решив, что он не окончательно отошел ото сна, Роберт повернулся к окну. Окно исчезло. Воздух стал спертым и горячим, бок обожгло чудовищной болью. — Роберт… — послышался голос. — Кто здесь! — крикнул Баратеон голым стенам кельи. — Покажись! — Ты перед тем, кому приносил свои обеты, — голос, чистый и звонкий, исходил отовсюду, казалось, что сами стены обрели дар речи. — Ты перед тем, чьей волей был помазан на царство. Ты перед тем, перед кем в свой час должны держать ответ и короли, и простолюдины. — Отец небесный… — прошептал король, силясь вспомнить молитву, хотя бы одну… но не мог. Да и когда он молился в последний раз? Да и о чем ему было просить богов, отнявших у него родителей, и любовь всей его жизни? — Скажи, пришел ли ты ко мне с чистым сердцем? Роберт не мог даже вспомнить, исповедовался ли он. Возможно один из святош и стоял у его постели, но он помнил лишь свой последний разговор с Недом. — Я исполнял обеты рыцаря, — сказал Баратеон. Какая-то часть его сознания еще сопротивлялась, не желая признавать, что его жизнь окончилась так бесславно. За долгие годы, проведенные среди искавших его внимания придворных, Роберт начисто позабыл каково это: стоять перед кем-то несравнимо сильней и могущественней чем ты сам. — Ты был рыцарем, — согласился голос. — Ты поднял меч и знамя свое во имя любви и справедливости. — Но был ли ты верен своей нареченной? — Я был молод. И пьян, — сказал Роберт. Не эти ли слова он сказал своему наставнику? — Лиа никогда бы не узнала… Джон проследил, чтобы девочка ни в чем не нуждалась. — Твой первенец повторит судьбу своей матери, — прошелестел голос. — И не она одна. А Лианна Старк знала о твоем грехе. И едва ли это знание не повлияло на то, что случилось в Харренхолле. — Я знаю, что случилось в Харренхолле! — взревел Роберт. — Драконий ублюдок похитил ее, изнасиловал и оставил умирать в Дорне. И где в это время были вы? Где были боги, пока Безумный Король сжигал заживо людей, не делая различий между лордами и простолюдинами? Вашей, выходит, милостью, я стал королем? — Роберт насмешливо провел рукой вокруг головы. — А я просил вас об этом? Если я и вправду стою перед судом Отца, и это его голос я слышу, то пусть он — или вы все, — ответите мне: о чем я молил богов, старых и новых? Чего я просил тогда? И что получил? — Ты не первый, кто обращался к богам со своим желаниями, Роберт Баратеон, не первый, кто верил, что их мольбы остались без ответа, и не первый, кто считал, что боги недостойны их молитв. Ты получил возможность положить конец безумию Эйриса и править мудро и справедливо. — И вновь корона… — Роберт покачал головой. — Да не просил я ее! Уж лучше бы она досталась Неду или Джону… — Но ты принял корону. Ты не отрекся от престола, решив, что править неспособен. Вместо тебя правили твои советники. И твои пороки. Вот оно, твое величие! Перед Робертом предстал он сам, жирный и обрюзгший, с мехом вина в руке и в расползающемся по швам дублете. — Вот оно твое наследие! Башня качнулась, и неведомой силы вихрь поднял в воздух крышу. Черепица разлетелась лепестками, тяжелые дубовые балки ломались, словно тростинки. Каменные блоки один за другим вылетали из стены, взмывая в небеса причудливой спиралью. Роберт оказался перед септой Бейлора, у статуи короля-септона. Перед вратами септы стоял Эддард, изможденный и исхудавший, два стражника поддерживали его. Рядом с ним собрались его придворные — толстый септон в богатой тиаре, Джоффри, Серсея в черном траурном одеянии. Варис-евнух был здесь и Мизинец тоже. Дочь Неда и Пес, невесть отчего щеголявший в белом плаще. «Нед должен был зачитать мою волю», подумал Роберт. Он подписал указ, последнее что он сделал, когда был королем. Он сделал его регентом и защитником государства. Если подумать, одно из немногих его деяний, — кроме победы над Рейгаром конечно же, — которое можно было назвать по-настоящему достойным. Колокол умолк и Нед заговорил, голосом столь слабым и тонким, он мог показаться шелестом листьев. Командир стражи бесцеремонно толкнул десницу короля и тот, уже громче, начал вновь. Каждое слово отзывалось в голове Роберта: «обманул доверие», «вступил в заговор», «сместить сына», «захватить трон». Бред. Безумие. Ложь. Верховный септон прогудел что-то про богов и затем Джоффри, его сын, его наследник, произнес: «Сир Илин, принесите мне голову изменника!» Толпа взревела, то ли от ужаса, то ли от жажды крови. Вельможи, его мудрые и верные советники, пытались сказать что-то королю, но тот лишь отмахнулся. Стражники бросили Неда на камень. Пейн обнажил свой клинок. Старшая дочь Неда кричала. Сталь древнего меча сверкнула на солнце. — Остановите это! — крикнул Роберт. Залитая солнцем площадь тут же исчезла. Вокруг был лишь белый туман. — Ты не сможешь остановить это, — прозвучал голос, неуловимо похожий на голос Джона Аррена. — И не сможешь изменить. Роберт закрыл глаза. Перед ним все равно стоял вид казни его названного брата. Он пригласил Неда в столицу, предложил обвенчать их детей, а его сын убил Неда на глазах у его же дочери. — Боги, что я наделал… — прошептал Роберт. — Ты насмехался над справедливостью, а меж тем человек, которого ты сам назвал «знакомым вором» предал твоего брата и отправил людей убить твоих бастардов. Ты проклинал Таргариенов, но оставлял без внимания то, что творили твои новые вассалы. Ты ненавидел править, и в то же время так страшился потерять престол, что отправил убийц к ребенку. — Интересно, когда таргариенская девка приведет в Семь Королевств сорок тысяч крикунов, зачтется ли мне это? — спросил Роберт. — Если Дейнерис Таргариен отправиться на войну за престол своего отца, то это решение будет принадлежать лишь ей одной. Подобно тому, как ты решил присоединиться к своему названному отцу. Подобно тому, как ты решил принять корону Семи Королевств. Подобно тому, как ты отменил свой последний приказ и попытался отозвать убийц. — Так я все-таки сделал это? — недоверчиво спросил король. — На исповеди человек показывает свою истинную сущность. Хочет он того, или нет. Ты был благородным воином, свергнувшим тирана, королем, переступившим через трупы детей, правителем, вырастившим нового деспота. Защитником государства, чьи братья разорвут страну на куски. В наследство своим подданым ты оставишь войну, голод, смерть и болезни. Ты грешил, Роберт Баратеон, а грехи короля не в пример тяжелей. — Так если я был таким плохим королем, отчего же вы не наслали вепря раньше? — спросил Роберт. — Отчего в тот день, когда я впервые изменил жене, с небес не упала молния? К чему было мучать меня столько лет? — К тому, чтобы наполнить свою жизнь чем-то, кроме греха. К тому, чтобы при жизни испытать раскаяние. К тому, чтобы при жизни попытаться исправить причиненное тобой зло. Согрешивший может раскаяться при жизни, равно как и делом облегчить свое посмертие. Но мертвец может рассчитывать лишь на покаяние. В моей власти сделать так, что в этой комнате окажутся те инструменты, которыми тот, кого ты называл сыном, того, тот кого ты готовил царствовать после тебя, будет иметь обыкновение развлекать себя, и каждый раз когда ему вздумается пускать их в ход, ты на себе почувствуешь эту боль. В моей власти обратить тебя в отца, что не смог защитить семью, мать, потерявшую детей, воина, обреченного умереть на чужбине, девушку, отдающую ради возмездия самое сокровенное, кузнеца, обреченного ковать мечи для убийц своей семьи, старуху, что умрет от холода и голода, оставшись одна. По многу раз я могу заставить тебя испытывать голод и жажду, нужду и болезни, боль и страдания. Я могу обратить тебя в дитя, с рождения отмеченное монстром, что будет терять всех, кого любил до тех пор, пока по своей воле не пойдет на смерть. Могу вернуть тебе корону — и умирающий мир, который ты будешь поддерживать силой собственной души, один, без семьи и друзей. Могу вновь сделать тебя правителем, одним из четырех, чтобы затем неведомая сила обрекла тебя на изгнание и потери. Могу сделать тебя существом, что проведет столетия рабом вещи, в бессмыссленной борьбе двух половин целого. — И все же… в тебе не было желания стать таким. Твоя исповедь лишь подтверждает это. Твой грех другого рода, другим и будет и твое наказание. Ты позволил своей грусти обратиться в уныние, которое иные из моих последователей называют леностью. Ты позволил расслабить свою душу и тело, возненавидел собственные обеты, пренебрегал обязательствами, избегал ответственности. Теперь же ты узнаешь, что значит по-настоящему не иметь возможности сделать что-либо. Я верну тебя назад, но лишь в виде духа. Ты будешь бесплотным, бестелесным, бессильным. Ты не убережешь своих подданых от раздоров, не спасешь от пожара ни одной крепости, острога или города. Ты будешь стоять, словно дерево, лишенное листьев, неспособное ни накормить, ни приютить путника. Ты будешь следовать за смертями и разорениями, что последует за твоим царстовованием. Ты не почувствуешь чужой боли, но ты увидишь всё: — Твои братья — перед Робертом вновь пронеслись видения: голова на пике, кровь на богатых доспехах, тень с пронзительно-яркими синими глазами на ледяной Стене. — Твоя страна — теперь перед Робертом предстала охваченная зеленем пламенем Черноводная и сотни людей, слехстнувшиеся в битве. — Твои подданные — дерево на котором висели десятки повешенных. — И все же, у тебя останеться то, что поможет тебе, то, чего были лишены многие, подобные тебе. Какие бы ужасы ты не увидел, сколь долгим бы тебе казалось твое наказание, знай: и ему придет конец. Когда догорит в твоих королевствах последний пожар, когда последний меч будет вложен в ножны, когда из залитой кровью земли вновь поднимутся зеленые всходы, а зима уступит место весне, ты обретешь покой.***
6 мая 2024 г. в 20:20