Вернись ко мне.

— Таким образом, император Константин XI так и не дождался помощи из Венеции, и Константинополь пал, — тихий стук каблуков отчётливо раздавался в тихом зале, пока девушка вела студентов к следующей картине. — Но почему Европа не помогла византийцам? Все знают, насколько большое значение для христианского мира имел этот город, — спросил один из присутствующих. — Мнения историков расходятся. Одни утверждают, что когда большая армада была готова к отплытию на помощь, то было уже поздно. Другие же считают, что и вовсе никакой помощи не было, так как изначально никто не принял всерьёз молодого султана Мехмеда II, его считали выскочкой и дураком, если говорить откровенно, но как мы все знаем, они явно пожалели о своих словах, — улыбнулась Лайя. — Кстати, говоря о нём. Она остановилась слева от портрета, давая студентам возможность разглядеть произведение. Ей нравилось, с каким интересом молодые люди рассматривали старинные картины, подмечали мелкие детали и задавали вопросы, на которые Лайя с удовольствием отвечала. Она долгое время работала реставратором, попутно изучая историю и культуру прошлого. Это настолько глубоко засело ей в душу, что небольшое увлечение превратилось в настоящую страсть. Теперь, в свободное от работы время, она проводила небольшие экскурсии в Национальной портретной галерее Лондона. — Я думала, он посимпатичнее будет, — усмехнулась одна из девушек. — Ты пересмотрела свои сериалы, вот и романтизируешь всяких тиранов и узурпаторов. — Ничего я не романтизирую! Лайя лишь улыбнулась на мелкую перепалку студентов. Она не была похожа на многих экскурсоводов тем, что не шикала на молодёжь, а позволяла им свободно высказывать мнение по поводу той или иной исторической личности или событиях. Студенты любили её за это и иногда, даже, желали продлить экскурсию или заранее забронировать дату на новую. — Итак, перед вами картина эпохи Ренессанса, нарисованная итальянским художником Джентиле Беллини. Он был приглашен в Константинополь самим султаном, который, к вашему сведению, лично наградил его рыцарским титулом. — Расскажите нам о самом султане. — Да, пожалуйста! Это намного интереснее, чем картины! Девушка вздохнула, понимая, что не сможет отказать десяти горящим от любопытства глазам. На самом деле она бы соврала, сказав, что не рада просьбе студентов. Период правления Мехмеда Завоевателя был её любимым, она изучила его биографию, войны, победы и поражения вдоль и поперёк. Иногда она и сама не понимала, откуда эта тяга к личности, который жил в пятнадцатом веке, но ничего не могла поделать со своим желанием хоть немного приблизиться к его жизни. — Правда, что он был одним из самых жестоких правителей того времени? — История не лжёт, рассказывая о жестокости султана, однако, я считаю, что не совсем правильно расценивать его поступки в рамках современных представлений. Он был окружён огромным количеством людей, и лишь один процент из них не хотели его смерти. В пятнадцатом веке не было телефонной или радиосвязи, зато были хорошо обученные шпионы. Известно, что европейские правители не шли войной на османов, зная, насколько затратно собрать, да и ещё прокормить огромную армию, а потому они любили вести партизанскую войну, причём делали это лучше всех. Чтобы удержать трон, и не лишиться жизни, Мехмед наказывал предателей со всей жестокостью, причём делал это публично, в назидание другим. — Но он убивал и детей тоже. Разве не он казнил Луку Нотарро вместе со всей семьёй, пообещав перед этим свободу? — Верно, но ты знаешь, за что султан его казнил? — Ну… за то что тот был христианином и великим дукой Византийской империи. — Который предал своего императора, спрятав золото, вместо того чтобы помочь разорённому городу. А затем он приходит к Мехмеду, видя в нём сильного правителя и выгодного союзника, и предлагает свои услуги и деньги в обмен на свободу. — Так что же в этом плохого? Он мог отпустить его, тот всё равно был бессилен. — Да, возможно, так бы поступили сейчас, но мы говорим про пятнадцатый век. Предателей тогда не прощали, неважно предал он своего императора или султана, — спокойно объяснила Лайя, внимательно наблюдая за реакцией студентов. — Личность молодого султана до сих пор является предметом споров историков. Западные учёные тех веков описывали его тираном, сластолюбцем, приписывая ему романы с мужчинами и роскошные пиры, полные полуголых девушек из гарема и вина. Некоторые придерживаются этого мнения и сейчас. Однако учёные Востока отрицают это, списывая все эти описания к личной неприязни европейцев к султану. — А что думаете Вы, мисс Лайя? — Я… — девушка на секунду задумалась, устремив взгляд на портрет. — Я считаю Мехмеда человеком невероятно сложным. Он знал множество языков, был способен по памяти процитировать Библию, несмотря на что придерживался другой религии; вдоль и поперёк изучил тактику ведения войны на примере Александра Македонского и будто бы знал наперёд все шаги врага. Сложно представить сейчас, насколько он был любопытен, амбициозен и целеустремлён. Это не может не восхищать. — Вы говорите о нём прямо как женщина, которая говорит о своём мужчине. Сказанное вызвало у девушки смех. Она оторвала взгляд от картины и с улыбкой повернулась к студентам. — Наверное я слишком симпатизирую его личности. — Мисс Лайя, будь вы женщиной при дворе Мехмеда, попытались ли бы Вы влюбить его в себя? — Так вот какие разговоры вам интересны, — протянула она, сложив руки на груди. — Вряд ли я смогу дать вам чёткий ответ. Не забывайте, что при дворе состоял гарем, в котором жили сотни, а то и тысячи прекрасных девушек, мечтающих о благосклонности правителя. С моей неприметной внешностью султан даже не узнал бы о моём существовании, но я бы попыталась, почему бы и нет, — добавила Лайя с улыбкой. Её часы издали короткий сигнал об окончании экскурсии. Она попрощалась со студентами, которые ещё несколько минут заваливали её вопросами, и получив все ответы, довольные направились к выходу. Лайя облегчённо вздохнула, наслаждаясь наступившей тишиной. Хоть ей и нравилась её работа, но бесконечные разговоры, вопросы, дискуссии — всё это не слабо выматывало. Расстегнув рукава белоснежной сорочки, она собрала волосы крабиком и подошла ближе к портрету. Несколько минут она молча разглядывала живопись. — Влюбить в себя султана… Какой абсурд. Вопрос всё ещё вызывал усмешку. Лайя покачала головой, убеждая себя в том, насколько нелепо это звучит. Живи она в то время, то скорее всего была бы дворцовой чудачкой, проводящей всё своё время в библиотеке и за рисованием. — Вы бы очаровали его, будьте в этом уверены. Она вздрогнула и резко обернулась на глубокий голос, раздавшийся прямо за спиной. Настолько близко, что при повороте её плечо задело грудь незнакомца. Девушка инстинктивно сделала шаг назад, чувствуя как от мимолётного страха задрожали её коленки. Мужчина возвышался над ней, не сводя пристального взгляда чёрных глаз. — К-кто Вы? — Простите, что вот так резко вмешался, — его голос был подобен тягучему мёду, и Лайе стоило немалых усилий напомнить себе не доверять, появившемуся из ниоткуда незнакомцу. — Вы так интересно рассказывали, что я стал невольным слушателем. — И как долго Вы слушали? — Практически с самого начала. Я ни в коем случае не хотел напугать или как-то задеть Вас. — Всё в порядке, — девушка выпрямилась и тихонько выдохнула. — Наоборот, я рада, что смогла заинтересовать Вас своим рассказом. — Вы первая, кто говорил о Мехмеде Втором не как о беспощадном завоевателе, а о личности. Мужчина встал прямо напротив портрета, смотря на него так внимательно, что Лайе показалось, будто он впал в некий транс, а затем он на секунду сморщил губы и отвернулся от картины. Девушка не могла не заинтересоваться причиной недовольства незнакомца. — Не нравится картина? — Вы знали, что европейские художники специально изображали султана намного старше своих лет? — Я читала об этом. — Они не могли смириться с тем, что проиграли Константинополь султану—мальчишке, как они любили его называть. Именно поэтому нет ни одной достоверной картины с точным изображением Мехмеда. Возможно, оно и к лучшему. Мне нравится думать, что тем самым они обманывают себя и своих потомков, пытаясь скрыть своё позорное поражение. — Порой меня расстраивает, что я не могу узнать, как выглядел столь выдающийся человек. — Задумчиво произнесла девушка. — Был ли он высоким? Темноволосым? Какого цвета были его глаза? Каким был голос? Внешность многое может сказать о человеке. Углубившись в раздумья, Лайя не заметила, с каким восхищением смотрел на неё мужчина. Он, буквально, прожигал её тяжёлым взглядом, жадно впитывая каждую её частичку. — А каким Вы сами его представляете? — Определённо темноволосым, — прикрыв глаза, она сосредоточилась, вырисовывая в мыслях образ. — Хмм… Высоким, стройным, немного смуглым и… резким. — Резким? — Да, не грубым, а резким в движениях, действиях. Ещё у него чёрные глаза и тяжёлый взгляд. Голос его тихий, притягательный, речи вежливые, однако за напускной мягкостью таится хитрость и жестокая тактика. На поле боя он непревзойдённый оратор, ведущий за собой империю. И пахнет он… — сердце Лайи отчего-то забилось так сильно, будто она говорила о любимом и дорогом ей человеке. Будто знала его лично и рассказывала о приятном воспоминании. — Пахнет мускусом, дымом и шафраном. Она глубоко вздохнула и осознала, что ощущает этот аромат вокруг себя. Сейчас. И исходит он от мужчины, который всего за несколько минут полностью завладел её мыслями и вниманием. Лайя резко распахнула глаза. Дыхание сбилось, пальцы дрожали, а в голове была полная путаница. — Кхм… Что-то я совсем увлеклась, — она нервно начала перебирать бумаги с заметками, что лежали на небольшом стенде рядом, отчаянно желая отвлечься от необъяснимых чувств. — Не принимайте всерьёз мои слова, я просто нафантазировала всякого. — Я заставил Вас нервничать? — он чуть склонил голову к её профилю. — Не Вы, — ответила Лайя, всё ещё не поднимая взгляд. Она сдула мешающую прядку и слегка мотнула головой, откинув выбившиеся из заколки волосы в сторону. — Вы подумаете, что я сумасшедшая, но описывая образ султана, я отчётливо представила Вас, и этот аромат, так резко окруживший меня… Думаю, мне нужно взять перерыв от истории и жизни Мехмеда Второго. — Как долго Вы занимаетесь изучением его личности? — Чуть больше года. Я реставрировала картину с изображением Константинополя, и один из моих коллег рассказал мне о завоевании этого города. — Лайя собрала заметки в аккуратную стопку и, наконец, повернулась к мужчине. — Его рассказ оказал на меня сильное впечатление, и я начала искать более детальную информацию, что и привело меня к Мехмеду. Я знаю, что в истории было много выдающихся правителей, полководцев, учёных, которые ничем ему не уступали, но ни разу я не испытывала такого желания узнать как можно больше о человеке, жившем века назад. Его целеустремлённость не перестаёт восхищать меня. Сколько силы и уверенности надо иметь, чтобы сделать то, чего не смог никто до него, и это с учётом того, что он был совершенно один. — На её губах появилась слабая улыбка. — Представляете? Если отбросить этот образ завоевателя и рассмотреть его как обычного молодого парня, то можно понять, что у него не было права на ошибку. Да, у него были верные подданные, его любил народ, однако был ли человек, с которым он мог просто поговорить после тяжёлого дня? Поделиться переживаниями? Просто обнять в конце концов. Чего ему стоило удержаться на месте, не заключив её в крепкие объятия, пока девушка говорила. Шесть веков одиночества, бесконечные поиски, мучительное ожидание, и вот она перед ним. Рассказывает ему о нём же с таким трепетом и восторгом, с каким говорила с ним тогда, в далёком прошлом. — Люди восхищаются его победой, — начал мужчина, и в глазах его отразилась тоска. — Однако никто не знает, принесла ли ему счастье эта победа. — Что Вы имеете ввиду? Разве Константинополь не был его заветной мечтой? Он сделал к ней шаг. Протянутая рука коснулась её виска, длинные пальцы аккуратно заправили прядь волос ей за ухо и медленно опустились вниз, очертив линию челюсти. Лайя не могла ответить себе, почему не оттолкнула его. Почему позволила касаться её так мягко и нежно, будто она принадлежит только ему. — С желаниями нужно быть осторожнее, Лайя. Ей показалось, что воздух вокруг них загустел, наполнившись влечением, так неожиданно вспыхнувшей страстью и интересом. Его глаза опустились к её губам, с которых отчасти стёрлась коричневая помада, и она это заметила. Заметила, как поменялся его взгляд, стоило ей инстинктивно облизнуть пересохшие губы. — Вы хорошо осведомлены о жизни султана, — она немедленно перевела тему, не дав своим мыслям уйти не в то русло. Он лишь слабо улыбнулся на её попытку, но решил поддержать. — Вы историк? — Нет, но там, откуда я родом, даже дети знают, кем был Мехмед Завоеватель. — А откуда Вы? — Из Турции, я прилетел из Стамбула, того самого некогда величественного Константинополя. — Прекрасная страна, — улыбнулась Лайя. — Я бы очень хотела посетить её. — Если приглашу Вас в свою семейную резиденцию в качестве особой гостьи, не сочтёте ли это за наглость? — Мужчина сделал шаг ко следующей картине, и Лайя, будто по инерции, последовала за ним. — За наглость нет, однако мы не настолько близки, чтобы я могла принять Ваше приглашение. К тому же Вы для меня всё ещё незнакомец. Это был явный намёк с её стороны на то, чтобы он назвал своё имя, однако тот явно не спешил с ответом. — Может, если мы встретимся в Турции, Вы узнаете моё имя. — Тогда я просто обязана посетить её, — Лайя с улыбкой взглянула на него, — но увижу ли я Вас там? Стамбул — необъятный город. — Знаете, я верю, что если двум людям суждено встретиться, то ничто и никто не станет им преградой, — он говорил об этом так уверенно, что Лайя и сама на миг поверила, что они ещё обязательно встретятся. — Моя прабабушка много рассказывала мне о Турции, когда я была маленькой. Она, кстати, была родом из Измира. Они медленным прогулочным шагом шли от одного портрета к другому, мимолётно разглядывая каждый. Каким-то образом Лайя чувствовала себя с ним совершенно спокойно, как будто они были давними знакомыми, что решили посетить галерею. — Так значит в Вас есть турецкие корни. — Evet*, — ей захотелось увидеть его реакцию на родной язык, и мужчина, действительно, улыбнулся, совсем слабо, однако в глазах его плескалось такое восхищение и радость, что Лайя впервые пожалела о своём скудном знании турецкого. В ней неожиданно проснулось желание продолжить беседу на иностранном языке. Она хотела услышать, как с его уст льются турецкие слова, как он выговаривает их низким бархатным голосом, и от одного представления у неё бабочки трепетали в животе. «Боже, я сама себя не узнаю…» Девушка отвернулась в попытке скрыть появившийся румянец. Мимо них прошла группа туристов, Лайя сделала шаг в сторону, уступая дорогу, но скользнула каблуком по гладкому полу и слегка качнулась, еле удержав равновесие. Она итак чувствовала смущение от собственных мыслей, а теперь и вовсе раскраснелась за свою неуклюжесть. Вдруг Лайя увидела перед собой протянутую ей ладонь и вопросительно посмотрела на мужчину. — Вы позволите? — только после её кивка, он аккуратно обернул её руку вокруг локтя, и другой рукой накрыл девичью ладонь. Она заметила массивные перстни на большом пальце и мизинце его правой руки, и это напомнило ей царей и императоров, что изображались на картинах в похожих украшениях. В целом его образ не вязался у неё с нынешним временем, как будто он был окутан дымкой прошлого, чем-то таинственным и древним, что проявлялось не только в его взгляде и речи, а даже в движениях. Плавные и неторопливые, но при этом уверенные. Прямая спина, твёрдая поступь — это всё настолько цепляло её, что Лайя не могла вспомнить, встречала ли подобных мужчин раньше. Незнакомец вёл её из одного зала в другой, продолжая бережно держать за руку. Сменялись локации, картины, их окружали старинные портреты известных исторических личностей, сопровождаясь тихими голосами посетителей. Лайя была здесь не впервые, но это не мешало ей восхищаться работами художников, завороженно разглядывая залы. Пока он разглядывал её. Ему не была интересна ни галерея, ни картины — он видел это на протяжении сотен лет, а с некоторыми людьми и вовсе был знаком при их жизни. Всё его внимание было к приковано к ней. Знала ли она, что его душа пронеслась через лёд и пламя, когда он увидел её впервые и в момент, когда она заговорила на турецком. Хоть это и было одно короткое слово. Как воспоминания прошлого поглотили, безжалостно ворвались и выпотрошили его нутро, не оставив ему шанса не влюбиться в неё заново, вновь почувствовать себя восемнадцатилетним мальчишкой, сгорающим от любви и страсти. Он задавал ей вопросы о картинах просто чтобы слушать её мягкий голос ещё и ещё, видеть сияние карих глаз, когда она рассказывала об очередном изображении исторической личности, объясняла структуру полотен, разновидности красок и стили, используемые художниками на протяжении сотен лет. Прикосновение их рук и то, как она слегка сжимала чёрную ткань его пиджака посылали искры по всему его телу, и не сумев сдержать себя, дав совсем маленькую волю своей страсти, он еле заметно провёл большим пальцем по выступающим костяшкам её руки. Движение было совсем короткое, просто вверх и вниз, но оно вызвало бурю не только в его, но и в её сердце. Он не мог остановить свои мысли, что перенесли его на много лет назад. " Февраль, 1453 год. Османская империя, дворец в Эдирне. — Госпожа, я прошу прощения за столь внезапный визит, — визирь склонил голову, сложив руки на животе, в знак приветствия, и медленно выпрямился. — Халиль-паша, что-то случилось? Лале прогуливалась в саду вместе со своими служанками, когда стража сообщила ей, что великий визирь просит о срочной беседе с ней. Остановившись под крышей одной из беседок, девушка плотнее закуталась в меховую мантию, и заметила грузную фигуру приближающегося к ней визиря. Его взгляд недвусмысленно говорил о том, что разговор был строго приватный, потому Лале отослала служанок и стражу и внимательно посмотрела на мужчину. — Полагаю, Вы в курсе о приближающемся походе на Константинополь. — Да, хоть подробностей я и не знаю. — Госпожа, — визирь тяжело вздохнул, и девушка видела, как тот нервничал, хоть и пытался сохранить спокойствие. — Не сочтите мою просьбу за дерзость, но только к Вам я могу обратиться с помощью в возникшей ситуации. — Говорите, прошу, я постараюсь Вам помочь, — тон Лале был мягким, добрым, дающим понять, что она готова выслушать. — Поговорите с султаном, убедите его передумать идти на Византию. Этот поход не принесёт никому ничего хорошего. Константинополь защищён как ни один другой город, к тому же нельзя забывать о Риме, который располагает сотней тысяч солдат, готовых защищать святую землю. — Халиль-паша, я понимаю Вашу обеспокоенность, но вряд ли я смогу чем-то помочь. Султан очень долго готовился к этому походу, и я очень сомневаюсь, что он просто так отступит. И почему Вы сами не поговорите с ним? — Я пытался, приводил доводы и возможные ужасающие последствия в случае поражения, но всё тщетно. — Визирь оглянулся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли их никто, и вновь обратился к Лале. — Я знаю, как султан дорожит Вами и ценит Ваше мнение, потому надеялся, что Вы сможете разъяснить ему о всех рисках и угрозах лучше меня. Лале уважала Халиля-пашу и относилась к нему очень тепло, потому улыбнулась и кивнула. — Я поговорю с султаном, однако, великий визирь, — голос девушки чуть понизился и обрёл серьёзные ноты, — не забывайте, что я не пойду против своего мужа. — Разумеется, Лале-султан. В течение последующих нескольких недель ей никак не удавалось поговорить с Мехмедом. Он проводил много времени в крепости Румелихисар, да и в целом был полностью занят подготовкой к походу. По дворцу стали распространяться слухи об оружии невиданной силы, огромных пушках, способных превратить стены Константинополя в прах. Лале хотелось верить, что так оно и будет. Она хорошо понимала, как важна для султана эта победа, но так же и понимала, что произойдёт, если он проиграет. Его положение было шатким. Никто не воспринимал юного султана всерьёз, даже пожилые паши считали Мехмеда слишком самонадеянным, нетерпеливым, хоть и выказывали напускное, но должное уважение. Проиграв, он потеряет всё, свою жизнь в том числе. Наступил март. Армия готовилась выступить в начале апреля, и Лале твёрдо решила поговорить с ним. Если ещё месяц назад она не волновалась о том, что совсем не видит своего мужа, то теперь, наступивший в их отношениях холод, заставлял её нервничать. — Султан в зале совета, госпожа, — ответил один из стражников, стоявших у покоев Мехмеда. Лале гадала, а спал ли он вообще у себя или проводил дни и ночи за делами. Пройдя по длинному коридору, она остановилась напротив массивных дверей и, глубоко вдохнув, постучала. Ответа не последовало. Прождав ещё несколько секунд, Лале потянула за тяжелую ручку и тихо вошла в просторный зал. В нос ударил запах дров, горящих в большом камине, и чернил. Посреди зала стоял большой дубовый стол, устланный многочисленными картами и чертежами, и прямо над ними, склонившись, стоял Мехмед. Меж его бровей пролегла морщинка, а губы были напряженно сжаты. Лале улыбнулась и медленно подошла к нему со спины. Надеялась ли она застать его врасплох, девушка сама не знала, но оказавшись в шаге от него, Лале прильнула к нему. Мягко обняла, прижавшись щекой к широкой спине. Она любила так делать, и он это прекрасно знал. — Лале, — выдохнул Мехмед, чувствуя как её хрупкое тело прижимается к нему. — Ты же знаешь, что я был в курсе твоего присутствия ещё тогда, когда ты постучала в двери? — Знаю, — тихо ответила она и аккуратно скользнула из-под его локтя, оказавшись теперь лицом к лицу с ним. Глядя на неё, он порой не мог поверить, что такая прекрасная, добрая Лале стала его женой. Согласилась разделить с ним жизнь, и одаривала нежностью и заботой каждый день. Мехмед был жаден. Ревнив. Жесток, когда дело касалось врагов. Однако стоило ей улыбнуться, позвать его по имени и взглянуть чистыми карими глазами, как вся ярость и буря стихали в его сердце. Грубые руки скользнули по тонкой талии и поднялись по её плечам, шее, оставляя искры от прикосновения. — Если ты пришла поговорить со мной по просьбе Халиля-паши, то можешь не утруждать себя, — произнёс он, и несмотря на его мягкие касания, в голосе звенели стальные ноты. — Откуда ты знаешь, что визирь обратился ко мне? — Моя милая Лале, я слишком хорошо знаю характер старика. Не сумев убедить меня, он побежал бы к тебе. Это был лишь вопрос времени. Уверен, паша в красках рассказал тебе обо всех угрозах и последствиях проигрыша. — А разве он не прав, говоря, насколько тяжелым будет поражение? — Аккуратно спросила она, понимая, что ходит по тонкому льду. — Мне бы казнить его за такую дерзость. — Его длинные пальцы сжались на её затылке, а в глазах промелькнул гнев. — Так значит ты, действительно, пришла ко мне, чтобы убедить меня остановить поход по просьбе этого вероломного пса. Лале чуть запрокинула голову под давлением его пальцев. Она понимала, как сильно он устал и измотан. Вся ответственность за проигрыш, в первую очередь, пала бы на него. И одновременно с этим её восхищала его целеустремлённость. — Я думал, ты знаешь, что если я вознамерился что-то получить, то не отступлю от своего. — А я думала, что ты знаешь, что я никогда не сомневалась в твоей победе. — Что… Она улыбнулась ему так нежно, что Мехмед, буквально, потерял дар речи, очарованный ею. Как посмел он думать, что его Лале станет сомневаться в нём. Его главная поддержка и опора. Уперевшись ладонями на стол, Мехмед чуть склонился к ней, тем самым окружив девушку кольцом своих рук. — Победа будет твоей, мой султан. — Её тонкие пальцы прошлись по его волосам и зарылись за ворот чёрного кафтана, коснувшись горячей кожи. — Я положу Константинополь к твоим ногам. Выдохнув эти слова прямо ей в губы, он впился в них требовательным, настойчивым поцелуем, забирая себе каждый её вдох, и одновременно с этим отдавая ей всецело себя и свои чувства. 28 Апреля, 1453 год. Шла третья неделя осады. Дворец в Эдирне будто замер в ожидании долгожданной победы, но новости с поля боя были неутешительными. Лале не раз старалась выведать что-то, однако тщетно. Любая почта была под строгим запретом из-за вражеских шпионов, в чьи руки ни в коем случае не должны были попасть письма, каким бы не было их содержание. Одним ранним утром Лале удалось перехватить одного из лекарей, что поспешно собирался на поле боя. Она узнала в нём личного лекаря Мехмеда, Шахин-бея. — Лале-султан, мне нельзя распространять какую-либо информацию, даже Вам. Это личный приказ султана. — Мужчина стоял перед ней, опустив взгляд в пол, не поддаваясь никаким уговорам рассказать, почему именно он отправляется в гущу боя. — Я никому не скажу, Шахин-бей, но это очень важно для меня. Я прошу Вас лишь сказать мне о причине Вашего столь скорого отъезда, а не раскрывать тайны. Поджав губы, лекарь тяжело вздохнул и покачал головой, пробормотав что-то наподобие: «Не снести мне головы». Нервно теребя пояс кафтана, мужчина просто мечтал поскорее завершить этот пытливый разговор и отправиться подальше. — Хорошо… Дело в том, что… — он быстро оглянулся по сторонам и тихо, почти шёпотом произнёс: — Одна из больших пушек не выдержала и взорвалась. Есть погибшие, и… султан ранен, госпожа. Он оказался рядом в момент взрыва. Лале отшатнулась. Её будто окатили ледяной водой. Сколько бы она не готовила себя к подобному исходу, сколько бы не повторяла, что раны на войне неизбежны, но на деле не оказалась готова к таким новостям. Отпустив несчастного лекаря, Лале побрела в сад, сама не зная, куда идёт. Вокруг неё кружились лепестки цветущей вишни, запах весенних цветов дурманил, но не приносил должного успокоения. Ей стоило огромных усилий убедить себя в том, что с Мехмедом всё будет хорошо. Помолившись, девушка вернулась в покои и свернулась клубочком на кровати, прижимая к груди его чёрную рубашку. 5 Июня, 1453 год. Константинополь пал. Большая часть армии вернулась в Эдирне, но янычары под предводительством султана только приближались к столице. Во дворце устроили большой праздник. Детям на улицах раздавали сладости, дворцовые повара готовили для бедняков мясо, а по гарему, по традиции, рассыпали золотые монеты. Лале, буквально, порхала по комнате, сменяя один наряд за другим. На кровати лежали платья, платки, а перед зеркалом стояли несколько шкатулок с украшениями. — Ты вся светишься, дитя, — улыбалась Шахи-хатун, помогая девушке с выбором наряда. — Я так волнуюсь, — ещё раз покрутившись перед зеркалом, Лале повернулась к женщине. — Почти два месяца длилась эта осада, и как же было тяжело мне не знать, что с ним, не получать от него ни одной весточки на протяжении всего этого времени. — От тоски совсем исхудала, — покачала головой Шахи-хатун. — Ну ничего, султан вернётся и будешь вновь сиять ярче всех. Взгляни на это платье. Она протянула ей иссиня-чёрную ткань, усыпанную мелкими камнями. Лале с восхищением приложила наряд к телу и с радостью попросила Шахи-хатун помочь ей надеть его. Последний раз взглянув на себя в зеркало, девушка расправила складки на платье и поправила волосы. Женщины праздновали отдельно от мужчин, так что она ещё не скоро могла встретиться с ним. В гареме играла музыка, девушки танцевали, пили щербет и вели весёлые беседы. Лале сидела за одним из столов, медленно покачиваясь в такт музыке. Празднование продолжалось до самой ночи и явно собиралось длиться ещё несколько дней. Из каждого угла только и говорили о блестящей победе. Восхваляли султана, рассказывали о его поразительной храбрости и стойкости, об идее протащить корабли по суше и о том, как он повёл за собой армию, выхватив победу в решающий миг. Никто больше не относился к нему, как к юному неопытному правителю. Теперь он был для них великим завоевателем, которого уважали и боялись. Факелы на стенах отбрасывали длинные тени. Впервые за день во дворце наступила тишина. Стража молча пропустила Лале в покои Мехмеда, который всё ещё находился на военном совете. Даже в праздничный день, когда все отдыхали, он предпочёл вести дела. Некоторые шептались, что следующей целью султана стал Рим. Девушка вышла на просторный балкон, с которого открывался вид на прекрасный сад, и с наслаждением вдохнула чистый летний воздух. Раздался лязг дверей, а за ним поспешные твёрдые шаги. Она обернулась и на минуту застыла, столкнувшись со взглядом чёрных глаз, в которых пылал огонь. Её сердце неслось галопом, будто готово было вот-вот выпрыгнуть из грудной клетки. Эмоции захлестнули её: радость, счастье, любовь. Всхлипнув, Лале, буквально, побежала к нему и бросилась в крепкие объятия. Её тонкие руки обернулись вокруг его шеи, маленькое тело прижалось к его, и она почувствовала, как сильно он обнял её в ответ. Так сильно, что практически не оставил ей возможности дышать. Мехмед жадно вдыхал её запах, зарываясь носом в копну тёмных волос, от которых исходил аромат цветов и чего-то сладкого, принадлежащего только ей. — Моя Лале, — хрипло шепнул он, не представляя как сумел выдержать разлуку с ней. Сейчас, когда она была в его руках, прижималась к нему так нежно, уткнувшись носом в шею, Мехмед понимал, что готов завоевать ради неё не то что Константинополь, а весь мир. Девушка немного отстранилась и обхватила ладонями его щёки. Она разглядывала его лицо, замечая, как сильно он был измотан. — Эти долгие дни разлуки были подобны пытке, — тихо произнесла Лале, большим пальцем поглаживая его щетину. — Я привёз тебе подарок, — улыбнулся мужчина, склонив голову к её ладони. — Он ждёт тебя в конюшне. Девушка радостно подпрыгнула на месте и оставила на его губах короткий поцелуй. Она давно мечтала научиться верховой езде, и теперь с улыбкой представила, как будет кататься по бескрайним полям. Однако ни один подарок не смог бы доставить ей столько счастья, сколько возможность обнять его и знать, что он в порядке. Лале положила голову на его грудь, чувствуя резкий запах дыма и пороха. — Когда ты последний раз спал? — Два дня назад, может три… Не знаю. И несмотря на это он улыбался ей, крепко держал в объятиях и ни на секунду не показывал свою усталость. Однако Мехмед не в силах был скрыть тёмные круги под глазами и осунувшееся лицо. Не медля ни минуты, Лале повела его внутрь покоев, сняла с него кафтан и помогла развязать пояс на рубашке. — Впереди тебя ждёт много дел, знаю, но на сегодня тебе необходим отдых. После того как Мехмед умыл лицо и руки холодной водой, слуги подали полотенце, и унесли кувшин. В это время Лале расправила постель и взбила подушки. Она знала, что подобную работу должны выполнять слуги, но ей нравилось самой готовиться ко сну, создавать уют. — Я уже говорил, как ты прекрасна в этом наряде? Он обнял её сзади, опаляя горячим дыханием оголённые шею и плечи. Длинные пальцы вдавились в нежную кожу, поглаживая выступающие ключицы. Его излюбленная позиция. — Нет, ещё не говорил, — с её губ сорвалось тихое хихиканье, когда она почувствовала лёгкий укус в шею. — Ты королева, — ещё один укус пронзил её кожу, — достойная всех богатств мира. И я положу к твоим ногам их все. Лале ахнула, когда он укусил её в область между плечом и шеей, и повернулась к нему. — Из-за тебя мне опять придётся всю неделю носить платья с высоким воротом. — Наверное, ты позабыла, когда из-за тебя, мой прекрасный тюльпан, я не мог тренироваться без рубашки. От его пристального взгляда и воспоминаний о той бурной ночи щёки Лале порозовели. Девушка потянула его на кровать и легла рядом. С приоткрытых дверей балкона дул тёплый ветер, лаская кожу, из сада доносился запах цветов, смешанный с запахом наступившего лета. — Я так и не поздравила тебя с победой, — сказала Лале, сосредоточенно, кончиками пальцев убирая с его лба мокрые тёмные пряди, пока Мехмед лежал, удобно устроившись на подушках. Впервые за два месяца он лежал на мягкой постели, окружённый тишиной, а не грохотом пушек и руганью солдат. — Тебе и ненужно. Твоё присутствие, твоя любовь — они для меня истинная награда, Лале. Если бы мне сказали ещё раз завоевать Константинополь, то я сделал бы это только ради момента, когда ты бросилась в мои объятия. — Я всегда буду твоей поддержкой и опорой. Буду той, с кем ты сможешь разделить печаль и радость. Той, кто никогда не будет сомневаться в твоей победе. Мог ли тот взбалмошный, озлобленный мальчишка, который видел во всём только плохое, представить, что в будущем будет так счастлив? Его светлая, прекрасная Лале озарила ему жизнь, показав, что такое настоящая любовь. Он хотел дать ей всё. Завоевать для неё весь мир, если она попросит. Еле сдержав зевок, Мехмед лёг на бок, положив голову ей на грудь, и обхватив Лале обеими руками. Его глаза слипались, мысли уносились куда-то далеко. Давно не видавшее удобной постели тело мгновенно расслабилось под мягкими прикосновениями девушки. Тонкие пальцы нежно проходили сквозь его волосы, и Мехмед уже полностью отдался во власть сна. — Я люблю тебя, мой завоеватель, — услышал он сквозь пелену сна, а затем почувствовал мягкий поцелуй в макушку.» Из мыслей его вырвал звонок мобильного. Мехмеда будто силой вытащили из прошлого и швырнули в настоящее. И вот уже не было дворца, Эдирне, он не был султаном, а для Лайи и вовсе был незнакомцем. Его окружал просторный зал, увешанный портретами, а вся его жизнь осталась лишь отголоском прошлого на картинах и учебниках истории. Лайя быстро извинилась, сказав, что звонит её босс, и она обязана ответить. Спустя несколько минут девушка вернулась и выглядела так, будто потрясена чем-то. — Всё хорошо? — Да, я просто… Мой босс попросил меня забрать картины на реставрацию, но Вы не поверите, насколько они ценны. Я и представить не могла, что когда-либо смогу прикоснуться к подобному труду, — восторженно лепетала девушка. — Пятнадцатый век, Османская империя. Период, когда изображения были под строгим запретом. Как вообще эти картины сохранились до нашего времени… — Ценители искусства жили во все времена, мисс Лайя. Хоть его тон и был абсолютно спокойным, внутри него поднялась буря. Те самые картины, которые он так бережно хранил, наконец, вернутся к своей хозяйке и тогда… — Я должна спешить, пока их не перекупили наши конкуренты, — она заправила волосы за ухо, а затем протянула ему руку. — Мне была очень приятна Ваша компания. Надеюсь, мы увидимся ещё. — На моей родине есть такая фраза: «Все дороги ведут в Стамбул». Я надеюсь дороги Стамбула приведут Вас ко мне, — загадочно улыбнувшись, мужчина ответил на рукопожатие поцелуем в руку. — Лёгкой Вам работы. Спустя три месяца. Турция, Стамбул. Крепость Румелихисар. Солнце медленно плыло за горизонт, отбрасывая последние лучи на город. Небо окрасилось в розовый с оттенками лилового, и Лайя завороженно наблюдала за закатом, стоя на краю высокой башни. За прошедшие три месяца её жизни перевернулась с ног на голову. Произошло столько событий, что теперь она могла чётко разделить свою жизнь на «до» и «после». Холодный ветер нещадно кусал кожу, приводя в беспорядок волосы. Она отошла от края и вновь подошла к накрытому столу, проведя пальцами по бордовой скатерти. Встретит ли она его здесь? Он ведь сам сказал, что ждёт её в Стамбуле, и после всего увиденного ею через картины, Лайя знала, что это были не просто пустые слова. Её сердце билось с каждой минутой ожидания всё сильнее. Всем нутром она чувствовала, что Мехмед вот-вот появится здесь. На башне, спроектированной личной им. И он не заставил себя долго ждать. Из тени одной из арок вышла высокая фигура. Лайя тяжело сглотнула. Теперь их встреча ощущалась совсем по-другому. Зная о прошлом, о том, сколько всего их связывало, она уже не могла относится к нему как к незнакомцу. Все те чувства, которые она испытывала к нему тогда схлестнулись в ней, не давая ни малейшей причины сомневаться в своей искренности. — Bütün yollar İstanbul'a çıkıyor**, — улыбнулся он, разведя руки в стороны, и Лайя побежала к нему прямо как тогда, на балконе дворца, врезавшись в его сильную грудь. Слёзы потекли по её щекам, пока она пальцами отчаянно цеплялась за ткань его чёрного пиджака. Его щетина царапала шею, а горячие губы оставляли жадные поцелуи на нежной коже. — Benim Lalem***. Стоя на древней башне, обдуваемые безжалостным ветром и увенчанные лучами закатного солнца, два сердца вновь сплелись меж собой. И в эту минуту Лайя хотела лишь одного — остаться навсегда в этих горячих сильных объятиях.