Подарок ко дню рождения

      Дождливые тотспеловские денечки сменились внезапно хорошей погодой: робкое солнышко выглянуло из-за туч и осветило неровные дороги, отражаясь в грязных лужицах. Слегка холодный ветер сдувал с деревьев невысохшие капли, а в еще сером небе, с одного конца земли в другой, перешагнула едва заметная радуга, радуя своим появлением местных жителей.       Селена проснулась рано, выглянула в окно и впервые за долгое время улыбнулась. Она достала выходное платье и не поленилась сделать незамысловатую прическу. В шкатулке с украшениями она нашла изящную подвеску в тон своей шляпке.       — Сходи на рынок и купи продукты к яблочному пирогу — хочу порадовать Лиама, — раздавала указания Жозефина, неспешно разбирая почту. — И загляни к Берту, проверь, как долго он еще будет рисовать портрет.       «Старая карга, сама бы и ходила печь пироги своему брату», — бубнила Селена себе под нос, выходя на улицу. Яркий свет непривычно ударил в глаза и девушка натянула шляпку пониже, дыша озоновым воздухом. «Впрочем, жизнь не так уж и плоха, когда неделями не льет дождь», — подытожила она и направилась быстрым шагом в сторону рынка.       Закупка необходимого не отняла у нее много времени: уложив продукты в плетеную корзину и накрыв их платком, Селена, как и просила ее Жозефина, нагрянула в гости к Берту. Он сразу же открыл дверь и впустил девушку в дом, где пахло красками, цветами и мятным чаем. Поставив корзину на пол в прихожей, Селена согласилась на предложение вместе позавтракать, тем более, она не ела с утра. Берт угощал ее кремовыми пирожными и кофе, а из раскрытого настежь окна доносился щебет радующихся теплым дням птиц.       — Как дела с картиной? — спросила Селена как бы невзначай, разглядывая пейзаж на улице.       — Я ее почти закончил и думал рисовать новую, — ответил ей Берт, поглаживая костяшками пальцев ободок чашки. Глаза его хитро смеялись.       — Какую?       — Твой портрет. Хотел закончить к твоему дню рождения, — Берт озорно улыбнулся и отпил немного кофе, однако, глаза его продолжали смотреть на девушку неотрывно.       Селена почувствовала, как ее лицо бледнеет, в комнате резко становится душно, как будто разом выкачали весь воздух.       «Надеюсь, это совпадение, и Жозефина тут не при чем», — подумала Селена, вслух же она лишь произнесла:       — Может, лучше не потрет, а что-нибудь другое?       Берт растерялся, но лишь на секунду.       — Можно и не потрет, но я все-таки хотел бы нарисовать тебя. Пойдем в другую комнату, что-нибудь придумаем.       Мужчина встал и галантно подал даме руку, за что она была благодарна: ноги стали ватными от липкого предчувствия чего-то нехорошего. Они вышли в хорошо освещенную гостиную, где Берт всегда работал: на мольберте стоял чистый холст, рядом валялась грязная палитра и несколько кисточек. В кресле неподалеку лежал свернутый в ком плед, на столике стояла ваза с букетом золотых кленовых листьев; в углу комнаты, прямо напротив девушки, весело огромное, во всю стену, зеркало. Селена осмотрела себя в нем: высокая, статная, с благородными чертами лица и властным взглядом.       — Если бы такая погода стояла дольше, я бы нарисовал тебя на фоне лимана. Хочешь, нарисую твой профиль напротив окна? Выйдет неплохо...       — Ты когда-нибудь рисовал обнаженных женщин?       Берт резко замолчал, посмотрев на девушку долгим, задумчивым взглядом. Селена готова была поклясться, что увидела в его глазах озорные огоньки. Губы растянулись в странной усмешке, выдавая мысли хозяина.       — Не приходилось, ты станешь первой.       — Но я только спросила!       — Это уже не имеет значения.       Селена почувствовала, как ее щеки вспыхнули, что развеселило художника еще больше. Селена видела, что эта идея пришлась ему по душе и он был настроен решительно, когда расстелил плед в кресле и размышлял, в какой угол комнаты его поставить. «Да куда я повешу эту картину, он об этом вообще думает?» — Селена представила, как Лиам при виде этого полотна теряет сознания, А Жозефина — остатки своей гетеро ориентации. «А это уже не имеет значения», — вспомнилась фраза Берта, и Селена рассмеялась своим мыслям. Действительно, не имеет.       Девушка неспешно начала развязывать корсет.       — Помочь? — хитро улыбнулся Берт, буквально поедая Селену глазами.       — Сама справлюсь, — ответила девушка, но голос ее волнительно дрогнул, когда она распустила завязки на платье и его лиф скользнул с плеч на бедра, обнажая круглую грудь.       — Тогда присаживайся вот сюда, — Берт не сводил внимательных глаз с любимой, его напряженное тело выдавало желание, но он держал себя в руках.       — Хорошо, — Селена стянула платье, и его шелковые юбки упали в ее ноги, она изящно переступила через них и проследовала в указанном направлении.       — Встань так, будто смотришь в окно и кого-то ждешь, — скомандовал Берт, заняв свое место за мольбертом. — Обопрись коленями в кресло... выпрями спину... положи руки на спинку... нежнее, Лилит... ты смотришь в окно, а не держишь поднос...       — Ну знаешь ли, Берт, я никогда в жизни не ждала никого голой... — съязвила Селена, про себя проклиная и Жозефину, что послала ее сюда, и самого Берта, и этот случай за такую дурную идею, пришедшую ей в голову.       Берт прокашлялся и после этого сдавленно заметил:       — Я был бы не против, если бы ты так ждала меня...       — Извращенец! — выплюнула Селена, при этом снова краснея и отмечая, что такое заявление ей... нравится? Да ну, что за глупости, быть такого не может!       — Если только совсем чуточку, — парировал художник и подошел к девушке, кладя ладони ей на талию. — Расслабься...       Берт брал ее за руки и плечи, поворачивая тело девушки как куклу, в нужную ему позу. Там, где его руки касались ее тела, ее кожа покрывалась мурашками, становилось невероятно душно и приходилось глотать губами воздух, чтоб хотя бы как-то дышать.       Идеальная картина, должно быть, получалась: он, она и это кресло.       — Замечательная подвеска, хорошо, что ты ее не сняла, — заметил Берт, скользя взглядом с нее ниже. — Постарайся простоять так какое-то время, я сделаю наброски.       «Легко тебе говорить», — усмехнулась Селена, смотря на себя все в то же зеркало. «Удобно он его там повесил, прям как на заказ!» — хмыкнула девушка. Она не видела в нем Берта, но слышала, как уголь коснулся полотна, расчерчивая первые линии.       «Ему видны все мои... прелести», — мелькнула шальная мысль, и девушка вся сжалась, чувствуя, как взгляд Берта направлен на ее попу и часть груди. Она почти ощущала, как этот взгляд блуждает по ее телу, лаская и дразня, хотя единственный, кто ее касался сейчас, был гуляющий по комнате ветер.       Время шло мучительно долго: затекали ноги, болела прямая спина, становилось прохладно. Берт молчал, лишь изредка вздыхая или усмехаясь своим мыслям. Селена смотрела в зеркало: на изгибы тела, ключицы, на то, как сексуально поднималась ее грудь, на треугольник внизу живота. «Я такая... привлекательная... понятно теперь, что Берта так в Лилит... мне... цепляет», — подумала она и зарделась.       — Я закончил, — произнес, наконец, Берт, и Селена тут же упала в кресло, расслабляя напряженные мышцы.       — Наконец-то, — простонала она, растирая запястья. — Я думала, что срастусь с этим креслом.       — Это было бы самое красивое кресло в моем доме, — рассмеялся Берт, вытирая кисти кусочками ткани.       — Покажи лучше, что нарисовал.       — Потом, иначе это уже не будет подарком, — Берт снял холст с мольберта и понес его в другую комнату, подальше от посторонних глаз, при этом пошло улыбаясь и явно довольный своей работой.       И Селена осталась сидеть одна, растирая ноющие мышцы и думая, какая Жозефина будет злая, когда Селена появится на пороге.       — Я могу сделать массаж, я знаю как, — предложил вернувшийся художник.       — Да уже все хо... — начала было Селена, но Берт без разрешения сел на колени перед ней и принялся массировать ее пяточки. — Ладно, я не против, но только без пошлостей!       Берт внезапно смутился этим словам и продолжил сильными и четко отточенными движениями мять ее ступни, постепенно поднимаясь к щиколоткам и икроножным мышцам. «Да он на все руки мастер», — отметила Селена, с удивлением обнаружив, что ей действительно становится легче и боль проходит, уступая место приятной слабости. Она откинулась в кресло, наблюдая за сосредоточенным художником, за тем, как умело работают его руки, как вздрагивают ресницы, как поднимаются и опускаются уголки губ в такт мыслям.       «Интересно, о чем он думает?».       «А о чем думаю я?».       «Его губы... такие манящие... Я хочу узнать, какие на вкус его губы...»       — У тебя очень изящное тело, Лилит... — произнес вдруг художник, прерывая поток ее мыслей. Ладони его легли на ее бедра, нежно оглаживая их.       — Ты только сейчас это заметил? — задумчиво спросила Селена, представляя, как Берт и Лилит, возможно, на этом кресле вытворяли невообразимые вещи... он же должен был знать каждый изгиб ее тела!       — Нет, но я захотел тебе это напомнить, ведь ты забыла... — его взгляд, направленный прямо ей в душу, стал пустым и хмурым. Прям как обычно погода в Тотспеле.       «Я и не могу помнить, ведь я не она!» — воскликнула в сердцах Селена, а потом вдруг почувствовала, как неприятное чувство разрастается у нее в груди. Она не Лилит. Берт любит Лилит. Но Селена не хочет, чтоб он думал о Лилит, она хочет, чтоб он думал о ней! Ей стало вдруг так паршиво и погано на душе, словно она нагло влезла в чужие отношения, при этом чувствуя симпатию к чужому мужчине... ей стало так ревностно, что он любил Лилит, целовал ее губы и трогал ее тело, а не Селены!       «Ее больше нет!» — вспылила Селена и резко поднялась, смотря на Берта снизу вверх. Взгляд его стал потерянным и расфокусированным.       «Но есть я. И прямо сейчас я хочу, чтобы он был моим», — Селена решительно потянулась к губам Берта и страстно его поцеловала. Какое-то время он не отвечал ей, словно обдумывая, как с этим быть, а потом отстранился, чтобы подняться, и, нежно улыбнувшись, поцеловал ее вновь, теперь уже сам. Его губы были холодными и потрескавшимися, а грудь... такой теплой... девушка сжала в кулак его рубашку, прижимаясь сильнее, в то время как его ладони обняли ее лицо и большие пальцы нежно погладили подушечками скулы. Чувство близости опьяняло их обоих, от желания дрожали коленки и горело в груди...       Берт отстранился, чтобы прошептать в самые губы:       — Я ждал, когда ты попросишь сама... — и тут же поцеловал ее снова, за ухом, затем в шею и далее, спускаясь все ниже и ниже, рваными касаниями губ проделывая дорожку влажных поцелуев. Она дрожащими, непослушными пальцами, на ощупь вытаскивала пуговки из петелек на его сорочке, с каждой секундой, от раскаленного вокруг воздуха, от долгожданной близости, теряя остатки своего разума. Берт гладил пальцами ее спину, поясницу и ягодицы; целовал ключицу, целовал каждую грудь по отдельности и ложбинку между ними, целовал живот и его низ... Поцелуи Берта казались везде, его руки гладили каждый сантиметр тела...       Селена не помнила, как оказалась откинутой в кресле снова, пока голова Берта между ее ног... целовала... там... Не помнила, как он освободился от остатков своей одежды и оказался снизу, пока она сидела у него на коленях, жадно запустив ладони ему в волосы и кусая его плечо. Не помнила, как он оказался в ней, в такт собственным движениям приподнимая и опуская ее бедра, а она царапала ему руки и тяжело дышала, не в силах контролировать дыхание.       Она помнила только его глаза: темные, хитро улыбавшиеся, полные желания и любви, которые не отводили ни на секунду взгляда от ее глаз.       «Как кот», — подумала Селена, тесно прижимаясь к нему и обнимая, накручивая прядку его волос себе на палец. Он выдохнул ей в губы ее имя и, кажется, признался в любви.       Отдышавшись, Селена подняла с пола плед и накрыла их двоих, слушая биение сердца художника.       — Если каждый раз, как я буду рисовать тебя, будет заканчиваться этим, я готов рисовать картину всю жизнь, — признался Берт и нежно поцеловал Селену в макушку. Селена улыбнулась: ей было спокойно, хорошо и уютно, наверное, впервые за десяток лет.