———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым, — это смириться с тем, что ты скелет. Вы согласитесь с этим на данный момент, потому что вы едва можете вспомнить события, которые произошли, когда вы впервые попали сюда, и у вас кружится голова и вас тошнит, когда вы думаете о том, почему ты здесь, но ваше тело — это единственное, чего ты не можешь избежать, независимо от того, сколько у вас зеркал. Повсюду вы слышите постоянный хруст своих костей, постукивание фаланг о запястья, и это почти сводит вас с ума. Вы стараетесь по возможности посещать площади, рестораны, рынки, но в тихие часы, когда вы ложитесь отдохнуть (отдохнуть? почему мёртвые ещё не покоятся?), вы всегда, всегда слышите клацанье, щелканье, скрежет. Вам требуется неделя, чтобы заснуть. Ваша одежда больше не подходит вам по размеру, и иногда застревает между ребрами. Ощущение незнакомое и неприятное, но справиться с ним проще, чем поправлять рубашку и ощупывать отдельные косточки, из которых состоит ваша грудная клетка. Когда ваша одежда впервые начинает пачкаться, вы решаете переодеться в новый наряд, который вам удалось приобрести. Вы привыкли видеть свои руки, но в ту секунду, когда вы расстёгиваете рубашку, вы обнаруживаете, что смотрите прямо на своё тело, и решаете, что можете носить свой костюм mariachi ещё несколько недель. Однажды, когда вы будете на рынке, чтобы отвлечься, вы замечаете, что другой скелет наблюдает за вами через окно. Вы поворачиваетесь, чтобы посмотреть на него в ответ, а он поворачивается, чтобы посмотреть на вас. У него измождённое лицо, немытый череп, растрепанные волосы, а глаза выглядят какими-то измученными, несмотря на отсутствие мешков под ними. В целом он выглядит ужасно, и вы не можете себе представить, почему он так на вас смотрит. Проходит всего несколько мгновений, прежде чем вы осознаете, что впервые видите своё собственное отражение———
Некоторые говорят, что самое тяжёлое в том, чтобы быть мёртвым, — это воспоминание о собственной смерти. Вы забыли об этом, пока это не обрушилось на вас в виде кошмара, агония скручивала твой желудок, завладела вашим сознанием, поглотила ваш мир, за исключением отчаянной, дикой мысли добраться до поезда, добраться до поезда, добраться до поезда. Едва вы почувствуете удар ваших коленных чашечек о булыжник, как вы просыпаетесь. Вы задыхаетесь от паники, у вас кружится голова, когда воспоминания нахлынули на тебя. Ссора, как вы могли забыть о ссоре? Почему вы так поссорились со своим лучшим другом? Почему это случилось последним? Но нет, это было не так. Вы помните тост, который произносился в честь укрепления вашей дружбы перед вашим отъездом. Потом была еда, от которой вас так тошнило, и вы проклинали свой ужасный аппетит за то, что он стал причиной этого. А потом прогулка на вокзал, и… И вы не можете забыть это чувство, это ужасное чувство боли, которое даже сейчас кажется таким реальным, что вы хватаетесь за живот всё сильнее и сильнее, желая, чтобы боль прекратилась, желая, чтобы ваш желудок успокоился. Ваши руки касаются позвоночника, и шок и неправильность происходящего вырывают тебя из воспоминаний. У вас больше не болит живот. Но вы бы с радостью променяли это на то, чтобы вернуть себе остаток своей жизни.———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым, — это быть разлучённым со своими живыми друзьями и семьёй. Вы почти хотите не согласиться, просто потому, что хотите, чтобы это было неправдой. Мысль об этом ранит сильнее, чем боль в животе, мысль о вашем друге, вашей жене, вашей дочери — всех, кто остался по ту сторону моста. Иногда вы проходите мимо музыкантов на площадях. Время от времени вы присоединяетесь к ним, и музыка наполняет вас такой энергией и радостью, что на мгновение вы забываете о том, что вы мертвы. Но когда вы поворачиваетесь, чтобы улыбнуться своему лучшему другу после успешного выступления, вы вместо этого оказываетесь лицом к лицу с незнакомцем, похожим на скелет, и реальность снова обрушивается на вас. После ещё нескольких таких случаев вы решаете пойти на концерт в одиночку. У вас есть блокнот, в который вы записываете новые стихи, и время от времени ловите себя на том, что спрашиваете вслух, что ваш собеседник думает о рифме. Он не отвечает, и вы вспоминаете, что он ушёл. Но вы все равно задаёте вопросы, сидя в одиночестве на стенах и мостах, надеясь однажды услышать его ответ. Воспоминания о вашей жене ещё тяжелее переносить. Иногда, когда вы поёте в одиночестве, вы закрываете глаза и представляете, как её голос присоединяется к вашему, и ловите себя на том, что протягиваете руку, чтобы обнять её, потанцевать с ней, быть рядом с ней. Но ваша рука ни за что не хватается, и вы останавливаетесь на середине песни, когда ваше воображаемое горло сжимается. Ночи даются нелегко. Как только вам удаётся заснуть, вы часто видите во сне её, запах её духов, мягкость её волос, тепло её тела. Но вы просыпаетесь в одиночестве, и сон покидает вас на всю оставшуюся ночь. В какой-то момент вы проходите мимо Zapatería, и ваше тело замирает, когда вы смотрите на обувщиков через витрину. Вы даже не знаете, почему вы это помните, но это возвращается к вам в тот день, когда вы танцевали на кухне, а ваши туфли скрипели, и она упомянула, что хотела бы когда-нибудь заняться этим, починить старые туфли и сшить новые. Она больше никогда не упоминала об этом, но вы помните. Тогда это не имело значения, но сейчас кажется чрезвычайно важным, как и любое другое случайное воспоминание о ней. И о вашей дочери. Иногда вы слышите пронзительный смех и думаете о ней. Маленькая девочка танцует со своими tíos на площади, и вы думаете о ней. Одна юная нинья подходит к вам и просит сыграть «La llorona», как это делала её мать, и вы нерешительно соглашаетесь, ваш голос дрожит, когда вы играете и поёте. В кои-то веки вы радуетесь своему костлявому телу, потому что эта pobrecita не видит слез на вашем лице. Но как бы ни было больно, ты никогда, никогда не забывай петь свою Песню (вашу, но, что более важно, её) каждую ночь, зная, что где-то далеко, по ту сторону моста, она поёт её вместе с вами.———
Некоторые говорят, что самое тяжелое в том, чтобы быть мёртвым — это возможность видеть свою семью только раз в год. Вы не знаете, правда это или нет, и никогда не узнаете, потому что, когда настанет этот роковой день, День Мёртвых, вы остаётесь позади. Поначалу так не казалось. Вы считали дни, чувствуя, что вот-вот лопнете от волнения или будете раздавлены одиночеством, которое вам пришлось вынести. Когда солнце начинает клониться к закату, вы пробираетесь сквозь толпу, надеясь быть первым в очереди. Вы не первый, но вам потребуется всего полчаса, чтобы добраться до ворот своего родного города. Служащие записывают ваше имя в большую книгу и пропускают вас, хотя за вами следует пара охранников. Вы уже десятки раз наблюдали за этой процедурой, подходя всё ближе и ближе к воротам: охранники будут обходить вас с флангов, пока вы не доберётесь до моста, и отойдут в сторону, когда вы начнёте переходить. Вы не уверены в причине этого, но сейчас это последнее, о чем вы думаете. Каждая частичка вас хочет броситься вперёд, но охранники настаивают, чтобы вы шли. Вы подчиняешься этой команде, планируя сбежать, как только они повернутся к тебе спиной. Но у вас никогда не будет шанса. Вы наступаете на лепестки, и ваша нога проваливается в них. Охранники приказывают вам повернуть назад, и вы недоверчиво оглядываетесь на них. Неужели они это серьезно? Вы ждали этого целый год! Вы делаете ещё шаг вперёд, ваша вторая нога проваливается в лепестки, и охранники следуют за вами. Их ноги не проваливаются, а руки тянут вас назад. Какая-то часть вас стыдится того, что вы начинаете кричать, ругаться и драться, но остальная часть вас охвачена яростью — как они посмели забрать вас? Вы не сделали ничего плохого! Но если вы будете достаточно громко кричать, до вас дойдёт, что ваша дань ещё не поступила. Сейчас ранняя ночь, так что вам придется подождать. Теперь стыд овладевает вами в полную силу, и вы смиренно стоите в стороне, пропуская других. Каждые полчаса вам дается ещё один шанс, и каждый раз лепестки отказываются выдерживать ваш вес. По мере того, как сгущается ночь, и вы наблюдаете, как скелет за скелетом переходят мост, тошнотворная, горькая зависть заполняет пустоту в вашей груди. Почему у этих людей появляется гораздо больше времени, чтобы провести его со своими семьями, в то время как вы вынуждены стоять здесь и ждать? По прошествии, как вам кажется, нескольких дней к вам печально подходят охранники и говорят, что ворота закрываются. Но этого не может быть — вы ещё не повидались со своей семьёй! Со своим другом! Со своей женой! Со своей дочерью! Ваша дочь стала на целый год старше, и вы не можете прожить ещё один год, не видя ее! Они пытаются заверить вас, что всегда есть следующий год, но вы не можете ждать так долго. Не оглядываясь, вы устремляетесь к мосту, но вас хватают охранники. На этот раз они не проявляют нежности, и вместо того, чтобы просто оттащить вас назад, они тащат вас подальше от моста, ворот, взглядов зевак, в одиночную камеру, где вы проводите утро, набрасываясь на прутья, которые удерживают вас, и весь остаток дня плачете. В следующем году не будет никаких волнений. Только ужасный груз страха и одиночества, давящий на спину. Но в вашей груди зажглось пламя решимости, дающее вам силы продолжать попытки.———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым— это ждать, когда твои друзья и семья присоединятся к тебе. Вы знаете это с уверенностью. Ваши годы не проходят в полном одиночестве, поскольку вы пытаетесь заполнить пустоту друзьями и знакомыми (группой, к которой вы присоединились, яркими людьми из района искусств, швеей, чье имя напоминает вам о доме), но никто из них не может по-настоящему заменить тех, кого вы оставили позади. С годами ваша тоска по своей семье не ослабевает. Вы больше не отслеживаете эти годы по своему собственному возрасту (навечно привязаны к двадцати одному году, прокляты на то, что у вас никогда не будет морщин, седых волос или костей, скрипящих от старости), но по возраст, тех, кого вы ждёте. Вы думаете о своём друге и удивляетесь, как далеко он продвинулся. Вы думаете о своей жене, задаваясь вопросом, насколько красивее она станет с возрастом. Вы думаете о своей дочери, какой высокой она, должно быть, была в десять лет, какой красивой в шестнадцать, если в двадцать лет уже нашла мужа. Так часто вы ловите себя на том, что скучаете по ним и пытаешься вспомнить их, когда можете. Время от времени вы рисуете их и пишете воспоминания о них, чтобы не потерять с годами. Иногда вам хочется, чтобы они были здесь, с вами, и вы тут же прогоняете эти мысли прочь с чувством стыда и гнева. Как вы смеете желать, чтобы их жизнь была такой же короткой, как ваша? У вас нет возможности узнать, когда они будут здесь, и, в отличие от большинства ваших знакомых, вы даже не представляете, как у них идут дела. Пока вы не услышите, как рядом с одной из твоих песен произносят имя твоего лучшего друга. Сначала это шокирует вас, а потом согревает, Конечно, он играет ваши песни в вашей памяти. Странно видеть их такими известными и любимыми сейчас, но вы не можете не радоваться за своего друга. По крайней мере, один из вас получил то, что хотел. А потом вы слышите Песню. Вот только это не та песня. Она была искажена, изуродована и превращена во что-то другое и ужасное, и это заставляет вас чувствовать себя обиженным и оскорблённым, как никогда раньше. Он никогда не слышал эту песню. Это всегда принадлежало ей и только тебе. Откуда он мог это знать? Зачем ему это делать? Расспросы других о песнях только поднимают новые вопросы, и внезапно вы обнаруживаете, что хотите снова увидеть своего друга по совершенно новой причине. Он умирает первым, но вы не первый, кто ищет его. В течение нескольких месяцев вы пытаетесь сблизиться с ним, но его постоянно окружают поклонники, СМИ и, вскоре, охранники. Уставший, сбитый с толку и испытывающий такую боль, какой вы никогда раньше не испытывали, вы говорите этим охранникам, что вы просто хотели ещё раз поговорить с вашим другом. Они смотрят на вас достаточно долго, чтобы вы почувствовали себя неуютно, прежде чем предложить записаться на приём. Вы пытаетесь настоять на том, что должны встретиться с ним сейчас, но они с немалой долей гнева настаивают на том, что вы не пойдете к нему без предварительной записи. Имея дело со многими людьми, которые очень настаивали на том, чтобы вы следовали их указаниям, вы знаете, когда нужно уступить. Встреча назначена на мучительные полтора года спустя (говорят, он занятой человек), но вы мало что можете сделать. Вы проводите большую часть своего времени, задаваясь вопросом, почему он не обратился к вам так же, как вы к нему. Когда, наконец, наступает назначенное время, вы возвращаетесь (в башню, новое строение, построенное исключительно для друга, который с каждым днём чувствует себя всё более и более чужим) и просите о встрече со своим другом. Вы записались на прием, дождались своего часа, и теперь, просите прощения, вы хотите только поговорить и всё. Служба безопасности проверяет их списки и прямо сообщает вам, что у них нет записей об этой встрече. Пошатываясь, вы протягиваете помятый, выцветший экземпляр с указанием назначенного времени. Один охранник берёт бумагу и комкает её. Другой просит вас уйти, пока вас не заставили это сделать. Но отчаяние, растерянность и обида выплёскивается наружу в виде неразумного решения. Вы пробегаете мимо охранников, выкрикивая имя своего друга. Но охранники держат свое слово. Они насильно выводят вас из башни, забирая ребро в качестве платы. Вероятно, это то, чего ты заслуживаешь за то, что бросил его. Катастрофа заставляет вас больше беспокоиться о своей жене. Если вы так сильно обидели вашего друга, насколько сильнее будет обижаться ваша жена? Часть вас задается вопросом, почему она не приложила усилий, чтобы вспомнить вас, но эти мысли ведут в ужасном направлении, которое часто заканчивается тем, что вы напиваетесь до бесчувствия, поэтому вы пытаетесь представить лучшие сценарии. Возможно, она не чувствует себя покинутой, как ваш друг, но по той или иной причине не в состоянии вести себя подобающим образом. Вы не совсем уверены, что это за причины, и не хотите думать о том, какими они могут быть, но это более приятная мысль, чем мысль о том, что она не хочет вас видеть, поэтому вы цепляетесь за неё. Когда, наконец, наступает день (спустя много десятилетий одиночества, когда ты утешаешь себя мыслью, что она прожила долгую жизнь), вы ищете её. На этот раз нет ни толпы, ни репортеров, ни охраны. Но боль всё равно остаётся. Боль, которая глубже, чем постоянная боль в отсутствующем ребре, чем переломы, от которых вы страдали на протяжении многих лет, чем внезапный удар каблуком хорошего ботинка по вашему черепу. Её слова, отточенные годами гнева и обиды, разрывают вас на части, полные обвинений в заброшенности, отсутствии заботы, нелояльности. Это неправда, это неправда, вы пытаетесь сказать ей, но её гнев силен, а ваша воля измотана, повержена и слаба, и вы не можете противостоять ей. Вы думали, что знали, насколько велика этот пустота, которую оставила ваша семья, когда вы умерли, но теперь, когда вы безуспешно пытались увидеть их снова, вы понимаете, что это гораздо больше, чем вы могли себе представить. Мысль о вашей дочери, единственной надежде, которая у вас есть — спасает вас от поглощения.———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым, — это когда в конце концов тебе приходится отправляться в трущобы. Поначалу вы соглашаетесь. Вы не осознаете, что ваши кости меняют цвет, пока не замечаете, что ваше присутствие привлекает взгляды, иногда полные жалости, иногда отвращения. Те, кого вы когда-то считали друзьями, отворачиваются от вас, и найти работу становится всё труднее и труднее. Вы боретесь с этим так долго, как только можете, пока не перестанете отрицать, что о вас забыли. С тяжёлым сердцем и глубоким чувством стыда вы тащите свои пожелтевшие, скрипучие кости вниз по древним ступеням к домам почти забытых людей. Многие из них жизнерадостны и приветливы и сразу же попытаются принять вас в свою импровизированную семью. Изначально это не то, к чему вы хотели бы быть причастны. Вы этого не хотите, вам нужно только место, где можно остановиться. Вы не кузен и не tío. Вы муж, отец и лучший друг, но двух из этих званий у вас отняли. Это похоже на дешёвую попытку залатать пустоту, образовавшуюся после предыдущих званий. Но проходят месяцы, и начинаете понимать, насколько искренна любовь этих людей. Это не подделка, дешевые названия, которые они вам дают, но рожденные из истинного желания, чтобы ты стал частью их семьи. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то по-настоящему хотел вас, что наконец-то вы приняли титул кузена. Оно не заполнит пустоту, оставленную семьей, которая отторгла вас, но это лучше, чем отчаяние.———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым- это когда ты впервые увидишь Окончательную Смерть. Вы не узнаете этого до того дня, пока не поймёте, что ваша приемная семья была слишком хорошей, чтобы быть правдой. Однажды вы идете навестить prima, но обнаруживаете, что она ушла. Вам говорят, что она скончалась, и вы остаётесь, не зная, что чувствовать. Вы слышали истории об этом, о смерти после первой, которую должен пережить каждый, но они никогда не казались реальными, и до сих пор не кажутся. Только когда вы увидите это своими глазами, это станет для вас реальностью. Вы сидите со своей семьей, разговариваете, пьете и смеётесь, когда это происходит: tío, который в тот вечер был спокоен, внезапно начинает трястись, его пожелтевшие кости сверкают золотом. Все немедленно устремляются к нему, и вы в ужасе наблюдаете, как спазмы возвращаются, и tío устало прощается, прежде чем рассыпаться в золотую пыль. Это потрясает вас до глубины души — осознание того, что кто-то из вашей новообретенной семьи может просто исчезнуть. И они это делают. Смотреть никогда не становится легче, и после пятого раза вы заставляете себя остановиться. Часть вас с трудом выносит это, желая покинуть лачуги и их постоянную смерть, но единственный выход — это улицы, а там вы больше никому не нужны. И вот вы останетесь здесь, улыбаясь сквозь душевную боль. А что еще вы можете сделать?———
Некоторые говорят, что самое трудное в том, чтобы быть мёртвым, — это ждать своей собственной окончательной смерти. Вы знаете, что это правда. Вы можете почувствовать это по скрипу и боли в ваших суставах и переломах, по слабости тела, которое едва держится на ногах, по растущей желтизне ваших костей. Память о вас висит на волоске, и каким-то образом вы понимаете, что ваша дочь — единственная оставшаяся в живых, кто знает, кто вы такой. С этим знанием приходит ужас, а с ужасом — отчаяние. Все меньше времени вы проводите со своей новообретенной семьей, и все больше времени тратите на то, чтобы придумать все более изощренные схемы перехода моста в День Мёртвых. Каждый проваливающийся план только укрепляет вашу решимость, пока многие не начнут задаваться вопросом, не сошли ли вы с ума. Возможно, так оно и есть. Вы ломаете больше костей в своих попытках перейти границу, злитесь больше на людей, чем осмеливаешься сосчитать, и теряешь уважение почти всех, кто находится за пределами лачуг, но ничто из этого тебя не останавливает. Ибо за вашей решимостью и отчаянием скрывается это ужасное, растущее чувство безысходности, осознание того, что если вы не сможете перейти мост, то никогда больше не увидите свою дочь. И для этого вы должны продолжать стараться.———
У некоторых есть самые разные представления о том, что самое трудное в том, чтобы быть мертвым. Но после почти столетия невозможности перейти мост, после того, как ваш лучший друг отвернулся от вас, жена возненавидела вас, дочь едва помнила вас, и после того, как вы наблюдали, как исчезает единственная оставшаяся у вас семья, теперь вы можете с уверенностью сказать: Самое трудное в том, чтобы быть мертвым, — это то, что, что бы ты ни делал, ты всегда, всегда останешься в одиночестве.