Разгадай меня

За окном — тучно и серо, в классе — по-цыплёночному жёлто от блеклой лампы в потолке, на календаре — двадцать восьмое ноября, Артёму — семнадцать. Семнадцать чувствуются по вкусу горькими сигаретами уже без кнопки, по запаху — едкими мамиными духами, по ощущению — внезапной и липкой поллюцией в утро понедельника перед школой. Семнадцать — это катаклизм. Семнадцать, думает Артём, это полная блажь. В голове лениво барахтаются мысли о том, что Александр Невский в его возрасте уже был князем. В конце концов, о чём ещё думать на уроке истории под монотонные монологи? Единственное, чего Краснову хочется — это свалить домой и доспать свои недостающие часа три-четыре, чтобы нормально функционировать, чтобы вечером, может, куда-нибудь даже сходить. Единственное, что Артём может — перевести взгляд с интерактивной доски на дебелую, некрасивую историчку, а затем снова скользнуть им по стене и спрятать в спинке стула перед собой.       Вторым уроком в пятницу у одиннадцатого «А» стоит литература. К ней все относятся лояльно и никто с фанатизмом. Артём так точно. Краснова она не интересует, в особенности поэма Некрасова, которую они сейчас разбирают, в особенности — большущий отрывок, который ему нужно было выучить к сегодняшнему уроку. Артём литературу, ну, не уважает что ли. Как и преподшу, как и всех русских классиков, и критиков, и драматургов и всех-всех-всех. Литература в мирочке Артёма Краснова ощущается серым цветом и иногда импульсами притуплённой будто бы зубной боли — когда получает очередной двояк за несданное стихотворение какого-то там автора. Иногда не ощущается вовсе. Шепчутся, что у них новый учитель. Артём фыркает — ему неинтересно.       Вот их предыдущая девочка, пришедшая в начале года и не протерпевшая их даже двух месяцев, была интересной. Улыбчивая, холёная, с энтузиазмом в глазах, с блеском, с огоньком. В блузке с декольте и в строгой юбке-карандаш, с длинными ножками, на которые все парни облизывались. Она только-только закончила университет, была очень молода и воодушевлена, а потом оказалось, что парням-подросткам интересно слушать не её материал и не анализировать с ней произведения, а думать о том, как она выглядит раздетой, как было бы классно поиметь её сейчас прямо на столе. Всё закончилось весьма печально — девочка то ли услышала чьи-то недостаточно тихие обсуждения о ней, то ли в открытую напоролась на похабное замечание, то ли прочла непристойности о себе на клетчатом листе, который забрала во время урока, потому что он ходил по классу. Уволилась со слезами.       Краснов из этой истории вынес две вещи: во-первых, полностью убедился в своей гомосексуальности (молодая практикантка не волновала его даже когда наклонялась и поднимала случайно уроненную ручку); во-вторых, вдруг понял, что ему тоже хочется обладать чьим-то вниманием настолько сильно (да, с одной стороны это выглядело странно, но Артём думал о том, как на него также смотрят, как желают, как хотят потрогать и как воображают различные сцены с его участием, он думал о том, как некоторые люди могут стать ему подобием преданных собачек, которые только и ждут, что ты дашь им желанного, и готовы если не на всё, то на многое ради этого).       Эту мысль Артём хранит и развивает в себе до сих пор. В симбиозе с пубертатом, который подкашивает одинаково жизнь почти всех парней-подростков, и Краснов не исключение, эта идея стала ещё навязчивей. Он думал уже о многом — начиная от того, чтобы продавать свои интимные фотографии в интернете и получать комплименты от сальных мужиков-покупателей, и заканчивая тем, что создаст себе аккаунт где-нибудь на Онлифансе или Порнхабе, куда будет заливать полноценные, качественные, красивые видеоролики, на которых пользуется разными игрушками, переодевается в женское и исступлённо заставляет себя кончить. Впрочем, решимости, чтобы реализовать эти мысли, у Артёма пока нет — как и денег, но в голове подобная идея странным образом крепнет всё сильнее и быстрее с каждым днём, и единственное, наверное, чего Артём по-настоящему ждёт — какого-то толчка, знака вселенной, судьбы и чего-то ещё. Поделиться такой идеей с кем-то и получить совета он не мог, поэтому последнее, что ему оставалось — ждать знака свыше.       В кабинет вошли.       Мужчина, лет тридцати на вид, очкастый. Моложавый, щетинистый и слегка растрёпанный; с тёмным пиджаком на предплечье, в чёрной водолазке под горло и заметно растрёпанными волосами. Его зовут Александр Сергеевич и голос у него, думает про себя Артём, просто нечто. Такой размеренный, низкий, рельефный и слишком уверенный — Краснов почти тает и почти себе в этом признаётся. Новый учитель, новые ощущения, новый возраст. Новые мысли. Может, та самая судьба? Девчонки его ожидаемо обсуждают — и на перемене, и в столовке, и на следующем даже уроке. Артём думает — дуры. А ещё он думает, что Александр Сергеевич очень красивый, сексуальный, что взгляд у него (они немножко посмотрели друг на друга, когда пересеклись на уроке) очень проницательный, и заставляет холодок бежать по выступающим позвонкам, а будто в противовес — распаляет жар внутри, который идет от грудной клетки вниз, к солнечному сплетению, завязывается в узел где-то под пупком и разливается в районе паха. Вот блять. Александр Сергеевич выглядит, как киношный учитель, которого годика так через два уличат в педофилии; Александр Сергеевич выглядит, как самая влажненькая Краснова вожделенная мечта; Александр Сергеевич выглядит совершенством; Александр Сергеевич выглядит, как подарок к семнадцатилетнию Артёма.       На уроках Краснов на него засматривается, слушает его материал, который Александр Сергеевич передаёт не с большим энтузиазмом, но зато своим низковатым, чарующим голосом, от которого у Краснова пальцы на ногах поджимаются, бабочки порхают внутри и ещё немного встаёт. Чтобы найти о ком-то информацию в интернете многого не нужно, и Артём гуглит их нового препода уже на той же перемене в пятницу, когда заканчивается литература. Ага, Александр Сергеевич Саков, тридцать лет, выпускник педагогического факультета МГУ 2012, до этого работал в 15** гимназии, ссылка на социальные сети. Артём находит очень много фотографий Александра — очень. Бездумно и рефлекторно сохраняет их на телефон — ту самую из отдыха в Сочи, на которой Александр Сергеевич в аляпистой распахнутой рубашке, с бронзовым торсом и бирюзовых шортах с каким-то явным натяжением в районе паха (неудачный ракурс? тень так падает? член слишком большой?), эту Краснов по ошибке сохраняет дважды. Семейное положение у Александра Сергеевича не указано, но и фотографий с девушками нет. Артём забирается слишком глубоко в ленту инстаграма и находит свадебные фотографии датируемые пятнадцатым годом, на них ещё совсем зеленый их Александр Сергеевич, который, скорее, тогда ещё просто Саша и какая-то девушка рядом. Фото, нужно признать, ужасное, мыльное, Саков нестриженный и с дурацкой бабочкой, а платье у его пассии… Впрочем, судить уже не Краснову. Но он точно понимает, что они развелись — частые фотографии женщины в какой-то момент девятнадцатого года в профиле Александра Сергеевича прекратились, и никого он там больше не светил.       За выходные Артём будто бы остывает немного. После третьего раза дрочки на ту самую сочинскую фотографию ему становится скучно, и он, конечно, немного ещё думает о Александре Сергеевиче, а потом идёт рубиться в компьютер, и забывает. Так быстро. Но очевидно не так просто, потому что в понедельник на литературе что-то вспыхивает снова — Александр Сергеевич уже по чуть-чуть вливается в ритм работы, и они начинают анализировать новое произведение. Артём, обычно спокойно исподтишка глядящий на Сашу, сейчас хаотично бродит глазами по классу, покусывая кончик ручки и думая о своём. — Краснов.       Опаляет будто. Артём дёргается совсем легонько и цепляется взглядом в Александра Сергеевича, который выглядит совершенно спокойным. Сегодня без костюма — просто однотонный свитер и тёмные брюки. И всё равно выглядит, как чёртов идол.       — Да, Александр Сергеевич? — тихонько отзывается он и по-собачьи склоняет голову на бок, нагло заглядывая в сосредоточенный взгляд преподавателя.       — Продолжи пересказ, — бровь у Александра Сергеевича скачет вверх будто вызовом. Артём хлопает ресницами и пожимает плечами.       — Извините, я прослушал. На чём мы остановились?       — Раз уж Краснов у нас прослушал, то придётся мне продолжить. Итак, глава четвёртая. Часть четвёртая, — равномерно отчеканивает учитель, проходя по классу от рабочего стола до двери и опять к столу. Тем, что Артём сбился, Александр Сергеевич явно недоволен. Краснов это видит. И незаметно улыбается.     В таком темпе проходит полторы недели. Артём так же очарованно разглядывает Александра на уроках, так же отчаянно дрочит на него в душе и порывается даже однажды написать тому в ВК. Причём написать какую-нибудь откровенную дурость или пошлость, чтобы представить, как лицо его Александра Сергеевича изобразится сначала недоумением, потом хмуростью, потом раздражением. Может быть хоть так он бы привлёк к себе внимание преподавателя, но смелости на такой финт не хватает. Хватает, если честно, только на то, чтобы записаться на депиляцию всего тела (Артём почти грустно рассказывает достаточно моложавой брюнетке-мастерке о том, что его девушке нравится, когда он гладкий) и сделать пару соблазнительных, но печальных фотографий в ванной (печальных, потому что отправлять их особо некому).       И всё-таки с появлением в жизни Артёма Краснова такого феномéна, как Александр Сергеевич Саков, кое-что в бесконечных мыслях Артёма о собственной сексуальности и привлекательности поменялось. Если раньше он хотел быть желанным и показывать то, насколько красивым он умеет быть, то теперь в этом условии появилось дополнение, так называемый подпункт. Сильнее всего он теперь хотел быть желанным Александром Сергеевичем и именно ему Краснов хотел показать, насколько же он красивый, мол, всё ваше, Александр Сергеевич, берите, трогайте, любите и будьте нежным — единственное, что от Вас требуется.       До Александра Сергеевича же ментальные послания Краснова не доходили вовсе, да и сам Артём как-то откровенно трусил. До определённого момента. Лиза пробалтывается о том, что у неё есть номер Саши — вот, мол, взяла, чтобы консультироваться по поводу итогового проекта. Она делает там что-то про Достоевского, Раскольникова, Петербург и церковь — впрочем, типичная Лиза. Девочки смотрят на неё с лёгким удивлением и глаза у каждой горят азартом, но не настолько сильно, чтобы попросить сейчас у Лизы его номер. А у Артёма настолько сильно. А Артём просит.       Он ещё не успевает придумать причину, но его, в отличие от всех девчонок, которым номер Александра Сергеевича нужен сами-понимаете-для-чего, его уличить не в чем, поэтому вопросов к нему особо не возникает. И вот, когда цифры уже в контактах («АлександрСергеич»), а Краснов уже по пути домой, в голову всё ещё не приходит ни одной стоящей мысли о том, что бы такого сделать. Одно точно — поступать бездумно нельзя. Нельзя звонить с какими-то глупыми подшучиваниями — есть риск быть заблокированным, а учитывая раздражительность Александра Сергеевича, риск этот очень высокий. Также нельзя сразу выдавать себя. Учеников в их школе несколько десятков, сотен, если не тысяч, и вряд ли при первом или втором звонке Артём будет сразу пойманным. Нет. С такой драгоценностью в собственном телефоне Краснов должен быть максимально аккуратен.       Но достойные идеи не приходят в голову ни по приходе домой, ни за обедом, ни за обмусоливанием домашки, ни за игрой с парнями, ни за обсуждением в дискорде. За окном уже темно, Артём устало отпинывает рюкзак от ножки кресла и хмурится, слегка покачиваясь из стороны в сторону. За стенкой мать щебечет с кем-то по телефону и прихорашивается — куда-то собирается; стоит Краснову об этом лишь подумать, и она коротко стучит в его дверь (дрессировка на выработку личного пространства прошла успешно), заглядывает лишь головой после его короткого «да» и, прижав динамик телефона ладошкой и отклонив его от уха, тихо говорит Артёму, что собирается к тёть Марине на вино. Он спрашивает ждать ли её сегодня ночью, а в ответ получает лишь рассеянное пожатие плечами и нежную, полную любви полуулыбку. И всё-таки в чём-то он с ней похож. Она уходит через двадцать минут и на прощание целует его лёгким чмоком в губы. Ещё столько же он примерно делает вид, что пытается себя чем-то занять — листает телек, перекидывается парой сообщений с друзьями и уже снова хочет сесть за компьютер, но не садится. Впрочем, не то чтобы у мальчиков-подростков (да и не только у мальчиков (и не только подростков)) прямо-таки большой выбор дел, которые они могут совершать лишь в отсутствие родителей, мастурбация — одно из них. Артём вздыхает, лёжа на диване, и медленно перекатывается со спины на живот, утыкаясь лицом в подушку.       Первые приятные импульсы приходят лишь от мысли о том, чем он сейчас займётся — они приятно щекочут низ живота и заставляют рвано втянуть воздух носом в предвкушении. Телефон в руке уже начинает ощущаться тяжестью; Артём знает весь этот незамысловатый маршрут: браузер — вкладка «инкогнито» — «порно» в поисковике — Порнхаб — авторизация через ВК — вуаля, и он здесь. С другой стороны, дрочить, когда ты не заведён, а просто от нечего делать или потому что остался дома один — очень скучно. Неприятно. Сухо. Артём снова лезет в галерею за спасительной папкой с фотографиями Александра Сергеевича и находит там ту самую, сочинскую. Ещё немного, и он на неё смотреть не сможет, ей Богу. Но пока может, и она снова делает своё дело, когда Краснов приближает на весь экран своего айфончика пах Александра Сергеевича в тех самых шортах. Ну нет, не может это быть такой ракурс! Тут действительно — то ли у мужчины был стояк, когда делался этот снимок, либо член у Артёминого преподавателя именно такой, каким он его в красках представляет.       Он облизывается, играется языком с губами, мажет слюной то одну, то вторую, и прокручивает карусель фотографий. В голове неспокойными всполохами возникают ассоциации и фантазии: вот эту рубашку я бы с Вас, Александр Сергеевич, снял, порвав непременно третью и четвёртую пуговицы, а вот в этом ресторане я мог поприставать к Вам под столом, пока мы не отлучились бы в уборную, а, нагнув меня к этому рабочему столу, вы бы могли меня хорошенько трахнуть, чтобы весь офис слышал или где это Вас так красиво фотографировали? Артём помнит, что перестал дрочить на воображение лет в одиннадцать, когда узнал про существование порно и соответствующих сайтов, но вот — он опять тут. Благо, фантазия у него очень хорошая. Босыми ногами Краснов шлёпает по холодному паркету в свою комнату, заходит, не запирает до конца дверь — чтобы услышать, если вдруг мать вернётся, хоть сам понимает, что это вряд ли. В шкафу с одеждой находит полбаночки смазки, вытаскивает и заваливается с ней и телефоном на заправленную кровать. Небрежная пачка сухих салфеток валяется на столе — если что, то тянуться недолго. Артём вовсе избавляется от спортивок, откидывая их на стул, остаётся в длинной (как платьице, но вообще-то это оверсайз) белой футболке и боксерах. Холодок пробегается по худым, гладким ножкам. Краснов выдавливает смазку на подушечки указательного и среднего пальцев, размазывает её осторожно большим и разводит пальцы в стороны, позволяя липким ниточкам образовываться в расстоянии между ними. Мягко посасывает кончик большого пальца, хмурится, думает, что в следующий раз нужно купить смазку с каким-нибудь ароматизатором или вкусом, чтобы не так грустно было.       Всё начинается с безобидного — а если…, когда Артём снимает блокировку с экрана и перед глазами вспыхивает фотография Александра Сергеевича. А если немного скрасить себе вечер? А если скрасить вечер и Александру Сергеевичу тоже? А если повезёт, и он не узнает? А если ему понравится? А если он вольётся в эту игру?       Артём думает — а если ему позвонить, он ответит?       От мимолётной мысли до идеи фикс разгон примерно за полсекунды, и Артёма начинает поколачивать изнутри от осознания того, что он действительно может сделать это в пару кликов. Ох, блять. Ладошка скользит под резинку трусов и накрывает привставший член, вверх, к головке, обхватить, размазать смазку, легко дёрнуться от прохладных пальцев. Второй рукой Краснов заходит в контакты и ищет среди всего списка в алфавитном порядке это игривое АлександрСергеич, которым подписал преподавателя несколько часов назад. Сердце стучит, Артём плывёт и дёргается снова. В горле предательски пересыхает, и он чувствует как снизу становится более жарко и крепко — от мысли к звонку Александру Сергеевичу Краснов возбуждается ещё сильнее. Гудки. Ту-у-ту-у-ту-у. Третий. Трубку берут.       — Да? — спокойно звучит на той стороне голос Саши, Артём узнаёт сразу. Спокойный, даже не недоумевающий. Интересно, что он делает в такое время? Начало десятого. Артём прикусывает губу и дышит чуть громче, потому что тело на новый звуковой раздражитель отзывается слишком послушно и быстро — новыми импульсами. — Кто это?       Артём понимает, что он дышит достаточно громко, чтобы Саков его услышал — рвано, сбито, пока тоненькая ручка влажно скользит по члену. Интересно, а Александр Сергеевич догадывается, чем занимается сейчас его визави? Если Артём застонет, то точно догадается, но стонать Краснову пока что не хочется. Хотя звучит он красиво, порнушно даже — тренировался, а потом себя ещё и записывал. И на диктофон, и на камеру. Вот бы Александру ещё что-нибудь ему сказал. Себя Артёму выдавать пока что страшно — хоть и дико хочется.       Неожиданно сбрасывают, и в трубке слышатся лишь короткие гудки. Краснов чертыхается, матерится и прекращает двигать рукой, разочарованно выдыхая. Чего-то такого ожидать как раз-таки стоило, но всё равно обидно, и Артём хмурится, сверля взглядом всё ещё горящий экран мобильника. Проходит время — пара минут — перед тем, как он набирает снова.       — Да кто это? — уже более твёрдо спрашивает Александр Сергеевич, и у Артёма вдоль выступающих позвонков бегут мурашки от такого тона. Это совсем не та напускная строгость, с которой Саков преподаёт им, нет, это совершенно другие интонации, которые заводят своей новизной и своим звучанием. Александр Сергеевич, пожалуйста, скажите ещё что-нибудь. Пальцы Артёма играются с головкой, он склоняет голову вбок и глядит на блестящую смазку, выстраивая белёсую ниточку от головки указательным пальцем. Дыхание теперь вообще ни к чёрту, возможно, это именно то, почему Александр всё ещё не сбрасывает во второй раз. — Это не смешно.       — Скажите ещё что-нибудь. Давайте поговорим, — томно и на выдохе произносит Артём, а после последнего слова с языка к просьбе так и норовит прилипнуть это вездесущее «Александр Сергеевич», но Краснов себя одёргивает.       — Я не буду разговаривать с незнакомым мне человеком, — раздражённо выпаливает Саша, и Артём даже думает — неужели правда не узнал? Саков не узнал его по голосу. Очень хорошо. Артём чувствует, что до пика ему осталось ещё немного, ещё несколько осторожных движений и парочка фраз Александра Сергеевича.       — Ваш голос. Он так заводит меня, — выпаливает Артём уже менее аккуратно и без опаски. На очередной стимуляции одной лишь головки и плавными движениями подушечкой большого пальца по уретре из Краснова вылетает неосторожный, низкий стон. Замирает. Расплывается в довольной улыбке. — Слышали? На той стороне молчат, и Артём недовольно надувает губы, откидывая голову назад, к стене. А так хочется, чтобы Александр Сергеевич сказал что-то ещё; ему ведь так мало осталось до оргазма. Краснов дышит в трубку загнанно, чтоб Александр отчётливо слышал, чем он тут занимается.       — И, кстати, — низко проговаривает Артём. Из большого и указательного пальцев соединением он делает колечко, и обхватывает себя под головкой только им, посильнее сжимая в нём плоть и проскальзывая вверх-вниз. Ещё немного. Чуть-чуть. — Я бы не сказал, что мы с Вами прям вообще не знакомы. — Что? — спустя паузу звучит из динамика. Саков, сейчас, наверняка проводит какие-то ебейшие мыслительные процессы; Артём же продолжает начатое ещё активнее, до красноты и колючей, острой боли прикусывая влажную нижнюю губу. Становится почему-то даже не страшно. Сейчас, когда Краснов уже в полушаге от оргазма, даже не страшно себя раскрыть, не страшно спалиться.        — Алекс… Александр Сергеевич, — выходит со стоном — протяжным, естественным, но по привычке чуть порнушным, зато очень звучным и красивым, контральтовым. Рука конвульсивно дёргается, и в следующую же секунду Артём кончает — на живот, немного попадает на грудь, снова обхватывает всей ладонью и требовательно сжимает, добиваясь ещё пары белёсых капель над пупком. Ноги подрагивают. Жарко. Липко. Артём пытается отдышаться, в ответ на свой перформанс он получает тишину, но трубку не сбрасывают. Александр Сергеевич всё ещё слушает его. Тогда Артём вздыхает демонстративно и слегка поскуливает. Нужно тянуться на салфетками, но кости под кожей будто бы мягкие, и даже непонятно, как Краснов ещё держит телефон у уха слабенькой левой рукой. — Вам понравилось, Александр Сергеевич? Саш.        Конечно ему понравилось. Слышатся гудки. Никакой рефлексии, никаких мыслей. Артём приводит в порядок дыхание.       Всё повторяется через два дня. У Артёма на этот раз намного меньше времени — минут сорок, максимум — час, пока мать в душе и не слышит его разговоров. Он набирает номер более уверенно, уже не мешкается, но сердце подскакивает также дико к глотке и норовит вырваться наружу, когда ему отвечают хриплым «Да?». Отвечают по-другому, отвечают так, что Краснов сразу же догадывается — Александр Сергеевич в курсе, кто ему сегодня вновь звонит. Но всё равно берёт? Почему? Нравится? У Артёма едва ли не слетает с языка этот вопрос.       Это очень забавно — как Саша злится, как пластинкой повторяет свои негодования, как пытается узнать звонящего, но наперекор всему этому — как выслушивает Артёма до конца и вешает трубку только тогда, когда мальчик кончает. К нему не придерёшься. Александр Сергеевич раздражённо вздыхает, высказывает недовольство, но самое главное — он с Артёмом говорит. Он знает, что Краснову нужен его голос, его хриплые нотки, его бархат, и он ему это любезно предоставляет. Саша может сколько угодно говорить о том, что это неправильно и вообще жутко, но, тем не менее, он принимает в этом участие, он разговаривает, он дослушивает, он делает вид, что ни при чём, но Артём знает, что если позвонить снова, то ему ответят. И он звонит.       Когда-то точно наступит момент его разоблачения, но Артём знает, что ему не будет страшно. Он этим моментом насладится. Возможно, он этого и добивается — этого ждёт и жаждет.       Пятница. Среда? Артём не помнит. Александр Сергеевич с ними уже три недели, Александр Сергеевич слушает Артёма почти две. Артёму уже три недели семнадцать, и начался уже декабрь. Второй урок. Литература. Литературу теперь Артём нетерпеливо ждёт — она у них трижды в неделю, и Краснов только думает, как протянуть от одного дня до другого, чтобы снова послушать, как Александр Сергеевич рассказывает что-то про Толстова, про Ростову. Про что угодно. Уроки по литературе Артём ждёт не сильнее их вечерних созвонов, но всё-таки ждёт. И сейчас вот он — остаётся только выждать перемену-пятнадцатиминутку и снова с головой в этот омут Александра Сергеевича. — Белова, — преподаватель задумчиво кружит карандашом над своим собственным бумажным журналом. От урока прошло уже минут семь, но к делу они так и не приступили, Артём ждёт, затаив дыхание. Но Саша не торопится начинать свой урок тире лекцию. Почему? Кружит над журналом. — Скажи мне, в каком году была написана и выпущена «Гроза» Островского?       Девочка, Краснова одноклассница, зыркает в учебник, поднимается с места и уверенно отвечает — тысяча восемьсот пятьдесят девятый год. Молодец, садись.       — Бирюков, — всё тот же тихий, сосредоточенный тон. Он не сулит ничего плохого, но Артём знает, что некоторые девочки, да, если честно, и мальчики Александра Сергеевича побаиваются — именно за вот такую серьёзность. — Скажи, к какому литературному роду относится «Гроза»?       Ответ: драма. Саков снова кивает, но не хвалит. А к какому жанру? Тоже драма. Хорошо, садись.       — Гущин…       До Краснова доходит. От острого осознания приходит покалывающее кожу волнение, и зрачки расширяются, и все органы внутри будто бы опадают. Александр пытается найти. Он в сущности не вслушивается в ответ, он концентрируется на голосе и просит сказать что-то ещё — добавить, дополнить ответ. Вот и всё. Вот Артём и попался. Он шумно сглатывает слюну и с волнением глядит на Александра Сергеевича, пока тот задаёт вопрос, тупо глядя в свою тетрадку. Нет. Ну, а с другой стороны — не этого ли ты хотел? Если всё вскроется, то будет лучше, будет проще. Артём не знает; думать о том, как правда вскрывается, как Александр Сергеевич приходит к осознанию, и как в его глазах загорается понимание, было приятно, Артём представлял этот момент перед сном и получал от таких мыслей истинное удовольствие. Но сейчас, когда подошёл момент икс, то вся эта спесь и самоуверенность растворяются. А если это пойдёт дальше их локального дроч-кружка? Если Александр Сергеевич захочет поговорить с его матерью или вроде того? Артём немного спокойно думает о том, что мама его, в общем-то, может, даже поймёт в какой-то степени, но, если это выйдет дальше? Да ну, бред ведь. Наверное. Краснов не уверен — хочется думать, что Саша не настолько конченый, чтобы выносить это куда-то вне, но когда тревожно, то и не такие мысли посещают. А Артёму тревожно. Скоро ведь его очередь, да?       — Краснов, — звучит после недолгой паузы голос Александра Сергеевича. Артём складывает замок из рук под подбородок и глядит на преподавателя, который, в свою очередь, даже не поднимает на него взгляд. В ушах стучит. Саша не успевает задать вопрос, как Артём тут же живо откликается и, такое ощущение, что против своей воли.       — Да, Александр Сергеевич? — отзывчиво произносит он и тут же ловит на себе секундно растерянный взгляд. Тихо. Александр Сергеевич смотрит с осознанием, во взгляде блестит и переливается весь спектр эмоций; обычно сдержанный и флегматичный преподаватель сейчас кажется таким незнакомо-странным, но никто не замечает этого, кроме Артёма. Никто не знает об их тайне. Все сомнения и страх улетучиваются тут же, потому что Краснов приходит к полной уверенности — это того стоило. Это стоило растерянного взгляда и полного вывода Александра Сергеевича из себя. Стоило.       Опрос ожидаемо заканчивается на Артёме. Саков говорит о том, что они закончили с этим блоком, с Островским, говорит, что на следующем уроке они перейдут уже к другому автору. До конца семь минут. Посидите в тишине.       А Краснов после звонка ползёт из класса нарочито медленно. И что? Александр Сергеевич даже не оставит его после уроков? Не сделает выговор, в конце концов, не скажет о том, как это неправильно, о том, что так делать вообще-то нельзя. Артёму становится даже грустно и от такой несправедливости тяжелеет внутри, появляется уверенность, и он зависает у двери. Ждёт, пока все выйдут, а потом снова сокращает расстояние до учительского стола.       — И что, Вы даже ничего не скажете? — раздосадовано спрашивает Краснов, а голос сквозит этой почти детской капризностью. Александр поднимает на него уставший взгляд со своей методички.       — Что ты хочешь от меня услышать, Тём? — спрашивает он, а сам Артём, уже открывший рот, чтобы ответить, вдруг замирает. Преподаватель впервые называет его по имени. И не то что по имени. От этого внутри всё расцветает приятным трепетом. Артём прикусывает губу, и его обида уже не кажется такой существенной. — Хочу попросить Вас об одном смелом одолжении, — тихо, неожиданно смутившись, произносит он. Саша кивает почти терпеливо, и Артём давит в себе какой-то детский восторг на этот жест. Он склоняет голову чуть на бок и глаза опускает в пол, на носки собственных кед. — Вы можете всегда меня так называть? По имени, — лепечет он и тут же не сдерживает улыбки, а Александр Сергеевич лишь плавно вскидывает бровями в немом вопросе, но только единственное, что Артём не понимает, в каком именно. — Ну. И когда я Вам звоню тоже… Фраза слетает с языка сама собой, и лицо Сакова снова озаряется недоумением, брови к переносице, и маленькая складка между ними. Они оба сейчас понимают, что эти звонки приятны, что нравятся, но признавать это открыто Александр Сергеевич не может, а Артём этого будто бы не чувствует. Преподаватель ведёт плечами, не находя, что ответить такой настойчивости. — Можно сегодня Вам ещё позвонить? — продолжает Артём и делает шаг к учительскому столу, теперь упираясь в него бёдрами и несмело складывая ладошки на поверхность. Саша следит, как подушечки тонких пальчиков, наверное, от легкого волнения вырисовывают на углу стола витиеватые узоры. Краснов кусает нижнюю губу, которая уже раскраснелась от таких пыток, и всё глядит-глядит в ответ, затаив дыхание и дожидаясь чужого ответа. Саша сдаётся. Наверное? Кивает. Сначала кивает, потом тяжело, словно обречённо, вздыхает и откидывается на спинку кресла, наконец находя в себе силы ответить на этот настырный взгляд этого настырного пацана. В голове ещё куча и больше предупредительных сигналов, с языка так и норовит сорваться это банальное «ты ведь никому не расскажешь, да?», но Саша, благо, держится. В голове импульсом бьётся мысль, что, если кто-то узнает, то будет пиздец. Артём, до жути проницательный, кажется, прочитывает это у Сакова в глазах, это замешательство. — Я никому не скажу. Честно, — у него расширяются зрачки и дёргается носик. Артёму страшно. Страшно и то, что Александр Сергеевич может отказаться, а ещё то, что может нажаловаться матери. Артём с наивно и простодушно не догадывается, что у хмурого Александра Сергеевича в голове сейчас те же мысли — хочется, но страшно. Может, они когда-то поговорят об этом. — Ладно, — отвечает Александр после продолжительной паузы. Это «ладно» звучит даже нормально, так, словно всё и правда в порядке вещей. Артём светится. Улыбается. В глазах счастливые, лукавые огоньки, которые он не скрывает — наоборот, показывает их Саше, мол, вот я весь перед тобой, смотри в меня, читай меня. Александр покачивает головой. Мальчишка странный. Магнетически притягательный. Только бы правда никому не проболтался. И вот он, Артём, кажется, хочет сказать ещё что-то, но Максим прерывает его покачиванием головой. — Всё. Беги на следующий урок, — и ловит кивки, и ещё более счастливый взгляд, и смазанный поцелуй в щёку. И Артём поправляет свой рюкзак, и почти окрылённый покидает кабинет, но всё-таки останавливается в дверях, чтобы ещё раз глянуть на Александра Сергеевича. Тот смотрит в ответ, но не так серьёзно, как и всегда, а просто с педагогической сдержанностью. Прикладывает указательный палец ребром к собственным губам: «тшш». Время до вечера тянется очень долго и неприятно, но Краснов знает, что он сегодня получит сразу два подарка: во-первых, матушка снова собирается куда-то поехать, кажется, на какой-то рабочий банкет, корпоратив или вроде того, и это, конечно, не на всю ночь, но всё же хорошо; во-вторых, теперь перед Александром Сергеевичем он открыт, а это значит, что что-то между ними должно измениться. Может, Саков теперь будет тоже шептать что-то своим полутомным басом, доводя Артёма до чего-то невероятного. Так хочется его услышать…       Дверь за матерью Артём не закрывает, кидает ей «пока-пока» из собственной комнаты и лишь прислушивается, когда же замок в двери, наконец, провернётся дважды. Тело зудит, горит; Краснову кажется, что он находится в недо-возбуждении уже который час просто от осознания, что совсем скоро он останется один и сможет позвонить Саше, и он уже не будет думать о том, как бы не выдать себя; он будет открыт, он расскажет Александру Сергеевичу о всех тех мыслях, которые с жаром отдавались в теле. Расскажет так открыто, что на следующее утро ему от такой откровенности будет стыдно идти в школу, не говоря о том, чтобы глянуть преподавателю в глаза, но Артём вообще не будет жалеть об этом. Он выпустит из себя это с громким стоном, со спазмом, с выплеском спермы, дрогнет пару раз, обмякнет, но это определенно будет того стоить.       Пальцы легко дрожат в преддверии, Краснов привычно устраивается у себя на кровати, проводит ступнёй по второй ступне, едва заметно дрожит от сквозняка и обмахивает языком губы. Влажно. Забирается в недавние, находит там Александра Сергеевича и вызывает. Гудок. Берут на втором.       — Да, — слышится совсем непривычно, чуть бодро, как будто Саша действительно его ждал. Артём сходит с ума от этой мысли и не может вымолвить и слова, он прикрывает свободной ладонью глаза и улыбается. — Привет, Тём.       Как чертовски хорошо. Краснов отзывается довольным мычанием, шумно выдыхает в трубку и здоровается тоже, пока в голове эхом отдаётся голос преподавателя, так просто и чуть взбудораженно, но трепетно произносящий вот это «привет, Тём». Ах, как же ему хорошо.       Привет, Тём.