кессонная болезнь

      Тяжесть в груди от палящего лёгкие воздуха никак не проходила. Один из Охотников за Стелларонами был грозным и, на удивление Ахерон, честным противником. Судьба неохотно устраивала ей встречу с кем-то подобным. Во время их боя Сэм получил сообщение от напарницы-хакерши и нехотя отступил. Это было к лучшему, мышцы просили отдыха, а нервы покоя.       Неужели сегодня счастливый день? Сначала знакомство с наивно прекрасной Стеллой, пусть и дерзковатой. Её задорность была детской, доброй. Потом в одном из бесчисленных одинаковых коридоров отеля она пересеклась взглядом с проницательными глазами хранительницей Сада воспоминаний, и желание подойти познакомиться сдерживала лишь насильственная привычка быть осторожней. Ведь Ахерон при всей дарованной ей Эоном силе имела непозволительную слабость. Легко расплетаемый язык.       Стоило кому попасть в один мир грёз вместе с ней, переполненная уверенностью в стирании происходящего из памяти незваного гостя, Ахерон отпускала себя.       Позволяла горевать, говорить о прошлом.       Всхлип Стеллы над мокрым полом послышался в сознании, отчего плечи вздрогнули.       В счастливые дни никто не должен умирать, путь даже в мире снов. Она могла лишь надеяться, что с девочкой в реальности всё в порядке.              — Замёрзла? — вернувшаяся после «проведения Стеллы обратно в свой номер», Чёрный Лебедь появилась рядом и внимательным взглядом осмотрела рейнджерку.       — Нет, просто… — охваченная разочарованием девушка опустила голову. «Меня тошнит от самой себя».       — Ты знаешь, что не смогла бы спасти её. Всё произошло слишком быстро, — рука в кружевной длинной перчатке мягко легла на оголённый участок спины Ахерон.       В её и так не пришедших в себя органах дыхания будто произошло короткое замыкание. Лебедь её утешает? С каких пор галактическим рейнджерам нужна чужая жалость? Её руки, ни разу не дрожавшие в битве, уколола зависть. У Лебедь такая же открытая спина, лишь длинные светлые локоны скрывают обнажённые лопатки, под одной из которых красовалась родинка. Решившись, она подняла голову и утонула в мутно фиолетовом тумане чужих глаз.       — Не волнуйся, я провожу тебя. Пойдём, — хранительница памяти с тонкой улыбкой убрала свою ладонь и довольно хмыкнула, считывая желание объятий по разочарованному излому тёмных бровей.              Будь Лебедь обычной девушкой из неё вышла бы превосходная рыбачка, спокойная, терпеливая. Ахерон чувствовала себя глубоководной хищницей, покидающей безопасное дно ради переливающихся бликов солнца и плывущей прямо в сеть. Она непременно запутается в ней и умрёт на поверхности, если, конечно, резкая смена давления не раздавит её раньше.              Каждый шаг к её номеру по сменяющим друг друга полу и потолку через плывущие в воздухе слова, летающие пузыри воды и божественный нежный свет над хранительницей, иногда появляющийся над ней в моменты битвы с небольшими кошмарами, притупляли собранность Ахерон. Это не граница между реальностью и зоной воспоминаний, не созданный семьёй отель грёз, нечто другое. Осознанный сон? Какой шанс того, что по пробуждению она не забудет того, что здесь произошло? Возможно впервые её волновали собственные воспоминания.       Цифры её номера показались, как они прошли последний поворот.              — Пора просыпаться, госпожа рейнджер, — мягкий шёпот будто оглушил. Ахерон в одно мгновенье распахнула дверь и сильной хваткой завела в номер Чёрного Лебедя, будто кто-то кроме них существует в этом измерении и способен подслушать их прощальный диалог.       Неудовлетворённая незаконченным чьей-либо смертью боем катана упрашивала достать её из ножен, но Ахерон не поддалась. Пусть некоторые видели в ней жестокого головореза, она не убивала без причины. Безопасность сохранения собственной личности в тайне — вопрос вторичный.              — Ты копалась в моём разуме?       — Прошлась по поверхности, не смогла устоять, извините, — никакой реакции на угрожающий тон, лишь горячий песок сверкнул ярче над фиолетовым туманом. Ядовитым, полном чудаковатого бесстрашия.       Её жадное любопытство читалось во всех последующих движениях: лёгкий шаг вперёд с поднятыми в локтях руками; обхват ладонями оголённых плеч; мирное поглаживание пальцами.       — Хранители памяти лучше всех хранят секреты. Та ты, которую я узнаю, останется в моём разуме до самой смерти, — всё чужое внимание было сосредоточено на ней, и Лебедь рискнула подойти со спины, чтобы продолжить говорить шёпотом. — Никто другой тебя не увидит.       Мягкие движения пальцев, продолжавших гладить оголённые плечи, выпроваживали напряжение Ахерон. Аромат ладана, присутствующий в парфюме Лебедя или даже самой её коже, смешанный с доверительным тихим голосом подминал под себя сомнения, нарушал трезвость ума. Рейнджерка убрала катану в подчинённое ей пространство и услышала удовлетворённое урчание над ухом.              Короткая похвала, истекающей кровью рыбой-наживкой в тёмном океане, призывала к действиям.              Ахерон убрала длинные локоны, укладывая их спереди, чтобы прижаться спиной к чужому телу. Верхняя одежда мешала чистоте чувств, однако упругая грудь так естественно коснулась её открытых лопаток, что ускоренное сердце бешено начало отбивать саморазрушительный ритм по всем сосудам. Особенно у шеи, принимавшей тёплое дыхание с ангельским: «Умница».       Первый поцелуй принял край плеча. Беспомощная дрожь прошлась по телу, а принявший чужие губы участок кожи горел красным проклятым цветком.              — Я давно предвидела этот момент. Удивлена, как только мне хватило терпения, — колено медленно прошлось между одетых в шорты ягодиц. Спина прижалась плотнее, а левая рука эманатора с длинным рукавом ухватила чужое бедро, направляя и прося повторить прошлое движение. Ноги сами собой отдалились друг от друга.       — Насколько тесный контакт тебе нужен для глубокого чтения прошлого?       — Весьма тесный, — Лебедь сказала это в затылок, украшенный тонкими короткими волосами, нисколько не стесняясь собственной лжи и стаи мурашек партнёрши. Она попыталась поймать их в новом поцелуе, заключить в учтивом укусе, пока нос прижимался к тёмным корням волос и громко вбирал в себя запах вечернего дождя и одиноких страданий.       Руки опустились на ремни топа, освобождая часто вздымающуюся грудную клетку. Никто не услышал с каким шорохом он упал на пол.       Кружева перчаток обняли грудь, приятно сминая податливые соски между указательными и средними пальцами. Губы продолжали терзать шею, задевая позвонки, покусывая, чтобы потом легко подуть и начать ритуал почитания сначала.       Бёдра покачивались на зажатом в плену колене. Намокшее нижнее бельё вместе с шортами было снято самой Ахерон, не выдержавшей больше этой преграды.       Привыкшая полагаться не на воспоминания, а чувства, сейчас она была уверена — в каждой из вселенных, где их судьбы могли пересечься, губы Чёрного Лебедя оставляли на её шее узор в виде розария, обвивающего, душащего и такого правильного.              Колено блеснуло первым солнечным лучом, показавшимся фантастическим божеством для обитавшей в темноте водной хищной твари, и выскользнуло, непринуждённо дразня.              Они переместились на кровать номера, портя складками от веса их тел идеально заправленное одеяло. Ахерон с удовлетворительным выдохом облокотилась о спинку кровати, давая расслабиться дрожавшим от напряжения ногам, обутым в разные по длине сапоги.       Которым, однако, ещё рано было отдыхать.       Чёрный Лебедь устроилась между согнутых колен и преданным щенком потёрлась щекой о то, которое не было скрыто чёрной кожей. Её жадные ладони скользнули под ягодицы и двинулись дальше, к пояснице. Круговыми, размеренными поглаживаниями они концентрировали жар, пожирающий рассудок быстрее самой опасной болезни.              — Прикоснись ко мне, — ей удалось сохранить ровность голоса, в отличии от положения бёдер, призывно дёрнувшихся вверх.       — Но я уже, — прищур ядовитого тумана. Нетронутая изящная шея плавным движением подняла голову с согнутой ноги девушки. — Если госпожа рейнджер хочет чего-то конкретного, то боюсь ей нужно изъясниться четче. И вежливее.       Все, кто позволял себе такой тон, не доживали до озвучивания последних проскальзывавших в сознании мыслей. Но Лебедь не была как все. Прилёгшая между разведённых ног убийцы она смотрела на вытянувшийся зрачок с благоговением пастыря сгоревшей церкви, заметившего не тронутое огнём святое писание. Знала ли она, что от святости ничего не осталось?              — Пожалуйста, вкуси меня, — звон серёжки, задетой металлическими коготками перчатки, когда Ахерон убирала чёлку за ухо, показался Лебедю идеальным вступлением для метанойи перед Эоном за свой грешный язык. Он, широкий и расслабленный, легко пощекотал промежность и облюбовал большие половые губы, обводя их со всех сторон и наслаждаясь грубой шершавостью волос.       Протяжное мычание послышалось из горла Ахерон, которая, не отрывалась, смотрела на покрытую лиловой тканью макушку. Она протянула руку и, убрав платок, просящее погладила по голове. Светлые пряди скользнули меж пальцев, жестко подцепивших их в следующее же мгновения после ласки. Хранительница подняла глаза с растворяющимся в видении зрачком.              Их взоры соприкоснулись в сопровождении грохота пробоины, образовавшейся в рыбацкой лодке. Острые зубы впились в женскую тонкую шею и потащили на дно, оставляя за собой шлейф из крови и страха.              Почувствовав его, Ахерон не смогла сдержать стона. Вскоре Лебедь поймёт её, увидит. А пока нужно дать ей успокоительный десерт, который был отложен на непростительный срок.       Рейнджерка сняла замеревшие и чуть подрагивающие ладони девушки с поясницы, поднесла ко рту и с нежностью, присущей молодожёнам во время первой совместной ночи после венчания, поцеловала пальцы, одарила их тёплым дыханием, согрела.              Судорога глубинного опьянения ударила по телу. Вдохи стали даваться с трудом.              — Голова кружится? — Ахерон положила руки в кружевах на подвздошные кости и обхватила милое душе лицо, мокрое от выступившего на лбу пота. Она надавила большими пальцами на нижнюю челюсть, открывая рот, из которого прерывисто вырывались всхлипывания. — Позволишь?       Змеиный язык прошёлся по нижней губе и без долгих прелюдий наградил вниманием чужой. Громкий поцелуй прерывался на такие же громкие сглатывания.              — У тебя прекрасный вкус, — выдохнула Ахерон в мокрые губы. — Оливковое масло и белое вино. Хотя я больше предпочитаю красное.       Коготь на большом пальце надавил на безвольную нижнюю губу, пока под ним не появились алые капли, распределившиеся по слюне. Укол прояснил взор закатного солнца. На следующий поцелуй Ахерон получила пылкий ответ и в моменте пальцами почувствовала влагу.              — Прекрасное воспоминание, спасибо! Такое горькое. Прошу прощения, мне трудно сдержать слёзы, — ни капли раскаяния в глубоких глазах, лишь чистый восторг, заставивший простонать слова благодарности и прекратить движения языка внутри.       — Разве оно давало тебе право прекратить?       — Виновата, — подвздошные кости чувствительно огладили, а вернувшаяся в руки сила нашла выход в сжатии подтянутых ягодиц.       Не прерывая зрительного контакта, Лебедь вернулась к изголодавшемуся истекающему месту. Задела кончиком носа капюшон клитора и обхватила выступавшие малые губы ртом. Поигрывая, она водила по ним языком, упиваясь одобрительным взглядом Ахерон. Надавив на ягодицы, хранительница наконец вошла под сладкий стон.       Трахать галактического рейнджера языком приятнее, чем нарушать и изменять воспоминания.       Чёрные каблуки надавили на поясницу, призывая ускориться, а бёдра плотно обвили украшенную чёрным кружевом шею. Они слегка придушивали, возвращая сознание девушки в испытанную словно в другой жизни пытку.       Несмотря на то, что на Ахерон отсутствовала одежда, посреди смятого одеяла обнажена была только Лебедь.              — Когда ты испытываешь боль, у тебя такое красивое лицо. Ничего в своей жизни красивее не видела, — острый коготь перчатки оставил кровоточащую полосу на мягкой покрасневшей щеке. Лебедь мотнула головой, и мокрые волосы её чёлки размазали туманность Антареса по скуле. — Превосходно.       Ахерон ослабила хватку, прогнулась назад и задрожала от хрипло произнесённого блестящими губами: «Я тебя вижу». Моральное и физическое удовольствие накрыли её с такой силой, что, кажется, на несколько секунд она потеряла сознание.              Пришла в себя уже в своём реальном номере отеля, чувствуя внеземное облегчение и замечая на прикроватной тумбочке голубую розу из Сада воспоминаний, от которой мягко исходил знакомый аромат ладана.