Вселенная бесконечна?

Луна серебрится на чистом небе, отражаясь на водной глади ровной дорожкой света. Слишком темно, чтобы был виден горизонт, и потому море с небом сливаются в единое чёрное пятно, но Кевина и Жана море сейчас не сильно интересует: они оба лежат на шезлонгах, остывших к вечеру, и смотрят в небо. Бездонное. Глубокое. Оглушающе далекое, но вместе с тем — такое близкое. — Хоть где-то можно увидеть звезды, — тихо замечает Жан, находя ладонь Кевина и переплетая их пальцы. — Небо такое чистое. Кажется бесконечным. — Я вообще часто думаю об этом, — вдруг говорит Кевин тихо, его голос звучит так спокойно в тишине ночи, — ну, о бесконечности. Неба, вселенной… Если теория мультивселенной реальна, и параллельных вселенных на самом деле бесконечное множество… Как думаешь, в скольких из них мы вместе? — В каждой, — отвечает Жан с тихим смешком. — Даже не сомневайся. Я от тебя ни в какой вселенной не отстану, ты меня сам к себе слишком привязал. Кевин поворачивает к нему голову, и Жан смотрит в ответ с мягкой улыбкой. Кевин сжимает его ладонь крепче, вновь устремляя взгляд в небо, усыпанное созвездиями. Оно и правда кажется бездонным сейчас, поздним вечером, с его иссиня-черным цветом и россыпью мерцающих звезд, которые хочется зачерпнуть ладонью. Волны бьются о берег, убаюкивая размеренным шумом. Вода, накрывая своим одеялом песок, тихо ускользает обратно в море, шурша песчинками, а потом снова пенистой волной нападает на полюбившееся место. Вдруг шезлонг рядом издает тихий скрип — Жан садится, опуская ноги в прохладный песок, а после ложится к Кевину, заставляя его чуть подвинуться, чтобы они оба поместились. — Ветерок прохладный, — поясняет он, обнимая Кевина за торс и устраиваясь на его груди. Это привычная и знакомая близость, Кевин сразу расслабляется от ощущения его тела так близко. — Одному холодно лежать. Не согреешь? — Жан ухмыляется, и Кевин в очередной раз думает о том, как ему повезло. — Так согрею, что мало не покажется, — бормочет он, и Жан, смеясь, приподнимается на локтях, тянется за поцелуем — быстрым и неглубоким, но наполненным искорками. Кевин с удовольствием касается его губ в ответ, обнимая его скулы ладонями. Бриз и правда прохладный, но вокруг пахнет морем, солью, теплом и свободой. Этот запах до сих пор порой оглушает своей силой: когда Кевин осознает, что действительно может вот так сидеть на пляже ночью с любимым человеком, целоваться, быть свободным и не думать о том, что будет завтра. Это запах июля, запах, говорящий о том, что ночь только начинается, и у них впереди — часы, дни, годы в запасе, и умрут они тоже — рядом и от старости, и больше никогда им не нужно друг друга отпускать. Эти мысли заставляют его сесть удобнее, Жан тут же располагается на его коленях, обнимая за торс, и целует снова. Внимательные глубокие поцелуи, влажные касания губ, шум волн на фоне — все это заполняет какие-то важные пробелы внутри, и Кевин удовлетворенно и тихо вздыхает Жану в губы, когда тот отстраняется, замирая возле с горячим дыханием, прежде чем поцеловать Кевина в уголок губ и спуститься к шее. Его руки скользят под футболку Кевина, изучают торс, ищут новые точки, заставляют кометы взрываться. Если Жан так продолжит, сегодня ночью Кевин сможет открыть парочку новых звезд на его личном небосводе — и каждую из этих звезд он назовет в честь Жана. Кевин прерывисто вздыхает, пальцами зарываясь в его волосы, пока Жан чертит линии по ребрам, вызывая столп мурашек, прерывая дыхание, у Кевина сводит в груди, когда Жан касается его так, режет без ножа — самыми мягкими подушечками пальцев. — Может, вернемся в номер? — бормочет Кевин ему на ухо, пока тот склоняется к его шее, оставляя несколько ленивых поцелуев. Руки — под тканью футболки, Кевин прерывисто вздыхает, когда Жан втягивает воздух, губами прижимаясь к тонкой коже. — Подожди, я хочу тебя довести, — хитро улыбается он, когда поднимает голову. — Интересно же посмотреть, сколько ты продержишься. — Хочешь заставить меня неловко сдерживать стоны в общественном месте, понял, — фыркает Кевин, пытаясь не выдать смущение. — Мы тут одни, — парирует Жан — словно и правда хочет, чтобы Кевин начал стонать прямо здесь. Губами он прижимается к точке пульса на его шее, Кевин молча вплетает пальцы в его волосы, плавясь от его поцелуев, сам целует его в лоб, вызывая улыбку на очерченных губах. Губы Жана — произведение искусства, как и он сам, всё, что в нём есть, но его пухлые губы, которые он забавно поджимает, когда о чем-то думает, губы, которые так мягко округляются, когда он нежничает на французском, губы, которые умеют целовать так жадно и делать такие вещи, которые Кевину и в голову бы никогда не взбрели, — губы эти точно давно стали для Кевина чем-то особенным. — Жан, а то, что ты сказал про вселенные, — вдруг начинает Кевин неуверенно, и Жан тут же прерывается, садясь ровно и заглядывая ему в глаза. Он убирает ладони с талии Кевина, опуская их ему на скулы, и большие пальцы мягко поглаживают под глазами, пока тот собирается с мыслями. — Ты правда думаешь, что мы были бы вместе в каждой? Жан усмехается. Тянется вперед, целуя Кевина в нос и вызывая короткий смешок, потом — прижимается к его лбу своим и замирает так на несколько секунд. Мир вокруг них замирает тоже. Отстранившись, Жан останавливается прямо возле его лица — чтобы быть близко, когда откроет глаза и заглянет в его, каре-зеленые, чистые, как небо над их головами этой ночью. — Кев, — начинает он мягко, и Кевин не может сдержать вздох от того, как нежно его имя слетает с губ Жана. Ресницы трепещут, пока он силится открыть глаза, которые сами собой закрываются от нахлынувшего возбуждения вперемешку со сладким теплом. — Тебе недостаточно примера этой вселенной? Вспомни, через что мы прошли, — он осторожно поглаживает большим пальцем скулу Кевина, касаясь его татуировки, большой палец умещается ровно на королеве, и Жан смотрит на рисунок, радуясь, что очертания двойки не мерещатся ему уже несколько лет. — Наше знакомство. Первые годы после него. Расставание. Почти знакомство заново, — он смеется, и Кевин с трудом заставляет себя улыбнуться. Почему-то это и правда трудно сейчас, когда он слышит эти слова. — И, наконец, все эти проблемы с расстоянием. Никому не пожелаю, — Жан качает головой. — Но сейчас мы здесь, мы прошли через это, мы изменились. И ты думаешь, что после такого мы не справимся с какими-то трудностями в другой вселенной? — Справимся, — Кевин отвечает сам на свой же вопрос, слабо улыбается и тянется за поцелуем. — Не могу представить, — добавляет вдруг Жан, прикрыв глаза, — чтобы я полюбил кого-то сильнее, чем тебя. Ни в одной вселенной. — Жан, — Кевин сводит брови к переносице, оставляя несколько коротких поцелуев на его щеках, лбу, в уголке губ. Жан улыбается. Искренне и светло, редко можно увидеть такую улыбку на его лице, и она всегда посвящена исключительно Кевину. — В жизни бы не подумал, что ты такой романтик, — фыркает он. — Это все море и шум волн, мне нельзя так долго отдыхать, — отмахивается Жан со смехом. — Я все такой же. Завтра с новой силой буду тебя доставать, скоро сам от меня откажешься — и в этой вселенной, и в любой другой. — Никогда, — Кевин широко улыбается. — Тебе придется очень постараться. — Может, я в чем-то другом постараюсь? — Жан склоняется к его уху, холодным носом проводя по щеке, и Кевин прерывисто вздыхает. — Ну постарайся, — отвечает тихо, и ладони Жана снова скользят под его футболку. Точно, отрывисто, но так плавно, что болезненно тянет внизу. — Только не здесь, хорошо? — Кевин касается губами его виска, чувствуя, как теряет самообладание и теряет себя. — Как скажешь, любимый, — мурлычет Жан, снова целуя его в шею, пока пальцы сильнее сжимаются на талии. Это короткие и влажные поцелуи, обещают о большем, но — где-то за дверью спальни, где-то далеко отсюда, а пока Кевин должен довольствоваться тем, что имеет. Они прилетели в Италию на две недели — в перерыве между сезонами, чтобы отдохнуть, пока есть возможность, насладиться Средиземным морем и свежим воздухом, — и открыли для себя прелесть вечеров на пляже под шум волн. Правда, сегодняшний вечер, кажется, обещает закончиться несколько иначе, но Кевин только за. Жан касается его шеи губами, горячо и прерывисто, оставляет поцелуй на ключице, следом появляется неяркий след засоса, который он тоже накрывает мягким поцелуем. С каждой минутой Кевин понемногу теряет контроль, и в конце концов берет Жана за запястья, останавливая и заставляя его поднять голову. — Давай вернемся в номер, — просит, едва не с мольбой в голосе, и Жан усмехается, целуя его в губы, прежде чем подняться на ноги. Дорога до домика, который они сняли на двоих, занимает не очень много времени, но они все равно идут медленным шагом, Жан обнимает Кевина за талию, прижимаясь к нему, и жар его тела приятно контрастирует с вечерней прохладой. Он болтает без умолку: про звезды, параллельные вселенные, про Кевина, — а сам Кевин лишь усмехается, не находя в себе сил оторвать от него взгляд. Это такое невероятное счастье, такая удача, — иметь возможность просто быть вместе после всего, через что им пришлось пройти. Быть вместе и не думать о прошлом, не утопать в тяжелых и горьких воспоминаниях, просто любить друг друга — потому что невозможно не любить, потому что Кевин и Жан как будто и правда предначертаны друг другу судьбой, и они готовы поклясться, что оба поняли это ещё во время самой первой встречи в темных коридорах Гнезда. Просто им понадобилось много времени, чтобы к этому прийти — вот и всё. Но сейчас… Сейчас Кевин смотрит на Жана, пока они идут вдоль пляжа под бледным светом фонарей, смотрит на его улыбку, которая появляется на его лице всё чаще, смотрит на блеск в его глазах — он до сих пор хорошо помнит время, когда эти глаза были потухшими. Кевин смотрит и чувствует переполняющее его изнутри счастье, настолько сильное, что перехватывает дыхание и хочется упасть на колени перед Жаном, чтобы сказать ему о том, что он чувствует. Раньше Кевин вообще не думал, что умеет испытывать настолько сильные эмоции, но Жан уже который год доказывает ему обратное. В их домике темно, работает кондиционер, и потому воздух прохладный — по сравнению с влажностью на улице. Жан закрывает стеклянную дверь, задвигает шторы, включает свет по периметру потолка спальни — не слишком яркий, просто чтобы в комнате не было совсем уж темно. Кевин тут же падает на огромную кровать, прикрывая глаза и делая глубокий вдох. Свежие простыни приятно охлаждают разгоряченную кожу, от постельного белья пахнет морской солью, лавандой и чем-то сладким. Жан почти сразу опускается рядом, устраивая голову напротив лица Кевина. — Чего ты хочешь? — спрашивает тихо, протягивая ладонь и касаясь пальцами его лица. Подушечки скользят, очерчивая контур носа, пока Жан сосредоточенно разглядывает лицо Кевина так, словно видит его впервые: острые скулы, особенно выделяющиеся сейчас, в полумраке комнаты, когда он лежит на боку; гладкая выбритость кожи, но лёгкая-лёгкая щетина, которая станет заметнее к утру; контур пухлых губ, их ровная форма, которую Жан, кажется, выучил уже наизусть, — и все же он проводит по ним большим пальцем, чуть давит на нижнюю губу, и Кевин приоткрывает рот, задерживая дыхание. Жан тянется за мягким поцелуем и застывает, просто прижавшись к его губам. Целует снова — неглубоко и почти приторно. Поцелуи Жана всегда на вкус как клубника, как морской бриз, как самый красивый закат в горах, — глоток свежего воздуха, Кевину всегда становится лучше, когда он закрывает глаза и целует Жана. Не то чтобы у Кевина такой огромный опыт в поцелуях с другими людьми — но ни один из них с Жаном и не сравнился бы. И сейчас Жан целует его даже не так, как обычно, — а в тысячу раз осторожнее, словно боится разбить, словно хочет запечатлеть этот момент где-то внутри, на внутренней стороне век световой печатью. Кевин следует его примеру, и в комнате слышно лишь их горячее дыхание и тихие-тихие звуки поцелуев. Жан отстраняется снова, большим пальцем проводя вдоль скулы Кевина и опуская подушечку большого пальца на татуировку под левым глазом. Кевин улыбается. Жан не может сдержаться и тянется, целуя его в ямочку на щеке — одну, только с левой стороны, и предназначена она тоже только Жану. У самого Жана под глазом нет уже ничего: ещё сразу после выпуска, как только они с Кевином наконец окончательно сошлись, стали играть в одной сборной и снимать квартиру вместе, Жан свел её в салоне. Кевин принял это решение со спокойствием. Если для Кевина перебитая тату и шахматная фигура означали победу, отказ от старых убеждений и смену собственных взглядов, то для Жана основной целью было забыть. Он всегда говорил, что нельзя стирать прошлый опыт — надо уметь принимать его как часть себя и своей личности, — но он никогда и не забывал. И на месте сведенной татуировки остался небольшой шрам — кожа под глазами чувствительная, свести без последствий вряд ли удалось бы, — и сейчас Жан воспринимает этот шрам так же, как остальные на своем теле. Прошлое, которое не стоит ворошить, но которое очень сильно повлияло на него когда-то. Кевин им гордится. Кевин гордился бы им, даже если он так и не свел бы татуировку. Если перебил бы на что-то другое, если оставил бы эту несчастную тройку — в конце концов, Жан уже никогда больше не играл под этим номером, да и благодаря терапии уже не воспринимает этот номер так остро и болезненно. Но всё-таки Жан решился и просто убрал тату со своего лица, — и Кевин гордится, не забывая говорить ему об этом время от времени. — Ты такой красивый, — бормочет вдруг Жан, глядя на Кевина взглядом, подернутым дымкой возбуждения. — Всегда был. Еще со дня нашего знакомства. Но по-прежнему все такой же красивый для меня, — Жан привстает на локтях, мягко толкая Кевина в плечо и заставляя его лечь на спину, а сам располагается на его бедрах, склоняясь ниже и обхватывая лицо Кевина ладонями. Замирает совсем близко, касаясь губ в быстром поцелуе. — Это глупо, да? То, что я сейчас говорю. Я просто не понимаю, как во мне может быть столько любви. К тебе. — Жан, — лишь судорожно выдыхает Кевин. У Жана никогда не было проблем с тем, чтобы говорить то, что он думает — он всегда делает именно так. Именно так он признался Кевину в чувствах, когда ему было пятнадцать, именно так бормотал ему на ухо всякие непристойности, когда они лежали в темноте их спальни в Гнезде и считали, сколько часов им оставалось спать до подъема. Именно так Жан высказал ему все напрямую после того, как сам оказался на свободе, и именно благодаря этой его способности говорить прямо они оба стали жить вместе после выпуска. Кевин никогда так не умел, — но, возможно, за это Жан любит его ещё сильнее. Потому что Кевину необязательно говорить о своих чувствах, чтобы Жан их увидел и понял. Кевин может смотреть — так, что Жан чувствует слабость в коленях, — может касаться, может уделять внимание и делать столько вещей, которые говорят о его безмерной любви. Жан же любит говорить: потому что ему нравится реакция Кевина, нравится, как вспыхивают его уши, как он неловко отводит взгляд и смущенно улыбается, нравится заставлять его смотреть в глаза, пока Жан признается ему в чем-то очень откровенном, и видеть, как родной взгляд зеленых глаз подергивается этой туманной пеленой желания. Кевин знает, что Жан прав и о вселенных. Знает, что сам будет всегда выбирать Жана — всегда, где бы ни оказался, кем бы ни был, — потому что без Жана всё это будет уже не то. — Это не глупо, — наконец находится Кевин. Он прикрывает глаза, чувствуя поцелуи Жана по всему лицу: мягкие касания губ на лбу, на щеках, под глазами, в уголках губ и на подбородке. — Я тоже… — он сглатывает, пытаясь заставить себя произнести это, и Жан в ожидании фразы даже замирает, горячим выдохом обжигая губы. — Я тоже тебя люблю. Очень, Жан. — Я счастлив это слышать, — мурлычет Жан довольно, французский акцент пробивается как никогда ярко — видимо, он всё-таки тоже переживает, словно не Кевину пришлось говорить это, а ему самому. — Но ты не ответил мне, чего ты хочешь. — Всё, что ты можешь мне предложить, — Кевин лениво ухмыляется. — Ты ведь знаешь, это так не работает, — Жан слабо улыбается в ответ. — Я дам тебе всё, что ты захочешь, тебе надо только попросить. Кевин смеётся, качает головой, смотрит с ленивым прищуром из-под полуприкрытых век. Всё, что ему нужно, — Жан. Жан — это всё, чего он хочет, и неважно, как: даже если Жан просто ляжет сейчас рядом с ним, прижмется щекой к плечу и заснет, Кевин будет рад, что они рядом. Но возбуждение тянет сильнее, возбуждение заставляет его обхватить ладонями талию Жана и поднять на него взгляд из-под бровей. Следом Кевин убирает руки, приподнимается на локтях, и Жан склоняется к нему навстречу, останавливаясь прямо возле лица. — Я просто хочу, — начинает Кевин, и Жан кивает, уже согласный на всё, что бы Кевин ни предложил, — заняться с тобой любовью, — заканчивает он горячим шепотом. — Потому что просто потрахаться мы можем в любое другое время. Жан хмыкает, но его дыхание возле губ Кевина — прерывистое. — А что для тебя значит заняться любовью? — спрашивает он, чуть двигаясь назад на его бедрах, чувствует его эрекцию собственным пахом и задерживается в таком положении. — Лучше покажи мне сам, — просит Кевин, и в голосе сквозит такое сильное желание, что на фоне него меркнут все звезды. Жан смотрит ему в глаза ещё несколько секунд и просто кивает, наконец целуя его. Целует — осторожно, внимательно, глубже с каждой минутой, и тот нетерпеливо отвечает, обнимая его за шею ладонями. Вес Жана на бедрах ощущается комфортно, приятная и знакомая тяжесть: для Кевина присутствие Жана рядом стало настолько необходимым, что сейчас уже он вряд ли сможет уснуть без веса его руки на своей груди. Но сейчас Жан целует его, пальцы тянутся к краю футболки, и Кевин садится, помогая Жану раздеть себя. Жан слезает с его бёдер, встаёт на колени за спиной Кевина, опускает ладони на плечи, начиная массировать напряженные мышцы. Кевин незаметно для себя расслабляется, Жан задевает нужные точки, которые рассыпают мурашки по телу Кевина, заставляя его дрожать и размякать в руках Жана. — Расслабься, — говорит он тихо, склоняется к самому уху сзади, и бархатистый голос разливается по спальне, окутывая слух, — просто отдыхай, я с этим помогу. Я буду нежным, — последние слова Жан произносит куда-то Кевину в шею, обжигает дыханием, впечатывает поцелуем в мягкую кожу, и Кевин в предвкушении прикрывает глаза, прерывисто вздыхая. Жан мог бы и не добавлять это: Кевин знает, что с ним Жан будет нежным всегда, только если он не попросит его об обратном, а такое случается редко. Жан может дразнить, да, может оттягивать до последнего и может совершенно безбожно улыбаться, наблюдая за тем, как Кевин умоляет его позволить ему кончить, — но даже в такие моменты он — воплощение нежности. Потому что возбужденное состояние всегда пробуждает в нём оригинальность касательно ласковых обращений, и Кевин часто стонет уже просто от того, как Жан его называет. Жан явно ставит себе цель довести Кевина одними лишь поцелуями. Он влажно целует его шею и плечи, делая это так издевательски медленно, словно хочет оттянуть финал, он касается нежной кожи за ухом, он молчит, но его тяжелое дыхание говорит больше, чем могут сказать слова. Кевин его понимает: подобные ночи для них — никак не обыденность, они вообще редко находят время на отдых, а особенно — уезжают куда-то вдвоём, и чаще всего проводят время вместе иначе. Секс по-прежнему не просто приятное занятие: это всегда способ стать ещё ближе, способ обменяться эмоциями в иной форме, потому что секс говорит лучше любых слов. Так что, да: это редкость, и Кевин тоже хочет, чтобы эта ночь продолжалась бесконечно. Прикосновение губ Жана — привычное, даже слишком, — но в такие ночи он всегда целует Кевина иначе. Вот и сейчас он скользит губами по его коже, расчерчивая карту его тела, и оставляет едва заметные засосы на любимых местах. Он снова садится перед Кевином, мягко заставляет его лечь на спину, так же мягко нависает сверху, целуя ребра — каждое по очереди, словно считает. Кевин не может унять сладкую дрожь в теле, которая усиливается с каждой минутой, что он сдерживает свое возбуждение. Жан: его широкие плечи, которые сейчас обхватывает серая футболка, острые скулы, которые в полумраке становятся ещё острее, запах его парфюма от волос, которым Кевин никак не может насладиться, — настолько он родной и знакомый, что хочется дышать только им. Жан скользит языком по мышцам пресса Кевина, собирая выступившие мурашки, а после, замерев над его животом, замечает это подрагивание, а потому поднимает взгляд. Что-то внутри Кевина умирает каждый раз, когда Жан смотрит на него вот так: из-под бровей, внимательно, в самую глубину. Что-то умирает внутри Жана, когда он видит ответный взгляд. — Мне кажется, я не говорю тебе об этом достаточно, но я люблю тебя, — вдруг произносит Жан тихо, опуская голову на грудь Кевина и обнимая его. Его пальцы поглаживают ребра, вызывая дрожь мурашек по коже. — Мне напомнить, сколько раз за сегодняшний вечер ты мне об этом сказал? — Кевин усмехается, протягивая ладонь и растрепывая его волосы. — Ты напомнишь, я повторю ещё раз, — Жан улыбается, приподнимаясь на локтях, и возвращается к его телу. Языком ведет полосу вдоль ключицы, коротко касаясь шеи губами, поднимается выше, целуя Кевина в уголок губ, снова садится на его бедрах. Ладони Жана проводят от его плеч вниз, по ребрам, замирая на талии. Он сжимает так осторожно, словно боится сломать. — Кевин, — бормочет он, склоняясь к его шее, чтобы задержаться и сделать вдох, — Кев, я… Просто не представляю, сколько лет должно пройти, чтобы я перестал чувствовать себя рядом с тобой таким влюбленным подростком, — он усмехается, поднимая взгляд, и Кевин тоже не может сдержать улыбку. — Да. Да, — отвечает он, протягивая ладонь, чтобы опустить ее на скулу Жана. Простыни приятно холодят кожу, в воздухе стоит запах чистоты и моря. — Я тоже. Кажется, это с нами навсегда. Но может, мы уже, наконец… — Ты такой нетерпеливый, — Жан двигается ближе, проводя кончиком носа вдоль скулы Кевина. — Такой… Кевин, — удивлённо выдыхает он, сдержав стон, потому что ладони Кевина ложатся на его ягодицы, заставляя лечь на его бёдра, а следом Кевин чуть подается вперед, чтобы Жан ощутил его эрекцию. — Точно. Очень нетерпеливый. — Жан, — выдыхает Кевин, обхватывая его за шею и притягивая к себе. Губы касаются его губ, несколько коротких и жадных поцелуев, мягкость, шелк, что-то сладкое — мед, шоколад, алкогольный коктейль, потому что пьянят эти поцелуи так же сильно. — Клянусь, однажды я тебя привяжу к кровати, — бормочет Жан, и в голосе слышна улыбка, — и буду учить тебя терпению. Кевин в ответ на это может лишь простонать, потому что он и на это согласен — на всё, если рядом будет Жан. Жан обхватывает его лицо ладонями, тепло разливается по телу, отдается разрядами в каждом нервном окончании, Кевин не может сделать вдох от того, как Жан его целует — потому что тот отчаянно пытается заставить его забыть о том, что вообще нужно дышать. Смазка оказывается в руках Жана уже через пару секунд. Кевин раздевает его полностью для начала, а потом позволяет Жану стянуть с него боксеры. Жан растягивает его, замирая ровно над его лицом, и у Кевина уже горят уши от его бесконечного бормотания. Жан осыпает его похвалой, из раза в раз повторяет о том, как ему повезло, что у него есть такой замечательный муж, и Кевин выдает тихий стон ему на ухо, когда Жан добавляет третий палец и бесстыдно продолжает. Это «умница», это «ты так хорошо меня принимаешь», это «я люблю тебя, люблю тебя, люблю» — от которых Кевин плавится, капает на пол растаявшим воском от свечи. Пальцы Жана — горячие, и Кевин обнимает его за шею, утыкаясь носом в изгиб плеча, и тихо скулит, когда член Жана касается его собственного. — Жан, детка, — выдыхает Кевин, когда Жан располагается между его ног, ладонь ложится на колено Кевину. Жан тут же останавливается, поднимая вопросительный взгляд, но Кевин молчит и тяжело дышит. — Всё в порядке? — спрашивает он, и Кевин быстро кивает, но Жан все равно двигается выше, останавливаясь возле его лица. Тогда Кевин просто обнимает его за шею, притягивая к себе и увлекая в жадный и такой же нетерпеливый поцелуй, — и Жан входит в него в тот же момент, останавливаясь сразу, чтобы дать Кевину привыкнуть. Кевин стонет ему в губы, Кевин теряется в пространстве, Кевин в эту же секунду проваливается в сладкую негу, и все те звезды, что он обещал назвать в честь Жана, зажигаются перед глазами. Ослепляют, когда Жан двигается чуть увереннее, входя глубже и плавно замирая снова. — Жан-Ив Моро, — Кевин выдыхает по одному слову, медленно, не открывая глаз, потому что веки тяжелеют от удовольствия, что кутает его тело в свои объятия. Жан довольно хмыкает, предоставляя ему ещё один медленный толчок. — Я очень тебя люблю, так сильно, что у меня сейчас сердце остановится, если ты не перестанешь дразнить. — Я не перестану, — вдруг говорит Жан ему в губы. — Потому что я знаю, что это ты тоже любишь. Как и меня. Кевин выдыхает, стонет на ухо Жану, его ноги согнуты в коленях, и он понимает, что удобнее будет обхватить ими Жана за талию. Он делает это — Жан оказывается еще ближе, Жан стонет сам от того, каким глубоким оказывается следующий толчок. Каждое движение Жана, каждое его прикосновение — россыпь звезд перед глазами Кевина, возбуждение волнами прокатывается по телу, когда он открывает глаза и наконец видит перед собой взгляд серых глаз Жана. В них — всё желание существующих в мире вселенных, в них огонь, не обжигающий, а согревающий своим теплом, и ладони Жана, которыми он упирается в мягкий матрас широкой кровати прямо возле головы Кевина, тоже знают, что будет дальше. Знает и Кевин, когда Жан оказывается ещё ближе, лбом прижимается ко лбу Кевина, их носы соприкасаются, когда они стонут одновременно — друг другу в губы, потому что Жан входит ровно так глубоко, как нужно, а от такого сильного возбуждения мышцы Кевина сжимаются вокруг него. Это определенно выше его сил — для обоих. Это мириады звезд, и Кевин готов переименовать даже те, что уже были открыты кем-то другим, — просто чтобы снова увидеть эту улыбку Жана, подернутую возбуждением, увидеть этот взгляд, в котором застыло неприкрытое желание. Кометы, ослепительный свет, звездопад. — Ни с кем больше, — выдыхает вдруг Жан, когда Кевин скулит сквозь сжатые зубы и подается бедрами вперед, пытаясь заставить Жана замедлиться, но его рваные и быстрые толчки становятся лишь более прерывистыми. — Ни с кем больше не было так, как с тобой. Как сейчас. Я… Кев, — он зарывается одной ладонью в волосы Кевина, и тот послушно тянется навстречу, стонет вместо ответа, стонет имя Жана вместо всех слов, потому что слова не очень-то и нужны, когда реакции тела выдают все. Кевин соглашается с ним — он понимает, о чем речь, он тоже никогда и ни с кем не чувствовал себя так же во время секса, хотя у него не то чтобы было много партнеров, чтобы так сравнивать сейчас, — и все же когда Жан входит снова, одним толчком, достаточно глубоко, чтобы задеть все самые чувствительные места, Кевин высоко стонет, закатывая глаза. Ладонь Жана скользит, пальцы исчезают из волос Кевина, чтобы крепко и жарко обхватить его скулу. — Посмотришь на меня, Кев, chéri? — просит он хрипло. — Посмотри мне в глаза, любовь, мне нужен твой взгляд. И Кевин смотрит. Это так трудно, и дыхание Жана — тяжелое, когда он снова прижимается к его лбу своим, но смотреть ему в глаза, когда Жан входит в него, — едва ли не самая трудная задача в жизни Кевина. Но он продолжает смотреть, сквозь дрожащие ресницы, сквозь веки, что мгновенно тяжелеют, когда Жан задевает чувствительную точку внутри, и тело обдает волной дрожи и глубокого возбуждения. Кевин стонет низко и жадно, Кевин жмется ближе, Кевин подается бедрами навстречу, и Жан принимает это за знак, делая собственные движения более плавными. — Жан, — зовёт его Кевин, пальцы сжимаются на его плечах, оставляя белые следы, — Жан, Жан… — Да, любимый? — Жан пытается звучать так, словно ему нравится так тянуть, но на самом деле ему трудно так же, как и Кевину. — Я… Пожалуйста, Кев, у тебя такие красивые глаза, я хочу в них смотреть, не отводи взгляд. Ты… Кевин смотрит. Глаза Жана — внимательные, серый графит, потемневший от возбуждения, напоминает асфальт после дождя; лицо Жана сосредоточенное, губы слегка приоткрыты, потому что он часто дышит, но его глаза улыбаются сами по себе, Кевин видит это даже сквозь пелену возбуждения, и это восхитительно. Он распахивает веки, смотрит на Жана, пока громкий стон срывается с губ, и держаться сейчас — самое трудное, что доводилось делать Кевину в жизни, без преувеличений, даже забивать мяч в последние секунды матча не так трудно, как продолжать смотреть на Жана, когда возбуждение достигает своего пика и мягкими волнами прибоя уносит в сторону оргазма. Кевин точно кончит сейчас, если Жан посмотрит на него так ещё раз, если Жан снова… Жан проводит большим пальцем по его верхней губе, Кевин рвано стонет, но получается какой-то умоляющий хрип. Жан останавливается, и Кевин начинает просить. — Тише, тише, — Жан останавливает его прикосновением к губам — не поцелуй даже, просто касание, призванное вернуть в сознание, но Кевина оно опускает лишь глубже, погружает под волну желания и заставляет слабо простонать. — Кев, скажи, чего ты хочешь, скажи словами, — просит Жан мягко, так, словно это не он сейчас подводит его к краю и заставляет парить над обрывом, цепляться кончиками пальцев, не позволяя при этом рухнуть в пропасть и испытать это ощущение свободного падения. — Кевин, — зовёт он снова, и Кевин смотрит на него. Пытается смотреть, потому что на глазах выступают слёзы от переизбытка эмоций, и сквозь пелену лицо Жана слегка расплывается. Увидев блеск в глазах Кевина, Жан останавливается, вглядываясь в его лицо с некоторой тревогой. — Всё хорошо, — успокаивает его Кевин, пытаясь сморгнуть влагу, но одна слеза все же стекает, скатываясь по виску. Жан осторожно целует это место, кивает, бормочет что-то о том, какой Кевин сейчас красивый в этом тусклом свете и когда так возбужден, — Кевин уже не слышит, потому что Жан входит снова, снова и снова, и Кевин проваливается, пока все вокруг смазывается, а в ушах встаёт белый шум. Есть только нахлынувший оргазм, такой сильный, что Кевина оглушает, есть только ладонь Жана, что ложится на его член сразу же, как он понимает, есть только его разгоряченные пальцы, что срывают с губ высокий стон. Жан заканчивает следом — потому что это выше его сил, потому что мышцы слишком тесно сжимаются вокруг его члена, потому что Кевин стонет прямо ему на ухо, высоко и хрипло. Жан не выходит из него — замирает так, пока перед глазами все плывет, а он судорожно хватает ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Кевин считает звезды — их больше, чем на небе, это целые созвездия имени Жана Моро, но он постепенно спускается на землю, чувствуя ладони Жана на своей талии и то, как он лбом прижимается к его плечу. Чувствует приятную заполненность, чувствует тепло внутри и прерывисто вздыхает, обнимая Жана крепче, пальцами вплетаясь в его волосы. Такие яркие оргазмы — тоже редкость, но Жан все-таки умеет доводить его — до этих звезд перед глазами, до дрожащих стонов, до приятного онемения в пальцах и шума в голове. Кевин все никак не может отдышаться, потому что запах Жана так близко, а тепло его тела — ещё ближе, и кажется, что все вот-вот начнется по второму кругу. Кевин едва не проваливается в сон в таком положении, ощущая комфорт, но Жан наконец обретает способность двигаться и выходит из него, целуя в плечо, потому что Кевин тут же морщится, потеряв это ощущение заполненности. Жан падает на спину рядом, Кевин тянется следом, обнимая его за плечи и щекой прижимаясь к его груди. — Ты как? — тихо спрашивает Жан, и Кевину не нужно смотреть, чтобы увидеть его улыбку. — Замечательно, — устало шепчет Кевин, не открывая глаз. — В душ? — предлагает Жан лениво, и Кевин нехотя садится, берет его ладонь в свою, сжимает его пальцы, испачканные в смазке. Полчаса спустя Жан открывает раздвижную дверь, впуская свежий воздух в комнату, и они с Кевином выходят на террасу перед их домиком — оба в одних боксерах, у Кевина в руках бутылка воды, у Жана — пачка сигарет. Над морем брезжит тонкая полоска рассвета, который только-только начинается, и можно ещё успеть лечь спать до того, как начнет светать. Но они садятся на стулья на улице, каменная плитка на полу обычно днём горячая от жаркого солнца, но сейчас — почти ледяная, ступням холодно, и Кевин забирается на стул с ногами. Жан смотрит на него с прищуром, а потом выносит плед из домика, накидывая его на плечи Кевина, и целует его в макушку, прежде чем сесть обратно на свое место. Они оба курят очень-очень редко, Кевин вообще не делал этого уже пару лет, но Жан сейчас может позволить себе прикрыть глаза и затянуться, а потом медленно выдохнуть дым, чувствуя расслабление в теле. Кевин смотрит на него. Волосы Жана растрепались, ночной ветерок раздувает кудри, и он проводит по ним длинными пальцами, пытаясь усмирить. Его лицо выглядит слегка уставшим, но таким довольным и расслабленным, что Кевин не может отвести взгляд. Сигарета зажата между пальцами, на губах слабая улыбка, и Кевин прищуривается, улыбаясь тоже. Они возвращаются в номер, когда солнце уже начинает вставать, закрывают шторы, чтобы им ничего не помешало; простыни на кровати чуть смяты, но они устало падают на них, тихо смеясь, Жан целует Кевина в плечо, касается шеи губами, целует оставленные ранее засосы, а потом обнимает его со спины, прижимая к своей груди и кутая в объятия, и они оба засыпают почти сразу. Утро наступает для них поздно, но это все ещё утро, — когда Жан стоит на теплой каменной плитке возле двери их домика с чашкой эспрессо в руках и сонно щурится на чистое-чистое голубое небо, а Кевин выходит к нему и обнимает его сзади за талию, прижимаясь к спине. Кевин — в халате, ткань приятно щекочет, ладони Кевина располагаются на животе Жана, металл обручального кольца приятно холодит кожу, и Жан улыбается, откидывая голову назад, опуская её Кевину на плечо. Кевин лениво целует его в висок, прикрывает глаза, — и чувствует, что впервые за долгое время по-настоящему смог расслабиться и перестать думать об остальном мире хотя бы на одну ночь. Когда Жан оборачивается на Кевина, обнимает его за талию и внимательно смотрит в его глаза, Кевину кажется, что в этих космических глазах он может увидеть звезды даже в дневное время, — и он берет Жана за руку, целуя его пальцы, прежде чем вернуться в дом вместе с ним.