Equivalent Exchange

Пачки и пачки бумаг и оцифрованных заметок захламили стол Воскресенья. Он не жалеет своего времени на подготовку к Фестивалю Гармонии, и он уже не помнит, сколько времени прошло на самом деле. Здесь, в Мире Грёз, ему не нужно беспокоиться об истощении, еде и других тривиальных вещах. Жаль, что Мир Грёз не может подавить и его порывы. Воскресенье стучит ручкой о поверхность стола в непрерывном ритме. Когда он сбивается даже на мгновение, он скрежещет зубами, начиная заново с учащённым сердцебиением. Это уже стало его второй натурой, чем-то, что удерживает его мозг в узде, пока он заставляет себя сосредоточиться на задачах, стоящих перед ним. Никуда не годится. Его ручка промахивается. Постукивание не сдерживает его порывы. Его рука дрожит, а Воскресенье охватывает инстинктивное желание разломать её вдребезги, а вместе с ней и стол. Вместо того, чтобы ответить демонам в его голове, он откидывается на спинку кресла и пялится на мужчину под столом. – Я не разрешал тебе останавливаться. Галлахер фыркает. Он сидит там уже какое-то время с заданием расслабить Воскресенье. А точнее, поддерживать член того в тепле, помогая Воскресенью не думать о чём-то нежелательном и лишнем. – Знаешь, если бы я знал, что могущественный Воскресенье позвал меня только ради этого, то я прихватил бы хорошую подушку с собой. Воскресенье усмехается. – Займи свой рот кое-чем другим, Гончий. Ты уже передохнул. Галлахер закатывает глаза. – Будь добр, сделай человеку поблажку. Я сижу здесь уже несколько часов. – Прямо как и я, – Воскресенье с лёгкостью отвечает. – Но я же не жалуюсь сейчас, да? Возвращайся к своему заданию. Галлахер бормочет что-то непристойное себе под нос. Воскресенье делает вид, что он этого не слышал, даже если эти слова снова вызывают в нём желание сломать свою ручку. Пока что он откладывает её в сторону, но его пальцы дёргаются, а глаза тут же натыкаются на стопку бумаг, которые были всего немного неровными. Он шипит, стиснув зубы. Он шире раздвигает свои ноги, хватая голову Галлахера. Тот снова обхватывает член Воскресенья своими губами, и он стонет. – Так-то лучше, – бормочет он. Его пальцы хотят врыться, покалечить, починить, а его другая рука сжимает подлокотник кресла настолько сильно, что он грозит сломаться. – Грубее, – требует он. Галлахер втягивает воздух из щёк, насаживаясь на член ещё сильнее. Он слегка касается зубами ствола Воскресенья, вырывая стон из Галовианца. Да. Да, так намного лучше. Воскресенье переключает своё внимание от работы на Галлахера, впутывая пальцы в волосы того. Галлахер опускается настолько, что его нос упирается в пах Воскресенья. Он проводит языком по нижней стороне члена. Тот удовлетворённо вздыхает, вновь откидываясь на спинку стула. – Заставь меня кончить, – требует он. Да, это - именно то, в чём он сейчас нуждается. Ему нужна ясность, которую обеспечивает оргазм. Простой обмен на благо подготовки. Галлахер мычит вокруг его члена. Веки Воскресенья трепещут, а его крылья расправляются. Он чувствует взгляд мужчины на них, он полностью осознает, насколько Гончий заворожён этими частями его анатомии. Насколько много он знает об их чувствительности, насколько грубо Галлахер с ними обращается. Дыхание Воскресенья превращается в прерывистые вдохи. Он медленно толкается бёдрами в рот Галлахера, наслаждаясь тем, как кончик его члена с каждым разом касается задней стенки горла того. Мужчина насильно подавляет рвотный рефлекс, издавая самые непристойные звуки вокруг члена. – Не пропусти ни капли. Если испачкаешь пол, то я заставлю тебя его вылизывать, – предупреждает Воскресенье. – Грубее. Галлахер подчиняется. Он ускоряется, сжимая внутреннюю часть бедра Воскресенья. Мозги того затуманиваются желанием, он внезапно хватает голову мужчины и держит её на месте. Это единственное предупреждение, которое получает Галлахер, перед тем, как Воскресенье начинает вдалбливаться в рот того всерьёз, стиснув зубы, чтобы не издавать слишком много шума. Ему всё равно на то, что Галлахер давится его членом, задыхается, он просто использует горло мужчины в своих целях. Галлахер сосёт усерднее. Воскресенье чуть не сгибается вдвое. Он подавляет вырывающуюся из его рта ругань. Ему нужен всего ещё один толчок, всего один–– Галлахер снова проводит зубами по члену Воскресенья. Стоны того становятся выше, он чуть ли не скулит и кончает. Он держит Галлахера на месте, пока он изливается прямо в горло мужчины, его взгляд становится напряжённее, когда он, задыхаясь, произносит команду. – Не смей пропустить ни капли, – он повторяет, его бёдра дрожат, пока Галлахер продолжает двигаться до тех пор, как Воскресенье не отталкивает его голову. Галлахер садится на корточки. – Я тебя и с первого раза услышал, – он ворчит, вытирая свой рот тыльной стороной ладони. – Боже, ты действительно стал ещё более напряжённым теперь, да? Подготовка к Фестивалю слишком выматывает тебя? – его голос полон насмешки. Воскресенье рычит и встаёт со стула. Он достаёт что-то из ящика своего стола. – Садись, – приказывает он, показывая на стул. – И надень это, – он протягивает Галлахеру эрекционное кольцо. Тот вздыхает, расстёгивает свой ремень и спускает штаны. Он высвобождает свой твёрдый член и натягивает кольцо на него, хмыкая, когда оно застёгивается у основания. – Не кончать, пока ты не разрешишь? – спрашивает он. Губы Воскресенья изгибаются в ухмылке. – По крайней мере, ты быстро понимаешь суть. Сидеть. Быстро. Галлахер присвистывает. – Я веду себя наилучшим образом, а ты всё ещё ведёшь себя как мудак. Внезапно он сгибается пополам. Нимб Воскресенья начинает сиять, его крылья расправляются, вокруг него возникает подчиняющая аура, действующая на сознание. Ему требуется секунда, чтобы успокоиться и собраться. Складывает руки в замок, сжимает свои пальцы, разжимает, сжимает снова, повторяет заново–– Взгляд Галлахера прожигает в нём дыру. Воскресенье делает глубокий вдох и пытается изо всех сил сохранить спокойное выражение лица. – Садитесь, мистер Галлахер. Полагаю, я ясно выразился, – Его голос устрашающе спокоен. Он подавляет внешние факторы, которые могут повлиять на изменение этого факта. Хорошо. Хорошо. Будь спокоен. Распрями свою спину. Сцепи руки за ней. Вежливо улыбайся. Двигай крыльями синхронно. Сведи ноги ближе друг к другу. Поправь свой костюм. Сосредоточься. Сосредоточься. Сосредоточься. Галлахер плюхается в кресло Воскресенья с широко расставленными ногами. Он похлопывает по своему бедру. – Тогда идём сюда. Сандей пощипывает свою переносицу. Из всё ещё открытого ящика он достаёт бутылочку смазки, сразу же захлопывая его. Он чуть ли не швыряет её в Галлахера, изо всех сил пытаясь сохранить улыбку на своём лице. Дыши. Раз, два. Раз, два, Дыши. Напой себе что-то под нос. Раз, два. Дыхание Воскресенья учащается. Он впивает ногти в ладони вместо того, чтобы поддаться желанию охватить руки вокруг горла Галлахера. Соберись. – Мне кажется, что мне не нужно говорить тебе, что тебе нужно делать, верно? – Наконец-то, – фыркает Галлахер, выжимая щедрое количество смазки себе в руку. Он размазывает её по своему члену, и Воскресенье не может оторвать свой взгляд от этого зрелища. – Он знает, когда стоит промолчать. Воскресенье раздражён ещё больше. Воздух вокруг них становится угнетающим, выкачивая весь кислород из комнаты. – Расслабься, – шипит Галлахер, кладёт руку на бедро Воскресенья и притягивает его ещё ближе. – Ты не сможешь получить мой член, если ты меня сейчас убьёшь, не так ли? Воскресенье вдыхает через нос. Выдыхает через рот. Он постукивает кончиками пальцев друг о друга. Они не должны сойти с траектории. – Действительно. Я не смогу. Почисть свою руку, – Воскресенье в смятении смотрит на то, как Галлахер вытирает свою руку о свою жилетку. Его взгляд останавливается на грязи на его руке, которая будто кричала, чтобы он достал нормальную тряпку и вытер её, но потом Галлахер кладёт эту мерзкую руку на его бедро и сажает Воскресенье себе на колени. Желчь поступает к его горлу. Подави это. – Сможешь взять меня без растяжки? – спрашивает Галлахер, его дыхание щекочет ухо Воскресенья. Воскресенье сглатывает и пытается не думать об этой грязной руке, хотя всё его тело пробивает дрожь. – Да, – он говорит слишком быстро, ему нужно подумать о чём-то другом. К счастью, все мысли покидают его голову, когда Галлахер направляет свой член к его анусу и дергает Воскресенье вниз. Это больно, но это отвлекает его от всего вокруг. Воскресенье запрокидывает свою голову назад, и Галлахер вовремя уклоняется от его нимба. – Осторожнее с этой штукой, ангел, – он ворчит. – Блять, ты такой тугой. Веки Воскресенья трепещут. Ему требуется мгновение, чтобы собраться и привыкнуть к растяжению. Галлахер берёт ситуацию в собственные руки, приобнимая Воскресенье, чтобы достать до его члена. Другую ладонь он кладёт на плечо того, прижимая его к себе ещё сильнее. Воскресенье стонет, когда его гладят и растирают в двух разных местах, с его губ срывается вдох, когда губы Галлахера прижимаются к одному из его крыльев. – Так лучше? Воскресенье устраивается поудобнее. Он делает глубокий вдох и кивает. Когда Галлахер пытается убрать свою руку с его члена, Воскресенье хватает его запястье. – Я не говорил, что ты можешь остановиться. – Конечно, – вздыхает Галлахер. – Виноват. На этот раз имея занятие для своего мозга, Воскресенье снова возвращается к работе. Он разбирается с бумагами, как физическими, так и цифровыми, наконец может заставить свой мозг сотрудничать с ним ради работы без особых сбоев. Он догоняет свой график, и время от времени с его губ срываются стоны. Он уже хочет чего-то большего. Воскресенье откидывает волосы в сторону, наклоняя голову туда же. – Поцелуй мою шею, – он приказывает. – И потрогай мою грудь. – Да, сэр, – Воскресенье решает проигнорировать раздражённый тон Галлахера. Он обхватывает особенно чувствительное место на шее Воскресенья, медленно втягивая кожу, оставляя засос. Он запускает другую руку под рубашку Воскресенья, мозолистыми пальцами потирая его соски, заставляя их затвердеть. Тот стонет, сжимаясь вокруг Галлахера. Он несколько раз двигает бёдрами, уже предвкушая новый оргазм. – Больше, – он требует. Зубы Галлахера касаются его шеи, а губы добираются до крыла Воскресенья, нежно прикусывая край. Тот скулит, его тело напрягается. Рука Галлахера сжимается вокруг его члена, и он ускоряет темп, проводя большим пальцем по головке. Он так близок. – Больше! Воскресенье смутно осознаёт, что он трётся о Галлахера, но он ищет то самое место, которое заставляет его видеть звёзды. Когда толстая головка члена Галлахера наконец упирается в его простату, Воскресенье кончает, впиваясь пальцами в подлокотники кресла. Он медленно приходит обратно в сознание и с обновлённой ясностью возвращается к своей работе. У Галлахера всё ещё нет разрешения на то, чтобы кончить. Он чувствует горячее дыхание того своей шеей и позволяет себе лёгкую ухмылку. – Продолжайте, мистер Галлахер. Вы мне всё ещё нужны. – Да, да. Я знаю своё место, ангел, тебе не нужно втирать соль в рану. Ах, кстати о потирании… – Почисть свои руки и массируй основания моих крыльев. Не взъерошь ни одно перо. – Я пытаюсь, – Галлахер наполовину шутит, и Воскресенье закатывает глаза. Он смотрит на ручку, о которой думал ранее, и берёт новую. Намного лучше. Пальцы Галлахера прижимаются к основаниям крыльев. Воскресенье хмыкает, напряжение медленно покидает его тело. В Мире Грёз должно быть невозможно страдать какими-либо недугами, но учитывая тот факт, что он настолько долго сидел в своём офисе, он уверен, что у него уже появилась настоящая головная боль. Он закрывает глаза на секунду, опираясь локтями о стол. – Ох… – Приятно, да? Воскресенье ворчит. – Было до тех пор, пока ты снова не открыл свой рот. Я не просил тебя говорить. Галлахер усмехается. – Я не знал, что мне нужно разрешение для этого тоже. Воскресенье ничего не отвечает. Он снова сосредотачивается на своей работе, одновременно с этим наслаждаясь своим массажем. Он пытается не думать о том, что это именно Галлахер заставляет его чувствовать себя хорошо. Галлахер, на чьём члене он сейчас сидит, Галлахер, который выгоняет все импульсивные мысли из его головы, заменяя их чувством чистого удовольствия. Это то, для чего он хорош в Семье. Подчиняться каждой команде Воскресенья. Он просто проявляет свою власть над мужчиной. Не имеет значения, насколько каждый из них наслаждаются этим процессом. – Хватит, – Воскресенье решает через мгновение, чувствуя лёгкое головокружение. Ему нужно вновь сосредоточиться. – Опусти руки. Галлахер опускает их на бёдра Воскресенья. Он шипит, но не сопротивляется, особенно когда Галлахер начинает потирать его кожу круговыми движениями пальцев. Всякий раз, когда его мысли рассеиваются, когда его импульсивные мысли хотят овладеть его сознанием, он сосредотачивается на этом чувстве и сжимается вокруг члена Галлахера. … Написанные им буквы находятся лишь немного выше линии. Никто не заметит это, кроме него, но Воскресенье рискует запаниковать, если он будет слишком долго смотреть на них. Он откидывается на Галлахера и отрывает свой взгляд от бумаг, закрывая свои глаза. – Возьми меня, – он требует. – Прямо так? – Я ещё не закончил свою работу, – огрызается Воскресенье, раздражение разливается по его венам. – Да. Прямо так. Сейчас. – Ладно, ладно. Успокойся, – хватка Галлахера усиливается. Он начинает опускать и поднимать галовианца на свой член, но этого недостаточно. – Грубее, – Воскресенье выдыхает. – Быстрее! Галлахер усмехается. – Такой требовательный маленький ангелочек. Разве это не ты всегда проповедуешь терпение во всём? – Давай, Гончий! – Ладно, не нужно мне угрожать своими способностями, – Галлахер закатывает глаза. Или, по крайней мере, звучит, будто он это сделал. Он двигается, выравниваясь, и трахает Воскресенье своим членом всерьёз, не жалея сил. Да. Так-то лучше. Галлахер целится в простату Воскресенья, и стоны свободно срываются с губ того, наполняя комнату звуками. Тем не менее, даже после того, как он достигает оргазма, Галлахер не останавливается и не замедляется. Воскресенье не сказал ему это делать – Раз уж тебе это, кажется, так нужно… – Галлахер внезапно поднимает Воскресенье со своего члена и встаёт с ним в своих руках. – Что–– Что ты–– ах! Галлахер нагибает его над столом и возвращается обратно в него. Он трахает Воскресенье с достаточной силой, чтобы сдвинуть мебель, и Воскресенье превращается в стонущее, плачущее месиво, пускающее слюни на деревянную поверхность. Руки Галлахера поглаживают его нимб, потягивая его раз, а затем и ещё один. Голова Воскресенья кружится. Он не может думать о чём-то кроме того, насколько Галлахер большой, как тщательно он растягивает Воскресенье, что, даже когда он снова кончит, ему нужно будет ещё. – Сними кольцо, – выдыхает он. – Заполни меня. – Музыка для моих ушей, – Галлахер выскальзывает из Воскресенья и выкидывает игрушку куда-то за спину, она со звоном ударяется о пол. Положив руки обратно на бёдра мужчины, он трахает его ещё сильнее, толкаясь в него и насаживая его обратно на свой член всякий раз, когда он вытаскивает. Воскресенье теряет дар речи, осознавая только то, как просить больше. Галлахер проводит языком по нимбу, нежно прикусывая кончик одного из декоративных шипов. Воскресенье бесшумно кричит, его бёдра трясутся, когда он снова кончает, его семя пачкает пол. Галлахер не обращает никакого внимания на его сверхстимуляцию. Он втрахивается в Воскресенье с сокрушительной силой, неустанно добираясь до собственного оргазма. – Тебе так больше нравится, не так ли? Ты хочешь, чтобы тебя нагнули, трахнули до потери способности мыслить? Это так мило, что ты думаешь, что ты можешь мной командовать, солнышко. В конце концов, ты просто выпрашиваешь мой член так или иначе. Воскресенье не может поспорить с этим. Горячие слёзы катятся по его лицу, он впивает пальцы в стол, полностью полагаясь на Галлахера, удерживающего его в вертикальном положении, так как он больше не чувствует свои ноги. Наконец, с последним толчком Галлахер кончает в Воскресенье, полностью его заполняя. Он трахает того сквозь свой оргазм, дотягивается до его члена и дрочит, чтобы выжать ещё один оргазм из Воскресенья. Когда он отстраняется, мужчина выглядит, как беспорядок. Галлахер выдыхает смешок, проводя пальцами по волосам галовианца. – Видишь? Тебе это нужно было, не так ли? Воскресенье не может это отрицать. – Ты… – он начинает, но слова подводят его. Немного отдышавшись, он отталкивается руками, чтобы встать, и морщится при виде беспорядка на столе и полу. Он резко оборачивается, чтобы посмотреть на Галлахера, который выглядит, будто ему совсем не жаль, ухмыляясь ему. – Ты почистишь этот беспорядок, – Воскресенье ему говорит, но в его голосе нет ярости. – Конечно. Тебе бы всё равно не помешал отдых, да? Кто знает, что может случиться, если ты не передохнёшь. – Твои тонко завуалированные угрозы не работают на мне, Гончий, – Воскресенье тянется к коробке влажных салфеток, которую он тоже хранит в ящике. Обычно он использует их, чтобы счищать пыль со своего стола, но, он полагает, сейчас они тоже пригодятся. Он вытирается дочиста и отряхивает свою одежду. Она помята. Беспорядок. Его штаны всё ещё спущены. Воскресенье скрипит зубами. – Нужен массаж? Ты выглядишь слишком уж напряжённым, – Галлахер усмехается. Воскресенье бросает на него испепеляющий взгляд. – Не издевайся надо мной, – знай свое место. – Попытайся не играть с судьбой, Галлахер. Ты поймёшь, что я становлюсь менее дружелюбным, если ты будешь слишком настаивать. Галлахер фыркает. – Ты никогда не был дружелюбным в принципе, – он хватает одну салфетку и становится на колени сзади Воскресенья, использует её, чтобы выгрести сперму из его задницы. Воскресенье тяжело дышит, опираясь руками о стол. Этот чёртов мужчина дразнит его простату и прямо в тот момент, когда он снова близок, отстраняется. Воскресенье рычит. Галлахер ухмыляется. – Что-то нужно? – На самом деле, да, – холодно огрызается Воскресенье с широко раскрытыми глазами. – И ты мне это отдашь. – Даже без “пожалуйста”? Тц. Твои манеры так же плохи, как и свой характер. – Я их трачу на кого-то вроде тебя–– ах! Галлахер возвращает пальцы на место. Всё тело Воскресенья напрягается в предвкушении и ожидании и расслабляется, когда оргазм настигает его, окутывая его полностью. Ему требуется время, чтобы выровнять дыхание, позволить Галлахеру почистить внутреннюю часть бёдер – даже если он использует свой язык, прямо как какое-то животное – перед тем, как отстраниться и натянуть штаны. По крайней мере, ему удалось сделать хоть какую-то часть работы. К сожалению, ему нужно признаться себе, что с….. помощью Галлахера он сделал больше, чем если бы он был один. Он не может сказать об этом тому. Нет. Он не может дать ему никакого чувства контроля. Воскресенье заставляет холодную улыбку появиться на своём лице, подавляя свои эмоции. В этом он хорош. И всегда был. Он должен быть. Распрямляя осанку, он поворачивается лицом к Галлахеру. С тобой что-то не так, кричит его разум. Непричёсанные волосы, следы на твоей шее, помятая одежда. Всё не так, как должно быть! Он резко вдыхает. – Я возвращаюсь в реальность. Буду снова рассчитывать на вас завтра, господин Галлахер. Галлахер фыркает. – Оставляешь уборку на офицера? Честно говоря, ты… Крылья Воскресенья пушатся, что свидетельствует о его раздражении. – Я уверен, что вы найдёте способ снова отлынивать. Однако, если здесь не будет всё сверкать, когда я вернусь, будут последствия. Ты понимаешь, не так ли? – в его голосе слышится скрытая угроза. Он ненавидит то, как звучит его собственный голос. Он хочет кинуться на Галлахера и плеваться в него кислотой. Но это значит поддаться его порывам. Поддаться Галлахеру. Его пальцы дёргаются. – Ну что ж. Увидимся завтра. Галлахер бормочет себе что-то под нос. Воскресенье улавливает это, но решает проигнорировать. – Всё же попытайся держать себя в руках. И он просыпается. Поднимаясь из своей Чаши Сновидений, он подносит руку к голове. Черт бы побрал этого мужчину. Почему именно у него есть лучшее лекарство от навязчивых мыслей Воскресенья? Он проводит рукой по волосам и вздыхает. Нет смысла зацикливаться на этом. Ещё много чего нужно сделать, ещё многих гостей нужно встретить. У Воскресенья уходит час или два, чтобы привести себя в порядок, прежде чем отправиться на выполнение других своих обязанностей как Главы Семьи. Ему нужно держать себя в руках. Даже если он уже хочет, чтобы его сломали заново. Как же это неподобающе с его стороны.