* * *
Дилюк пропадает на Драконьем хребте неделями. Ищет на ледяных, жестоких и безразличных пустошах искру жизни. Но Драконий хребет неизменен и Дилюк в скрипе снега под сапогами слышит злой хохот вершин. Драконий хребет неизменен — презирающая и готовая искоренить любой росток жизни, промерзшая до самого нутра жестокая глушь. Но, однажды, Дилюк находит. Он проносится мимо снежным вихрем. С вершины к холодной и тёмной воде, и Дилюк бежит следом, спотыкаясь, падая, скатывается с холма прямо к его ногам. Смотрит в синие глаза. Засматривается, раскрыв от удивления рот. Ведьма мягко смеётся, весело и насмешливо сверкая глазами. — Решил вот так, с ходу, пасть ниц к моим ногам? — Да. Дилюк, вообще, не планировал этого. Дилюк садится, глядя ему в глаза. Протягивает руку для рукопожатия: — В прошлый раз ты сказал, что я рано. Теперь я пришёл. — В прошлый раз? — ведьма хмурится, не пожимая руки. — Какой прошлый раз? — Я — Дилюк. — он встаёт. — И во мне пламя. — Конечно пламя, — ведьма кивает на Глаз Бога: — Не Гидро же. — Я, кажется, немного такой же. Немного ведьма? Ведьма хохочет. Заливисто, весело. А потом хватает за затылок, крепко сжимая в кулаке кудри, и топит. Дилюк отбивается, пытается жечь его своим пламенем, но ведьма затаскивает его в ледяную воду и она проникает под кожу, хватает и сжимает мышцы холодными пальцами, ослабляя, не давая вырваться, помогая своему господину. Ведьма выдёргивает его из воды за волосы. Хмыкает, весело и с интересом разглядывая промокшего до нитки и дрожащего Дилюка. — И правда. — Осёл, — хрипит Дилюк, стуча зубами от холода. — Пошёл ты. — Согреть? — хохочет ведьма. — Как ты меня в такой холодрыге согреешь? Ведьма крепче сжимает промокшие и потемневшие кудри в кулаке. Властно притягивает к себе, а в бездонных глазах — задиристое лукавство. Он целует жадно, прикусывая губы, нагло и по-хозяйски проталкивая свой язык Дилюку в рот. И у Дилюка подгибаются ноги. Он цепляется за плечи ведьмы, жмётся ближе и с плеском падает в воду, когда ведьма отпускает его кудри. Дилюку больше не холодно. Вода теперь не ледяная, а тёплая. А ведьма выдыхает изо рта густое облако пара. Моргает удивлённо и вылетает из воды, зябко передёргивая плечами. — Ты отдал мне пламя, — шепчет он. Хмурится. Суёт руку в снег и тут же её отдёргивает, удивлённо рассматривая: — Холодно. — хохочет заливисто и звонко, глядит на Дилюка радостно, сверкая глазами: — Это холод. — Я — что? — Вылезай. Ведьма взмахивает рукой и вода подхватывает Дилюка, выносит на берег, аккуратно поставив на ноги. — Я Кэйа. — он разворачивается, снег собирается у его ног, готовый подхватить и нести куда ведьма прикажет. — Держись. Дилюк сжимает его плечи руками. Кэйа хмыкает. Снег подхватывает и несёт их, и Дилюк понимает причину хмыкания. Он тут же обхватывает Кэйю за талию так крепко, будто они не незнакомцы, а любовники.* * *
Кэйа учит его. Он суровый, строгий и требовательный учитель. Дилюк — старательный ученик. Но Дилюк засматривается. Глазами, волосами, кожей и движениями. Заслушивается. Кэйа улыбается. Тоже смотрит долго. Со временем он смотрит всё мягче, всё нежнее и ласковее. Дилюк целует его сам. Кэйа вновь сжимает его кудри в кулаке. Дышит тяжело и быстро, откидывая голову назад, позволяя обнаглевшему Дилюку выцеловывать свою шею. Дилюк жадный. Он сжимает его в объятиях крепко, целует заполошно, будто Кэйа может пропасть. Кусается больно, зализывает, прижимает к себе так близко, чтобы между — ни миллиметра. Кэйа позволяет. Выгибается, подставляется по касания, поцелуи и укусы. Обхватывает ногами за талию, откидывает голову, стонет низко, сжимает плечи Дилюка крепко. Пламя ревёт, рычит, капает слюной, требует сожрать, проглотить с костями, забрать себе навечно. Кэйа зарывается ледяными пальцами в волосы. От него веет холодом, колючим и трескучим морозом. Дилюк вдыхает глубоко-глубоко и пламя чуть утихает. Он не отдаст Кэйю. Он возьмёт его. И не отдаст никому. Кэйа не против. Кэйа разводит ноги, растягивает себя и стонет слишком довольно, когда Дилюк начинает толкаться. А потом пламя затапливает его с головой. Он сжимает Кэйю за талию так крепко, что оставляет синяки. Долбится в него, кусает до крови, жадно слизывает с кожи прохладный пот. Кончает глубоко внутрь него и падает рядом, обнимая тёплое тело. Тёплое. Он вдруг понимает, что натворил, когда под пальцами и на смуглой коже видит алую кровь. — Не волнуйся, — сорванным голосом шепчет Кэйа. — Твоё пламя иное. Не столько магия, сколько чувства. Кто-то щедро поделился с тобой силой, почти осушив себя, чтобы оно не взяло верх. — он разворачивается, смотрит в глаза, обнимает, закидывает на Дилюка ногу: — Оно вырвалось. Согрело меня. Потухло от моего холода. Больше такое, скорее всего, не случится. Пока. Это — баланс. — Прости, — шепчет Дилюк, утыкаясь лбом в его плечо. — Прости. Прости, пожалуйста. Умоляю, прости. Кэйа целует в висок. Обнимает мягко, мурлычет что-то себе под нос, гладит по спине и волосам. Дилюк засыпает, убаюканный. Кэйа мягко целует его в висок.* * *
Кэйа — мечта. Он всё ещё суровый учитель. И он же — нежный любовник. Дилюк целует его и Кэйа отвечает на поцелуй так, что ноги слабеют и он не падает лишь потому, что Кэйа держит его крепко, прижимая к себе. Он не знает, когда всё делается серьёзнее. Он просто ловит себя на мыслях о том, что Кэйю хочется просто обнять. Хочется подарить ему цветов, приготовить завтрак, угостить лучшим вином. Взять за руку и увести на прогулку. Кэйа лишь смотрит лукаво, коротко целует в уголок губ. Ловко обезоруживает, вдавливая в снег. Смеётся, поигрывая саблей. Шагает мягко, по-кошачьи. Кэйа не хочет этого. Дилюк видит это в его глазах. Чувствует самим нутром, когда Кэйа целует его и заваливает на кровать. Ему приятно. Ему нравится. Ему хочется ещё. Но он не пускает Дилюка в своё сердце.* * *
— Поцелуй меня, — на выдохе шепчет Дилюк. Кэйа легко уворачивается и губы Дилюка касаются его щеки. Он сжимает алые кудри в кулаке, оттягивая голову Дилюка прочь: — Ты запутался, — мягкий шёпот и лукавый взгляд. — Ты не знаешь, чего хочешь. — Я знаю. Я хочу лишь одного. — Ты глупый, маленький ребёнок, — мягко смеётся Кэйа. — Этого хочешь не ты. Этого требует пламя внутри тебя. Этого же просит мой холод. Но это не твоё желание. Дилюк рычит, вжимает его в стену, целует зло, кусаче. — Этого хочу я, — низко хрипит ему в губы. — Пламя не контролирует меня. И кусает смуглую шею, целует, оттягивает ворот рубахи, переходя на ключицы. — И что же тогда происходит сейчас? — тихо смеётся Кэйа. Он вновь грубо оттягивает за волосы и смотрит в глаза: — Я хочу тебя, а не это пламя. И тебе лучше уйти, пока ты не научишься его контролировать. Дилюк отшатывается. Растерянно и сипло переспрашивает: — Ты выгоняешь меня? Кэйа легко пожимает плечами, мягко улыбаясь: — Мне больше нечему тебя учить. И тебе лучше уйти. — Ты же сказал, что хочешь меня. — Ты сам не знаешь, кто ты. Оно ведёт тебя. Возвращайся когда возьмёшь его под контроль. Этому тебя должен учить не я. Кэйа взмахивает рукой и снег взлетает вверх, вьётся и кружится, а когда снежинки оседают на землю, то его уже нет. Дилюк падает на колени. Внутри что-то ломается. Пламя молчит, поражённое. Тихонько шипит внутри, будто угли, залитые водой.* * *
Он ищет Кэйю. Рыщет по Драконьему хребту и ледяные ветра пробираются под одежду и кожу, промораживая. Он не находит даже следов. Пламя ревёт, требует отыскать и схватить, коснуться прохладной кожи, укусить и поцеловать. Обречённо возвращается домой, но теперь уже любимые им улыбки и смех не выходят из головы.* * *
В День Рождения его тянет куда-то прочь из дома, глубже в чащи, ближе к холмам и звёздам. Он бредёт не глядя, позволяя ногам нести себя. Кусты, которые в детстве казались большими и страшными, теперь едва достают до пояса. Колючки больше не рискуют цепляться за одежду, ветви будто бы сами расходятся в стороны, пропуская его — ведьму, с кипящем в крови пламенем. Ведут куда-то, шепчут что-то. Дилюк слышит древние, рокочущие напевы, вибрацией проникающие глубоко в грудь. Пламя шипит, бурлит, кровь медленно закипает. Дилюк стоит на краю поляны. Смотрит на громадные костры и пламя, вздымающееся высоко к небесам. Ведьмы пляшут у костров, хохочут, болтают, делятся новостями. Но Дилюк чувствует — эти ведьмы слабые. Не те, что подобны Алисе. Не те, чьей скорбью насквозь пропиталась долина Мечей. Он шагает в круг света, сбрасывая сапоги. Вливается в танец легко и просто, будто бы всегда знал как плясать на шабаше Вальпургиевой ночи. Он кружится вокруг костра и чувствует себя свободным. Он пляшет, отбивая пятками ритм и пламя в крови страшно ревёт, воет и рычит, требуя чего-то, но, впервые, Дилюк может понять, чего просит пламя, а чего хочется ему. Он отделяет от себя эту силу, наконец-то чувствует эту тонкую грань, отделяющую одно от другого. Но всё рушится к чертям, осыпается к ногам пеплом, когда они оба — пламя и сам Дилюк — чувствуют знакомую прохладную мощь. Его тянет в сторону со страшной силой. Тянет за деревья, в тень и рука сама хватает за ворот какого-то юношу, отбрасывая его прочь. — Вон, — рычит Дилюк. Внутри — в жилах и сердце — так горячо, что кажется, будто он плавится. — Дитя, — мягко смеётся Кэйа, качая головой, лукаво сверкая глазами: — Капризное дитя. Дилюк сжимает его за талию, прижимая к дереву, не давая уйти. — Моё пламя хочет того же, что я, — низко и хрипло шепчет Дилюк. — Мы хотим тебя. Ты нам нужен. — Тебе нужен самоконтроль. Дилюк яростно шипит. — Ты пропускаешь мои слова мимо ушей. Кэйа улыбается сладко и мягко. Смотрит так, будто это он сейчас прижмёт Дилюка к дереву, растянет и… — Это ты не слушаешь меня, маленькая искорка, — жарко шепчет в губы. А потом голову Дилюка пронзает такой страшной болью, что он падает на колени, хватаясь за неё, оглохнув от собственного крика. Кэйа мягко обхватывает его за подбородок своими тонкими и длинными пальцами. Заставляет смотреть себе в глаза. Шепчет ласково: — Я гораздо сильнее. Я — Чёрное Солнце. Я — Звезда Севера. Моя кровь — лёд. Моя судьба — бой. Ты лишь маленький проклятый мальчик, которому нужно сделать выбор: гореть в пламени и сжигать им других, или обгореть до костей, подчинив его себе. Я помогал тебе пока оно грело меня. Но теперь оно хочет меня. Сожрать и оставить себе. А мне такое даром не нужно. Дилюк стоит перед ним на коленях. Смотрит снизу вверх. Не запоминает толком ничего. Тонет в чужих глазах. — Научи меня. — Рядом со мной оно слишком… просто слишком. — Я искал тебя. — Я знаю. И я не хотел тебя видеть. Уходи. — Как мне найти тебя, когда я научусь контролю? Кэйа склоняется перед ним. Целует неторопливо, мягко, ласково-ласково. — Я сам решу будешь ли ты мне нужен. И он уходит. Цепляет за ворот того, кого Дилюк от него оторвал. Целует, утягивая в чащу. Он всегда был сам себе на уме. Всегда делал лишь то, что хочется, не считаясь с другими. Пламя внутри настолько громкое и яростное, что Дилюк не слышит свои же мысли. Раньше от поцелуев Кэйи делалось прохладнее и легче. Теперь он будто бы горит заживо.* * *
Он спрашивает у папы. Папа вздыхает, устало массирует веки и говорит, что для того, чтоб контролировать пламя нужно научиться его чувствовать. Он сам не до конца понимает. Объясняет так ясно и чётко, как только может. Дилюк учится. Отчаянно ищет ту тонкую черту, что отделяла его и пламя друг от друга, но то, что когда-то получилось легко, сейчас кажется невозможным. Кэйа не идёт из мыслей. Кэйа становится капитаном в Ордене. Дилюк хмурится во время медитаций так, что болят брови. Ищет границу. Отчаянно хватается за неё, когда случайно натыкается, но не может удержать. Чувствует на себе внимательные взгляды тех самых глаз. Кэйа над ним подшучивает. Спустя жалкий год уходит из Ордена. Теряется вновь в своих горах и снегах, не оставляя ни следа. Ни единого напоминания. Дилюку начинает казаться, что он Кэйю придумал. Выдумал себе его с этими сладкими лисьими улыбками, лукаво-насмешливыми взглядами, сильными руками и прохладными губами. Но он учится. Старается. Папа взволнованно спрашивает как его успехи. Убирает со лба волосы, заглядывает в глаза. Просит не перестараться. Просит быть осторожнее. Но не просит оставить ведьму. Лишь вздыхает, чаще просит Аделинду готовить сладости и сам пропадает сутками в чаще.* * *
Они встречаются вновь у костра. Ведьмы пляшут вокруг него, хохочут, воздевая руки к небу, прославляя звёзды и природу, что даёт им силы. Дилюк сразу замечает его в толпе. Пламя тянет к нему, ревёт, жадно капает слюной, требуя. Дилюк запирает его глубоко внутри. Сегодня только он имеет на Кэйю право. Он хватает его под локоть, тянет к краю поляны, целует без разрешения и чуть ли не пищит от восторга, когда Кэйа обнимает его за шею, отвечая на поцелуй, вжимая в дерево, вклиниваясь коленом между ног. — Тебе ещё нужно многому научиться, — выдыхает он в губы. — Но теперь хотя бы безопасно. Он ухмыляется так, что у Дилюка слабеют ноги. — Я твой, — шепчет он. И Кэйа кивает. Теперь Дилюк видит в его глазах ту же жадность. Кэйа рычит ему в шею, кусая: — Мой. И подхватывает на руки, притираясь пахом к заднице.* * *
Дилюк учится. Кэйа смеётся. Пальцем разглаживает морщинку между бровей. Целует её легко и ласково. Обнимает со спины, кладёт голову на плечо, спит под горячим боком, греясь и охлаждая. Дилюк счастлив. Дилюк шепчет ему о своей любви и Кэйа сцеловывает эти слова с его губ, на выдохе соглашаясь со всем, шепча о своём чувстве. Дилюк знакомит его с отцом. Кэйа проводит зимы на винокурне. Делается мягче, улыбчивей, ласковей. Он делается теплее. Дилюк счастлив как никогда. Это счастье рвёт его изнутри, заставляет пламя и кровь кипеть, но Дилюк контролирует свою силу. И дни летят друг за другом. Кэйа целует, обнимает, седлает, заваливает подарками и своей любовь с головой. Кэйа готовит ему завтраки, целует перед сном, отгоняет кошмары и страхи. Дилюк отвечает тем же. Дарит украшения, оружие и красивую одежду. Обнимает во сне, заплетает любимые волосы в косу. Встаёт на одно колено и просит вечно быть вместе. Но Кэйа, оказывается, не может. И пламя выходит из-под контроля, когда сердце со звоном разбивается.* * *
Он чувствует где Кэйа инстинктивно. Его туда тянет всем существом, будто на магните. Огоньки путаются в волосах, вьются на кончиках пальцев, будто капли воды стекают по лезвию меча. Кэйа бежит в свои горы. Дилюк наступает ему на пятки, сжигая всё на своём пути. Его почти нет. Его ведёт пламя, жажда и жадность. Кэйа обрушивает на его голову острые ледяные иглы, но не ранит. Заключает в темницу, не даёт двинуться с места, но его магический лёд тает быстро и просто. Дилюк — пламя. Он ничего не понимает. Ничего не видит, ничего не чувствует. Его почти нет. Кэйа бежит. Пламя ревёт, требует, жаждет, протягивает свои — Дилюка — горящие руки к Кэйе, пытаясь схватить, чтобы никогда не отпускать. А потом в его — их — рёве слышится ужас. Дилюк вновь может видеть своими глазами, слышать своими ушами, чувствовать своей кожей, но не управлять собой. Кэйа зажимает рану. Меж его израненных пальцев сочится кровь и что-то ещё. Глаз — вдруг с ужасом понимает Дилюк. Теперь лёд Кэйи может его удержать. Но Кэйа не бежит. Он твёрдо стоит на снегу, сжимает вторую руку в кулак, удерживая лёд, сковавший Дилюка. Шагает к нему так быстро, так кривится и сверкает глазом, что Дилюк прикрывает глаза, готовясь к смерти. Он заслужил. Но Кэйа его целует. Глубоко, зло, отчаянно. — Хоть бы раз ты меня дослушал, — выдыхает. — Да, я обручён. Да, я почти женат. Но я никогда не хотел того человека. Я всегда буду с тобой, ослина. Но брак, — он болезненно жмурится и качает головой: — Не получится. Не будет ведьминой связи, как должно. А теперь, — он мягко взмахивает рукой и лёд тает. — я к себе. Мне нужно восстановиться. — Прости! — Дилюк чуть не плачет, протягивает к нему руки, стоя на коленях: — Прошу, прости! Я клянусь, я всё исправлю! — Мне нужно исцелиться. Твоё пламя ослабляет меня. И Кэйа уходит.* * *
Но он возвращается. С повязкой, скрывающей глаз. Со страхом и горечью, живущими на дне теперь единственного глаза. Дилюк искупает свою вину как может. Отчаянно и преданно, виновато. Кэйа убирает волосы со лба, целует, прощает. Но всё равно смотрит с опаской. Дилюк зацеловывает его, окружает заботой и лаской. Кэйа тает. Растекается в его руках, будто подтаявшее масло. Льнёт к груди и рукам. Жмурится, подставляясь под поцелуи. — Не отпускай меня, — тихо и ласково шепчет в губы. — Не отпущу, — обещает Дилюк. — И никогда больше не наврежу. Кэйа ухмыляется. — Никогда не говори «Никогда». Я знаю, как я умру. Я знаю свою судьбу. Теперь знаю. — Всё равно. Я клянусь тебе, дорогой. Я никогда больше не причиню тебе боль.* * *
Пламя сильнее. Пламя ревнует. Пламя ревёт. Пламя хочет Кэйю себе. Оно подтачивает изнутри, прогрызает барьеры, просачивается в щели. Дилюк сдерживает его. Изо всех сил. Но его сил, конечно, оказывается недостаточно. Кэйа бежит. Ловко петляет между деревьев, легко перепрыгивает камни, кусты и поваленные стволы. Длинноногий, быстрый, сильный, натренированный, чтобы быть машиной для убийств. Дилюк просто бежит. Несётся следом, сжигая все препятствия на своём пути. Его кудри развеваются за спиной и пламя вновь всполохами путается в них. Пламя обволакивает его, словно вторая кожа. Вьётся вокруг, бьёт огненными хлыстами, уничтожая всё, до чего может дотянуться. Кэйю почти не видно. Вокруг темно. Дилюк — воплощение пламени — почти не видит. Кэйа — последнее Чёрное Солнце, когда-то освещавшее страну гордых, мятежных людей, — видит в темноте как днём. Пламя темнеет, мир вокруг становится виден лучше. Но это уже не его пламя. Оно теперь чёрное, стекает вниз, клубится в ногах. — Шагай, искорка. Тебя ждут там, где ты должен быть. Кэйа шепчет мягко и ласково, а внутри ревёт так страшно и зло, что делается плохо. Пламя желает сожрать, переживать и выплюнуть к ногам Кэйи кровавые ошмётки. Пламя знает, с кем говорит Кэйа. Пламя ревнует и ненавидит так страшно, что Дилюка не остаётся вообще. Они бросаются вперёд, яростно рычат и воют, а в голове бьётся лишь одна мысль: «Надо успеть». Чтобы переломить пополам крохотное тельце, чтобы вырвать позвоночник из тела, чтобы раскидать внутренности по округе и навеки уничтожить аловолосое чудо, укравшее Кэйю. Мальчик пятится, глядя в темноту, пока та клубится по земле. Кэйа улыбается мягко и тепло, гладит своей большой и грубой ладонью по щеке и шепчет, обдавая ледяным дыханием: — Беги. Он встаёт и оборачивается лицом к ним. И они рычат яростно, капают пламенной слюной к его ногам. Глаза горят алым и они глядят в спину убегающему мальчику не мигая. Они шагает мягко и тихо, наступая неумолимо, готовясь к последнему рывку, чтобы тонкая шея хрустнула и маленькую голову было легко оторвать от тела. Меч вспыхивает пламенем ослепительно ярко. Мальчик оборачивается в последний раз, убегая со всех ног. Кэйа обнажает свою саблю и тихо шепчет: — Пора гореть, да? И они рычат оглушительно, сотрясая весь лес. Бросаются вперёд и Кэйа легко отражает удар. Его глаз вспыхивает ослепительно ярким синим. Он бросается вперёд быстрый настолько, что пламя едва успевает заметить. Хватает ледяными пальцами за виски, из его глаз течёт кровь и пламя отчаянно и злобно воет. Они разделяются. Дилюк медленно становится собой. Смотрит в ужасе на Кэйю. Хватает за запястья, пытаясь оторвать его руки от своей головы. Кэйа мягко прижимается своими ледяными губами к губам Дилюка. — Люблю тебя, душа моя. И медленно оседает на землю. Дилюк воет и скулит, обнимая его, прижимая к своей груди, боясь касаться рук, прожжённых до кости. Дилюк кричит, когда понимает, что Кэйа больше не холодный. Кэйа тёплый. Он приносит его на винокурню. Папа зажимает рот рукой. Смотрит в ужасе. Не может подобрать слов. Дилюк уносит Кэйю в их комнаты. Укладывает на кровать. Промывает и бинтует раны. Ложится рядом, обнимая, привычно закидывая на него ногу, прижимаясь лбом к плечу. Дилюк слышит во сне звонкий, заливистый смех. Во снах мелькает любимая смуглая кожа, острая сабля ловит лучи солнца на лезвии, а губы горят от поцелуев. Сердце бьётся в груди так сильно, что Дилюк чувствует каждый удар. Папа твердил, что нельзя убегать слишком далеко в дикие чащи Вольфендома и заходить в тёмные пещеры Драконьего хребта. Папа баюкал на руках, шептал в уши сказки и просил обещать, что Дилюк никогда не нарушит запрет. Дилюк крепче обнимал его ручками за шею, кивал, обещая, не задумываясь над своими словами, желая лишь услышать сказку до конца. Но страшная ведьма, чьи сердце и кожа — лёд, чьё предназначение — битвы и смерть, для Дилюка — судьба. Но Дилюк знает, что папа был прав. И лучше бы он не нарушал тот запрет.