Самовольности и наказания.

      Свобода - то, чего поистине желала Анна в семье, ведь уже с самого детства ей рассказали и на практике показали, что она никто и звать её никак, пока говорит отец, пока произносятся важные речи за столом, на которых благодарили бога за то, что им есть что поесть, за то, что дал им жизнь. Отец, тот же батюшка, которым принято называть его из-за веры готовил единственную дочку с самого детства к жизни с будущим супругом - правила были просто ужасны, но она не ненавидела его, потому что другой жизни попросту не видела. Как написано в библии, как причитал отец завет: женщина должна быть умной, но ум этот ей не понадобится в быту, в отличии от мужчины. Матушка же, всегда говорила, что в секрете должна держать этот ум, чтобы мужчина чувствовал себя умным и сильным морально. С девяти лет обучали готовке, уборке и вязанию. Но отчасти, всё было не так плохо, ведь даже с той учёбой, когда Анна была ещё в средних классах, к этому относились родители мягче, если получит тройку, в отличии от старшего брата, которого могли сильно наказать, ведь он же, должен был окончить школу ударником, найти хорошую работу, чтобы обеспечить в будущем свою семью. В доме было достаточно запретов, ведь провинностью считалось даже то, что в церковь меньше трёх раз в неделю сходишь. Но она не переживала.       В специальной комнатке, в которой та всегда ждала отца после дневной службы, ведь порой дома было скучно сидеть и просилась с ним, некоторые взрослые так же брали с собой детей, и им уже не так повезло. Изливали душу, увидев в Анне принимающую личность, оказывалось, что в других верующих семьях могут воспитывать кнутом и пряником, а иногда и без второго.       Относились нормально к ней только до восемнадцати лет, потом, с каждым годом всё чаще капали на мозги, ведь по завету женщина до девятнадцати уже должна быть замужем, максимальный же возраст - двадцать пять. И конечно, будучи двадцатилетней, одинокой девушкой, которая вроде и не торопится никуда, но прекрасно понимает переживания родителей, пыталась сойтись характерами хоть с каким-то званным гостем, сыном какого-нибудь друга отца, но ничего так и не получалось. Некоторые были слишком жестокие, и как бы батюшка не хотел отдать дочь под чужое крыло, он не хотел, чтобы родная кровушка жила в страхе, и была избита.       « — всякому мужу глава Христос, жене глава - муж, а Христу глава - Бог. Жена должна повиноваться своему мужу, как Господу, но каждый да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа. »       Всегда говорил тот, когда речь заходила и браке. Но глагол "бояться" означает здесь "уважать" и "заботиться", а не трястись от ужаса в рабском повиновении. И муж, и жена должны уважать и бояться огорчить или унизить друг друга. Это было самым главным правилом.       Однако, оказалось, что ничего из этого ей никогда не пригодится. Одно случайное знакомство в столице сделало так, что она даже забыла все молитвы, ведь знала, что ничего ей не поможет уже. Она не знает, стоит проклинать этот день, или благодарить бога, что ей попался именно он, приставив ладонь ко рту, а второй рукой поднимая над землёй, пытаясь дотащить до своей машины.       Вадим - казанский бандит, имеющий собственную группировку и знающий её как свои пять пальцев, которому пригляделась она. Совсем отличался от тех фактур характера и личности, которые представляли ей родители. Сейчас он был тем, кого она и боялась, и хранила, как зеницу ока. Он был взбалмошный, эмоциональный тогда, когда этого хочется меньше всего, настырен и приставуч. Но именно он давал ей ту свободу, которую не мог дать ей никто до этого. Желтухин не упрекал её в том, что она не произносит молитву по утрам и перед сном, не заставлял ходить в церковь и разрешал носить что-то помимо юбок ниже колен, мешковатых свитеров и прочных колготок, которые скрывают бледный тон кожи из-за того, что загара совсем не хватает. Разрешает даже брюки носить, хотя у неё в семье это считалось сугубо мужской одеждой. Шорты, майки с открытыми руками и и туфли с небольшим каблучком. С ним она чувствовала себя нужной, нужной, без религии и её вечного послушания, к которому её уже приучили.       Но даже такое может наскучить.

• • •

      Привычки никуда не делись, она также любила посещать библиотеки, дома заставляя полки Вадима романами, которые у себя в Москве приходилось скрывать, а иногда даже и детективами. Там же она познакомилась с удивительным юношей - Тимофеем. Он был начитан, умён и справедлив. С ним было что обсудить, он понимал как никто другой и Анна посчитала, что он бы был хорошим человеком рядом, с роли друга. Пару приглашений на прогулку и только на третий раз она соглашается, ведь беспокоилась, что Желтухина заденет, если узнает. Даже, хотела сама спросить у него, можно ли развлечь себя подобным образом, пока он работает, но Тимофей отговорил, сказав, что знать ему необязательно. Их отношениям уже был год и это могло бы стать контрольной точкой на них, но Вадим не бросит её. Он доставит ей боль другим образом.       Ничего не планируя, он хотел просто отдохнуть, как всегда отпустив девицу погулять, уже не боясь отпускать её куда-то одну, ведь понимал, что уже всё, никуда от него не денется, поэтому со спокойной душой дожидался. Но единственное, что его напрягло - она отказалась от того, что он как всегда хотел подвезти её, чтоб пешком не шла. Оказывается, что чуйка его не подвела. Позвонил колику, сказав, чтоб ехал скорее к нему и не палясь проследил за Аней. Вадим не посвящал её в группировку особо и не знакомил ни с кем, только если в гости кто заходил, мог представить, раз увиделись. Добежал до первой будки, позвонил и донёс, где она и что она. Ехать долго не пришлось, даже не парились с выбором места свидания, как он понял. Был разочарован, что она так поступает, ведь столько сделал для неё и она должна была быть по гроб жизни ему обязана, что спас от такой жизни. Но торопиться не стал. Примерно полтора часа ему пришлось ждать. Стоять и ждать. Но он не устал, всё выжидал, когда же застанет с поличным двух.       Смешивая со свежим воздухом ядовитые клубы дыма, он чуть ли не садится на бампер машины, опираясь о него, вторую руку положив на неё же, отчего та чуть клонится вниз, под небольшим углом. Наконец, глаза находят знакомую курточку, которую он подарил ей на восьмое марта, походка и руки которые как всегда были скрещены спереди, снизу, рукой сжимая вторую. Рядом же, пацан чуть выше её, шагающий подозрительно близко, с победной улыбкой на лице. Вадим напрягается, бросает окурок под ноги, сразу втаптывая его в влажный от недавнего пролитого дождя асфальт. Душа разрывалась на части. Неприятное покалывание смешивалась с ревностью и желанием мести. Он не знал, как она относится к тому мальчугану и что чувствует к нему, ему было побоку. Жёлтого в принципе не устраивала та мысль, что она может позволить себе будучи в отношениях шляться с кем-то, помимо своего парня. В его голове проносились недавние моменты, на которых она была рядом. Ложь и наглое враньё, значит.       Она чувствует взгляд, оборачивается, убирая локоны волос назад и наверное, зря. Сердце пропускает удар, встречаясь взглядом с шатеном. Ладони мгновенно потеют, а где-то по шее пробегают неприятные мурашки. Она быстро смотрит на своего спутника, улыбается как-то несвойственно и говорит, что дойдёт сама, ведь будто чувствует уже пульсацию в земле, которая вполне могла бы раздаваться с каждым шагом мужчины к ним. Она не хочет, чтоб друг получал за то, чего по сути не делал. Не видела проблемы и пыталась прогнать его, своим способом, конечно, сказав, что дойдёт сама и он успевает, но не всё так хорошо.       Вадим не любит выяснять отношения при всех, он сухо здоровается.       — пошли. — глаза начинают упираться вниз, глядя себе в ноги, не хотя смотреть на него, но придётся, как только она попадёт в этот капкан - его машина, дверца которой сразу щёлкает, глася о том, что теперь она точно не выйдет. Так же молча заводит автомобиль, но не успевает проехать и пяти минут в дороге, пальцем указывает на бардачок. — возьми листок и ручку, запиши мне его имя, фамилию и адрес проживания. Возраст тоже.       — зачем? — она задаёт такой глупый вопрос, от котрого саму воротит, но даже сейчас, когда он смотрел прямо, на дорогу, она видела то, насколько он зол. По рукам, одна которая лежала на руке, а вторая на ручнике, что сжимали экокожу, скулы, которые были напряжены крепко сведёнными зубами и даже его тяжёлое дыхание, она всё чувствовала за километр. Берёт ручку в руки и безмолвно начинает выводить название улицы, вместе с другими личными данными на листке.       Ставит машину на сигнализацию, поднимается вместе с Аней наверх. Она оттягивает время как может, но он, уже не выдерживая грубо хватает её за предплечье, толкает вперёд, отчего она чуть ли не спотыкается, шипит от достаточно болезненных ощущений из-за сдавленньй кожи стальной хваткой, но он не даёт ей упасть, подхватывая, словно кукольную и ставя её обратно на ноги. Заводит в квартиру, пока закрывает дверь, она сначала думает, что с ней будет теперь, а потом всё таки быстро уходит из коридора в кабинет Вадима. Там была самая прочная дверь.       Разувается, кидая туфли куда-то в угол коридора и закрывается там, как раз он подоспевает, дёргая дверную ручку на себя, но она не даётся. Таки успела.       — открой! Я говорил тебе не лезть туда! — Вадим кричит и пинает дверь, а потом продолжает дёргать ручку, поселяя внутри Ани ещё больший животный страх. Она молчит, будто столбенеет, боясь сдвинуться с места. Обычно, когда она как-то лажает перед Вадимом, всё обходится обычным вскриком, может, запретом ходить куда-то в течение дней двух, но сейчас было страшнее всего. И этот страх был вполне обоснован. — какого хрена ты вообще поперлась на гулянку с ним?! Ты спиздела мне, что идешь в библиотеку, а на самом деле пошла не пойми куда, не пойми с кем!       Сколько бы криков не было сейчас, она ничего не говорила. Было стыдно, ведь поняла его чувства по отношению к этой ситуации только сейчас. Но он был хитрее, пользуясь её доверчивостью. Громкие шаги в сторону выхода, шарканье обувью для правдоподобности и хлопок дверью, а потом чуть ли не крадётся обратно к кабинету, вставая рядом, как раз там, где она сразу же увидит его, как только откроет дверь. Анна приходит в себя, ей понадобилось около пятнадцати минут, чтобы успокоить себя и свои дрожащие руки от страха, подкашивающиеся ноги. Проворачивается ключ в замочной скважине, приоткрывает дверь, замечает его и сразу тянет дверь обратно на себя, надеясь, что получится, но кишка оказалась слишком тонка, поэтому успев пальцами схватиться за дверь, Желтухин тянет её в свою сторону, открывает, а девушка сразу дёру даёт, наполовину прячась за большим столом посередине, один круг бегатни вокруг него, та вылетает из комнаты, сердце вновь начинает бешенно биться и он хватает её прямо за кончики волос. Из-за боли она останавливается и он впечатывает её в стену.       — расскажешь мне, чем вы там занимались? — она подобно зверю пыталась разорвать его сцепление руки на её плече, но всё тщетно, он хватает ещё грубее, сильнее и больнее, отчего та как раненная выгибается, тем самым и его пытаясь от себя отодвинуть, таз выдвигая вперёд, а спиной вжимаясь в стену. — где он трогал тебя? — вторая рука останавливается на её шее. — здесь? — спускается ниже, резким движением сжимая миниатюрную, по сравнению с его ладонью грудь. — здесь? — еще ниже, заводит вперёд, отодвигая её таз от себя, хватается за внутреннюю сторону её бёдер, начиная поднимать руку по направлению выше. — или здесь?       — нет! — подаёт голос, как дрессированный щенок, пытается отодвинуть его вторую руку от себя. — мы гуляли просто. — плаксивый взгляд смотрит на него снизу, хочет вызвать жалость, но вместо жалости она получает новую порцию неприятных ощущений.       — по-моему, это называется измена, которую не дали довести до конца. — рявкает это ей на ухо, за щёки её лицо к холодной стене прижимая.       — я тебя люблю, я не хотела изменять.. — она пытается его успокоить, даже чувствует, как он держит уже не так сильно, но не тут то было, потому что терпение его в конец лопнуло.       — я преподам тебе урок, чтоб неповадно было больше. — он отпускает её, глубоко дыша, вздымая грудью. — иди в спальню и жди меня.       Она уходит на ватных ногах, пытаясь не свалиться, заодно и туфли свои прихватывает, быстро относит из в прихожую и уходя в спальню, как ей и сказали. Она не знает где найти себе место, в итоге просто встаёт посередине комнаты, пальцами перебирая свои волосы, ожидая, когда он вернётся и пытаясь прикинуть в уме, чем Вадим там может заниматься.       Дарит своё присутствие, в правой руке ремень, а во второй наручники, которые валялись у него без дела, и наконец, он нашёл им применение. Крепкие, не те, которые милиция обычно цепляет на задержанных, по крайней мере Анна точно не сможет их сломать, дав себе свободу действий.       — раздевайся и ложись животом на постель. — от таких вестей она удивлённо смотрит него, мужчина же, не теряя времени снимает с себя кофту, пока что откладывает наручники на стул, и щёлкает ремнём, взяв его обеими руками и сначала сведя, резко разводит, показывая всю свою серьёзность, а девушка от этого только головой в плечи вжимается, но начинает не спеша снимать с себя одежду под его пристальным взглядом, который сделал это в уме уже раз десять, пока шёл сюда и сейчас.       Только она устраивается поудобнее, всё ещё стесняясь своего тела, сколько бы они не уединялись, тянется к одеялу, чтоб прикрыться, но он слегка бьёт кожаным изделием по её ручке и она сразу одёргивает её, прижимая к себе и отворачиваясь к стенке, но даже это ей не помогло избежать первого удара. Намного сильнее, мгновенно опаляя её кожу жгучей болью, мягкое место мгновенно розовеет. Ремень был крепкий, армейский, с большой бляхой, но ей повезло, что именно ей не прилетает, а лишь кожей, иначе на одной из её ягодиц мог бы красоваться рисунок в виде звезды, серпа и молота посередине. Он дёргается и инстинктивно прикрывается, но уже не от стыда, а потому первого и последнего раза по её мнению хватит. Вадим подходит, становится рядом и рукой пихает её обратно на постель. Продолжает давить на её спину, чтоб не пыталась сбежать, наносит ещё ударов пять и только когда их её глаз брызжут слёзы, он убирает ремень в сторону.       — тебе больно? — он садится рядом с её лицом на корточки, заглядывает в блестящие от боли обиды глаза Ани. Она хочет и потянуться к нему, чтобы убедиться, что он вновь будет мягок с ней, хотя бы немного, но и отстраниться одновременно, поскольку было обидно. Но он ни то, ни то не даёт ей сделать, а она понимает, что этот вопрос был задан не для того, чтоб поинтересоваться действительно. Чтоб потешиться, убедиться, что он действительно доставил ей боль. — переворачивайся. Сейчас будет приятно.       Из последних сил она делает, смотрит, как он отходит, берёт наручники и перехватывая её руки, прижимает к спинке кровати, заключая в оковы там же. Теперь двигать она могла только нижней частью тела, но даже от этого было безумно неприятно, ведь какой бы постель не была мягкой и тёплой, разгорячённая от ударов кожа тёрлась о неё и не облегчала участь.       — раздвинь их. — он садится рядом, рукой проводя сначала по её лодыжке, икре и в конце концов доходит до ляшки, дёргая одну в сторону, чтоб получилось так, что она либо увалится половиной набок, либо сделать то, что он просит. — у вас точно ничего не было? — он знает ответ на этот вопрос, просто задаёт наводящие, чтоб её заставить понервничать, как нервничал он. Она энергично мотает головой в стороны, отрицая его слова, он ухмыляется. Только касается её промежности, а её пальцы на ногах уже сжимаются, вспоминая прошлый раз. Тогда он был слишком нежен с ней, потому что в этот день она угодила ему как никогда, и в общем, день хороший был, как и настроение, но сейчас она очень сомневалась, что всё будет как тогда. Около минуты он трёт её чувствительную точку, нагоняя возбуждения и как только он заметил, что она уже начала губы свои кусать, перестаёт, а та разочарованно выдыхает. Про веру она почти и не вспоминала, поняла это сразу же, как провела свою первую ночь с ним, ведь как написано в библии, сношаться нужно только с тем, кто официально является твоим мужем, иначе это грех.       Длинные пальцы оказываются у входа во влагалище и сразу двигаются вперёд, заполняя её сразу двумя. Она вскрикивает от неожиданности и лёгкой боли, слегка вертится, дергая рукой, позабыв, что они прикованы к верху и лишь ноги обратно сводит, но ему не мешает это продолжить своё дело.       Он прекрасно читал её эмоции, за весь этот год он успел понять по одному лишь её лицу, когда будет на пике, поэтому, как только щёки стали ещё краснее, грудь будто сильнее округлилась, и губы бесстыдно приоткрылись, он вытаскивает из неё свои пальцы. Она смотрит с надеждой, думая, что сейчас будет самое главное, чувствует какой-то непонятный прилив энергии и на волне возбуждения выпрямляет правую ногу, дотягиваясь ей до его бедра, скользя носком к паху, призывая к действию, а Желтухин больше и не даёт ей сделать, поднимаясь с места. Он не спеша идёт к выходу, а Аня, не сдержавшись спрашивает его слегка запыханным и грустным даже каким-то голосом, что её вот так вот сбили с настроя.       — ты куда??       — по делам. — сразу отвечает тот и уходит, закрывая дверь. Она хнычет от злости на него и от того, что не получила того, чего хотела, не понимая, какие у него сейчас могут появиться. Так ещё и не освободил, оставив так лежать. Остаётся только ждать и надеяться, что вернётся быстро.       Жёлтый довольный собой, но забывает о ней на некоторое время, пока едет по написанному адресу и поднимается на второй этаж, к десятой квартире. Стучится в дверь, специально от глазка отходит, чтоб видно не было. Ждёт не так долго и как только дверь открывается, спрашивает.       — Тимофей Золотарёв? — парень напротив вытирает руки полотенцем. Его лицо особо не разглядел при первой встрече, поэтому спросил, на всякий.       — ну да, а что такое? Вы кто? — он настороженно оглядывает подъезд и не видит никого помимо Вадима.       — Вадим. — он представляется сам и собеседник кажется всё понимает. Он негативно реагирует, хмурится и сразу получает в нос. Он планировал сделать всё быстро, чтоб не поймал его никто. Пара ударов, руки в крови и он наносит последний - дверью. Хлопая ей прямо о его голову, зажав её в этой небольшой щели прохода. Но не так сильно, чтоб выжил, но знал, что делать так больше не надо. — я тебе ноги сломаю, если ещё раз с Аней увижу.       Он специально задерживается на подольше, а когда приходит в квартиру, долго не заходит в спальню. Сначала выпив на кухне несколько стаканам недавно начатого вискаря, он сидит там ещё немного и как только алкоголь начинает потихоньку действовать, злость вновь закипает в крови, идёт туда, где его ждали с самого ухода.       — где ты был? — она сразу замечает его красные руки, с уже засохшей чужой кровью на них, пытается принять сидячее положение, но руки от этого больно скручивались, поэтому она осталась лежать так же, шокированно глядя на Вадима.       — где надо. — он опять снимает с себя кофту, но не останавливается на этом. Следом идёт рубашка, брюки и в конце концов нижнее бельё, когда он оказывается около её ног. Пару плавных движений вдоль своего органа и он встаёт. Вадим трогает её и нащупывает прежнюю влажность. Но сейчас морально она уже не была готова, нужно было ещё прелюдий, но больше он не даст. Сейчас ему было важно только то, что он сам почувствует. — думай лучше о том, что я буду сейчас брать тебя, хочешь ты этого или нет. — Устраивается удобнее, сложив её ноги на бок, тем самым повернув её, открывая на себя вид её "души", входит почти не растягивая и с её губ мгновенно срывается стон полный боли, а вот по глазам сложно понять, что она чувствует. Сжимает руки в кулаки по мере его движений внутри себя, крепко сжимает зубы и с каждым толчком издаёт звуки всё тише, постепенно привыкая, чувствуя тепло внутри себя, пока его рука не начинает сжимать её грудь, касаться талии и слегка сжимать шею, отчего её глаза на автомате закатывается, прикрывая их. Тогда то он переворачивает её обратно на спину с бока, и начинает двигаться быстрее, нестерпимее и крайне свирепо. Она не может ждать, ведь осадок остался ещё с того момента, который произошёл час назад, кончает намного быстрее, а он мучает её до последнего, будоража её сознание во второй раз.       — Вадим, поцелуй меня.. Пожалуйста. — она по инерции облизывает свои губы, кусает щёки, глядя на него сверху, на то, как он крепко держит её за таз.       — сейчас ты не заслуживаешь этого. — он кусает её коленку, становясь на колени и её повыше подтягивая. — моли меня, чтоб я не останавливался.       От этих слов она слегка надувает губы, но от его резких движений сжимается сильнее, уже даже не обращая внимания на то, как покраснели кисти рук и неприятно покалывали. Она дышит часто, прокусывает губу до крови, ей не хватает. Между ними слишком много расстояние и она ничего не может с этим сделать.       — двигайся глубже, дай мне кончить еще раз.. — Анна до хруста в спине гнётся, всё таки, кое-как обхватывая ногами его спину, чтобы он не отстранялся. — Вадим, я прошу! — её голос срывается на крик, который заканчивается тянущим звуком, от которого мужчина только пошло облизывается.       Впивается окончанием острых пальцев в неё. Она жмётся так, что уши закладывает, смотрят друг на друга так, будто хотят остаться в мозгах каждого растёртым изображением навсегда. Наконец он вдавливает её в кровать, более не давая вздохнуть полной грудью, полностью накрывая своей. Она сходит с ума, чувствуя лёгкий запах дорогого и крепкого алкоголя, вместе с ароматом, который всегда был присущ шатену, ей чрезмерно нравилось. Знакомая лёгкая боль где-то снизу живота, пульсация и взгляд Вадима, который говорил всё за него.       Он никогда не перестанет говорить ей, кому она принадлежит, с кем должна ходить куда-то теперь и благодаря кому она ещё живёт так "счастливо". Она же, в свою очередь зная, что спорить бесполезно, да и нет желания, делает всё, лишь бы больше такого не повторилось и зад больше никогда так не горел.