Small potatoes

— Я имею в виду, он такой… горячий. Слова поразили Шанкса до такой степени, что его голова сильно дернулась, будто ему дали пощечину. Его разум превратился в абсолютно пустое место, причем так, как мальчик не мог вспомнить, чтобы с ним когда-либо случалось. Он никогда не думал, что идиома может быть настолько реалистичной: чистый лист, застывший казалось на несколько часов, будто секунды становятся все длиннее и длиннее, как натянутая до предела резинка. Именно так Шанкс будет вспоминать об этом в последующие годы, всякий раз пытаясь рационализировать то, что он тогда почувствовал. Но в тот момент он ни о чем не думал. Это должно было бы ужаснуть его до дрожи в костях, но во время своего минутного забвения казалось, что из его мозга исчезли все мысли, а вместе с ними и способность что-либо чувствовать. Ничего больше не существовало — ни внутри юноши, ни вокруг него. А потом резинка лопнула от перенапряжения, время вернулось в нормальное русло, и на органы чувств Шанкса вновь со всех сторон обрушились звуки и запахи гавани, словно вселенная никогда не прекращала своего существования. Кожа мальчика ощущала почти некомфортное тепло полуденного солнца, но он дрожал, потому что вместе с восприятием окружающего мира наконец-то пришел страх. Такой глубокий и упорный, что, казалось, ничто не могло его прогнать, даже необычное для мальчика его возраста мужество, которое до сих пор отличало Шанкса. Недолгое забвение уже казалось прошлым благословением, на которое можно было смотреть с ностальгией. Побледнев, Шанкс заставил себя вспомнить разговор с самого начала и обратить внимание на каждое слово, на каждый нюанс голоса друга, чтобы, возможно, последнее предложение обрело смысл. Смысл явно отличающийся от того, который, как Шанксу показалось, он уловил в первый раз. Должно быть, он ошибался. Конечно, Багги имел в виду «крутой», а не «горячий»! Он просто оговорился. Нет, это не так. Рядом с ним Багги раскачивался взад-вперед на пятках, совершенно не замечая эмоционального водоворота, уносящего его лучшего друга. Чтобы лучше изучить выражение его лица, Шанкс повернулся так, чтобы не показать, как сильно его это волнует. Увиденное было похоже на очередную пощечину, и от того, что он был готов её получить, она не стала менее болезненной. На этот раз его не встретило забвение: юноше пришлось столкнуться с чувством надвигающейся гибели, которое он ощущал вокруг себя. Несмотря на это, Шанкс не мог отвести взгляд от щек Багги, окрашенных в более яркий розовый цвет, которого не было ещё мгновение назад. Блять. Он действительно думает, что этот парень горячий. В плане… красоты. Шанкс сглотнул, заставив слюну пройти через комок в горле. Он нравится Багги. Как они дошли до этого? Они просто смотрели на плакаты, вывешенные у таверны: ничего такого, чего бы не делали десятки раз до сегодня двое юнг из команды знаменитого Гол Д. Роджера. Можно сказать, что это был их маленький ритуал, который они повторяли каждый раз, когда Оро Джексон причаливал в какой-нибудь бухте. Шанксу и Багги просто нравилось сравнивать награды, комментировать появление новых имен и гадать, означает ли исчезновение знакомого лица смерть или постоянное пребывание в Импел Дауне. Существовало только одно правило: в знак уважения они всегда должны были сначала искать награду своего капитана. Это было хобби, ожидаемое Шанксом и Багги с нетерпением, будучи в море, которому они предавались со всей серьезностью знатоков и с тем рвением, с каким другие мальчишки собирают фигурки или шарики. Ничего особенного в этот день не случилось. Они мчались по узким улочкам гавани, отыскивая плакаты на каждой стене. Затем резкий крик Багги ознаменовал конец поисков. Оба мальчика перевели дух, на их лицах застыла самая глупая улыбка, а глаза уже были прикованы к дюжине или около того лиц перед ними. Теперь Шанкс гадал, не означал ли радостный крик Багги что-то ещё, не было ли в прошлые разы по-другому, и не был ли Шанкс слишком наивен, чтобы заметить это. Он не мог вспомнить, и ненавидел себя за это. Конечно, это был не первый раз, когда парня находили среди разыскиваемых пиратов. Шанкс попытался вспомнить, сколько раз это происходило, но память снова предала его, словно забвение сделало её усталой и растерянной. Четыре, может быть, пять раз… Рыжеволосый мальчик хотел бы знать точное число, как будто это могло что-то изменить. Ему нужно было вернуть все свои прежние убеждения и держаться за них, какими бы маленькими и незначительными они ни были, потому что слова Багги, похоже, спрятали несколько из них. Память Шанкса неуверенно заполняла пробелы. Каким бы ни был день, когда они впервые наткнулись на это бледное, острое лицо, с тех пор они не переставали находить его на стенах каждого города или деревни, где останавливались пираты Роджера. Плакат всегда оставался нетронутым — Шанкс и Багги вскоре убедились, что даже если кто-то и осмелится сорвать его, на следующее утро появится новый, с лицами других преступников, окружающими его, как увядшие лепестки вокруг золотого пестика. На деле же никогда не случалось так, чтобы плакат оставался скрытым под другими. Даже идиоту было понятно, что правительство уделяет преступнику особое внимание: это имя и это лицо должны были уже безвозмездно жить в сознании каждого дозорного, настолько, что им хотелось, чтобы даже простые граждане про него не забывали. Насколько мальчишки знали, подобным достижением мог похвастаться только другой пират, а именно их любимый капитан. От такого сравнения захватывало дух, и в то же время оно казалось кощунственным. Как мог такой молодой парень с таким упорством вызывать ненависть у дозорных? Он наверняка был восходящей звездой, а Шанкс с Багги испытывали инстинктивное уважение к любому, кто приносил славу благородному братству пиратов. Но все ещё… «Как думаешь, он сможет…» — пробормотал нервный голос Багги несколько месяцев назад, когда в его голове зародилось ужасное подозрение. К счастью, Шанкс, видимо, думал точно так же. «Херня», — оборвал он его. Багги облегченно вздохнул, радуясь, что ему не пришлось озвучивать эту абсурдную мысль: никто и никогда не станет угрозой для живой легенды, которой был Гол Д. Роджер, никто и никогда не затмит будущего короля пиратов. «Да. Глупо, что я вообще об этом подумал», — сказал Багги извиняющимся тоном, но вместо того, чтобы показать смущение, он улыбнулся, словно Шанкс дал ему все необходимые гарантии. В любом случае нельзя было не заметить, что во вселенной пиратства в солнечной системе, центром которой был Роджер, внезапно появилась новая планета. Шанкс попытался найти объяснение, поскольку успокоить собственное недовольство у него получалось не так хорошо, как у Багги. Что ж, вполне логично, почему флот не сводил глаз с этого парня: видимо, внимание было взаимным, раз молодой фехтовальщик получил прозвище «Морской Охотник». Но, с другой стороны, с каких это пор флот стал разбираться в этом дерьме? По всей вероятности, слава его нового заклятого врага объяснялась скорее неумелостью дозорных, чем какими-либо реальными талантами юноши. Самый смертоносный фехтовальщик в истории? Парень, на лице которого всё ещё не появилась приличная борода? Шанкс не вчера родился и поверит в это только тогда, когда увидит сам, спасибо большое. В пятиминутной дуэли Роджер заставил бы этого новичка скрючиться у себя в ногах меньше чем за одну минуту, а оставшиеся четыре потратил бы на то, чтобы устроить ему незабываемую выволочку. Ухмыльнувшись, Шанкс пожелал морскому охотнику быть достаточно умным, чтобы никогда не скрещивать шпаги с его капитаном. В общем, награда за мечника была не такой уж высокой. Он был не достоин сравнения с реальными планетами, с такими величайшими пиратами, как Рэйли или Белоус. Вот они определенно заслуживали того, чтобы выйти на одну орбиту с Роджером. В лучшем случае он напоминает мне… луну. Это была странная мысль, и Шанкс не знал, откуда она взялась. Однако с течением месяцев каждый раз, когда он смотрел в желтые глаза мечника, изображенного на листовке, ощущение, что он смотрит на луну, проникало внутрь него, как корни ядовитого растения в мягкую почву. Это была не благодатная луна, округлая и полная, как круг сыра, а жуткий серп, проглядывающий сквозь саванные* облака и предвещающий исполнение проклятия. Шанкс скорее съел бы свою шляпу всю до последней соломинки, чем озвучил эту нелепую мысль. Он не был слабаком и никогда не стал бы тратить время на мысли о парне со странными глазами и неуклюжими бакенбардами! Для этого были дозорные. Ему действительно нечего было бояться Дракуля Михоука. В конце концов, морской охотник даже не подозревал о его существовании. Конечно, через несколько лет Шанкс заработает неплохую награду, настолько большую, что о нем будут говорить не меньше, чем о мечнике, но к тому времени эта жуткая луна исчезнет с небосклона. Луна, подери мою задницу! Метеор — вот, что он такое! Шанкс отогнал странное чувство тревоги, уговаривая себя, что он вовсе не легковерный дурак или, того хуже, дозорный. И, судя по всему, ему это удалось. На самом деле его интуиция оказалась права, и даже в том случае, если луне Дракуля Михоука суждено было взойти, она предвещала наступление первого, большого горя для юного Шанкса. Теперь, глядя на румянец, расплывающийся по щекам и шее Багги, Шанкс понял, что поступил как идиот: он недооценил опасность. В свою защиту следует сказать, что даже в самых страшных кошмарах мальчику не приходило в голову, что внимание Багги может украсть у него пиратский вундеркинд с мрачной притягательностью. Воображение Шанкса было весьма живым, возможно, потому что оно всё ещё было пропитано детским задором, поэтому мальчик пережил множество кошмаров, в которых самая страшная судьба каждый раз обрушивалась на него по-разному. Оро Джексон тонул по десяткам более или менее реальных причин, взрывался под ударами вражеских пушек, горел. Однажды он даже сгнил, и доски рассохлись под ногами экипажа. Безликие враги уже успели убить каждого из пиратов Роджера как минимум дважды. Даже их капитан был беззащитен перед кошмарами Шанкса, и его труп периодически пугал юнгу. Но сейчас он воспринимал эти ужасы как неизбежный побочный эффект той глубокой привязанности, которую он испытывал к своей семье. С этой точки зрения даже кошмары, в которых у него забирали Багги, имели смысл, но именно их Шанкс и опасался, словно заглядывая в уже написанное будущее. Когда Шанкс признался Рэйли, что ему приснилась его смерть, первый помощник от души рассмеялся и поблагодарил ученика, который был ещё слишком молод, чтобы сдерживать слезы после такого плохого сна. «От чего ревешь, глупая ты голова? — спросил его Рэйли, взъерошивая рыжие волосы, — Разве ты не знаешь, что видеть во сне чью-то смерть — хороший знак?» Ребенок огляделся по сторонам, ожидая, что другие взрослые начнут критиковать первого помощника за то, что тот над ним смеется, ведь это должна быть плохая шутка, верно? Вместо этого даже Роджер подтвердил распространенное мнение, что сон о чьей-то смерти продлевает жизнь, согласно какому-то парадоксальному правилу суеверия. Что ж, тем лучше. И с тех пор кошмары Шанкса перестали его беспокоить. Даже так, с Багги была другая история. Как и всегда со всем, что касалось его друга. Убеждения Рэйли срабатывали только тогда, когда в снах умирал кто-то другой. Когда же Шанксу снился сценарий, в котором жертвой был Багги, боль оставалась внутри рыжеволосого мальчика, как инфекция, и на её излечение уходили дни. Шанкс научился терпеть. После многих лет, в течение которых его воображение представляло ему Багги, умирающего от всех болезней и несчастных случаев, которые только можно было придумать, — от простуды до апокалипсиса, — было удивительно, что его подсознание всё ещё оставалось таким творческим. Даже после того как Багги съел Бара-бара-но ми, иногда его двойник во сне истекал кровью от ножевой раны, и Шанксу приходилось наблюдать, как лицо его друга теряет цвет, а глаза становятся расфокусированы, он держал умирающего мальчика на руках, а Багги продолжает бормотать: «Я не понимаю… Почему, Шанкс? Почему?», — пока не наступала тишина, и Шанкс не впадал в панику — его боль была настолько глубокой, что мальчик с трудом просыпался. Это было ужасно, но ещё хуже было, когда Багги из сна тонул. В этом случае воображение Шанкса брало выходной, и сценарий оставался неизменным на протяжении многих лет. Оро Джексон тонул после взрыва, пламя было таким сильным, что освещало ночь — а ночь была всегда, — и Шанкс плыл среди обломков, выкрикивая одно слово, одно имя. Услышать ответ среди окружавших его криков было невозможно: голос, который искал Шанкс, терялся среди других, прежде чем мальчик успевал его распознать, и, пока он продолжал звать Багги, паника смешивалась с иррациональной ненавистью к пиратам, которые до сих пор были его семьей. Заткнитесь! — кричал мысленно Шанкс, пока дико плыл сквозь горящие доски и плавающие останки. Заткнитесь, идиоты, вы мешаете, как я смогу его услышать, если вы продолжите кричать? Вы можете спастись сами, а ему нужен я! Они все могли умереть, о чем мальчик не заботился больше в тот момент. Рэйли, Крокус… даже Роджер. Они больше не имели значения. Если Багги больше не было с ним, для Шанкса это означало, что даже боги мертвы. И тут он видел голубое пятно на поверхности: это был Багги, цеплявшийся за плавучую доску. Радость, охватывавшая Шанкса, была безмерной… Конечно, это была ловушка, и к тому же плохо спрятанная, но он всегда в нее попадался, потому что именно этого хотел кошмар. Силы всегда покидала Багги как раз перед тем, как Шанкс мог до него добраться: ослабленный морской водой, он был поглощен океаном как раз тогда, когда он протягивал руку для последнего рывка. Иногда его разум был настолько жесток, что он чувствовал под пальцами волосы Багги, но голова уже исчезала под водой. Ругаясь, Шанкс мгновенно погружался под воду, не тратя времени на то, чтобы наполнить легкие воздухом, как следовало бы. Всё в порядке, я найду его через мгновение. Вместо этого Багги опускался на дно, словно невидимая нить тянула его туда, будто кто-то торопился выхватить его у Шанкса. Во мраке моря тело Багги было прозрачным, как солнечный свет, и сияло мягким, нежным светом, приглашавшим следовать за ним. Он выглядел почти… очаровательно. Действительно ли Багги тонет, или его перенесло в волшебное царство, после того как заклинание погрузило его в сон? Борясь с силой, выталкивающей его на поверхность, Шанкс не мог отделаться от мысли, что его любимый, глупый Багги прекрасен, даже когда умирает. Он действительно выглядел просто спящим. Его тело казалось невесомым, как некое видение, а надутые водой одежды шевелились, словно водоросли, но Багги всё падал и падал, тяжелее куска свинца, слишком быстро, чтобы Шанкс мог до него дотянуться. Его больше не было. Не было смысла возвращаться на поверхность, когда всё, что Шанкс когда-либо любил, просто исчезало там. И подумать только, Багги ведь когда-то так хорошо плавал… Глупый Багги, тебе конечно обязательно пришлось проглотить этот чертов фрукт? Как только он открывал рот, чтобы море как можно быстрее убило его, Шанкс просыпался от сильной дрожи, пробегавшей по телу: конечности сжимались и болели, как будто последний заплыв был настоящим, а кожа покрылась пеленой холодного пота. Каждый раз воздух наполнял легкие Шанкса с достаточной силой, чтобы полностью разбудить его, шокируя не меньше, чем ночной кошмар. Ровное дыхание Багги, спящего на боку рядом с ним, возвращало окружающему миру смысл и глубину, темнота бездны растворялась в привычной темноте их хижины, и Шанкс больше не чувствовал холода в костях. Багги был жив, они оба были в безопасности на борту Оро Джексона — корабля, достойного будущего Короля Пиратов: уничтожить его и мог разве что кошмар… Который будет повторяться снова и снова. После такого сна Шанкс обычно забирался под простыню и касался Багги, чтобы тепло тела друга успокоило его настолько, что он снова заснул. Утром его левая рука всё ещё к нему прижималась. Какой ужасный опыт — видеть сны о потере человека, которого ты любишь больше всего на свете. Бедный мальчик, можно было сказать. Бедный Шанкс, действительно. Однако можете ли вы поверить? Был ещё один кошмар, который пугал его даже больше. В отличие от уничтожения их корабля, этот кошмар начинался по-разному, и каждое начало казалось настолько невинным, что невозможно было почувствовать надвигающуюся катастрофу. Первый акт можно было свести к фразе «Багги и Шанкс веселятся»: ничего сложного или абсурдного, чтобы разум рыжего мальчика смог обмануть себя и поверить, что это и есть реальность. Два лучших друга отлично проводили время, смеялись до боли в животе и в полной мере наслаждались обществом друг друга. И затем на сцену выходила девушка, Багги безумно влюблялся в нее, а Шанкс становился если не обузой, то невидимкой. Иногда она была двуличной сучкой, и только Шанкс понимал, что она использует Багги; иногда она была чертовым ангелом, такой девушкой, которую любой порядочный человек хотел бы видеть рядом со своим лучшим другом. Шанкс не мог сказать, какая из версий причиняла ему больше боли. В этих снах ему было наплевать на то, что он хороший друг, что он будет счастлив только потому, что счастлив Багги. Внутри него было место только для ревности и злости, которые грызли Шанкса изнутри, распирали самую душу, чтобы заполнить её до отказа. Что толку быть хорошим, если это означает позволить Багги покинуть его? Будь он проклят, если когда-нибудь позволит случиться такому безумию. Багги и он должны были стать знаменитыми пиратами и вместе найти One Piece: девчонка в планы не входила. Вскоре разум Шанкса адаптировался, и Случайная Девочка превратилась в потенциальную пиратку, возможно, с родословной, которая делала её отличной парой даже для Йонко. Такую девушку невозможно оставить дома под предлогом, что пиратская жизнь тяжела. Если бы Багги сказал ей: «Прости, милая, но мы с моим лучшим другом навеки должны отправиться на поиски One Piece», она бы ответила: «Я тоже иду!». Это означало бы настоящий ад: многомесячное плавание в вынужденном сожительстве, где Багги никогда не слетал с девятого облака, а Шанкс и Сучка ненавидели друг друга с притворной вежливостью, которая держала остальных членов команды на грани срыва. Такая Сучка вышла бы замуж за Багги, родила ему детей, состарилась рядом с ним и каждый день улыбалась бы Шанксу тем особым способом, который придурки приберегают для своих побежденных соперников. Она вторглась бы в жизнь Багги, заняв всё место, которое раньше занимал Шанкс, а затем нашла бы новые способы стать ещё более важной. В какие бы неприятности ни попадал Багги, Сучка спасала его задницу, без малейших усилий побеждая Шанкса. Она становилась первой мыслью Багги по утрам и последней перед сном, его главной гордостью и радостью, до такой степени, что этот идиот говорил о ней даже тогда, когда в этом не было особой необходимости. Кошмары Шанкса, как правило, были очень подробными в своем мазохизме. Шанкс не сомневался, что Багги окажется тем самым парнем, которого испортит первая любовь, потому что он был чистой, романтичной душой. Именно эта, казалось бы, устранимая деталь пугала Шанкса больше, чем любой кошмар, в котором Багги лишался жизни. По логике вещей, следовало признать, что влюбленность Багги была гораздо более реалистичным и близким несчастьем, чем его смерть. Во-первых, как уже говорилось, Оро Джексон был непотопляемым, а Гол Д. Роджер — непобедимым, так что быть частью его команды было лучшей страховкой жизни, которую Шанкс мог пожелать Багги: мысль о том, что его друг попадет в кораблекрушение, была просто смехотворной. Во-вторых, сила Бара-Бара защищала его от любого колющего оружия — правда, никто из экипажа не решился проверить, есть ли у Багги иммунитет и к пулям, но в целом оптимизм был налицо. Влюбленность Багги — совсем другое дело. Чем больше Шанкс думал об этом, тем больше удивлялся, что этого ещё не произошло: в пятнадцать лет его лучший друг казался ещё слишком наивным, чтобы полностью осознать существование девочек и те последствия, которые это обычно имеет в жизни многих мальчиков. Даже Шанкс официально замечал их уже три года, но решил, что красивые девушки — это весело и благословенно, но никогда не так сильно, как его Багги. Теперь это не могло продолжаться долго… Скоро произойдет неизбежное, и Багги уйдет от Шанкса, но физически останется рядом с ним. Как бы глупо и мелодраматично это ни звучало, но именно поэтому кошмары о влюбленности Багги заставляли Шанкса просыпаться в слезах и с тошнотой. В такие моменты тепло тела Багги под его ладонью мало помогало ему успокоиться. Всего несколько месяцев назад этот сон казался настолько реальным, что Шанкс, собрав всё свое мужество, прижался всем телом к другу и обнял его, кусая губы, чтобы не заплакать. Конечно, Багги проснулся, задыхаясь, и Шанкс проклял собственную слабость. «Что ты делаешь?» — спросил тогда Багги, его голос был густым от сна. Однако он не ударил Шанкса локтем по ребрам, как тот предсказывал, и не вырвался из его объятий — всё это были хорошие признаки. «Кошмар, — прозвучало в ответ, когда губы Шанкса оказались так близко к мягкому затылку друга, — Мы тонули». Это было почти правдой: в конце концов, они умирали таким образом во многих других снах, что это могло изменить? Со следующим вздрагивающим вздохом Шанкс вдыхал запах Багги. Ему так не хватало возможности делать это каждую ночь… Было время, когда засыпать в объятиях друг друга было нормой, неписаным и неоспоримым правилом. Как же Шанкс тосковал по этому теплому запаху, отгонявшему кошмары. Иногда он тыкался кончиком носа в шею Багги, заставляя того хихикать. Тот боялся щекотки и был так очарователен, что Шанкс не мог на него насмотреться. Когда они в последний раз так спали? Трудно сказать, но, наверное, это было много лет назад. Когда они были детьми, ещё до «Беседы», до того, как Рэйли счел нужным предупредить учеников о том, что однажды наступит половая зрелость и что их половые органы не всегда будут использоваться только для того, чтобы писать. При всем уважении, к черту Рэйли за то, что лишил Шанкса стольких невинных ночей. «Хорошо, — уступил Багги после долгого молчания. Шанкс услышал, как он сглотнул, но не обратил на это никакого внимания, слишком отвлеченный собственным сердцем, набухшим от эмоций, как губка, смоченная водой, — Но, если я проснусь утром с упирающимся членом в мою спину, ты будешь мертвее мяса». Подавив смех, Шанкс пообещал, что честь Багги будет в безопасности. Он не отреагировал на шутку заверениями вроде «не волнуйся, ты не в моем вкусе!», потому что Шанкс никогда бы не сказал такую ​​ложь. Вместо этого он заснул, молясь, чтобы его стояк не выдал его. Ему повезло, по крайней мере, в тот раз. Очевидно, Шанкс был чертовым идиотом, если думал, что хуже быть не может. Потому что, о боже, может. Кошмары забыли один конкретный сценарий: возможность того, что Багги был бы похож на него. Много лет Шанкс надеялся, что Багги, как и ему, будут нравиться мальчики: именно этого он желал по умолчанию в каждый день рождения и каждый раз, когда видел падающую звезду. Что касается One Piece, то Шанкс не сомневался, что сможет найти его и в одиночку, но, чтобы заставить Багги влюбиться в него, требовалась любая помощь, даже сверхъестественная. Возможно, какой-то бог наконец услышал Шанкса. Должно быть, это был бог невезения, потому что теперь, когда его желание было исполнено, это был полнейший отстой. Почему? Просто… почему? Какой смысл в том, что Багги нравились мальчики, если он не выбрал Шанкса? И почему его вкус на мужчин был таким хреновым? Дракуль Михоук, черт возьми! Достаточно было взглянуть на плакат с наградой, чтобы увидеть, что он был высокомерным и бессердечным засранцем. — Ты в порядке? — спросил Багги, нахмурившись. Этих слов оказалось достаточно, чтобы вернуть Шанкса в настоящее, а воспоминания о прошлом и рождающееся беспокойство за будущее превратились в далекие белые звуки. Рыжеволосый мальчик кивнул: ему даже удалось слабо улыбнуться, радуясь, что беспокойство хоть как-то отвлекло Багги от его экстатического* созерцания плаката. Багги, казалось, не был убежден и смотрел на Шанкса пытливыми глазами. Прочистив горло, тот указал подбородком на изображение Морского Охотника и прокомментировал, как он надеялся, ровным тоном: — Боже, да у него же уморительные бакенбарды. — Они не так уж плохи… — ошеломленный, Багги несколько раз моргнул, а затем вернулся к разглядыванию фотографии. — Ой да ладно! — фыркнул Шанкс. — Они, конечно, немного кричащие, верно! — согласился, Багги закатив глаза, но затем, с несвойственной ему логикой, добавил: — Но Михоук уже взрослый. Может быть, мы тоже отрастим их, когда будем в его возрасте. Когда гвозди вонзились в ладонь его сжатой в кулак руки, Шанкс почти не почувствовал боли. Ревность полностью овладела им, наполняя его, как пустой сосуд, и не находя преград. Под её безжалостным натиском Шанкс, обычно более зрелый из двух юнг, снова оказывался таким же терпимым и рассудительным, как младенец, то есть совсем не таким. Михоук! Что за фамильярность с совершенно незнакомым человеком, как будто его прозвище было недостаточно хорошим? Имя должно было использоваться только друзьями, а у Морского Охотника, судя по его виду, их почти не было. При этой мысли Шанкс выплеснул всю горечь, на которую был способен. С этими жуткими желтыми глазами мечник был похож на хищную птицу, и юноша подумал, не съел ли его соперник какой-нибудь дьявольский фрукт типа Зоан. И вообще, Шанкс ни за что не станет отращивать бакенбарды, когда станет взрослым! Тц! О чем только думал этот позер, когда так издевался над своим лицом? В любом случае, гораздо важнее было придумать, как избавиться от сомнительного интереса Багги. Он сказал «взрослый», да? Шанкс не мог припомнить, чтобы слышал что-нибудь о точном возрасте Морского Охотника, но парню не могло быть больше двадцати. Значит, он был старше их лет на пять, не больше, и это всё ещё слишком молодой, чтобы считаться по-настоящему взрослым. Шанкс стиснул челюсти. Среди металлической дымки ревности искра интуиции перевернула всё с ног на голову, подав ему идею. — Да, — Шанкс сделал вид, что соглашается. — На самом деле он старше нас. Сколько ему? Растерянное выражение лица Багги подтвердило, что он тоже не знает. Не давая другу времени на догадки, Шанкс продолжил будничным тоном: — Наверное где-то двадцать два, или двадцать пять. — Д-…двадцать пять?! — как и ожидалось задохнулся Багги. Почесав подбородок, Шанкс сделал вид, что размышляет над этим, а затем кивнул: — Некоторые люди выглядят моложе своих лет, а он, — было слишком рано произносить это имя с легкостью, теперь оно было пропитано ядом, — в любом случае выглядит несколько состоявшимся. А в таком случае он никак не может быть подростком, как мы. Он позволил этим словам уложиться в голове Багги, который продолжал молчать. — Я не отрицаю, что он талантлив, ведь он и должен быть таким, чтобы зайти так далеко, — признал он со снисходительностью премьер-министра, наставляющего своего слишком бесхитростного короля. — Я лишь говорю, что он молод, только если сравнивать его с другими разыскиваемыми пиратами. Вот оно: сомнение было внушено, Шанкс это видел. Потенциальная десятилетняя разница в возрасте отпугнула бы мальчишек и куда менее неуверенных в себе, чем Багги. Шанкс точно знал, что, несмотря на всю браваду и показную уверенность, его Багги на самом деле считал себя маленькой картошечкой и имел целую коллекцию комплексов: «Как такому, как я, удалось стать учеником Гола Д. Роджера?»; «Что я могу сделать, чтобы доказать свою правоту?»; «Что, если остальные увидят меня насквозь?» — и так далее. Багги, конечно, никогда не говорил об этом вслух, но Шанкс постоянно читал это на его лице. Черт, да ведь то, что больше всего уязвляло самолюбие Багги, было буквально частью его лица! — Но… — Он взрослый, — настаивал Шанкс. — Ты ведь сам так сказал, Багги. Краем глаза он заметил, как напряглось тело его друга. Багги в глубокой задумчивости чесал затылок, не произнося ни слова. Шанкс представил себе, как его пальцы исчезают под шапочкой, скрывающей голубые волосы, которые он так любил и которые для Багги были ещё одним необъяснимым источником смущения, уступая лишь его очаровательному красному носу. На всякий случай Шанкс добавил, словно размышляя вслух: — Этого парня наверняка уже давно не кличут ребенком. По всей вероятности, мало кто осмеливался делать это даже тогда, когда Морской Охотник действительно был им, но это не имело значения. Главное, что с Шанксом и Багги это случалось ежедневно, и это беспокоило их обоих. Плечи Багги дернулись и слегка изогнулись под невидимым весом, и Шанксу пришлось прикусить внутреннюю сторону щек, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Тот, у кого такие холодные глаза, никогда не заметит, насколько ты особенный. Он бы даже не обратил на тебя внимания. Он был уверен в этом так же, как в том, что дышит, но эта мысль не вызвала бы ни грамма сочувствия у Багги, ни ощущения полной безопасности у Шанска. Хотя мальчик и не знал об изысканных любовных стратегиях, он чувствовал, что должен быть начеку, чтобы защитить Багги от самого себя. Эту глупую влюбленность нужно было подавить как можно скорее, пока Багги не пострадал. Это был всего лишь фальстарт, и он сделает всё, чтобы исправить эту ошибку. Вскоре Багги поймет, что думать о незнакомце — пустая трата времени, когда рядом находится его лучший друг, который ждет его с распростертыми объятиями уже целую вечность. — Пойдем, нам пора возвращаться, — Шанкс приобнял Багги за плечи и подтолкнул его к дороге, хотя было ещё не поздно и впереди было много плакатов с вознаграждениями. Багги послушно двинулся с места, но всё же бросил последний мимолетный взгляд на изображение Морского Охотника. Шанкс заставил себя не обращать на это внимания, так же, как и на непривычное молчание Багги и его выражение лица, которое теперь было скрыто чем-то, что трудно было расшифровать. Скоро это будет уже не важно. Пока они шли по переулкам порта, Шанкс старательно делал вид, что находится в прекрасном расположении духа, и этого вполне могло хватить на них обоих. На самом деле он и не мог не быть хоть немного, но довольным, потому что из всех соперников, которые могли появиться на его пути, Дракуль Михоук оказался очень кстати. Это была настоящая удача: вряд ли путь мечника пересечется с путями Шанкса и Багги, по крайней мере в ближайшем будущем. К тому же уже сегодня Багги должен был забыть о своем минутном интересе. Михоук не был похож на луну, способную завораживать своим очарованием и вдохновлять романтические души, ему суждено было стать метеором. Если не в рядах пиратов, то хотя бы в сознании Багги. Шанкс просто знал это. Именно так всё должно было быть.