Поиметь Арасаку? Легко!

Я растягиваюсь на смятой простыне и дрожу всем телом. Эта сучка Ханако, кажется, решила до блеска вылизать мой клитор. Я продавливаю затылком матрас и судорожно хватаю губами распалённый воздух, который ни черта не утоляет жажду кислорода. В груди закипает кровь, внизу живота собирается средоточие горячей энергии. Моя кожа давно покрылись испариной, а я, отбросив всякий стыд, стону на всю резиденцию: — Ещё! И, уловив сигналы моего тела, золотые пальцы Ханако накрывают мой давно взбухший клитор и яростно теребят его. Какая послушная дочка императора… Никогда бы не подумала, что она умеет так классно лизать. Её язык остервенело обходит изгибы моей влажной промежности, точно я поднесла ей нектар и амброзию, а не свои вагинальные выделения, к тому же не первой свежести. Меня накрывает оргазм, и я не удерживаюсь от эмоционального проявления своего удовольствия: — Блядь, да! М-м!.. Мои конечности окатывает горячая волна, становится сладко, как ещё никогда не было. Уши закладывает, и я больше не слышу ничего, кроме своей системы кровообращения. Ханако высовывает свои стальные пальцы из моего влагалища и падает рядом. Сквозь бурлящий поток крови слышу её учащённое дыхание, как у собаки, и с презрением отворачиваю от неё лицо. Она лапает мой стоячий сосок через ткань пропотевшего платья, и я всеми фибрами души ощущаю её страстное желание облобызать мой четвертый размер. Перебьётся, старая извращенка. Концентрация эндорфинов в клетках снижается, и я, грубо отмахиваясь от Ханако, выбираюсь из облепившей меня простыни. Нахожу под кроватью своё перекрутившееся чёрное белье и встаю, напяливая его. — Ви, ты уже уходишь? А как же я? — с придыханием шепчет Ханако и пикантно скользит пальцами по своей золотой линии, идущей вдоль бедра. — М… Нет, — довольно протягиваю я и низко наклоняюсь, обнажая свои ягодицы перед её физиономией. Я подбираю свою кожанку, забрасываю её на плечо, одёргиваю ткань платья, и, не оглядываясь, машу Ханако рукой на прощание. Господи, как же я ненавижу Арасаку.