Эти отношения не должны были длиться долго. Впрочем, как и все предыдущие. Чонгук так решил еще давно, стоило ему впервые выступить на сцене и влюбить в себя маленькую аудиторию.
Тогда он не был уверен, что справится. У него был лишь голос, идеальный для бодрых песен, чтобы поднимать народный дух, миловидное лицо и мечта: жить в достатке. Спустя несколько крупных концертов и выпущенных песен его начали приглашать в большие театры, на государственные праздники, парады и телевидение. Посыпались письма с признаниями от поклонников, особо отчаянные поджидали его под дверью гримерки в надежде почувствовать шлейф сладких духов. Появились букеты. От разных людей. От людей победнее, от неокрепших студентов аграрного университета… От военных, профессоров, директоров.
Омега тогда понял: его большие, яркие глаза и обворожительная улыбка — основная валюта. И раз она так ценится, почему бы этим не пользоваться? Он родился в бедной сельской семье и все юношество провел в голоде. Он заслужил хотеть для себя лучшего.
Одинокие из-за работы, характера и ряда прочих факторов альфы при деньгах падали ему в ноги. Майоры и директора театров бегали за ним с букетами цветов, катали на лимузинах и водили на светские вечера, угощая импортным шампанским. Чонгуку это нравилось. Нравилось быть для них богиней, которой они целовали руки, нравилось держать их на коротком поводке, получать любовь, ключики к закрытым до этого дверям и новые шубки. Ему всего-то нужно было эффектно выступить, подмигнуть из-за кулис и посмеяться с их шутки. Кто-то пускал слухи, будто бы Чонгук — дитя Афродиты: ну невозможно ведь без каких-то чар влюблять в себя черствые сердца сильных мира сего! Тот на это лишь улыбался загадочно и пожимал плечами.
Он был пылким, страстным любовником, что загорался быстро, как спичка, но так же внезапно потухал, наступая каблучком кожаных туфелек из Милана на разбитые сердца и оставляя за собой лишь цветочный шлейф духов, подаренных одним из чиновников.
Полковник Ким не был исключением. Вроде бы, омега его встретил на голубом огоньке. Управляющий отделом песни и эстрады на радио подвел Чонгука к нему, так как тот изъявил желание с ним познакомиться. Тэхен был высоким, статным и на удивление галантным мужчиной и на протяжении всего вечера соблюдал дистанцию, не позволяя себе положить руку на поясницу омеги или поцеловать ему ладонь. Чонгук даже подумал, что он не зацепил альфу. Пф, ну и пусть! Мало ли полковников в этом мире…
Но спустя пару дней в квартиру Чонгука позвонили и передали букет. В записке аккуратным почерком было выведено:
«Помнится, Вы упоминали, что любите хризантемы. Не хотел Вас беспокоить своим присутствием у порога дома. Погода ухудшается, обещают метели. Надеюсь, эти цветы поднимут Вам настроение в эту унылую неделю».
Чонгук тогда удивленно вскинул брови: он не знал, как на такое реагировать. Этот полковник либо трус, что боится сблизиться с омегой, либо… Ой, никаких либо!
Ухаживания продолжились, но мужчина все так же держался на расстоянии. Омега не понимал, как ему поступать: обычно его кавалеры не медлили и изъявляли настойчивое желание сблизиться чуть ли не со второй встречи. Тэхен же никак не реагировал на взмахи ресницами и так некстати (или нет) задравшийся на бедре халат, лишь внимательно слушая истории Чонгука про жизнь в интернате, в котором он учился несколько лет, потому что школа находилась в семи километрах от дома.
Тэхен отчего-то тянул, а Чонгук терял терпение. Но все никак не мог взмахнуть рукой и исчезнуть из жизни альфы. Какой-то странный интерес, интрига держали его рядом с полковником. И свидания тот устраивал необычные, и это подкупало. Каждый раз, когда «чайка» подъезжала к дому омеги, тот чувствовал, как все тело словно бы вот-вот взорвется от нетерпения: так хотелось узнать, что приготовил для него мужчина.
Их первый поцелуй случился в ботаническом саду. Чонгук набегался вокруг тропических растений, прочитав все-все таблички с основной информацией о них, и сидел на лавочке, причмокивая фруктовым льдом. Полковник устроился рядом и нежно смотрел на омегу, а затем совершенно неожиданно повернул за подбородок к себе и коснулся уголка пухлых губ пальцем. Чонгук замер, глупо хлопая ресницами и следя, как Тэхен убирает руку с лица омеги и облизывает подушечку пальца.
— У Вас сок размазался по щеке, — пробормотал он, не отводя взгляда от губ омеги.
Тот неосознанно провел по ним языком, и тогда альфа не выдержал, взяв в широкие ладони аккуратное лицо и приблизив к себе. Он было коснулся губами чужих, но остановился, чтобы спросить шепотом:
— Позволите?..
Чонгук в ответ обнял его свободной рукой за шею и прикрыл глаза.
— Никогда не запрещал.
Полковник целовал упоенно. Он широким мазком прошелся по пухлым губам, без излишней силы раскрыл их, задев передние зубы. Он ласкал уста трепетно, увлеченно посасывая с тихим чмоком нижнюю губу. Одна рука переместилась на талию, и ладони сжались, будто бы он пытался уменьшить податливое тело омеги, собрать его в своих руках и вжать целиком в свою грудь. То был будний день, а потому в укромном уголке, далеко от вахты, никто не мог помешать Чонгуку бесстыдно постанывать и хныкать, с влажным звуком переплетать языки и пускать слюну на подбородок.
С тех пор их отношения начали стремительно развиваться. В постели Тэхен оказался таким же нежным и ласковым, не позволяя себе забыться в удовольствии до тех пор, пока Чонгук не кончал с низким стоном от умелых ласк языком. До этого никто омеги там ртом не касался.
У Чонгука были любовники. Но, несмотря на слухи, шлюхой он не нанимался, и подпускал к своему телу лишь тех, кого считал достойными этого. Кто-то из этих везунчиков быстро кончал и уходил на балкон курить, кто-то долго и нудно «втрахивал» его в кровать, а омега старался создать иллюзию того, что ему приятна эта возня. Были и умелые альфы. Но мало кому хотелось задумываться столь глубоко о его удовольствии. Он же стонет? Значит, они делают все правильно. Важным шишкам страны не пристало марать губы в прозрачной кисловатой смазке.
Тэхен же его буквально
пожирал. Он зарывался носом в промежность, посасывал клитор, толкался языком в нутро, сжимая гладкие бедра сильными руками, давил кончиком языка на самый низ входа, из-за чего ноги омеги конвульсивно содрогались по бокам от головы альфы. Смазка стекала по щетинистому подбородку, а тот словно и не обращал внимания, лишь порыкивая дико, когда она вновь и вновь выталкивалась влагалищем.
С Тэхеном Чонгук впервые прочувствовал то самое изнеможение, о котором писали в любовных романах, и, кажется, подсел на него сильнее, чем американские певцы на героин.
А потом пошли намеки на замужество. Это были всего лишь шутки, брошенные невзначай в середине разговора, но омега чувствовал, видел в глазах полковника, что тот совершенно точно не смеется.
И то была правда. Поначалу полковник ничего от этого союза не ожидал. Репутация бежала впереди самого народного артиста. Глядя на его выступления на сцене, Тэхен видел милую улыбку и глупые глазки — красивая куколка на законную потеху оголодавшим альфам. Но, узнав его поближе, мужчина понял, что за красивой оберткой скрывается драгоценный камень. Возможно, он влюбился в наглость и смелость омеги. Тот, несмотря на количество кавалеров, не позволял переходить никому границы, если того не желал. Возможно, дело было в остроумии и образованности: альфа был одним из немногих, перед кем Чонгук не должен был строить из себя дурачка, чтобы заинтересовать собеседника. В любом случае, осознав, что для альфы это больше не мимолетная интрижка, он пообещал себе во что бы то ни было доказать Чонгуку, что он стоит того, чтобы выйти за него замуж.
А Чонгук… Чонгук внезапно понял, как незаметно стерлись границы между ними. Понял, что привязался. И это его пугало. Ему нравилось чувствовать любовь других, но не подпускать их слишком близко. Нравилось, что он был сам себе хозяин. Брак для него казался каторгой, пожизненной ссылкой без возможности сбежать. Альфы с властью в руках становятся дьяволами, если позволить им слишком много. Чонгук уже один раз обжегся, когда офицер морского флота позвал его замуж, обещая сделать из него «послушного хозяина и супруга». Омега сбежал от него, отказываясь отвечать на письма, звонки и настойчивые стуки в дверь. Наверное, спустя какое-то время тот нашел себе новую игрушку, потому что неприятностей за отказ Чонгук не получил.
Когда Тэхен вновь завел эту тему, они сидели на веранде его дачи и пили кофе. Но в этот раз терпение Чонгука лопнуло, и он со стуком поставил венгерский сервиз на стол и отошел к ограде, нервно закуривая. Спустя пару минут тишины, прерываемой только пением птиц и жужжанием пчел, сзади послышались шаги. Альфа не подходил близко, не желая потревожить омегу.
— Чего ты так боишься? — прозвучало тихо, но Чонгук все равно услышал. Он резко обернулся, взирая со злобой, страхом и скрытой за семью замками обидой снизу вверх на мужчину.
— Лишиться свободы.
Лицо альфы исказилось от боли. Он положил руки на бедра омеги и медленно опустился на колени, глядя в черные глаза.
— Ласточка моя, — он просипел, — неужели ты не понимаешь? Не понимаешь, что я у тебя в ногах лежу? Что из нас двоих свободы лишусь я, — взяв повисшую вдоль тела чужую руку, альфа положил ее себе на шею: — И я это сделаю по своему желанию?
Любуясь изумлением на чужом лице, альфа думал, что тут и сейчас распадется на кусочки, если этого захочет его божество.
***
По кровати разбросаны их вещи, одеяло спихнуто на пол, но это никого не волнует. Комнату заполняют хлюпающие звуки смазки, что обильно выделяется и пенится из-за ритмичных движений члена. Чонгук крутит бедрами, упираясь пальцами в широкие плечи, оставляя на них следы ухоженными ногтями. Альфа, что лежит под ним, гортанно стонет, когда влагалище сжимается вокруг ствола, а Чонгук от этого грубого звука жалобно скулит.
Скулеж переходит в хнык, когда мужчина вытягивает руку и принимается массировать клитор сбоку, где омега наиболее чувствителен, стараясь не сбиваться с темпа.
И так чересчур чувствительный после долгих ласк, Чонгук пораженно падает головой на чужое плечо и бессвязно ругается, то ли желая большего, то ли умоляя прекратить стимуляцию.
— Блять, Тэхен… Хочу тебя внутри… Пожалуйста… — жалобно просит омега на грани сознания. — Хочу узел… И сперму… Ох, Боже! — рука альфы грубо сжимает его грудь, и у омеги окончательно отключается мозг. Пару месяцев назад он бы над собой посмеялся. Сейчас как-то не до смеха, потому что все, что его интересует — это желание ощутить теплое семя в матке и узел, распирающий стенки влагалища.
Но альфа, такой непослушный альфа, убирает руку с розовой груди и хватается за бедро до красных отметин, чтобы, взрыкнув, вдалбливаться еще сильнее.
Он скалится, пряча лицо в чужой груди.
— На тебе… На тебе еще нет кольца, ласточка, — хрипит он, еле находя силы оставаться разумом в этом мире.
Чонгук ничего не отвечает, потому что доходит в этот момент до пика и замирает на члене, закатывая глаза и содрогаясь всем телом.
Влагалище судорожно сжимается, и Тэхен кончает с громким стоном, держа крепко ослабшее тело омеги.
Обессиленно выдохнув, он падает на простыни, придавливая несопротивляющегося Чонгука к кровати.
В послеоргазменной неге тот не замечает, как Тэхен из него выходит и стягивает презерватив, но слышит шепот на ухо:
— Хотел узел? Сейчас будет, — и вскрикивает, когда в его нутро входят четырьмя пальцами по самые костяшки, а в следующий миг он обмякает, жалобно мяукнув.
***
Пролежав в постели не меньше получаса, Чонгук внезапно вспоминает о том, что этот нахал не исполнил его каприз, и предпринимает попытки вырваться из крепких объятий, недовольно ворча. Но его возмущения прерывают несильным, но ощутимым укусом в затылок, заставляя присмиреть.
Альфа обнимает его крепче, притираясь щекой к влажной спине.
— Вот выйдешь за меня, тогда и подумаем и про узел, и про сперму, и что только хочешь. Если мы захотим ребенка, я точно не желаю, чтобы ты вынашивал его вне брака.
Чонгук пыхтит для виду, скрещивая руки на груди, и буркает:
— А вот возьму и выйду, — он не видит, но знает, что альфа за спиной сейчас наверняка улыбается широко, светя клыками. Его принимаются поглаживать по груди и животу, и он расслабляется, подставляясь под поцелуи, но все равно бормочет из вредности: — Вы слишком правильный для военного, полковник.
Сзади слышится хохот.
— Это и не плохо.
«Да», — думает омега, проваливаясь в дрему, окутанный теплом и лаской.
«Это отлично».
