Тепло жизни

Смерть. Она следует за каждым по пятам, не ведает преград пространства и времени, всегда находит цель. Каждый должен был принять ее, пусть и содрогаясь от ужаса, вспоминая лучшие моменты времени, проведенного на земле. Лань Сичэнь не ведал жизни, не знал, кем был, кем стал. Сердце не трогали радость или гнев, душа не рвалась на части от боли или не цвела тысячью соцветий сирени. Лишь завывания ветра, приносившего зловония трупов и клубившиеся тьмой едкие дымы отчаяния. Глаза смотрели, но не видели. Тонкие черные прорези маски не давали увидеть ничего, кроме цели. Весь мир был лишь беспроглядной тьмой, единственным путеводителем в котором был человек. Тот, кто должен был вскоре покинуть мир. Люди никогда не вызывали интереса. Находившиеся на грани смерти не занимались хоть чем-то, что могло бы тронуть безграничную пустоту тьмы внутри. Они чувствовали присутствие Лань Сичэня. Они знали, что Лань Сичэнь стоял за спиной, выжидая момента. И каждый пытался сбежать, отчаянно хватался за жалкую жизнь, в которой, по представлениям одного из воплощений смерти, не было ничего, за что можно было бы зацепиться. Ведь вокруг лишь тьма. Ведь сквозь прорези маски глаза видели лишь черный туман. Очередной человек не мог стать кем-то, кто смог бы шелохнуть непоколебимость холоднокровной жестокости, пусть даже это был ребенок, впервые за все время существования. Люди не всегда ощущали присуствие Лань Сичэня, но в первое появление содрогались в ужасе и начинали оборачиваться, в попытке отыскать, откуда же придет опасность. Но этот ребенок. Он смотрел сквозь Лань Сичэня. По пухлым щечкам стекали крупные слезы, губы надулись и сморщились от обиды. И в больших глазках сиял свет: столь яркий, столь невероятно теплый в этом холодном и отрешенном мире. В мире, полном тьмы, не могло существовать ничего, имеющего цвет. Лань Сичэнь моргнул, теплое сияние пропало, оставляя лишь грустный дымок когда-то яркого теплого света. Он удивленно коснулся маски. Впервые ледяная глыба опустила высоко задранную голову, чтобы увидеть под ногами маленькое создание, от этого маска немного съехала. Действительно. На нем все это время была маска, которую он мог снять. Снять маску, делавшую из него проводника смерти. Что случилось бы, если бы он и правда ее снял? Погиб бы сразу или же смог увидеть что-то? Что-то потрясающее, невероятное. Но разве во тьме мира действительно что-то могло скрываться? Ребенок перед ним вытер слезы. Только теперь Лань Сичэнь смог разглядеть, что он сжимал в руках... Веточку сирени. Откуда он знал названия предметов и вещей, которые брали люди? Откуда в его голове брались мысли? Мысли. Что это такое? Лишь короткая вспышка сознания. Лань Сичэнь подправил маску. Теперь придерживал ее, когда смотрел на дитя, чтобы больше не скользила. Вопросы умолкли, в глазах мальчика погас теплый огонек жизни, из рук пропала та самая веточка. Лишь фигура беззвучно рыдавшего дитя, никак не трогавшего сердце. Он стоял стеной за его спиной, наблюдал безустанно, выжидая, когда маленькое тельце со всех сторон обнимет черный туман, когда в руке появится коса, которая рассеит смутный образ, заставит белоснежное пятно слиться с бесконечностью. Но тьма никак не подступала к нему, не желала забирать дитя. Лань Сичэнь вдруг ощутил, как заболела шея, как начала неметь рука от длительного нахождения в вертикальном положении. Он бессмертное существо, не ведавшее никаких чувств: психических или физиологических. Рука сама потянулась к шее, размяла. Внутри нечто шевельнулось. Так осторожно, невесомо. Лань Сичэню вдруг захотел сесть. Все время службы смерти он лишь стоял, не чувствуя и доли усталости. Теперь ничего не изменилось, однако шея, ранее не болевшая, что было до противного по-человечески, находясь в неправильном положении, вдруг подала признаки недовольства. Лань Сичэнь задумчиво уставился в пустоту, пальцами перебирая позвонки на шее, ощущая холод собственной кожи. В нем есть кости. Мысли вновь спутались, превращаясь в сплошной поток размышлений. Размышлений. Он оглянулся, шея заныла болью, Лань Сичэнь поморщился, замер, рука вновь легла на маску. Под ней было лицо. Маска не была его лицом. Глазами он прошелся по беспроглядной тьме, будто желал увидеть в ней хоть что-то. Странное чувство посетило его. Словно за пеленой тьмы что-то было, и он ошибался, считая, что ничего более там не пряталось. Он протянул вторую руку во тьму. Она утонула в ней, исчезая. Лань Сичэнь резко одернул ее, словно тьма могла и не вернуть ему конечность. Не мир был покрыт безграничным туманом. Лишь он один. Осознание пришло неожиданно. Тихий хруст раздался в безмолвной пустоте. Лань Сичэнь резко выдохнул, сделал вдох, вновь замер. Дыхание, боль в мышцах. Он словно человек. Откуда он знал, что являлся бессмертным существом, абсолютно не похожим на человека? Откуда знал, что не должен дышать? Нечто внутри зашевелилось, маска словно стала тяжелее. Лань Сичэнь опустился на то, что считал землей, посмотрел вновь на ребенка. Что в нем такого особенного? Почему вдруг он начал ощущать все это? Столько вопросов. Рука сама потянулась к ребенку. Пальцы замерли, так и не коснувшись пухлых щечек. Мальчик был занят игрой с чем-то внизу. Игра явно его увлекла, на губках растянулась улыбка, он изредка содрогался от смеха, подправлял челку, непослушно выпадавшую из тугого пучка, закрепленного лентой. Он должен был знать ответы на вопросы. Должен был объяснить, что же происходило. Но ведь дитя не могло увидеть его. Вдруг в теле появилась слабость, рука безвольно упала, так и не достигнув цели. Нечто мягкое щекотнуло ладонь. Лань Сичэнь испуганно дернулся, убрал пальцы лишь на пару секунд, прежде чем вновь вернуть их к этому нежному неизвестному. Кожу облизнуло нечто. В ушах завыл ветер, ноги и спину приятно закололо, щеколнуло, в нос ударил аромат свежескошенной травы и крови. Крови. Треск. Голова так жутко заболела, что он свернулся в клубочек, сдерживая рвавшийся из горла вопль. Дыхание сбилось, внутри забилась яростным боем энергия. Неудержимая, она металась внутри, будто пыталась найти выход. Лань Сичэнь заткнул уши и глаза в странной попытке удержать ее, не выпустить наружу. Уберечь дитя от губительной силы. Энергия нашла выход: попыталась прорваться через рот. Лань Сичэнь тщетно сжимал губы: нечто вырвалось из него, но вдруг встретилось с преградой — маской, испуганно спряталось назад. Боль утихла. Лань Сичэнь отдышался, посмотрел на дитя. Ему осталось немного, что же дальше? Вдруг, убив дитя, он навсегда лишится возможности мыслить? Пальцы скользнули по маске, встретились с парой углублений. Слишком резко его заполнило нечто человеческое. Чувства и эмоции. В благословенной тишине и неведении жилось проще, в этом пустом и одиноком мире без тревог, где было место лишь спокойствию безэмоциональности, где он просто плыл по течению. В нем проснулось любопытство. Лань Сичэнь поднялся, вновь посмотрел на радостного мальчишку. Жизнь, которой он собирался лишить того, кто, пусть и совершенно случайно, заставил выйти из оцепения, вдруг показалась слишком ценной. В горле пересохло, он громко вздохнул, звук пронесся по пустоте. Мальчик вдруг вскинул голову, посмотрел прямо на него. В больших глазах вновь это теплое сияние. Мертвенно-белая кожа в сиянии показалась слишком чудесно живой. Маленькая ручка протянулась к нему, пальчики сжимали веточку сирени. Лань Сичэнь перестал дышать, рассматривая соцветие. Десятки прелестных лепестков смешивались в безумии красоты природы. Они были серыми, что казалось совершенно неправильным, странным. А еще более нелепым казалось, что дитя смотрело прямо на него и хотело сделать подарок. Дрожащая рука приподнялась, потянулась неловко к подарку. Он не понимал, что происходило внутри, неопределенность чувств сводила с ума настолько, что хотелось вновь вернуться во времена благословенного незнания. Однако он все равно потянулся, чтобы забрать веточку. Так наивно глупо. Только вот тот исчез из рук мальчика раньше, чем его успел забрать Лань Сичэнь. Все внутри сжалось. И правда, как глупо было полагать, что мальчик видел воплощение смерти. На душе стало так гадко. Мальчик — центр его мира сейчас, маяк во тьме. Прежде недоступное чувство любопытства проявилось ярче всего хаоса мыслей внутри. Время шло. Лань Сичэнь следил за каждым движением дитя, с содроганием сердца ждал, когда же появится дым. И в один момент он все-таки появился. Мальчик закрыл вдруг лицо руками, будто защищался от чего-то. Чернота бросилась к нему, лишь маленькие лучики света напоминали о человеке, находившимся в плотном тумане. Лань Сичэнь ощутил тяжесть в руке, посмотрел на мальчика и помедлил. Пошатываясь, шагнул ближе, осторожно вздохнул. Что будет, если он не сделает взмаха палача? Тьма сама проглотит мальчика, а заодно заберет и самого Лань Сичэня? Коса показалась неподъемно тяжелой. В нос вновь ударил аромат крови. Забрать очередную жалкую жизнь. Лань Сичэнь все еще бродил во тьме, ничего ведь не изменилось, так к чему сомнения? К чему попытки противиться собственной сути? Он поднял косу, замахнулся. Сквозь тьму пробивался ледяной свет, но Лань Сичэнь уловил лишь один маленький теплый лучик. Солнце? Голову вдруг начало печь, лицо щекотнуло прикосновение ласкового тепла, вновь закололо тело. Чей-то вопль отчаяния раздался в ушах слишком неожиданно, слишком громко. Лань Сичэнь выронил косу. Кому принадлежал этот голос? Он вновь посмотрел на мальчика, дернулся вперед, протянул руки и "разорвал" тьму, прорвался к малышу, обхватил руками. И неожиданно обнаружил, что и правда коснулся чего-то. Мальчик был осязаем. Все произошло так быстро, что он с трудом успел понять. Оглянулся на стаю огромных собак, зло нахмурился. Все живые существа боялись воплощения смерти. Лишь ощутив убийственную энергию, собаки сбежали, поджав хвосты. Тихий всхлип. Лань Сичэнь соврал бы, если бы сказал, что не испугался тихого звука. Он оглянулся и вдруг осознал. Вокруг дома, под ногами земля, а над головой темное небо. Он ощутил запах. Запах жизни, мира, который не был лишь безграничной тьмой. Тепло живого мальчика, который тихо хныкал, сжимая маленькими пальчиками белоснежную рубашку. Он поднял глаза, поджал знакомо губы и так твердо, как только мог, произнес: — Спасибо! Он видел Лань Сичэня, мог говорить. Он уставился на губы мальчика, не понимая, почему оттуда вдруг вылетели звуки. Мальчик резко протянул веточку сирени, заставляя взять. Не успел он что-то сказать, как послышался другой встревоженный голос: — Цзян Чэн! Где ты?! В ушах зазвенело, тело вдруг наполнило пугающее чувства ужаса. Он согнулся от боли, сжимая грудь. Будто его пронзали тысячи мечей, тьма заметалась вновь, снова ударилась о маску и вернулась обратно. — Вам больно? — спросил тревожно Цзян Чэн. Лань Сичэнь резко поднял голову, вздохнул и вдруг осознал, что мир вокруг потемнел, а Цзян Чэн перестал его видеть: удивленно заморгал в попытке понять, куда же делся спаситель. Боль не отступала, однако Лань Сичэнь протянул руку к Цзян Чэну, но больше не ощутил тепла. Пальцы прошли насквозь. Спас ли он Цзян Чэна действительно или же лишь отложил смерть на несколько дней? Однако туман не вернулся. Лань Сичэнь ждал, напряженно вглядываясь в тьму. Эта тревога за него была даже приятной. Он стремился уберечь единственный лучик света, который должен был указать путь к выходу. Время, оказывается, так долго тянется. Раньше он этого не замечал, был властителем времени, бесчувственным рабом смерти. Он то и дело касался маски, задумчиво проводил по ней руками. Странное ощущение, что она защищала и оберегала не покидало ни на секунду, однако за долгое время размышлений, воспоминаний о первом мгновении, когда он смог разглядеть что-то кроме белизны света, он пришел к выводу, что нужно ее снять. Руки немели от одной мысли, начинали дико болеть, словно некто невидимый отчаянно бил ножом, не позволяя совершить глупость. Она защищала, ее нельзя снимать. Тем временем Цзян Чэн рос. Лань Сичэнь не чувствовал течения времени, не замечал, как ребенок медленно взрослел. Воплощение смерти обычно видело лишь несколько дней перед смертью человека, а тут он мог видеть намного больше. Строить предположения, чем же занимался Цзян Чэн было достаточно увлекательно. А еще интереснее было следить за эмоциями. За каждым движением лица, каждым жестом, замечая даже самые мелкие неосознанные движения. Цзян Чэн часто злился, Лань Сичэнь сначала думал, что его подопечный был просто злобным, однако позже разглядел в нем... Доброту. Даже в пылу злости в глазах читалось нечто доброе. После вспышки злости его лицо всегда и искажалось в сожалении. Лань Сичэнь так отчаянно желал обнять и приласкать его в такие моменты. Научить контролю, помочь. Однако он даже никогда не говорил, не был уверен, что вообще умел воспроизводить звуки, хоть отдаленно похожие на речь. Даже представления, каким мог бы быть его голос не было. Сирень, подаренная в тот самый день, не увяла. Была все такой же свежей, пышущей свежестью весны. Лань Сичэнь долго ее разглядывал, вдыхал носом дурманящий аромат. Именно она наталкивала на мысли о собственной сущности. Был ли он воплощением смерти всегда? Откуда он появился? Бесконечная тишина не ответила бы, если бы спросил. А больше ничего он сделать и не мог. Лань Сичэнь тяжело вздохнул, убирая сирень в карман белоснежного ханьфу. Собственный облик он увидел тоже не сразу. Прошло много времени, прежде чем он обратил на такую мелочь внимание. Как и на длинные черные волосы, оказавшиеся даже слишком приятными на ощупь. Было даже интересно увидеть однажды, что же скрывалось под маской. Сегодня Цзян Чэн снова учился. Временами в голове возникали странные мысли, которые могли объяснить, чем занимался Цзян Чэн и зачем. Ел, спал, читал, писал, учил, фехтовал. Действия, которым он не мог дать название самостоятельно. Хотя где гарантии, что он не ошибался и на самом деле мир был устроен совсем иначе? Лань Сичэнь сидел рядом с ним, разглядывал вновь и вновь. Он превратился в прекрасного юношу, грубоватые черты лица, заострившиеся скулы, вытянувшиеся глаза. Тонкие брови вновь хмурились, маленькая складочка появилась на переносице, на щеке выскочил едва заметный прыщик, губы немного обсохли, Цзян Чэн бесчеловечно кусал их, в попытке избавиться от неприятного чувства стянутости. Руки были привычно сложены под грудью, пальчик отбивал странным ритм. Цзян Чэн вдруг повернул голову в сторону сидевшего рядом Лань Сичэня, что-то заговорил. Как же больно быть невидимым для него. Временами замечать, как взгляд направлялся ровно на Лань Сичэня и понимать, что глаза смотрели не на него, а сквозь — мучительно. Находиться в этой тьме, не иметь возможности слышать его, касаться его, понимать, что Цзян Чэн тоже знал про существование Лань Сичэня. Одиночество становилось почти невыносимым. Иногда в странном порыве представить то, чего не могло быть, он мог намеренно подстроиться под направление взгляда Цзян Чэна, попытаться придумать, что такое действительно могло произойти. Лань Сичэнь протянул руку, попытался убрать волосок, приклеившийся к губам. Тот действительно дрогнул, шевельнулся и вернулся на законное место. Внутри лишь на мгновение расцвели яркие бутоны надежды, чтобы в секунды сгнить и исчезнуть навсегда. Это Цзян Чэн резко выдохнул и волосок, не выдержав, вернулся на место. Лань Сичэнь перестал дышать, с сожалением посмотрел на Цзян Чэна. Тот изредка кивал кому-то сбоку от него, отвечал что-то. Лань Сичэнь долгое время пытался научиться читать по губам, но не мог вспомнить, как выглядели губы, когда человек что-то произносил. Столько попыток были провальными. Лань Сичэнь наблюдал за ним и не мог перестать думать, как же хотел стать человеком. Тем, кто был бы рядом, помогал, когда он плакал, утешающе обнимал. Лань Сичэнь кожей чувствовал, что Цзян Чэну также одиноко. Быть может, ощущение сложилось лишь потому, что Лань Сичэнь не мог увидеть людей вокруг него. Время шло. Цзян Чэн занимался все тем же. Лань Сичэнь заметил периодичность действий, уже понимал, что после написания текстов, он отправится фехтовать, затем на трапезу, после вновь за написание текстов, после общение с кем-то, прогулка и сон. Только вот после прогулки сегодня Цзян Чэн не пошел спать. Долго шел куда-то прежде, чем сесть прямо на землю, подняв голову к небу. Лань Сичэнь смотрел на него лишь пару секунд, а затем сел рядом и тоже поднял взгляд. Будто он и правда мог разглядеть сквозь тьму небо. В тот день спасения Лань Сичэнь лишь на секунду смог взглянуть на небо, оно было таким же темным, без намека на свет, как и его. Поэтому представлять, что они вместе уселись на поляне и смотрели на небо, было легко и приятно. Он долго смотрел во тьму в размышлениях. Жуткое желание снять маску боролось с невероятным страхом. Лань Сичэнь закусил губу, задрал голову выше, до хруста в шее. Невыносимо. Просто невыносимо в этой тишине. Он желал услышать его голос вновь. Не то смутное воспоминание, а реальный голос. Желал коснуться, прильнуть ближе. Даже тот самый неизведанный мир, о котором он грезил столько времени, не казался таким же привлекательным, как мысль о прикосновении к нему. Может быть, сняв маску, он навсегда исчезнет, умрет, а может тьма рассеится. Он просто больше не мог ждать. Не мог больше фантазировать, что Цзян Чэн его знает, подставляться под взгляд. Рука, подрагивая, потянулась к маске. Лань Сичэнь не опустил головы, осторожно подцепил пальцем край маски, нажал, заставляя ее подняться выше. Яркие оттенки голубого чистого неба, острые лучи солнца резанули по глазам. Ароматы свежескошенной травы и сырой земли перемешались с едким запахом крови. Тело вдруг пробрало жуткой болью, руки дернулись к животу, коснулись места, от которого по телу волнами расходилась невероятная боль. Пальцы коснулись чего-то теплого, приятного, мокрого, а затем поползли ниже, наткнулись на холодный меч. Горло заполнило нечто, он закашлялся, уставившись в небо без сил опустить голову и посмотреть на торчавший из живота меч. Рядом кто-то зашагал. Высокая тень загородила солнце, а затем появились еще. — Живучий, — произнес мужчина отрешенно. Пурпурные одеяния в тени казались почти черными, тонкие лучи подчеркивали морщины на его лице, мелкие глаза сияли жестокостью. Лань Сичэнь не ощутил страха, а на губах растянулась насмешливая улыбка. — Ожидаемо от человека, лишенного души, — произнес другой человек за секунду до того, как в грудь воткнулся еще один меч. От этого меча было больнее. Намного больнее. Из горла вырвался истошный вопль, когда мужчина беспощадно стал кромсать его. Небо постепенно заволокло тьмой. Лань Сичэнь тихо хрипел, пока меч не прошелся по горлу. Больше он не мог издать и звука. Мир вдруг затих, ушла и нестерпимая боль. Он все еще лежал на спине, смотря пустым взглядом в пустоту неизвестного места. Разум затуманился страданиями настолько, что не было желания даже попробовать заставить себя подняться и пойти искать выход. Над ним появилась фигура. Мужчина в черной рубашке и маске с пустыми глазницами навис над ним, смотрел некоторое время. Лань Сичэнь не желал подавать знак, что в нем еще осталась "осознанность", что он был способен мыслить. В руках высокой фигуры появилась такая же тонкая маска. Лань Сичэнь смирно наблюдал, как мужчина надевал на него маску и, лишь когда она почти коснулась лица, вздрогнул в последней вспышке яркого чувства: ужаса. Маска скользнула с лица. Лань Сичэнь несмело открыл глаза и посмотрел на небо. Вопреки ожиданиям в бесконечности тьмы крупной росыпью сияли звезды. Их хаотичное положение складывалось в чарующую взгляд невероятной красоты картину. Рука сама потянулась вперед в желании коснуться ярких и таких живых огней. Дыхание замерло, сердце сжалось в груди от восторга. — Кто ты?! — произнес голос рядом слишком встревоженно и резко. Лань Сичэнь вздрогнул от неожиданности, обернулся к Цзян Чэну. Он вдруг смог услышать мир. Шелест деревьев и травы, едва слышное уханье совы, песни цикад. И, конечно, манящий голос. Он изменился с тех времен. Стал грубее, ниже, от чего сердце в груди замерло в восторге. На глаза навернулись слезы. Лань Сичэнь попытался ответить, только совсем не мог понять, как воспроизвести хоть звук. Язык не подчинялся приказам, горло отказывалось сокращаться и напрягать голос. Он только и мог поднять веточку сирени, показывая когда-то спасенному то, что было оставлено в качестве благодарности. Цзян Чэн долго смотрел на веточку с заметным сомнением, хмурился, постукивал пальцем по траве. Лань Сичэнь не мог не наслаждаться осознанием, что теперь его видят. После такого было нестрашно умирать. Лишь спустя долгие секунды лицо Цзян Чэн озарилось осознанием. Он бросил взгляд на маску с двумя крупными трещинами, а затем вновь вернулся к Лань Сичэню. Раскрыл рот в попытке высказать тысячу слов, но не смог. Лань Сичэнь только улыбнулся. Как же приятно. Это чудесное теплое чувство в груди щекотало так прекрасно, почти сводило с ума. Он закусил губу, протянул руку. Цзян Чэн дернулся, чтобы увернуться от прикосновения, но вновь посмотрел на веточку сирени, тяжело выдохнул и прикрыл смиренно глаза, позволяя пальцам пройтись по коже. Как же безумно красив, как же приятно ощущать тепло его жизни. Тепло жизни, которую он не забрал. Лань Сичэнь тихо выдохнул, обнаглел, провел полной ладонью по острой скуле, кончиками пальцев прошелся по привычно сухим искусанным губам, очертил тонкую линию носа к переносице. Внутри забилось нечто. Это было совсем не сердце. С каждым ударом нечто внутри росло, набирало силу, однако Лань Сичэнь игнорировал неприятное чувство, немного ближе придвинулся к Цзян Чэну. — Кто ты? — уже спокойнее повторил он, но так требовательно. Лань Сичэнь, даже если бы имел возможность говорить, не смог бы ответить. Разве теперь мог он себя назвать воплощением смерти? А человеком? Он тихо вздохнул, убрал ладонь от лица, опустил опечаленно взгляд. Могло ли случиться так, что теперь Лань Сичэнь мог продолжить жить в этом замечательном мире? Интуиция кричала, что нет. — Не можешь говорить? — спросил в нетерпении Цзян Чэн. Видимо, не суждено было никому вновь услышать голос Лань Сичэня. Он осторожно кивнул, склонился ближе, вновь заглянул в бездонные глаза. В серости радужки сияло нечто теплое, притягательно прекрасное, то, что заставило проснуться от бесконечного сна. Лань Сичэнь поддался порыву, склонился и осторожно накрыл его губы своими. Почему-то это действие сейчас показалось самым правильным. Цзян Чэн недовольно нахмурился, отдалился. Очевидно, не будь Лань Сичэнь его спасителем, немедленно был бы проткнут насквозь мечом. Нечто внутри взбушевалось от короткого действия, бешенно закрутилось, от чего Лань Сичэнь резко свернулся клубочком. Тьма вновь прорывалась изнутри, однако теперь не встретила на своем пути маски, нашла выход. Лань Сичэнь тяжело задышал, схватился за голову. Рядом была опасность, и она охотилась за Лань Сичэнем. Цзян Чэн был слишком близко. Внутри все сжалось от сожаления. Нужно было уходить, срочно. Он резко поднялся на ноги, развернулся и встретился с человеком в маске. Мужчина в знакомой черной рубашке и маске. Одним легким движением он воткнул в грудь Лань Сичэня нож. Не сказав и слова отшагнул, наблюдая, как кряхтел от боли непутевый подопечный. Лань Сичэнь свалился на спину. Снова небо, снова запах крови и травы. Умирать во второй раз тоже больно. Он повернул голову. Веточка сирени, так тщательно хранимая им, испачкалась в крови. Руки сами потянулись к ней, но не было и шанса дотянуться. Лань Сичэнь не жалел, что однажды не подчинился предназначению. Знал, что Цзян Чэн продолжит жить, пока однажды в глубокой старости к нему не наведается такое же бесчувственное воплощение смерти и не заберет навсегда в мир, где Лань Сичэнь уже будет ждать его.