***
Асирпа оглядела Сугимото, а затем перевела взгляд на его руку: он крепко сжимал правое запястье второй ладонью. — Сильно он тебя ранил? — А? — Сугимото поднял голову, оторвавшись наконец от рассеянного созерцания подножья скалы, на которой они стояли и с которой его противник только что кубарем свалился прямо в реку. — Нет-нет, считай, даже не поцарапал, — сперва хмыкнул, а потом понял, о чём Асирпа говорила. Нерешительно помолчал и спросил: — Айны верят в родство душ? И, когда она вместо ответа одарила его прищуренным взглядом — мол, а ты, может, ещё и головой успел в пылу драки удариться? — показал ярко пульсирующую метку. Асирпа внимательно оглядела её, а затем сказала: — Да, конечно, верим. Странно было бы не верить во что-то настолько же очевидное, как то, что медведи на зиму впадают в спячку. — И что же значит для вас родство душ? — Каждый понимает это, лишь повстречав второго, — пожала она плечами. — Ты что-нибудь понял? — Не знаю, — Сугимото снова посмотрел вниз. Солдат не всплывал, но метка не спешила пропадать. Значит, тот был по крайней мере жив. — Один мудрый человек однажды сказал мне, что родство душ — это не всегда любовь до гроба, как думал я раньше. Теперь… я думаю, что родство душ — это не более, чем случайность. Просто каприз судьбы, которая подбрасывает кости, назначая людям пару, а затем сводит их раз или два — и то, быть может, Сугимото повезло, что он свою родственную душу вообще встретил. Встретил — и тут же они едва не убили друг друга, наплевав на знаки судьбы. Собственная жизнь была пока что дороже, чем какая-то мистическая метка на запястье, которая, может, на самом деле и вовсе ничего не значила. — Нет. Не может что-то настолько важное быть просто случайностью, — твёрдо произнесла Асирпа. — Если он жив… вы встретитесь снова. Айны верят, что предназначенные друг другу люди обречены раз за разом встречаться, пока жизнь одного из них не оборвётся. А для чего судьба их сводит, каждый уже сам решает для себя.***
— Дашь взглянуть? Огата какое-то время молчал. И с каждой секундой этого молчания Сугимото всё сильнее жалел о том, что решился спросить. Метка, которая за последние дни успокоилась, перестала жечь руку и застыла растёкшимся по запястью чернильным пятном, не давала ему покоя. Сугимото как мог игнорировал её, но всё чаще ловил себя на мысли, что во всём этом всё-таки должен быть какой-то смысл. Не просто так судьба снова свела их, сделав на этот раз союзниками — и не просто так предоставила Сугимото шанс спасти жизнь Огаты. И тот без тени сомнения вернул этот долг в деревне фальшивых айнов. У Сугимото было множество поводов недолюбливать его, но в кои-то веки всё ощущалось… так правильно. Одного только понять было совершенно невозможно: почему именно с ним? Только потому, что судьба отметила их? Когда Сугимото уже был готов с досадой отмахнуться и буркнуть «Неважно», Огата вытянул правую руку и задрал рукав кителя, открывая запястье. Сугимото уставился на тёмную кляксу, центр которой чернел во впадинке между жилами, а тонкие лучи расползались во все стороны, точно щупальца крохотного осьминога. Хаотичная, почти живая метка духовного родства — должно быть, неудобство она причиняет именно в те дни, когда её отростки проявляются во всей красе, покуда назначенные судьбой люди находятся рядом. — Тоже покажи, — голос Огаты отвлёк Сугимото от разглядывания извивающихся лучей. В ответ он сунул свою руку ему едва ли не под нос, заставив Огату инстинктивно чуть отстраниться. И тем не менее, не отпустив ни одного едкого комментария, он принялся изучать метку Сугимото, порой поглядывая и на свою. Тот тоже переводил взгляд с одного запястья на другое: рисунок лучей-щупалец повторялся до мельчайшего изгиба. Так себе, правда, открытие, Сугимото больше удивился бы, если бы метки отличались. Это всё ещё ничего не объясняло. Ведомый смутными догадками, он дотронулся до метки Огаты — осторожно, словно та была гнойным нарывом. Огата руку не отдёрнул, и это придало Сугимото смелости; вскоре он уже безо всякого стеснения обводил её, прослеживая кончиками пальцев самые крупные отростки. На ощупь метка ничем не отличалась от окружающей её кожи — иного он тоже и не ожидал, — но он надеялся, что прикосновение сработает как спусковой крючок, и всё наконец станет ясно. Снова ничего не вышло. Только Огата наблюдал за его манипуляциями с той снисходительностью, с которой обладатель коробка спичек смотрит на людей, силящихся добыть огонь трением. Сугимото нахмурился. Он упрямо отказывался сдаваться. Плевать, что его действия могут выглядеть глупо со стороны — может, хоть одна из этих глупостей сработает. — А может… Он накрыл ладонь Огаты своей, переплетая пальцы, так что метки на запястьях соприкоснулись. Не встречая никакого сопротивления, покрутил рукой туда-сюда, попытавшись идеально совместить два рисунка. Но то ли ему это не удалось, то ли это тоже не было правильным решением. — Чего конкретно ты пытаешься добиться? — Сам как думаешь? — отозвался Сугимото, от каждой новой неудачи всё больше теряя терпение. Он поднял взгляд на Огату. Оценил изгиб бровей и приподнятые уголки губ, прячущие насмешку. — Я пытаюсь понять, что мне с тобой делать. — И лучшее, что ты придумал — это подержаться со мной за руки? Сугимото сжал его ладонь сильнее — при желании он мог, наверное, переломать Огате какие-нибудь кости. Тот тихо шикнул, но выглядел не особо расстроенным. Смотрел всё так же пристально и неотрывно, ожидая, что ещё предпримет Сугимото в своих бесплодных поисках истины о природе родственных душ — а тот готов был всё отдать, чтобы стереть самодовольное выражение с его лица. Подхваченный почти неосознанным порывом, Сугимото резко подался к нему — в глазах сверкнул решительный, мрачный огонёк — и в следующее мгновение их губы соприкоснулись. Всего на пару секунд, а затем он отшатнулся, так и не отпустив руки Огаты. Только сейчас он понял, как громко колотилось сердце о грудную клетку, и отчего-то в комнате стало слишком душно. Огата отреагировал медленно. Свободной рукой потрогал свои губы — то ли осознавая, что только что произошло, то ли проверяя, не откусили ли их часом. А затем произнёс: — Одна идея восхитительнее другой, конечно. Желание врезать ему многократно усилилось. Тем более, что это жалкое подобие поцелуя тоже не сработало, хотя Сугимото возлагал на него большие надежды. Ведь не зря столько любовных историй связано с родственными душами — так почему бы хотя бы имитации любви не расставить всё по своим местам? — Забудь, — чувствуя, как краска приливает к щекам, Сугимото отвернулся и наконец отпустил его руку, но тут же его ладонь снова перехватили, останавливая. — Впрочем, — Огата придвинулся ближе, и его голос теперь мягко звучал над самым ухом, — если уж начал, доводи дело до конца. Иначе мы так ничего и не поймём. Сугимото с удивлением обернулся. Замешкался, взвешивая все «за» и «против». И понял, что, в общем-то, все его «против» были не так уж существенны — а в тёмных глазах Огаты ни одного «против» не было и в помине. Второй поцелуй вышел уже куда более долгим и вдумчивым. Ладонь Огаты легла Сугимото на затылок, пальцы запутались во взъерошенных волосах, и тот, расстёгивая верхние пуговицы его кителя, подумал: может, в этом и есть ответ. Родство душ — это не всегда любовь до гроба, потому что любовь не возникает на ровном месте. Быть может, родство душ — это бесконечно долгие поиски, которые рано или поздно приводят к ясности. Быть может, судьба назначила ему такую родственную душу не за какие-то грехи в прошлой жизни, а для того, чтобы научить Сугимото чему-то важному. Дать им обоим нечто жизненно важное — такое, что нельзя описать словами, зато можно ощутить в чужом пульсе, который учащённо бьётся под пальцами, и услышать в чужом горячем дыхании, которое опаляет обнажённую кожу.***
Закоченевшие пальцы дрожали, когда Сугимото подносил их к костру. Зимы на Карафуто ещё более лютые, чем на Хоккайдо, но это ничего. Это не то препятствие, которое могло бы остановить его на пути к цели. Метка не подавала признаков жизни с тех пор, как он очнулся на больничной койке с перевязанной головой, но всё равно каждый вечер он закатывал рукав и смотрел на пустое запястье. Който как-то раз не особо удачно выбрал время, чтобы пристать с расспросами, после чего Сугимото прожёг его таким яростным взглядом, что второй лейтенант резко потерял к нему интерес. А ведь ему досталась какая-то кроха от той злобы, с которой Сугимото разглядывал то место, где когда-то чернела метка. Он дождаться не мог момента, когда знакомое покалывание возвестит: они уже близко. Он уже близко. Тогда-то Сугимото уже совершенно ничто не сможет остановить. Он бросится в ту сторону, где метка будет всё сильнее наливаться чернотой. Словно волк, выслеживающий по кровавому следу раненого оленя, он будет остервенело идти вперёд — сквозь метели и холод, сквозь ограды и стены, сквозь орды врагов, и зудящая метка будет лишь подгонять его, болью подкармливая пылающую ненависть. И когда метка станет самым чётким из его многочисленных шрамов, он сомкнёт пальцы на чужом пульсе. Он вырвет горячее дыхание прямо из глотки ублюдка. Родство душ — это не всегда любовь до гроба. Это всего лишь возможность найти второго, без ошибки распознать в толпе и выманить из самого надёжного укрытия. Это гарантия новой встречи. А новая встреча — единственное, что сейчас Сугимото требовалось от Огаты.***
Первые прожилки проступили тонкими, цепкими линиями, впиваясь в кожу знакомым зудом. «Уже». Патроны, винтовка, немного еды про запас. Всё давно было готово. Огата вышел из глубины дома, где в этот раз расположились те, кто остался подле Хиджикаты. Кадокура и Киравус слишком увлечены игрой, чтобы заметить, в какой момент этот дом потеряет одного из постояльцев. Сапоги, плащ, свежая повязка — обмотать голову, чтобы закрыть слепой глаз. Запястье чесалось, метка проступала всё сильнее, растекалась чернильным пятном. Где-то совсем неподалёку другая такая же метка пульсировала предвкушением долгожданной встречи. Но в стане Хиджикаты её будет поджидать лишь разочаровывающая пустота. «Ещё не время». Если Сугимото вернулся с Карафуто, значит, и Асирпа с ним. А с ней и код от карты, ведущей к кладу. Так что охота ещё не окончена — она лишь вступает в свою финальную стадию. И Огата, как хороший охотник — и прежде всего снайпер — будет наблюдать за ней издали. У него не осталось ничего, кроме винтовки, но и с этим он способен на многое. Один меткий выстрел может спутать все карты — а метко стрелять Огата умел всегда, и даже увечье не способно вывести его из строя надолго. К тому же, он не добил того русского снайпера. С этим делом тоже стоило сперва покончить. А уж когда другие дела будут улажены, можно приступать к неизбежному. Огата быстро удалялся от дома Хиджикаты, но это не было бегство от судьбы. Всего лишь тактическое отступление. Всего лишь отсрочка, чтобы разобраться со всякой мелочью перед главным действием, чтобы постороннее не отвлекало в момент, когда нужно быть предельно собранным. Когда судьба будет выбирать между ними. Родство душ — это не всегда любовь. В существование такого концепта, как любовь, вообще верилось с трудом. Значит, это что-то иное. Сугимото так отчаянно пытался выяснить, что именно, и Огата не мешал его поискам. Только наблюдал. И, кажется, понял истинную суть гораздо раньше него. Когда он стрелял в Абашири, Огата уже знал: родство душ — это до гроба. Пока метка молчит, они бессмертны. Когда метка пробуждается, вопрос выживания становится ребром — зато каждый глоток воздуха обретает смысл. Огате нужно побыть бессмертным ещё немного, чтобы завершить начатое. А после он как никогда готов встретить свою родственную душу. Сопроводить её к гробу.