А нечисть тоже нежно любит

      Солнце почти скрывается за горизонтом, когда до слуха Дилюка доносится тихий стук со стороны окна. Он бросает книгу, не глядя всовывая засушенную веточку остролиста между страниц, и, в пару шагов преодолев необходимое расстояние, с силой распахивает ставни, едва не переваливаясь через подоконник. Знакомые руки мягко подхватывают под грудь, предотвращая падение с высоты третьего этажа.       — Ты и правда пришёл! — вырывается слишком уж радостно. Дилюк неловко отворачивается, пытаясь спрятать порозовевшие от смущения щёки. Откашливается в надежде на то, что вышло не слишком уж громко. — Я было подумал, что ты уже и не явишься.       — А куда я мог, по-твоему, деться? — Кэйя мягко подталкивает его внутрь, бесшумной тенью проникая в комнату следом. Только едва слышный стук копыт о пол служит Дилюку доказательством того, что чёрт, стоящий сейчас перед ним, вполне реален. — Ну что, ты готов?       — Почти.       Дилюк возвращается к креслу, в котором коротал время последние пару часов, плавно огибает его, подходя к стоящему рядом комоду. С тихим шуршанием один из ящиков выдвигается, являя их взорам небольшую коробочку — подарок от матери на пятый его день рождения. Губы сами собой растягиваются в меланхоличной улыбке, но Дилюк быстро берёт себя в руки, отмахиваясь от грустных и совершенно ненужных мыслей.       — Помогу? — Кэйя появляется рядом внезапно. Ловко забирает коробочку из чужих рук, позволяя Дилюку вновь оказаться утопающим в мягкости кресла. — Закрой глаза.       Он подчиняется. Мягкие практически невесомые прикосновения приятно холодят кожу, когда Кэйя аккуратно наносит на его лицо краску — подчёркивает глаза, оставляет блёклый, практически незаметный мазок на губах, ещё по одному на носу и веках. Дилюк забавно хмурится, понимая, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но всё же не сопротивляется, позволяя чёрту закончить начатое.       — Сними, — шепчет Кэйя и, дождавшись распахнутых в удивлении глаз, кивает на расстёгнутый ворот рубашки.       Дилюк медленно поднимается. Неловкая тишина, шелест падающей на пол ткани и чужие руки, бессовестно гуляющие по его телу — Кэйя явно им наслаждается. Но, будто бы наигравшись, вскоре возвращается к делу, оставляя простенький рисунок на левом плече.       — Готово, — коробочка возвращается на своё место, пока хитрый взгляд довольно оценивает проделанную работу. — А теперь одевайся и полетели, пока твой отец сюда не нагрянул.       Они оба еле заметно вздрагивают — знают не понаслышке, что может случиться, если подобное всё же произойдёт. Тогда, возможно, в их лесу станет на одного чёрта меньше.       — От меня и мокрого места не останется, если он увидит, как бес тебя совращает, — в голосе, тем не менее, ни капли страха. — Склоняет на тёмную сторону, призывает идти кривой дорожкой...       — В тебе бесовского-то почти что и нет, — Дилюк удостаивает Кэйю снисходительным взглядом. — Разве что рожки... да ножки.       И, игнорируя возмущённое сопение, с тихим смешком проходит мимо него обратно к окну. Может быть, он немного, совсем чуть-чуть — самую, скажем так, малость — волнуется, поэтому позволяет себе язвить. Но, справедливости ради, Кэйя делает так постоянно. Поэтому Дилюк выдыхает и собирается с мыслями, аккуратно взбираясь на подоконник. Не глядя тянет руку назад, однако встречного жеста так и не дожидается.       — Ну и? — вырывается как-то нетерпеливо, когда алый взгляд обращается к застывшей на месте фигуре. — Мы летим или?..       — Ты летишь, — поправляет его Кэйя — Дилюк видит, как усиленно тот старается изобразить обиду. — И я лечу. По отдельности. Думаю, ты и сам прекрасно управишься.       Он видит скрещенные на груди руки, видит агрессивно виляющий из стороны в сторону хвост. А ещё видит блеск во взгляде. Блеск, не предвещающий ему ничего хорошего. Возможно, ему всё-таки стоит извиниться — от черта подальше, или как там все говорят?.. В противном случае Дилюк не ручается за то, что доберётся до места в целости. Ну и за то, что в принципе сможет до него добраться, тоже.       Немного подумав, он всё же решает действовать чуть-чуть иначе. Спрыгивает с подоконника, резво топая босыми ногами к кровати. Опускается на холодный пол и, потратив пару минут на поиски, выуживает из-под неё так хорошо знакомую Кэйе бутылку.       — Какая жалость, — наигранно-безразлично выдыхает Дилюк, будто разговаривая с самим собой. — А ведь я думал отдать её тому, кто доставит меня на шабаш. Ну и что же теперь с ней делать?..       Дилюк знает, что перехитрить чёрта — задача, которая изначально имеет очень низкий шанс на успех. И, он уверен, Кэйя понимает, что прямо сейчас происходит. Понимает, но всё же позволяет ему поймать себя за хвост... Дилюк прыскает в кулак от такого сравнения, вспоминая первую их с Кэйей встречу. Когда он, будучи несмышлёным мальчишкой, в буквально смысле поймал за хвост чёрта, воровавшего яблоки из их сада. Кэйя тогда очень сильно ругался, пряча красные от смущения уши, а уже после, когда они оба стали намного старше, намекнул, что хвост у чертей — место особое. Правда особенность эту Дилюк понял далеко не сразу...       Кэйя тем временем, воспользовавшись его задумчивостью, подкрадывается ближе, с победной улыбкой выхватывая бутылку из его рук. Разглядывает её, блаженно принюхивается — Дилюк не уверен, можно ли в случае с закупоренной бутылкой что-то почувствовать, но, тем не менее, решает не вмешиваться. Смотрит только, как подрагивают в волнении заострённые на конце уши, совершенно не замечая тронувшей губы улыбки.       — Полуденная смерть... — мечтательно шепчет Кэйя. Откашливается, якобы невзначай пряча бутыль за спиной. — Ну, не пропадать же добру, верно? Чего сидишь, полетели.       Сердце Дилюка замирает, когда его ноги плавно отрываются от поверхности подоконника. Земля стремительно отдаляется, особняк остаётся далеко позади — теперь есть только он и ветер, неистово треплющий выбившиеся из хвоста рыжие локоны. А ещё Кэйя, к чьей груди он прижимается спиной, сквозь тонкий слой ткани чувствуя тепло чужого тела — такое родное, успокаивающее.       Они летят по небу, словно танцуя. Кэйя пару раз разворачивает его, меняется с ним местами, кружа Дилюка в известном одному лишь ему ритме. Дилюк и сам не замечает, в какой момент подхватывает его, начиная двигаться в такт чужим движениям, совершенно позабыв о том, что земля находится во многих милях под ними. Словно всё так и должно быть, словно мир, укрытый сейчас темнотой ночи, был создан лишь ради них двоих. Лишь ради одного единственного момента. И только звёзды являются свидетелями их безмолвного танца.       Место проведения шабаша они замечают ещё на подлёте — даже с такого расстояния до их слуха доносятся крики, смех и чьё-то пение на неизвестном простому люду языке. Огромный костёр, вокруг которого ведьмы и черти водят свои хороводы, освещает поляну и нестройные ряды деревьев, тянущиеся по её краю. Дилюк завороженно наблюдает за языками пламени, которые, словно подхватив всеобщее настроение, заходятся в неистовой пляске — взметаются высоко в небо, после яркими искрами разлетаясь в разные стороны. Атмосфера совершенно иная, чем та, что парой часов ранее была между ним и Кэйей. Но подхватить её оказывается на удивление просто — одежда оказывается на земле, а лента, держащая тяжёлые локоны, исчезает, позволяя огненно-рыжим волосам, похожим на сбежавшие из костра языки пламени, укрыть веснушчатые плечи...       — Красивый, — шепчет Кэйя, губами ведя по открытой шее. Жарким дыханием опаляет плечи, заставляя Дилюка сильнее податься назад, к нему навстречу. — Тш, ещё не время...       Вскоре они пускаются в пляс вместе со всеми. Вливаются в поток так естественно, будто бывают на подобных празднествах каждый вечер. Хотя, думается Дилюку, в случае с Кэйей это вполне могло бы оказаться правдой... Вдруг чьи-то руки подхватывают его, кружат в новом, совершенно ином танце. А потом ещё раз, ещё и ещё... Обстановка и лица вокруг стремительно меняются, танец становится всё быстрее, всё интенсивнее... А потом всё замирает. Дилюк чувствует прохладные руки на своей талии, знакомо поглаживающие разгорячённую кожу, пытается отдышаться, когда над ухом слышится насмешливый шёпот:       — Поймал тебя.       Кэйя выглядит ничуть не лучше — такой же растрёпанный, с хаотичным, почти диким блеском в не скрытом под повязкой глазу. Дилюк неосознанно подаётся чуть ближе, обвивает руками тонкую шею, оказываясь с ним лицом к лицу. Губами мягко касается чужих губ, жмурится, когда Кэйя, перехватив инициативу, углубляет поцелуй. Отстраняется лишь когда в грудь прилетает несильный удар — Дилюку не хватает воздуха.       — Понравилось? — спрашивает ехидно, из-под ресниц наблюдая за раскрасневшимся то ли от танцев, то ли от поцелуя — а может и от всего вместе взятого — лицом.       — Я бы даже сказал, — Дилюк облизывает пересохшие губы, — что чертовски понравилось.       Кэйя смеётся, утягивая его в противоположную от костра сторону. Прошлогодняя трава, среди которой только-только начинает пробиваться молодая зелень, колет оголённую кожу, когда они падают в неё чуть в отдалении от ведьминской суеты. Дилюк раскидывает руки в стороны, тянет прохладный ночной воздух, вдыхая наконец полной грудью. Так, как никогда не вышло бы в особняке. Так, как он может только рядом с Кэйей. Шаловливые пальцы скользят по его животу, острые ногти слегка царапают кожу, когда мышцы под ней чуть напрягаются. Кэйя бездумно водит рукой по его телу — немного иначе, чем когда они собирались, — накручивает на пальцы длинные пряди. Второй подпирает голову, задумчиво вглядываясь не то в Дилюка, не то в пространство прямо за ним.       — А помнишь тот случай, когда мы убегали от кабана? — начинает внезапно. Смеётся, замечая возмущение в чужом взгляде. — Когда ты споткнулся и чуть не помер, утонув в грязной луже, м?       — Замолчи, умоляю, — Дилюк закрывает лицо руками. Смотрит сквозь пальцы на звёздное небо, игнорируя Кэйю, словно того и нет вовсе.       — Или тот раз, когда мы наелись в лесу странных ягод, а потом кое-как доползли до особняка, — Кэйя чуть дёргает его за прядь, привлекая внимание. — Мне-то ничего, а вот тебя тогда еле откачали.       — Или тот раз, — со смехом добавляет Дилюк, — когда один несмышлёный чёрт застрял в винограднике, едва не оставшись без своего любимого хвоста.       — Два один в мою пользу.       — Заткнись.       Атмосфера между ними вновь неуловимо меняется. Дилюк тянется к чужому лицу, мягко касается щеки ладонью. Плавно ведёт ею вверх, за ухо, чувствуя под пальцами лёгкую, едва уловимую дрожь — уши у Кэйи, как и хвост, являются особо чувствительной зоной. Губ касается чужое дыхание, и Дилюк сдаётся, позволяя утянуть себя в пучину страсти и порочного наслаждения.       Кэйя нависает над ним, словно хищник. Руки беспорядочно шарят по телу, касаются всех самых чувствительных мест — тех, о которых дозволено знать только ему. Дилюк выгибается, подаётся на встречу, впиваясь ногтями в его плечи. Тихие стоны срываются с губ, тонут в громких криках и пении, которых они, впрочем, не слышат. Кажется, что прямо сейчас на этой поляне нет никого, кроме них, полностью отдавших себя друг другу. Дилюк коротко вскрикивает, когда наслаждение доходит до пика. Кэйя ласково убирает с его лица налипшие пряди, наклоняется совсем близко, мягко сталкиваясь с ним лбами.       — Всё в порядке? — шепчет, вглядываясь в отблески пламени в родных до боли глазах.       Дилюк кивает. Притягивает его к себе, почти заставляя упасть на него сверху — Кэйя вовремя реагирует, выворачивается, падая на траву рядом. Носом утыкается в изгиб шеи, вдыхая чуть изменившийся аромат. И на душе от этого простого жеста становится так тепло и спокойно, что он позволяет себе ненадолго прикрыть глаза, отдавшись моменту.       — С днём рождения, Лулу, — шепчет тихо, боясь спугнуть это минутное наваждение. А потом, будто о чём-то вспомнив, смеётся с самого себя, уже смелее добавляя. — Я люблю тебя.       Скоро над лесом начнёт заниматься рассвет, и они вернутся домой, после чего им придётся ненадолго расстаться. Но до того момента... Кэйя будет наслаждаться каждой секундой, которую Дилюк — всё-таки задремавший — проводит в его крепких объятиях.