Photosession.

      — Хаккай сейчас по уши в работе, а мне нужна модель. Не мог бы заменить его? Одежда готова, осталось только отфотографировать и отправить работы.       Мицуя говорил это тоном таким непринуждëнным и будничным, не отрывая взгляда от стеллажей с тканями, что Ран, в общем-то, подвоха не заметил. Немного погодя только лениво пожал плечами в ответ, кинув равнодушное: "без проблем". Иногда он и Риндо заменяли Хаккая и некоторых других моделей — у Такаши вообще таковых всегда была живая вереница и лишь несколько конкретных лиц — примелькавшиеся постоянники. Вроде Хайтани, Хаджиме и Шиба, например.       Работать с Мицуей было одно удовольствие, даже если исключать факт специфического характера их взаимоотношений. Юноша на редкость талантлив в шитье и дизайне и создавал крайне симпатичные комплекты одежд, которые уже имели огромный потенциал, а в недалëком будущем так и вовсе пророчили перерасти в целую линейку и создание собственного дома моды. Помимо этого Такаши отличался на редкость ладным характером. Кто бы мог подумать, что отпетый гопник в прошлом, с таким старанием ломавший лица на множестве потасовок Свастонов и в речи своей пропускавший раз через раз ядерное матерное словцо, оказался человеком до чëртиков спокойным и непробиваемым, да к тому же достаточно дружелюбным. Правда до сих пор иногда как скажет — так в ступор встанешь. Профессиональные издержки с годами не проходят...       Подвох в просьбе всë-таки оказался, однако, не ему жаловаться на происходящее. Руки крепко зафиксированы над головой одной ладонью Мицуи, да так, что позже, кажется, запястья можно будет на наличие растëкшейся по бледной коже синевы проверять. Ран всегда был уверен, что раз он крупнее Такаши, то и сильнее, но полученный когда-то в пылу драки в ебало кулак и теперешняя хватка на его руках вселяет глубокие сомнения.       — Для Хаккая тоже подразумевалась такая съëмка?       Дыхание сбито и голос срывается с глотки каким-то надломанным. Что-то определëнно трещит там, внутри, под грудной клеткой, на поверхности которой один за другим расцветает алыми бутонами ещë одна работа Мицуи. Тот сидит на его бëдрах со слегка распухшими губами, сосредоточенно хмурится, рассматривая отснятые только что фотографии в экране своего фотоаппарата, но на старшего и внимания не обращает.       — Нет, скорректировал специально для работы с тобой.       У Мицуи вообще руки либо золотые, либо благословлены определëнно каким-нибудь Богом искусства, если таковые имеются — и лицо сломает, и оденет собственноручно весь Китай так, будто полтора миллиарда на подиум готовятся. Рану остаëтся задыхаться немым восторгом и в мнимом недовольстве поджимать губы в ожидании, когда Такаши переключится вновь на него. Съëмка же ещë не окончена, верно? Тебе же точно нужны ещë хотя бы парочка кадров?       Такаши отводит руку с фотоаппаратом в сторону, смотрит этими своими до невозможности невозмутимыми глазами. Со всей придирчивостью осматривает Хайтани, и Ран уже готов вновь открыть рот за тем, чтобы спиздануть какую-нибудь чушь, совершенно неважно какую, лишь бы на таком красивом в своей серьëзности лице отразилась хоть какая эмоция. Но его намерения то ли так до смешного понятны, то ли отчëтливо читались в тëмных фиалковых глазах, потому как Мицуя склоняется, так и не ослабив хвата на руках. Лишь фотоаппарат кладëт где-то сбоку, свободной теперь рукой невесомо скользя вдоль по груди. И Ран не в силах прервать зрительный контакт, только сглатывает тяжëлых выдох, выбитый из груди ласковым касанием. И всë хочется дотянуться до губ напротив — расстояние в пару жалких сантиметров неимоверно действует на нервы.       — Давай ты не будешь мешать рабочему процессу, раз уж согласился, договорились?       — Напомню, что мне всë ещë ничего не сказали об оплате.       Не то чтобы Рану нужны деньги. Они с Риндо держат ночной клуб, через который проходят не только желающие оторваться поздней ночью, но и нередко ребята нечистые на руку. За покрывательство и широкий ассортимент хорошего алкоголя их заведение пользуется высоким спросом и выручка каждый раз баснословная. Поэтому деньги — явно не то, что ему нужно от бедного на финансы дизайнера. Такаши в немом вопросе выгибает бровь, так и зависнув: даже ладонь, забравшаяся под края кимоно, замерла.       — Просто скажи, что тебе надо, и не еби мозги, Бога ради.       — Это мне в тебе и нравится.       Да ничего ему не надо было от Мицуи. В самом деле, что этот мальчишка — и пусть юноша через пару лет разменяет третий десяток, это не так важно, в памяти Рана всë ещë клеймом отпечатан тот искрящийся восхищением взгляд ещë малолетнего Такаши, держащего за руки младших сестëр, — мог ему предложить? У него было всë, что мог пожелать, так что никакой выгоды Такаши по сути своей для него не представлял. Вот только Ран в немом намëке ведëт плечом и поддаëтся вперëд, ловит чужие губы своими. Прикусывает в отместку, возвращаясь в исходное положение и заставляя Мицую нагнуться следом. На бледной коже и порозовевших губах остаются пара маленьких капель крови, которые он тут же слизывает не обращая внимания не шипение юноши. Поцелуй выходит кривым — точно косые линии капель дождя по стеклу. Ран мажет по губам, ткнувшись в их самый уголок, оцеловывает подбородок и снова возвращается к заливающимся ярко-розовым соцветиям. Мысль — непонятное варево, совершенно бессвязный клубок, распутывать который нет никакого желания. И вместе с тем, есть возможность этого не делать — отдаться течению происходящего. Хайтани, привыкший если не держать в своих руках, то не упускать из-под возможности контроля каждый аспект, напрямую его личности касающийся, рядом с Такаши удивительным образом — и, самое главное, добровольно, — перекладывал инициативу ведущего в чужие не менее умелые руки.       И простое осознание до безумия плавило разум — человек, которому принадлежат все эти ласковые и грубые, длительные и обрывистые касания, ни за что ему не навредит. Играло много факторов в данном итоге, но это не важно — важна сама суть. Мицуе можно было довериться даже в таких интимных во всех душевных и физических смыслах вещах. И хотя бы в такие моменты позволить вести себя. И Ран позволяет — его вновь затягивают в поцелуй, короткий и совсем сухой на этот раз. Глаза напротив, как и его собственные, ничуть не прикрыты — оба настойчиво сохраняют зрительный контакт, добросовестно окунаются в чужой омут.       Одно мгновение — бесследно ускользающая капля. Вместо лавандовых глаз Ран рассматривает объектив фотоаппарата.