* * *
– Господин Пак Ваш отец, – начинает линию допроса адвокат Шин после того, как первый свидетель произнес речь перед присягой. – Мы должны поверить, что Вы бы не солгали ради него в суде? Девушка лет двадцати отвечает без раздумий, даже не поведя бровью: – Я люблю отца. Но также я любила госпожу Хаён. И если он виновен, то я сама требую для него высшей меры. – Вы все же допускаете мысль о том, что Ваш отец мог убить Пак Хаён? – Его первая жена, моя мама, попала в автокатастрофу. Это меняет людей и вызывает у них страх потери близких. Вот почему он держался за госпожу Хаён и за меня. Я убеждена, что он не причинил бы ей зла. Рюджин незаметно приподнимает уголки губ. Идеально подготовленный свидетель – ее заслуга, которой непременно можно гордиться. Йеджи ни за что ее не расколет. – Свидетель ваш, – простодушно сообщает Рюджин, нарочно мазнув взглядом по самоуверенному лицу Йеджи. Прокурор невозмутимо подхватывает какую-то папку со стола и подходит к свидетелю. Дочь подозреваемого тушуется, почувствовав ощутимое давление со стороны обвинения, но держится по-прежнему стойко. Йеджи наклоняет голову и щурит лисьи глаза. – Ваш отец познакомился с Пак Хаён после того, как Ваша мать погибла в автокатастрофе в Швейцарии? – Да, – дает ответ девушка, поглядывая на Рюджин. Йеджи, заметив это, заслоняет спиной обзор на адвоката. – А если я скажу, что это ложь? Вы знали, что Пак Хаён стала любовницей Вашего отца, когда он был в браке? Девушка меняется в лице, не ожидая подобных заявлений. И сомневается теперь не она одна – Рюджин непроизвольно навостряет уши, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Искоса она обращает взгляд на своего клиента, и, заметив за ним признаки нервозности, против воли ощущает, как злость поднимается к горлу. – Нет, я точно знаю, что мама погибла до их знакомства, – неуверенным голосом пытается противостоять свидетель, однако Рюджин не понаслышке известно, что оказать сопротивление Йеджи на грани невозможного. – Отец Вам так сказал? – Даете показания вместо свидетеля? – подначивает Шин с места, делая попытку разобраться чуть глубже в замыслах прокурора. Только вот Хван не ведется на эту провокацию, сразу переходя к делу: – Ваша честь, я хочу представить заверенный швейцарский отчет о причине смерти первой жены господина Пака – Ким Инне. Он переведен, поэтому госпожа Пак сможет зачитать его присяжным. Девушка непонимающе открывает переданную папку и внимательно вчитывается в выделенный текст. С каждым словом читает все медленнее, приходя в ужас: – Ким Инна погибла в возрасте двадцати восьми лет... от глубокой раны в верхнюю часть шеи, нанесенной убийцей. – Орудие убийства? – уточняет Хван. – ...Охотничий нож. Рюджин чувствует, как гнев рвется наружу, сжигая любые проявления сочувствия, и поворачивается к своему клиенту, мысленно представляя, как ломает ему одну косточку за другой. Таких совпадений просто не бывает. Мало того, что он предположительно убил первую жену, оставшись безнаказанным за неимением доказательств со стороны обвинения, так еще и вторую! По крайней мере в глазах присяжных эта вероятность только что удвоилась в два раза. Разве можно быть таким чудовищем? Слушание на этом завершается, и Рюджин не покидает стойкое ощущение, что Йеджи выиграла эту битву. – Вы бы взялись за мое дело, если бы я все рассказал? – задает логичный вопрос Пак Ёнджэ. Такое чувство, будто к такому повороту он был готов больше, чем его адвокат. Может, все было бы иначе, если бы этот кусок дерьма рассказал все с самого начала, чтобы не выставлять Шин посмешищем в глазах этой сирены. Рюджин зажевывает нижнюю губу, но быстро прекращает, как только видит направленный на нее взгляд лисьих глаз в другом конце коридора. Нельзя показывать слабость. У нее все под контролем. – Соврете еще раз и сразу лишитесь адвоката, – ледяным голосом отрезает Шин, на что господину Паку остается лишь кивнуть. Мимо вихрем проносится дочь Ёнджэ, и тот успевает схватить ее за локоть в попытке остановить. Девушка одергивает руку, закричав, чтобы он к ней больше не приближался, и сквозь стену из слез шипит ему в лицо: – Надеюсь, тебе вынесут смертный приговор. И быстрыми шагами скрывается за углом. Рюджин не замечает, как Йеджи подкрадывается к ней со спины. Рядом с ухом проскальзывает томный шепот, заставляя внутренности сжаться: – Посмотри, какого урода ты защищаешь. Брось это провальное дело, Шин. К шее прилипают мурашки и колючими крапинками расползаются по всему телу. Почему любое действие Йеджи вызывает в Рюджин столько неконтролируемых эмоций? Она сжимает кулаки и, мельком взглянув на рыжеволосую сирену, уходит прочь, клятвенно пообещав напоследок: – Ни за что.* * *
Рюджин роется в материалах дела несколько часов подряд, не видя белого света. Ее помощники – никчемные неудачники, которые смогли узнать о так называемой первой жизни Пак Ёнджэ только после объявления об этом в суде, хотя должны были досконально изучить каждую деталь и принести Рюджин на блюдечке, чтобы она заранее продумала всевозможные ходы и лазейки. Уж о смене имени они должны были разнюхать. Иначе зачем они вообще все нужны, если в итоге разгребает все именно Рюджин? Их не в чем винить: сотрудники не имеют такой смертельной мотивации, какая есть у их начальницы. Они не желают приструнить Хван Йеджи. Они, в целом, Хван Йеджи не желают. Бутылка виски катится к чертям – Рюджин надоело набухиваться до состояния невменоза в ожидании, что решение придет само собой во сне вместе с радужными пони. Пора взять себя в руки, чтобы не загубить очередное дело. Провальное дело. Провальным оно стало тогда, когда Йеджи переступила порог зала суда. Как же бесит. Рюджин не может сказать, откуда у нее адрес Йеджи. Что она делает около ее дома в первом часу ночи – тоже. Слушание через восемь часов, но это последнее, о чем думает Рюджин, колотясь костяшками в дверь роскошного трехэтажного дома. – Шин? – удивляется Йеджи. – Ты что здесь делаешь? Рюджин настойчиво проникает внутрь без приглашения войти, на что ожидаемо получает взгляд полный осуждения. Йеджи, стоя перед ней в одной шелковой пижаме, состоящей из майки и шорт, наконец не выглядит устрашающе. На ней ни грамма косметики. Оказывается, ее кожа не такая уж и идеальная: вмятинки на лбу, шелушения в области щек и маленькая царапинка на подбородке. Под уставшими глазами засели темные круги, а губы без кроваво-красной помады не кажутся такими гладкими. Все как у обычных людей. И почему-то все это очаровывает захмелевший разум Рюджин куда больше той красоты, что демонстрирует Йеджи на публике. Теперь ее хочется укутать в одеяло и долго рассказывать сказки, пока та не задремлет сладким сном. Ну за что? Пьяная голова вообще может думать о чем-то, кроме Хван Йеджи? – Так и будешь молча пялиться на меня? – строгий возглас отрезвляет, и Рюджин вдруг вздыхает. Сразу у входа она замечает лестницу, ведущую на второй этаж, и невозмутимо усаживается на третью ступень, прислоняя голову к стене. – Последний раз видела тебя в таком состоянии на выпускном, – говорит Йеджи и приземляется рядом, замечая на чужом лице тень улыбки. Нет никакого давления, не чувствуется былого пожара и буйств, искрящихся между ними – одно только умиротворение и странное спокойствие. Рюджин случайно не попала в сон? – Мы тогда подрались. – Да, ты выдрала мне такой огромный клочок, что я всерьез подумала, что мне нужна пересадка волос, – вспоминает Йеджи и улыбается, как только слышит чужой смешок. – Что? Это правда! – Почему мы вообще это сделали? – Ты сказала, что я буду отвратительным прокурором. – Смотри-ка, так и вышло, – шутит Рюджин и наблюдает за чужой реакцией, ожидая чего угодно, только не: – Верно. – А? Рюджин хлопает глазами, всматриваясь в чужой профиль. Йеджи грустно усмехается, уткнувшись подбородком в подогнутые к груди колени. – Я хотела стать хорошим человеком, Рюджин, – сердце пропускает удар: кажется, впервые за всю жизнь Йеджи обращается к ней по имени. – Хотела счастья, понимания, быть с... любимым человеком. Ее мягкий взор вдруг устремляется на свою вечную соперницу – Рюджин теряет все органы, которые помогали ей дышать, и заодно дар речи. Этот по-странному нежный и ласковый взгляд же не должен принадлежать Хван Йеджи, верно? – В итоге я просто обманываю людей. Некоторых плохих я сажаю за решетку, но туда попадают и хорошие. Обычно, когда это выясняется, я не могу заснуть даже со снотворным. – Я думала, что для тебя это пустяки, – отчего-то шепотом говорит Рюджин. На лице Йеджи расцветает усмешка, а глаза становятся влажными и блестят, словно капли дождя под солнечными лучами. Рюджин засматривается на вечные секунды, не в состоянии оторваться. Ладонь тянется к чужой руке и накрывает ее успокаивающим теплом. Простой жест, имеющий целительные свойства. Йеджи даже не дергается и осторожно, даже слишком невинно для сирены сжимает в ответ. – Это мои дела заведомо провальные, не твои. А самое большое провальное дело – это ты. – М? Йеджи не договаривает. Она сокращает небольшое расстояние между ними и ловит губами губы Рюджин. Тонкие пальцы находят место у основания шеи: Йеджи нежно ведет ими вдоль ключицы, возвращается к поглаживанию скулы и убирает мешающиеся прядки за ухо. Вмиг расстаяв, Рюджин подается ласкам, желая быть еще ближе: соединиться, слиться, чтобы отдаться чувствам целиком и полностью, как того хотела все эти годы. Она проникает прохладной ладонью под шелковую ткань майки, оглаживая упругую грудь, и задыхается от ощущений, когда Йеджи от неожиданности пускает несдержанный стон, покрываясь приятными волнами мурашек. Их дыхание смешивается воедино, языки сплетаются, а чувства накрывают с головой, заставляя продолжать и хотеть большего. Йеджи трепещет в ласковых и вместе с тем властных руках Рюджин, когда та тянется, чтобы осыпать грудь поцелуями. Влажными, припухшими губами она исследует молочную кожу, спускаясь от яремной впадины к левой груди. Йеджи выгибается навстречу, напрягая спину, и издает звуки наслаждения, которые отныне станут для Рюджин самой любимой мелодией. – Мы ведь сможем дойти до спальни, да? – шепчет Йеджи, сделав невероятное усилие, прежде чем приостановить Рюджин. До слушания всего восемь часов. Слишком мало для того, чтобы насладиться друг другом.* * *
Рюджин выбегает из чужого дома на рассвете, едва не потеряв по пути ботинки. Сердце беспрестанно колотится от осознания того, что произошло. Задыхаясь от собственных стонов, она утопала в простынях своей соперницы – человека, которого вообще-то должна ненавидеть. Умоляла ее не останавливаться; целовала ее лицо, округлые, сахарные бедра, голени; зарывалась носом в восхитительно пахнущие цветами волосы и в порыве чувств даже называла своей. Как все дошло до того, что она позволила Йеджи засесть не только к ней в голову, но и в сердце? Настоящая сирена. Она умеет нравиться, умеет влюблять, дурманить, умеет доводить до исступления, умеет... Нахмурившись, Рюджин резко останавливается, прокручивая в голове все известные факты в деле об убийстве. Ну, конечно. Пак Ёнджэ охотник и тоже кое-что умеет. Умеет убивать. Держась на остатках самообладания, Рюджин выстраивает свою линию защиты, запрашивая показания судмедэксперта и посылая ему весточку с приглашением в суд. Она выиграет это дело. Несмотря ни на что.* * *
– Сколько лет Вы увлекаетесь охотой, господин Пак? – задает первый вопрос Рюджин. Не сказать, что она чувствует себя отлично: быстрый макияж с косыми стрелками, криво уложенное каре из-за недостатка времени и скрытая за пиджаком невыглаженная блузка. Она успела поспать полтора часа и то потому, что отключилась прямо за рабочим столом. Йеджи выглядит более собрано. Словно не она каких-то пару часов назад кричала имя адвоката защиты в стенах собственной спальни от переполняющих эмоций. Тот же хитрый, надменный взгляд, строгая, отрепетированная ухмылка и вздернутый подбородок. Рюджин хмыкает собственным мыслям, скрываясь за маской безразличия. – Практически всю жизнь, – отвечает подсудимый Пак Ёнджэ. – Значит, Вы знаете, как убивать животных? – Да, – кивает он. – Это первое, чему меня научил отец. – Существуют ли способы сделать это? – Да, могу показать. – Прошу. Рюджин отходит на пару шагов в сторону, чтобы обзор каждого попадал на то, как подсудимый демонстрирует способ убийства на собственной шее. Мельком она кидает взгляд на Йеджи, и, когда не замечает в ответ ничего, кроме идеального профиля и сосредоточенности на представлении, по позвоночнику проходит холодок. Адвокат изо всех сил старается игнорировать неуместные сейчас чувства, но взгляд раз за разом возвращается к огненным локонам и королевскому хладнокровию Хван Йеджи. – Сначала сгибаете шею, чтобы подбородок опустился на грудь. Затем ставите нож к яремной вене и режете... – Рюджин невольно вздрагивает, а перед глазами проносится лишь одна шея: бархатная, элегантно прикрытая сейчас воротником рубашки. Шея, которую ночью она отмечала поцелуями бесчисленное множество раз и которая так сладостно тянулась к ней в ответ, – резким движением, а потом остается только подождать. Рюджин вдыхает поглубже и выпаливает вопрос, ради которого все это начиналось. – Именно таким способом Вы убили свою первую жену? – Да, все верно. Зал суда охает, поднимая волну перешептываний. Йеджи замирает, сжимая зубы и впиваясь ладонями в столешницу, одним взглядом указывает на стол судьи и поднимается с места. Рюджин предвкушает долгожданную победу. Отчего-то чувствуя горький привкус на кончике языка. – Адвокат Шин выставляет клиента в дурном свете, чтобы добиться аннуляции процесса, – шипит прокурор сквозь стиснутые зубы. Судья задает немой вопрос госпоже Шин. – Зачем мне это? – делает невинный вид Рюджин и приводит аргумент в свою пользу. – Моего клиента признали невиновным в первом убийстве. – В Швейцарии! – напоминает Йеджи, стреляя убийственным взглядом. – Вторичное привлечение никто не отменял. И, если вызвать следующего свидетеля, вы увидите, зачем я это сделала, – на одном дыхании проговаривает Рюджин, и по благосклонному выражению лица судьи становится понятно, что он принял предложение адвоката. – О, правда? – не скрывая сарказма, изумляется Хван, сохраняя холодность и отстраненность. – Так у Вашей дурацкой затеи есть смысл? Рюджин оставляет едкое замечание без внимания и вызывает судмедэксперта для дачи показаний, начиная чувствовать внутри себя не меньше, чем шаровую молнию. Йеджи лишний раз даже не смотрит в ее сторону, хотя раньше не отводила взгляд ни на секунду, держа под контролем каждое ее действие. Неужели та ночь для Хван совсем ничего не значила и только наоборот отстранила их друг от друга? Во всяком случае об этом Рюджин подумает после того, как размажет прокуратуру, как мелких букашек. – Сколько лет Вы были главным судмедэкспертом? – Тринадцать. – Вы изучили отчеты о вскрытии тел Пак Хаён и Ким Инны? – Да, – уверенно заявляет мужчина. – Первое убийство, рассечение шеи, совершено человеком, который хорошо знаком с анатомией. – Что насчет второго? – Многочисленные ранения были беспорядочными, небрежными и задели кость. Убийца явно ничего не знает об анатомии. – То есть второй убийца никогда не занимался охотой? – Нет. Мое профессиональное мнение: этих двух женщин не мог убить один и тот же человек. Отлично. Осталось дело за малым: подождать заключения присяжных. Йеджи что-то бурно обсуждает со своими коллегами, просит их заткнуться и идти работать. Раньше из нее вулканом бы плескалась ярость, однако сейчас она выглядит до странного спокойной. Для Рюджин это все равно что снег в июле – что-то из коллекции нелепостей и фантастических романов. Да и коллеги, судя по их лицам, ожидали услышать совсем другое. Хочется понять, что происходит в голове у рыжеволосой сирены, такой неприступной и притягательной. Еще больше – что у нее в сердце. Ведь в сердце у Рюджин давно творится какой-то бесконтрольный балаган, не позволяющий рассуждать здраво и рационально. А без этого ее работа адвоката не то что пойдет на скос – совсем потеряет шансы на существование. Они сталкиваются взглядами на долю секунды, и Рюджин за этот миг успевает понять лишь одно – Йеджи абсолютно равнодушна, и это ранит намного глубже и больнее острого лезвия. Судья наконец возвращается в зал заседания. Рюджин сглатывает, пряча волнение глубоко внутрь и в упор смотрит на седоволосого мужчину в мантии. Пропускает момент, когда Йеджи оборачивается к ней вновь, тоскливо мазнув мягким взглядом вдоль силуэта. – В деле обвинения против Пак Ёнджэ мы, присяжные, объявляем ответчика Пак Ёнджэ невиновным! Вместе со звонким стуком молотка судьи о деревянную поверхность ухает и сердце Рюджин. Она смогла! Она справилась! Клиент целует тыльную сторону ладони адвоката, рассыпаясь в благодарностях, и в мыслях Рюджин снова всплывают воспоминания о прошедшей ночи в доме Йеджи, заставляя грудину полыхать. Со стороны обвинения в нее бросают далеко не лестные комментарии и искренние пожелания сгореть в Аду. Благо у Рюджин давным-давно выработан иммунитет, и все эти слова – не больше, чем крики чаек на природе. Йеджи по-прежнему не обращает внимания на адвоката, цокая каблуками в такт сердечному ритму, – Рюджин не покидает ощущение неопределенности. Словно она упускает из виду что-то важное. Все тело изнывает от желания узнать, что, черт возьми, не так с Хван Йеджи.* * *
Чтобы не прокручивать в голове теории заговоров по десятому кругу Рюджин закидывает себя работой по новому делу, но даже фотографии мертвых тел на месте преступления не заглушают рвущийся наружу рой мыслей о лисьих глазах и рыжих, пылающих огнем элегантных локонах, спадающих с острых плеч. Рюджин уныло поглядывает на бутылку недопитого виски, из-за которого случилась та роковая ночь, и наливает немного жидкости, едва закрывая дно стакана. Осушает одним глотком, находит в гардеробе роскошное вечернее платье длиной выше колена с глубоким декольте и срывается в бар недалеко от центра города, чтобы упиться в хлам и забыть о навязчивом образе рыжеволосой сирены. Жаль, что у Вселенной на этот счет совсем другие планы. Сквозь синий свет софитов блестит знакомая обворожительная улыбка, скрывающаяся за хрустальным стеклом бокала. Рыжие волны прячут будто наточенные лезвием ключицы, еще помнившие на себе чужие бутоны поцелуев и пылкие ожоги прикосновений. Струящееся вдоль позвоночника кроваво-алое платье с оголенной спиной притягивает взгляды не только мужчин, пчелами вьющихся вокруг, но и одурманенной от одного только вида Рюджин. – Почему ты позволила мне выиграть дело? – не унимается Шин, прогоняя с барного стула рядом с Хван какого-то то ли бизнесмена, то ли банкира. Йеджи усмехается в стакан и таинственно молчит. – Ты бы не отдала мне победу так просто. – Ты ведь знаешь, что он не виновен, верно? Иначе почему бы ты так рьяно защищала его? – Он убийца, Хван, – вздыхает Рюджин. У нее работа такая – спасать уродов. – Не он. Йеджи подпирает подбородок ладонью и слегка замыленным взглядом глядит на Рюджин, будто перед ней не адвокат с внушительным стажем работы, а стажер, который в силу своей неопытности делит мир на черное и белое. Шин не понимает, что и когда упустила, занимаясь раскопками по делу Пак Ёнджэ, а какой-то по-доброму насмешливый взгляд рыжеволосой сирены, совершенно не дает никакой информации. – Это его дочь, – сокрушается Йеджи, и Рюджин вдруг видит перед собой кусочки пазла, которые всего-то оставалось соединить. – Она узнала о настоящей причине смерти матери еще в прошлом году и захотела отомстить отцу. Только она могла беспрепятственно войти в дом и не быть при этом подозрительной в глазах прислуги. Ее папаша отвалил столько денег за то, чтобы под нее не начали копать, что... – Хватит, – осекает Рюджин, и Йеджи снова посмеивается. Как же глупо! Она-то думала, что наконец встала на пьедестал, который, как оказалось, совсем ей был не нужен. А получается, что Хван всегда была на шаг впереди. Рюджин обреченно роняет голову на поверхность барной стойки и протяжно стонет, собираясь умереть прямо здесь. Адвокат, подающий надежды. Профессиональный адвокат. Адвокат, ставший ангелом-хранителем. Ага, как же. Все новостные источники должны быть сожжены. Рюджин никогда прежде не ощущала себя таким посмешищем. Лицо Йеджи вновь озаряет сахарная улыбка. Она осторожно касается чужой макушки и взлохмачивает мягкие волосы всего на пару секунд. Этого времени хватает на то, чтобы сердце Рюджин, словно одичавшее, больно ударилось о ребра. – Ты сбежала. Почему? – серьезным тоном вдруг спрашивает Хван. Ее глаза чернеют, поглощая кофейную радужку, а в воздухе словно мелькает вспышка электричества. Речь, вероятно, о том, что произошло ночью. Рюджин поднимает взор, вглядываясь в лицо напротив в попытке отыскать ответ на немой вопрос. Она думала, что Йеджи все равно. Разве нет? – Это ведь... ничего не значит? – Ты задаешь вопрос? – Я не знаю, – честно признается Рюджин и с тихим вздохом утыкается лицом в ладони. – Я ничего не знаю. Меня к тебе тянет, как магнитом. Я не могу спать, не могу есть, не думая о тебе. Ты не уходишь из моей головы. – А ты из моего сердца. Рюджин вновь возвращает недоумевающий взгляд, встречаясь с нежной полуулыбкой и ярким блеском в чужих глазах. Йеджи приближается нарочито медленно и останавливается, когда их кончики носа соприкасаются. Электрический ток пронизывает кости, кожа покрывается мурашками, а шум вокруг сгущается до одной мизерной точки. Такой непримечательной и совершенно безразличной обеим. Дрожащими пальцами Рюджин касается подбородка и наконец склоняется к чужим губам, вовлекая Йеджи в чувственный, мокрый поцелуй. У Йеджи было всего одно провальное дело – любовь. И, кажется, только что она одержала победу и над ним.