Театральный демон

Конечно, он здесь. Андрей выглядывает из-за тяжёлого тёмно-синего партера в зрительный зал. Михаил Юрьевич сидит слева на первом ряду сидений. Все уже давно ушли из театра, остались только уборщица тётя Катя, докрашивающий декорации Андрей да сам Мих Юрич – гордость и авторитет театра, главный режиссёр. Свет в зале приглушённый, синеватый, горит только над сценой, сиденья дальше 3го ряда еле заметны в потемках. Горшенёв снова заработался – что-то увлечённо читает в своей помятой тетрадке, зажав карандаш между зубов и нацепив очки. При всех он старался не надевать их без надобности – стеснялся и, наверное, молодился, но Андрею Михаил Юрьевич в них казался ещё более привлекательным. – Эй! – Князев прячется в кулисах и утробно почти рычит, имитируя глас древнего духа. – Кто это снова заработался и смел потревожить театрального демона, владыку ролей и декораций, повелителя костюмов и сценариев? Из зала доносится тихое "ёпт" и звук упавшей тетрадки. Андрей замолкает и хитро выглядывает из-за штор. Мих Юрич недоуменно хлопает глазами, по-прежнему зажимая карандаш в зубах, очки сползли на край длинного красивого носа. – Андро! – режиссёр больше наигранно раздражается, чем действительно злится. – Какого?.. – Такого! – Князев выходит из-за кулис, мягко ступает по покрытой чем-то вроде ковра сцене, направляясь на её середину, и снова рычит, кривляется, – О, Михаил Юрьевич, вы мне порядком надоели! Я, может быть, хочу поразвлечься здесь со своими демоницами-духами великих актрис, а тут ваша физиономия! И так каждый вечер! Мих Юрич смеётся, оголяя ряд верхних зубов. Говорят, когда-то они у него были сколоты и Андрей с радостью бы посмотрел на такую улыбку режиссёра. – Ну серьёзно, Михаил Юрьевич! – он проходит к краю сцены, садясь на неё прямо напротив Горшенёва и смешивая ноги. – Тетральный демон, то есть я, волнуется за вас. Михаил Юрьевич откладывает тетрадь с карандашом и спешит скорее снять очки. Деланно закатывает глаза: – Я, может, один в этом театре вообще работаю по-настоящему, а он мне тут еще и претензии предъявляет. – Бу-бу-бу, – передразнивает его Андрей, болтая ногами. – Над чем работаете, Михаил Юрьевич? – Хватит поясничать! Миша. И на "ты", пожалуйста. Я еще не настолько стар, – добавляет, помедлив. Князев смеётся и разводит руки в приглашающем жесте. Миша по привычке оглядывается по сторонам и только потом поднимается с облюбованного места, подходит к Андрею и утыкается носом ему в грудь. Странно, обычно так делал сам Андрей, будучи значительно ниже Юрьича, но поменяться ролями было очень занимательно и... волнительно. Князев обвивает его руками, тут же начиная перебирать в пальцах полуседые прядки отросших волос. – Новая постановка: "Любовь до потери памяти", – гудит Миша в Андрееву футболку. – Про нас что ли? – шутит Андрей, но тут же замолкает под Мишиным взглядом снизу вверх. Он такие приколы не любил – до сих пор стеснялся, даже оставаясь наедине. Князев исправляется, – Про что там? Кто в главных ролях? – К доктору приходит пациент, жалующийся на потерю памяти, пудрит ему мозги, хотя сам вполне в здравом уме. Путается в показаниях и короче доктор сам с ума сходит. – А причем любовь тут? – не понимает Андрей, а Мих Юрич показательно цокает языком, мол "Темнота-а!" – К доктору разные женщины приходят, представляются жёнами больного, одна из них даже это... ну... подкатывает короче к мужику, – Миша немного смущается, но тут же восклицает, – А все знаешь ради чего? Чтобы док чокнулся и все деньги клиники аферистам отдал! – М-м, интересно, – тянет Андрей. – Мне тоже не нравится, – бурчит Юрьевич и мягко отстраняется от Князева, начинает что-то по обыкновению бубнить, но тот останавливает его, ловя ладонями за щёки: – А мне нравишься. Ты. Миша тут же заливается краской. Вот казалось бы, человеку уже четвёртый десяток к концу подходит, а он всё смущается, казалось, ужп обыденных вещей. Всё-таки не первый день ну, это... вместе типа. – Ты тоже. Мне. – Михаил Юрьевич смотрит куда-то в живот Андрею, но потом сам подаётся вперёд, сжимая талию Князева. Поцелуй получается нежным и мокрым, со вкусом недавно выпитого Мишей кофе. Андрей горячо дышит ему в рот, шепча: "Хороший ты у меня такой", от чего Юрьевич сильнее сжимает княжеские бока и наверняка ещё больше заливается краской. Андрей языком проводит по передним зубам режиссёра, почему-то мысли о том, как бы он выглядел без них всё не отпускают. Потом прикусывает нижнюю губу, чувствуя как Мишины руки забираются под его футболку, гладят и сильнее прижимают к себе. Губы у Михаила Юрьича мягкие, податливые, волосы шелковистые, пахнет он чем-то древесным, терпким, чем-то, от чего Андрею крышу сносит, собой пахнет короче. Князев не выдерживает – разрывает поцелуй и жарко шепчет на ухо Горшеневу: – Миш, давай здесь. Тот тут же смущается, но его скрытое желание выдаёт улыбка и потемневшие (казалось бы куда ещё темнее) глаза. Михаил Юрьевич немного отодвигается от Андрея, спуская ладони с его спины на бёдра и сжимая их, снова смотрит сверху вниз своим этим невозможным, почти что коровьим взглядом из-под длинных пушистых ресниц. – На сцене? – переспрашивает. – Ага. На святая святых, – подверждающе кивает Князев, нагло хватаясь за верхние пуговицы Мишиной рубашки. Тот немного мешкает, но всё-таки даёт Андреевым пальцам свободу, вовлекая его в очередной жаркий поцелуй. Андрей невольно касается холодными пальцами горячей кожи Юрьича, расстегивая пуговицы одну за одной, чувствуя, как тот мелко подрагивает. Оголив приличную часть груди, Князев упирается в неё ладонями, оглаживая и находя твердеющие соски, от чего Миша издаёт глухой стон, тут же пугаясь этого. Такая реакция умиляла Андрея: они были близки уже далеко не в первый раз, но тело главного режиссёра по-прежнему трепетно отызвалось на его ласки, как будто каждый новый раз был премьерным. Удивительно было и то, как Михаил Юрьевич каждый раз противился предложениям Андрея больше для виду, в душе понимая, что готов ради него и с ним на всё. Мишины руки снова пробираются под княжескую футболку, оглаживая бока и поясницу. Андрей понимает, что терпеть уже больше невозможно и с рыком резко пододвигается ближе, трётся пахом о торс Юрьича. Тот на удивление на этот раз не смущается и не пугается, а опускает руки к ремню, стараясь скорее расстегнуть, но путаясь. Андрей улыбается сквозь поцелуй и сам быстро расправляется с проблемой в виде ремня и давящей ширинки. Миша кладёт руку на его набухший, пульсирующий член, гладя сквозь тонкую ткань боксеров. Дыхание Андрея учащается, тело мгновенно отзывается жаром и кучей мурашек. Юрьевич тоже сдавленно дышит куда-то в ухо, прикусывая его, а потом спускаясь к шее. Не желая получать удовольствие в одного, Андрей тянется к джинсам режиссёра, ловким движением руки расстегивая их и доставая большой красивый член. Миша охает и от растерянности убирает руки от Андрея. – Тих, тих, – шепчет тот, нежно гладя горячую плоть, а потом аккуратно возвращает руку Михаила Юрьевича к себе на пах. Тот отходит от внезапно нахлынувших эмоций и удовольствия, начиная сначала медленно, а потом всё быстрее двигать рукой. Постепенно они налаживают одинаковый темп, дыша друг другу в рот и сумбурно шепча разные глупости вроде: – Мой театральный демон, только...ох...мой... – Твой, Мих Юр... Миша, Мишка... Твой... Мишу пробивает мелкая дрожь, дыхание становится всё более и более сбитым, а мелкие тихие стоны всё учащаются. Андрей и сам чувствует, как разрядка накатывает волной немыслимого удовольствия, токается в руку главного режиссёра всё сильней. Кончают почти одновременно, заглушая стоны в мокром распалённом поцелуе. Миша обмякает в руках Андрея, повисая в его объятиях, мелко целует куда попадется. Князев зарывается носом в серебристые пряди Мих Юрича, вдыхая такой родной и любимый запах, будоражащий сознание. После пары минут, за которые дыхание успевает восстановится, Миша немного отстраняется от Андрея, беря его ладони в свои большие лапы, и целует сначала их тыльную сторону, а потом и ладошки. Андрей глупо улыбается в пространство, бесцельно смотря в темноту зала и только сейчас с ужасом замечает жёлтый свет в окне звукорежиссёра. – Мих Юрич, эт самое... – бормочет, не зная, как корректней обратить внимание Горшенёва, порой стесняющегося целоваться даже тет-а-тет, на то, что у них появился наблюдатель. – Андрюш... Что? – тот отрывается от княжеских ладоней, поднимая взгляд и оборачиваясь туда, куда смотрит Андрей. – Мих Юрич! Я это!.. Флешку забыл... Мазафака... – доносится глухой голос Поручика – звукорежиссёра, постоянно ходящего в выцветшей кепке "Atlanta" и повторяющего "Мазафака" через слово. Пока Горшенёв начинает вскипать, свет быстро выключается и Поручик ретируется, не забыв громко хлопнуть дверью. Андрей заливисто смеётся, пока Юрьевич зло застегивает рубашку и штаны, ругая звукаря на чем свет стоит. "Ну и пусть все знают", – думает Андрей и влюблённо следит за резкими, нервными движаниями красного, как рак главного режиссёра. Его персонального театрального демона.