***
Поезд Москва-Питер Антону всегда был до дрожи дорог: хоть убейте (хуй у вас получится), но его сердцу жизненно-необходимы эти восемь часов тряски на верхней полке купе, чтобы чувствовать себя … Чтобы чувствовать. Теперь Антон ищет любую причину проклясть злоебучий рок, судьбу, предназначение — все вокруг виноваты в том, что он хуёво себя чувствует. У Антона от алкоголя под ногами вот точно также трясет, как в первую минуту на перроне после ночной дороги. Он всю ночь провел за разглядыванием Арсения со спины, со стороны, из углов, а как хотел подойти и поговорить — тот испарялся, вампир хуев. Да, Антон проебался, но повод ли это его игнорировать? — Ну повод так-то, ты как еблан поступил, Тох, — Дима жмёт плечами и моргает как рыба: по отдельности каждым глазом, — Типа чё ты хотел, чтобы он на тебя запрыгнул с разбегу от радости? Антон бы хотел, да. — Я вообще в шоке, что ты нам не рассказал всего этого. Я-то была уверена, что у тебя с этим вампиришкой всё уже срослось чётко. То-то ты молчаливый такой ходил последние недели с возвращения из своей Шкрывны. Шкавырны — хочется поправить Антону, но если лишний раз произнести это дурное название Богом забытой деревни, где творилось всякое, он сблюёт. — Ну он же подошёл первый, это же что-то да значит, да? — Олеся с Димой красноречиво переглядываются, а Антон стукается лбом о столик, — Да бля, вы нихуя не помогаете. — Бог поможет. — Согласна. Я думала, Тош, что у тебя с этим Арсением любовь разлюбовная, но ты, оказывается, забыл рассказать, как слинял от него на месяц в тайгу. — Но это же не моя вина! — Твой граф-то об этом не знает, Дон Жуан ты хуев. — Олеся … — Что «Олеся»? Почему ты нам ничего не рассказывал? Я была уверена, что после вашего московского рандеву уже могу выбирать себе прикид на грядущую свадьбу, я была в шаге от того, чтобы подойти к Арсению и предложить варианты имен для детей, — Дима случайно соскальзывает туфлей, наступает Олесе на ногу и несколько золотых пайеток осыпается, — Дима! Со слов Леси дела Антона — полный сюр. Честно говоря, на деле примерно так и всё и обстоит, но хуй Антон сознается добровольно. Он не по своей воле слинял в тайгу, он, вообще-то, «Красному кресту» верен сердцем, а у ведьм их клана нет опции «отказаться от поручений старейшины, даже если они приходят в шесть часов утра и требуют сиюминутного исполнения»: служат, как покорные бравые рыцари и все приказы выполняют, задорно помахивая хвостиком. — Ребята … — Антон взмаливается, стонет, прячет красное лицо в широких ледяных трясущихся ладонях, — Я уже и так себя весь извёл за эти три часа, пожалуйста, не подливайте. Олеся сваливается. — С другой стороны, ты прав: если он сам подошел — это хороший знак. От удивления Антон роняет салфетку с приборами, вилки звенят о кафель, но да поебать — Антон налетает на Олесю, хватая за плечи. Под пальцами искрит надежда. Его пьяные движения слегка дёрганые и натужные, но такие порывисто-детские, что Дима угарает в свой фужер, пуская пузыри. — Да? Думаешь? — Я бы на его месте вообще тебя обходила за километр, а он того-самого: проявил инициативу. Может быть, он тоже скучал? О. — О … — Антон чешет затылок, — А он мог бы? Он выглядел скучающим? — Тош, ну два месяца вместе провести — это уже неплохой такой срок, чтобы запомниться, — Олеся как о каторге говорит, — С другой стороны, ты всегда помни, что бросил его одного на утро и слинял не куда-нибудь, а в сибирскую тайгу на месяц без привета и ответа — тоже такое себе решение, последствия могут быть необратимы. — Ага, а вернувшись, даже не попытался позвонить, чтобы всё объяснить, — Дима дует губки, — Мальчик, ты че-то рамсы попутал, я тебе так скажу. — Да я звонил! — Антон кричит раздосадованным полупьяным шепотом, — И писал! И родственников его каких-нибудь искал, даже с кланом вампиров московских связаться пытался, только нихуя не вышло: Арсений этот — такой скрытный тип, что о его местоположении даже мать родная не всегда знает! Антону больно. А он-то думал, что за полтора месяца смог себя успокоить. Мужчина мечты Антона — Арсений, соответственно, — был встречен холодным декабрьским утром в Москве в закрытом элитном пабе для нежити, куда Антон заглянул не по своей воле, а чтобы забрать пьяного Сашку, в очередей уцепившего роль заводного ведущего корпоратива. Они с Арсением посмотрели друг другу в глаза и сразу всё поняли: сожительство, помолвка, свадьба, одна фамилия, общие дети, тихая совместная старость. Ну блять, это Антон всё так понял, но Арсений там вроде не мешкался сильно. Антон позвал его на свидание, а Арсений, приехавший в Москву на четыре дня, остался в итоге на два месяца. На два лучших месяца в жизни Антона. А Антон-то и проебался, не по своей воле, но всё-таки проебался, и их любовь с первого взгляда рассыпалась вся в труху за секунду, когда Арсений вдруг проснулся один, без жмущейся под боком каланчи. — Тупая-тупая ведьминская жизнь. Я бы мог родиться оборотнем, и тогда бы зажили. — Фу, оборотни и вампиры — это дурацкий тандем, клише вонючее. — Согласен. Тох, ведьма и вампир — тема, тебе хотя бы ради красивой истории для внуков нужно постараться разрулить ситуацию. Антон-то знает, не дурак, что нужно самому что-то делать. Как решиться? Всё сейчас кажется эфемерным дэбильным сном после наркоза. Не бывает таких ситуаций в ромкомах, чтобы любовник номер один, будучи клановой ведьмой, исчезал прямо из кровати за три пизды в лес, чтобы месяц читать латынь, пока любовник номер два, знатный вампир из знатного рода, знатно прихуев, полностью скрылся из поля зрения, собрав вещи и не оставив ни одной линии для связи. Сюр. Антон щас расплачется. Ему можно. Ему нужно. — Ты че, Тоха? — Да я еблан, че. — Признание проблемы — это уже половина её решения, — Дима заботливо бьёт его по спине, — Ты разве ссаться радугой от радости не должен? Раз увидел своего Арсения? — Да, кстати. Антон отмахивается. — Какая тут радость? Мне бы хотя бы внятно извиниться перед ним, а я со стыда сгораю ежесекундно, только его вижу. — Тош, — Олеся гладит его по плечу, лечит своей дурманящей магией поплывшие нервишки, — Ну ты хоть сердечко-то своё побереги, ради здоровья хотя бы попытаться стоит. Понуро вздохнув, Антон кивает сам себе. — Ты права.***
Он выцепляет свой шанс из тысячи, и несется сквозь зал. Арсений стоит на балконе. Антон очень тихо нервозно наступает — почва не протоптана. Пусть у Арсения стопроцентные слух, зрение и обоняние, ему хватает чести не дернуться, даже не шевельнуться — хотя Антона и узнает за версту, — вместо этого стоит стройной статуей. Антон закрывает за собой стеклянную дверь на один оборот замка, прислонившись спиной. Минутку-другую просто рассматривает силуэт на фоне ночного неба: Арсений сливается с темнотой, обволакивается ей весь, статично светится в блеске звёзд. У Антона от его вида кровь пристужается, сердце успокаивается, дыхание сгущается. Как будто всё время до этого трясло, но стоило Арсения увидеть — отпустило. Непонятно нихуя, как он полтора месяца без Арсения жил — теперь, посмотреть, даже взгляда отвести не может, свихнётся. — Арсений? — М-м? — Арсений не оборачивается. — Я скучал, — хоть убейте, не врёт, хоть и звучит отрепетировано ровно: это потому, что Антон последние десять минут перед зеркалом в туалете провёл, проговаривая про себя, семь раз намыливая руки, — Прости меня, пожалуйста. — Я не держу на тебя обиду, Антон. Мы взрослые люди. «Мы взрослые люди» равно «наши пути больше никогда не пересекутся, тебе незачем тут позориться, я всё сказал, иди нахуй». И лучше бы он, блять, обижался и топал ногами, как кабаре-дива — с эмоциями Антону легче работать, чем с их отсутствием. Арсений безмятежно спокоен, и это, блять, очень раззадоривает, но не Антону в их ситуации показывать характер — он ссыкующий еблан, которому только предстоит разгребать последствия своих бездумных действий. Но что-то в том, как подчеркнуто вежливо и отстраненно Арсений себя ведёт, его выдает. Антон помнит вампира, с которыми познакомился зимой — тактильная резвая язва, ни грамма напускной картинной злости. Антон опускает голову, ковыряет носком лакированной туфли стык кварцевых плит. — Я не знал, что всё так получится. Хотя, понимаю, сваливать вину на обстоятельства — хуйня, но я правда … Правда не мог позвонить тебе за это время, потому что нас отправили в лесную глушь без предупреждения и подготовки. А когда я вернулся в Москву, тебя нигде больше не было, — Арсений оборачивается через плечо, смотрит на него косо, одним глазом, — Не в смысле, что ты должен был меня ждать, пока я хуй знает сколько времени непонятно где, просто я … Я так надеялся, что смогу тебя хоть где-то найти, а я не нашел. Да блять. Нет, правда, это очень тупо, но, по крайней мере, ты знаешь, что, если бы я врал, я бы придумал что-то пореальнее. Арсений его не прерывает и позволяет продолжить, Антон изнутри сияет, ему даже стоять в паре метров друг от друга — дурман головы. — Просто … Понимаешь, без связи, не спросив, не предупредив, нас, часть ведьм клана, магией трансгрессии — типа телепорта — закинули в горящий свежим источником древней магии котёл. И всё это так невовремя, когда мы с тобой только-только сошлись. Короче, мне было очень стыдно. И до сих пор тоже стыдно. Я всеми силами пытался выйти после возвращения с тобой на контакт, но вы … Вы — заносчивый клан отстранённых богатых упырей, прячущихся от всего мира нежити в своих богатых купеческих фамильных особняках, с презрением плюющихся на обычаи всего теневого мира. Вслух Антон этого не говорит, потому что Арсений — не такой. — … Вы, вампиры, тяжело идёте на контакт. И я был о-очень удивлен увидеть тебя сегодня у Позовых, — Антон несмело поднимает голову, Арсений рассматривает его, щурясь, всё также со спины, не поворачивая тело, — Но я очень рад. Я был уверен, что мы никогда в жизни больше не увидимся, а если и да, то ты или убьешь меня, или даже не взглянешь, или взглянешь, как на мусор, и ты имеешь на всё это полное право. И ты ещё ебать красивый какой, у меня дыхание припирает слегка, честно, не могу нормально говорить. — Лесть тебе не поможет. — А что поможет? Ты скажи, я метнусь на Луну при надобности, если у меня есть шанс. — На Луне ты мне тем более написать не сможешь. Арсений щелкает зубами, облизывает верхнюю губу и пластично оборачивается, не смахнув локтей с перил — дива. Склонив голову набок, Антон кусает щеки, не зная, куда дети руки: собирает на груди, отпускает вдоль тела, ставит по бокам — потом, наконец ставит руки в боки и выглядит круто. Арсений морщится: — Не-а. — Нет? А вот так? — Антон заводит одну руку за голову, — Тоже плохо? — Ужасно. Антон усмехается поражено-стыдливо-победно — одним щелчком, как дешевый детский фокусник, он достаёт из кулака (чуть вспотевшего) белый бутон кустовой лилии и протягивает Арсению. От магии материализации током колет пальцы, голубые искорки летят по воздуху. Арсений сощуривается. — Хочешь подкупить меня одним цветком? — росток, коснувшись бледной кожи, распускается, а Арсений драматично закатывает глаза. Он такие фокусы видал, не дешевка. — Должен же я с чего-то начать. — Если для начала, — Арсений вдыхает запах, строит незаинтересованное лицо, но магия Антона ему всегда нравилась — пиздит, — Неплохой способ. — Я тебя задарю этими цветами. Арсений, аки дикая кошка, тучно косится, спрятав цветок в нагрудный карман расстегнутого пиджака. Ветер ерошит чёрные отросшие до ушей волосы, хищные глаза мелькаются — Антон узнает взгляд, пригвоздивший его в начале вечера к полу. Теперь этот взгляд не сокрыт в толпе, не прячется, не выглядывает из-за углов — прямой и сосредоточенный. Сука, красивый пиздец. Не оторваться. Антон чуть не расплывается во влюблённой улыбке, потому что с трудом контролировать себя может, вся изученная за годы жизни в клане магия не стоит и секунды этого вечера. — Знаешь, где я был? — В этом и суть, Антон. Нет, я не знаю. — Шкавырна. — Пардон? — Шкавырна, — Антон плюется, вспоминая промёрзлые стенки заброшенных домиков и дюжину собранных со всей России ведьм «Красного креста», — Вот — я в квартире с тобой, а вот — валяюсь в траве на новых рунах, нихуя не понимаю и голова раскалывается. Арсений громко думает, поправляет лацканы пиджака, оборачивается, напоследок оглядев видок позовских полисадников и голых яблонь. — Как интересно … — а по голосу и не скажешь, — Ты уже освободился? — Да, — от чего? От кого? Неважно, Антон будет свободен всегда, если Арсению понадобится. — Мне нужно закончить кое-какие дела, встретимся у центрального входа через двадцать минут. Антон не верит своим ушам. Арсений отталкивается от балкона, до Антона только доходит, что он неосознанно копирует его позу. Ночь давит на плечи, от Арсения пахнет лимонным одеколоном, когда он проходит мимо. Антон, трясясь от радости, дожидается, когда Арсений выходит за дверь и свистит от счастья — он подтопил северные льды! Замок щелкает, дверь плотно закрывается — Антон смотрит вслед, Арсений, не оборачиваясь, уходит. Радостно подпрыгнув, он достаёт из внутреннего кармана припрятанный клубничный чампан и счастливо курит. Телефон вибрирует: Олеся, 23:14 > Тоша, живой? > Ты где? > Сексом в туалете занимаешься? Позовы руку не пожмут, поберегите их нервы Антон, 23:17 > До секса в туалете ещё далеко Олеся, 23:18 > Пфф, ну конечно, я бы разочаровалась в Арсении, если бы он на тебя купился Антона, 23:18 > Эй! Олеся, 23:19 > Зай, ну ты проебался, что сказать? Олеся всё опошляет. Секс, пусть и самый потрясающий-классный-горячий-нежный-грубый — это второстепенная цель. Да Антон целибат примет, если Арсений позволит только рядом с собой раз в месяц за кофейным столиком сидеть. Антон грустно хмыкает такой перспективе, затягивается и кидает телефон в карман. Тот углом о плитку кафеля проезжается, выпадая. — Да блять!***
Арсений натягивает пижонское чёрное шерстяное пальто, расправляет плечи и глядит с вызовом сверху вниз. Успокоиться не может. Антон ему кривовато усмехается; стоять на одном колене, переобувая туфли на любимые кроссы — кайфовая ироничная хохма. — Пойдём? Арсений кивает и первый покидает главный коридор, вальяжно ступая по красному ковру, не ждя. Антон весело-пьяно машет рукой швейцару и сердечно клянётся, что они предупредили хозяев вечера, что уходят; со всеми гостями, прощаясь нацеловались; всё торжественные речи послушали и регалии получили. — Антон! А ты чё, куда! — Саша Ваш вылетает с лестницы, трясущийся, — Уже пошёл? — А я … Ну, — он неловко качает головой в сторону центральных дверей, за которыми, поправляя кожаные перчатки, стоит Арсений, — Занят делами поважнее. — Ебать! — Че орешь? — Да мне Диман всё рассказал уже. — Пресвятые черти, а своей жизни у вас нет? Чё за группа поддержки личной жизни Антона Шастуна? — из-за лестничного проёма выглядывает две головы: Иванченко и Журавлёва — Антон драматично закатывает глаза и накидывает кожанку, шикнув на них, — Всё! Я ушёл, — Олеся шлёт воздушный поцелуй, опадающий на чистый ковролин розовыми лепестками. Швейцар — пиздец, нахуя Позовым вообще швейцар? — кривится, глядя на это, но молчит и открывает парадную дверь с колокольчиком. Несколько раз обернувшись, чтобы убедиться, что его чирлидеры успокоились и ушли чинно пить винище, Антон с застывшей усмешкой замирает: улыбка медленно стекает с лица. Арсений, пряча в руки в карманы длинного вычищенного пальто, стоит в пол-оборота, запрокинув голову к небу и прикрыв глаза. Блять. Ну вот уж ничего не поделаешь, Антон даже ногу с полушага опускает дёргано: вокруг Арсения праздная аура богоподобно красивого человека не просто сияет, она кнопкой «SOS» сиреной воет, орёт и дохнет. Метафора пиздец мутная, но Антону другие в голову и не идут. Арсений — графичная статуэтка прима-балерины, одетая с иголочки. — Привет, а чё, один здесь? — Пока не занят. Антон с недоверием разглядывает лилию в нагрудном кармане и хмыкает: ну да, конечно. — В центр? — Арсений кивает, — Ну пошли, вампир. Арсений оскаливается. Если бы Антон не знал его раньше, и во всяких состояниях, мурашки бы по коже пошли: у Арсения острые клыки, нахмуренные брови, ледяные глаза — хищный видок в целом. И всё ещё такой диковато красивый, с выглаженными брюками, кристально чистой рубашкой (блять, да как, нахуй? Антон свою в первый час запорол персиковым соком) и такими блестящими мягкими волосами, что руки трясутся зачесать. Они идут молча по хлипкому гравию витиеватых дорожек несколько минут. Антону по кайфу и так — он и мечтать не мог, что в принципе однажды в жизни окажется рядом с Арсением ближе километра, а теперь они вдвоём идут-гуляют, почти как юродивая парочка пенсионеров. Ночь очень светлая — ни тучи, хотя передавали дождь, и от этого Антону тоже хорошо, и молчать он уже не может: — Арсений, я так счастлив был тебя просто увидеть сегодня, даже не надеялся, что заговорим, просто посмотреть со стороны — уже так круто. — Антон, — он смотрит сочувственно, и Антон грустный смешок пропускает, — Это звучит очень жалко. У них было не так много времени вместе — два зимних московских месяца с первой встречей в начале декабря, но Антону хватило, чтоб влюбиться и отдаться всему, без остатка, от мысочков пальцев до кончиков оттопыренных ушей. Поэтому, когда, засыпая с Арсением, переплетаясь с ним ногами и радостно урча, Антон очнулся посреди леса, слабо соображающий, подгоняемый другими ведьмами идти скорее к новым рунам, он взвыл от отчаяния. — Зато кристально чистая правда. Их главный старейшина — Сива, — подлянки устраивал часто, хоть и жертвенно клялся, что сделал это не с большого зла. Антон месяц жёг в нём дыру, пока просиживал в Шкавырне без возможности выйти на связь с цивилизованным столичным миром. Ни сигнала, ни связи, ни ебаного голубя. Двенадцать обрядов связи с мёртвыми вытянули из него все силы. Арсения такие признания немного раскрепощают, он спокойно без надлома говорит: — Когда я проснулся, а тебя не было дома, я сказал себе: «Арсений, не будь ты стереотипным вампиром-снобом, мало ли, куда он делся, не мог же без предупреждения уйти, спи дальше», — Антон поджимает пальцы, притупляет взгляд, — «Это же Антоша Шастун, хороший, смешной и добрый парень, он не будет сбегать» … Арсений пинает камушек и следит, как тот отлетает в траву. Представляет голову Антона? В голосе же ни грамма обиды, разочарования или злости — смиренное принятие и послевкусие снисходительного довольства. Понятно, че. В умной рассудительной голове ни одной доброй мысли о том, что давать шанс Антону было хорошей идеей, в очередной раз убедился, что вампирам и в своём тесном кругу хорошо одним. — … Но ты не явился ни через час, ни к полудню, ни через два дня, а к концу недели я уехал в Финляндию к тёте. Ебать, как просто. Антон присвистывает, удобно быть светским человеком с фамильными поместьями по всей России и не только. Арсений ему нагло холодно улыбается и дёргает бровями. — Лечил разбитое сердце? — Думаешь, ты разбил моё сердце? — Надеюсь, что нет. Иначе мне будет труднее добиться твоего расположения. — С Донной мы много пили. Богатая тетка Арсения — десятое колено королевской шведской семьи, отстроившая себе затворнический средневековый замок на Финском заливе и катающаяся каждое утро субботы на лошадях. Антон руку на отрубание даст, только бы взглянуть на эту женщину воочию. Арсений как-то вскользь шутканул с серьезным лицом, что на весенний сезон прилива они обязательно съездят в гости. Они. Ахуеть, Антон сам себе не верит, что «они» — было совсем недавно вполне ощутимым явлением вещей, идеально складывающимся пазликом, сладенькой мечтой маленького Тоши. Тогда он воспринял это закономерным «мы венчаемся» и зацеловал Арсения до побеления. — Если бы она узнала, что я сейчас здесь с тобой разговариваю, она бы лично мне кол всадила и прилюдно сожгла бы труп на площади. — Понятно, почему ты так не любишь говорить о семье. — Надолго в Питере? — Арсений, в своём репертуаре, переводит тему, но Антон ему уступает. — Теперь зависит только от тебя, граф Попов.***
Ночь тянется веретеном, кривится и извивается. В Антоне ещё поллитра веселья не выветрились — он горяч и свеж, хотя предвосхищает утреннее похмелье и зелёную рожу Саши на кухне их съемной квартиры. Да какая разница, если самое главное украшение вечера (Арсений, услышь такое, ёбнул бы) близко-близко стоит и показывает ему пальцем на золотые стены Исаакия, вроде как, подрастаяв сильнее. — Да он не золотой. — Соре, у меня плывёт немного в глазах. Отсюда кажется, что золотой, — Антон не смотрит, он стоит за спиной Арсения и разглядывает его белые уши. Вот у него да, кожа золотая, мягкая, ровная, красивая. — Хотя изнутри отделка — почти полтонны золота. Так что частично ты прав. Антон «частично» не слышит, он на коне. Полезна только полезная информация, а Арсений только что признал, что он прав. Ночью центр не спит. Да и в любое другое время тоже. Хотя нет, если по утру, часов в девять, выйти, Питер покажется парализовано-пустым в сравнении с вечерним праздником жизни. Кутаясь в косуху, глубже пряча руки, Антон ёжится от ветра с Невы и корит себя, не вслух, что злоебучие перчатки не взял. Это они к замку Позовых на такси с Олесей приехали, как на всё готовенькие красавчики, а сказал бы кто Антону, что этой же ночью он по дворцовой площади за длинноногим вампиром будет бегать, надел бы зимний пухан. — Подмёрз? — А то. Арсений стягивает одну перчатку и протягивает голую руку, и у Антона переклинивает: это че? Зеленый свет? Уже? — А? — пока не отняли, свою с готовностью вкладывает. Да он бы весь вверился, Арсений, ты только скажи, — Это второе первое свидание с держанием за ручки? — Что-то не нравится? — Нет! — Антон крепче его хватает, сжимает прохладные мягкие пианисткие пальцы и мигом согревается — снова прикоснуться к Арсению горячо, даже в самом невинном жесте, эмоции шалят. Арсений самодовольно жмурится, улыбаясь, и засовывает их переплетённые руки в свой широкий карман, — Теперь я нервничаю. — Ты-то? Маленькую ведьму легко смутить, — Антон осторожно проводит большим пальцем по ладони Арсения, и тот отворачивается. Исаакиевский правда красивый. Они стоят у изгороди на Сенатской площади, перед покрытым редким снегом газоном, взглядываясь в соборные колоны в тишине. За спиной едут машины, сигналят друг другу, шумит поднявшаяся вода. У Антона дежавю. — У меня дежавю, — Арсений ждёт, — На втором свидании в декабре мы тоже за ручки держались и гуляли по Тверской. У тебя тогда были проблемы с недостатком крови в организме, ты начал слегка звереть и чуть не напал на бедную женщину с коляской. Как же она орала нам вслед. — А начиналось так красиво … — Да хороший день был, че. Ага, и день, и вечер, и … ночь. Ночь. (Вы поняли.) — Твои грязные намёки сегодня не к месту. — Прости, — Антон колдует ещё одну лилию и протягивает Арсению, — Бля, тогда у тебя две. На ещё одну. В кармашке, сокрытом полами пальто, теперь греются три маленьких белых цветка. Ещё несколько — и Арсению придётся их нести в руках. Антон такие для него специально научился создавать, раньше только всякие вульгарные розы да пионы мог, но когда Арсений сказал, что его любимые цветы — белые, Антон сожрал за ночь учебник ботаники. Они идут мимо Медного всадника, и Антон слегка ревнует. — Даже не верится, что такой величины чёрт был простым человеком, — Арсений не про рост, но Антону разумно поебать, он неосознанно расправляет плечи. — А мне кажется, что Петр был каким-нибудь титаном карликом. — Что? — Ну, самый низкий из самых громадных. — А он на самом деле самый громадный из самых низких, — Арсений взглядывается в зеленое мраморное лицо, увенчанное лавровым венком, — Людям повезло, что среди них был кто-то настолько могущественный. Антон не знает, что сказать. А, нет. Знает. — А чё он зигу кидает? Арсений впервые за вечер смеётся. И этот задорный тихий звук внутри Антона воскрешает веру в добро. А ведь он по натуре — приспешник дьявола! Он ведьма! — Он показывает в сторону Швеции. А в Швеции, в Стокгольме, стоит памятник Карлу двенадцатому, который показывает пальцем на Россию. — Разлученные любовники? — Интересная интерпретация. Оставлю это на твоё усмотрение. Теперь Антон во всём видит символизм. — Что было в твоей … Ну, деревне этой? — Арсений жестикулирует свободной рукой, отвлекаясь от любования Петром. — В Шкавырне, — Антону липнет на язык это слово и жжет щеки изнутри, как кислотой, но Арсению он все карты выдаст без промедления, — Когда где-то в пределах досягаемости «Красного креста» обнаруживается новая точка силы, типа прорыва, как жерло вулкана, откуда начинает тянутся чёрная энергия, а ведьмы должны, ну … Обуздать её? Боже, как тупо. Короче, прорыв плотины, волшебные бобры несутся спасать свой мир. — И вас всегда вот так … Телепортируют к месту событий? Антон гогочет. — Бля, нет, это был полный пиздец, ты не представляешь. Я когда очнулся на поляне, а вокруг только эта тайга таёжная, я уже подумал, что свихнулся, и мне всё приснилось. Ну, то есть ты приснился, — ладонь Антона сжимают на секунду, — Мы всегда знаем заранее, как и куда поедем. Где и сколько времени будем. А там … что-то типа старого-старого захоронения, древнее кладбище тыщу с хуем лет назад живших друидов. Муть, в общем. Антона передёргивает, хотя он и пытается держать лицо расслабленным. Муть — не то слово. Когда растерянность сменилась осознанием, он обнаружил, что их без ведома кинули в жерло Ада на земле. Тёмная, глубокая и больная энергия, прорывающаяся из-под земли, несущая в себе столько разрушения и отчаянья, что хотелось рыдать. Антон плохо спал, блевал по утрам, постоянно слышал голоса и несколько дней подряд не видел солнца. И Арсения. Вернуться через месяц тьмы в пустую московскую квартиру, где из последних воспоминаний — сидящий на коленях улыбающийся вампир, глядящий его волосы и целующий за ушами, было гаденько. Антон кусает губы. Как будто-то бы и вот, Арсений здесь, солнце светит и ночью. — И мы там проторчали месяц безвылазно. — Бедные дети. — Твоё помешательство на нашей разнице в возрасте меня немного нервирует. — Тут бы подошло другое слово, — Арсении невинно поправляет пуговицу на лацкане и ведет Антона дальше, мимо библиотеки. Арсений уводит его вглубь города, через Дворцовую площадь, а Антону так всё равно. Куда, как, зачем — в отличие от приказов Сивы, неозвученные команды Арсения Антон готов выполнять с неблекнущей улыбкой, виляя хвостиком. Без прикола, Арсений — леди, Антон — его бродяга. — Где ты живешь? — Антон от неожиданности поскальзывается на луже, Арсений, не выпуская его руку, чуть не валится на холодный асфальт вместе, — Антон! — Соре, я прихуел на месте. Я это … мы на Выборгском с ребятами сняли квартиру. — Плебеи, — Арсений усмехается, у Антона потеет ладонь, он их переплетает пальцы, — Чем дальше от центра — тем хуже жизнь. — А нам по красоте: вышли, на трамвайчик сели, три остановочки и уже у Невы. Остановившись, Арсений оказывается напротив ближе, чем ранее на балконе. Значительно ближе. Он красноречиво щурится за Антоново плечо — слышится колокольчик подъезжающего из-за угла трамвая. Ну конечно, блять! Какое совпадение. Антон гаденько ёжится, тянется за ладонью Арсения в его кармане. — В таком случае, нам в разные стороны, — Антона бросает в холод. Арсений вытаскивает их руки, аккуратно отпускает свою и её одну пусто прячет обратно в карман, Антон непроизвольно дёргается, пытаясь перехватить, но сжимает кулаки. — Увидимся? Ледяной порыв снова щиплет кожу. Антону поебать, даже не морщится, не чувствует, мир слегка плывёт, суживается до двух кристальных голубых глаз. Мартовская ночь равноденствия — момент перелома, ночь и день оказываются уравнены, силы добра и зла сплетаются, балансируют. — Возможно. У Антона нет сил, и он взмаливается Богу, на выдохе спрашивает: — Ты пойдешь со мной на свидание? — из-под пальто выглядывают лепестки лилии, Антон фокусируется на них. «Потому что я пойду с тобой куда угодно» — хочет произнести, но это уже звенящая пошлость, а Арсений — эстет, не оценит. Он выпытывает глазами: правдиво ли Антон чист на душу или изысканно пиздит ему весь вечер о любви? Если глаза — зеркало души, то в душе Антона после знакомства с Арсением ничего от самого Антона и не осталось. Может, он тогда хотя бы из жалости согласится. Антон будет настаивать. — Пойду. Арсений вкладывает в оторопевшие дрожащие ладони свои перчатки и сжимает их Антоновыми пальцами. — Надень, чтобы не замёрзнуть.***
Антон пялится в потолок, кутает ступни в одеяло и счастливо считает трещины под карнизом. Для маленькой съемной посуточно квартирки у них царские условия — не лампы, а целая люстра со срезанными позолоченными уголками, высокие белые деревянные окна и две раздельные комнаты с порожками. Сказка. — Антон! — Олеся заваливается под утро, хохоча гиеной. На золотом платье то тут, то там оторваны маленькие пайетки, торчат чёрные ниточки, будто она не на ежегодном чинном балу была, а в кабаре клубе не слезала за сцены, — О! А ты чего здесь? Почему т-ты один? Антон протрезвел основательно, у Олеси, просунувшей голову в проём, чуть не свалившейся вперед головой, ещё вся ночь впереди. Из коридора доносится стук и грохот — Саша уронил вешалку и все куртки. — Я завтра соберу, пацаны, ок? — «Завтра» уже наступило, умник. Антон наблюдает за ними молча, собрав под головой руки, не двигаясь, давя в себе хохот. Добрались до квартиры и на том спасибо. Что будут в трезвом адеквате, Антон и не надеялся — жизнь у нечисти дурная. — Тоша! Ты один-то ч- … Чего? Я ехала и думала, что у вас тут, — Олеся трёт палец о палец, — И уже гадала, как мы с Саньком спать уляжемся, чт- — Анто-он! — на Саше нет пиджака, завтра их ждёт квест по поиску, — Я думал, он тебя убьёт и выкинет в Мойку, а утром уже репортаж смотреть будем! А ты живой! Я так рад … Телефон на тумбе пиликает. Антон молча наблюдает, как Саша с Олесей попеременно пытаются выпутаться из верхних одежд, Олеся запирается в ванной — откуда в её состоянии силы на душ? Вот правда ведьма блядская из детских страшилок, — а Саша пьёт воду из пятилитровки. Вечер прошел хорошо, можно выдыхать. Сообщением оказывается несколько слов от Арсения, у которого до этого Антон был в блоке, и он от удивления роняет телефон на лицо. Арсений, 4:16 > Завтра в семь около «Пышек», не опаздывай > Я тоже был рад тебя увидеть — Вот козёл, — от радости плющит лицо, Саша недовольно оборачивается. — Чё? — Да не ты. Арсений — козёл, это я его на свидание позвал, а он мне в итоге его и назначает. — Господи Боже, Шаст … — Саша в расстегнутых брюках и с одним рукавом стянутой рубашки падает на соседнюю кровать поперёк, царапается локтем о стену и воет, — Тут посерьезнее свиданий проблемы есть: меня хотят и в следующем году сделать ведущим. Господи. Антон не ответ, отворачивается от него, и в лицо прилетает старая подушка. Сашка обижается, а через пять минут храпит. Антон, 4:21 > Арсений, скажи, почему ты так быстро согласился? > В смысле … почему ты просто принял всё, что я выдал за вечер? > Я просто очень сильно благодарен, ты не подумай ничего Арсений, 4:27 > Я не вижу повода не доверять тебе, Антон > Я всё ещё считаю, что ты хороший человек, а таким людям нужно давать второй шанс Антон, 4:30 > Ой бля > Ну ты и кадр, конечно > Я щас немного поплачу, завтра приду опухшим, не злись***
Без костюма, в широких красных штанах, умытый первым тёплым мартовский солнцем, Арсений выглядит, как течная мечта восьмиклассницы по своему историку. Антон конкретно так стопится, ноги прирастают к земле прямо на зебре перед гудящей синей машиной. Всего прошибает, и искры сизой магии чудом наружу не летят, он чуть не роняет букет. Щурясь, Арсений ставит руку козырьком и подзывает Антона пошевеливаться. — Что ты там стоишь? Время — деньги. — Бля, прости, но не тебе о деньгах заикаться, — Антону неловко за свои потёртые джинсы, он прячет руки в карманы, сжимая лилии подмышкой, — Ты очень красивый. — Уже слышал. Цветы мне или это тебе по дороге кто-то подарил? — А, да, тебе. Арсений остро чувствует запахи, едко реагирует на людей, обходит массовые скопления за милю: слабо пахнущие цветы — его слабость. Пусть у Арсения не дрожат коленки от экстаза, Антон знает, что сдержанная розовая улыбка — высшая награда и почетное признание. Когда в декабре он торжественно вручил пачку красных припыленных снегом роз, Арсений весь расчихался, но, к слову, рад был не меньше, хоть и строил лицо, а ночью скидывал Антону фотки букета. Вот и сейчас, лилии всю спесь сгоняют — Арсений улыбается прегаденько сладко. — Это я тебя на свидание звал, вообще-то. — Да ну? И как, удачно? — Своей цели я так или иначе достиг. Антон любуется Арсеньевской щетиной, мимическими морщинками в уголках глаз и пушащимися на ветру волосами — ёж. Че делать, куда идти — какая разница, Антон бы просто сидел-стоял-лежал рядом с Арсением, первоклассное развлечение. Его женщина с коляской случайно толкает, и Антон отмирает. — Здесь поблизости есть ресторан классный, подпольный, мне его Дима порекомендовал, там кровь дают и не пускают людей, — и это он не про пышечную и километровую очередь, — Но ты и сам в курсе должен быть. — Мы не пойдем в ресторан. — Хочешь … Погулять? — Нет, мы пойдем ко мне домой. — Вот так сразу? — Ага, секс после цветов, у меня простые условия, — Антон смеётся, запрокинув голову, — А ты их выполнил. Арсений шутит с серьёзным лицом, опасная игра, от которой у Антона греет в висках. И ещё кое-где. Он красноречиво прокашливается. — Это я не ради секса подарил цветы. Я бы не- … Нет, я бы хотел, но это не первостепенно, да и неважно. Нет, в смысле важно, но не сейч- … Хотя важно и сейчас, но не так, чтобы ты подумал, что я- — Антон, я тебя понял, пошли, — Арсения утомляет бессвязный лепет, он, вздёрнув брови, позволяет частично высказаться, а потом, положив пальцы на губы Антона, говорит. Антон краснеет кончиками ушей, целует руку и берёт её своей. Пока Арсений не опомнился. Арсений тянет Антона за собой через дорогу, ведет тротуарами мимо Мойки и по колодцевым дворам. Антон и близко не знает, где Арсений живёт — их дивная романтическая жизнь проходила в Москве наполовину в его собственной квартире, наполовину в пижонском трёхкомнатном номере отеля «Метрополь» у Арсения, если не вспоминать пиздецовые попытки свидания на катке и застрявшей от холода кабинки колеса обозрения. Антон восхищен красой Петербурга, голубым небом и запахом одеколона Арсения. Уже и неважно, что он его в своё логово ведёт, где расчленит и выпьет до дна кровь, хуй с ней, Антон расплачивается за ошибки юности месячной давности. — Сюда, — Арсений открывает перед ним скромную скрытую от глаз парадную, спрятанную за высокими кустовыми навесами из ещё незацветших лоз, наверное, лютая красота, — Рот прикрой, муха залетит. — На каком этаже ты живёшь? — Мы идём на крышу. От изумления Антон поскальзывается на третьей ступеньке, чуть не ударившись лбом о поручень. На крышу? Блять. У Антона трясутся коленки. — Серьёзно? У тебя есть тут выход на крышу? — Это же Питер, отовсюду можно выйти на крышу. Ты боишься высоты? — Антон сглатывает ком. Он не рассказывал Арсению, как перед колесом обозрения пил валерьянку, а когда кабинки остановились, он так крепко сжимал кулаки, что едва не сломал фалангу указательного, он не просто боится, он ссытся, как олень в свете фар, — Антон? — и никакого «Тоша» для успокоения. — Я это … нет, пойдём! Арсений останавливается на ступеньку выше и ровняется с ним плечами, мягко осматривает Антона с ног до головы, кладет ладони на плечи — даже сквозь куртку и худак Антон чувствует их прохладу, — и аккуратно нежно интересуется: — И хотя внутри меня ещё есть злость и обида на тебя, я бы правда не хотел, чтобы ты чувствовал себя плохо, так что лучше скажи: в чём дело? Антон высоты не то, чтобы прям люто боится-боится, как второклассница, просто при его внушительных вертикальных габаритах нельзя провоцировать судьбу и ещё куда-то пытаться взбираться. В конце концов, он же ведьма: летания на метле и все дела идут в комплекте, а Антону всё равно до дрожи сыкотно. Но помимо страха в Антоне ещё и чувства стыда живёт непомерное, он всю ночь думал об Арсении и о … них. Искупиться хочется всем сердцем, хоть в церковь ступай. — Пойдем, Арсений. От непривычной глазу красоты Арсения у Антона кружится голова. В декабре он не мог от него отвести глаз и отлепить рук (ног, губ и других частей тела). Теперь — только любуется, глубоко пораженный, сраженный, побеждённый. Арсений выводит его не просто на крышу, а на террасу, откуда открывается вид на вечерний тускнеющий питерский свод. Антон забывает о всех своих страхах, руками хватаясь за каменные изгороди-перила и открывая от изумления рот. Голова кружится. — Это всё твоё, граф? — Моё, — Арсений за спиной отодвигает стул и садится, выуживает из внутреннего кармана сигаретку и драматично закуривает, — Пришлось много поругаться, чтобы присвоить себе эту поляну. — Бля, Арсений, ну ты монстр, — в ответ он излюбленно светит клыками, — И в прямом и в переносном смыслах, — Арсений, довольный собой, улыбается. На крыше по углам стоят деревья и цветы, скрытые навесами. Антону интересно, как это в Питере возможно — иметь целую незастеклённую веранду, содержать её в порядке и чистоте, притом — почти в самом центре с видом на вышку Адмиралтейства. Вопрос скорее риторического характера, потому что стоит Антону глянуть на вальяжного Арсения, ответы находятся сами собой: богатая голубая кровь везде захочет соорудить себе комфорт и красоту. — Инга принесёт ужин. Я заказал тебе рис с курицей и тосты с авокадо, — у Антона печёт кончики ушей, и он не может сдержать тупой улыбки. Арсений всё помнит. — Вот ты зараза. — Ты ещё и оскорбляешь меня? — Арсений, положив локти на стол, уперевшись в ладони, лениво наблюдает, как Антон садится в соседнее кресло. Он курит цивильно, напоминает Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани» своей изящной угловатой жестикуляцией длинных пальцев. Арсений протягивает свою сигарету Антону. В отличие от сладкого чапмана, эта отдаёт ментоловой горечью, после такой голос хрипит, а поцелуи становятся душевнее. Антон ему ухмыляется, и с негаснущей улыбкой кладёт ладонь на центр стола — от длинной пятерни палец в кольцах начинается распрощаться паутина горячей синей магии, сцепливаться в строчки и ложиться поверх светлого дуба мягкой белой ресторанной скатертью. Арсений делает вид невпечатленный, докуривает, и тогда Антон поднимает указательный палец и за ним, стаивая по воздуху, из энергии выплавляется аккуратный стеклянный сосуд, увенчанный маленькой одинокой розовой розой. Подаренный букет стоит поодаль, в хрустальной вазе. Антон упустил момент, когда это Арсений успел, но да похуй. — Символ большой влюблённой симпатии, идеально для первого свидания. Арсений молчит, моргает, лицо у него спокойное, вдумчивое и чувствительное: не прячет пытливого взгляда, сначала рассматривает розу, а потом — подрагивающего на весеннем ветру Антона. Антону неловко, он кусает губы, перестает улыбаться. — Арсений? Я это зря? — Нет. Ты прав, у нас же свидание. У меня внутри просто очень противоречиво всё так в твоём отношении, и я бы хотел это обсудить. У Антона кровь кипятится, а в следующую секунду остывает. Судя по суженным глазам Арсения, тот весь спектр чувствует по запаху. Чёрные волосы ерошит ветер. Антона ерошит всего целиком. — Давай. — Ужин вперёд, не хочу, чтобы ты был голодным и нервным. Словно ожидавшая сигнала и особых вибраций воздуха, по лестнице, аккуратно открыв дверь, заходит Инга — немолодая ухоженная женщина, работающая дома у Арсения горничной и, видимо, поваром. Антон, конечно, в ахуе полном от сервиса, но себя в руках держит, пока Инга ставит перед ним большую тарелку с синей каймой и горячими кусочками белой курицы. В фужере Арсения появляется тёмная густая кровь. — Приятного вечера, Арсений Сергеевич, Антон Андреевич. — Спасибо, Инга, ты на сегодня свободна. — Откуда она знает моё имя? — Я предупредил утром, что у нас будут гости. — Это ты к себе на «вы»? Арсений расслабляется, пропуская смешок. — Мы с Ингой — семья, столько лет вместе, она мне почти как родная мать. — Ругает тебя за ненадетую шапку? — Ещё как, — Антон знает дозволительный минимум о семье Арсения, и крупицы такой информации бережно откладывает в голове в папочку «любовная любовь», — Она для меня как Альфред для Брюса Уэйна. На спинке твоего стула висит плед, пожалуйста, укройся. Антон так и делает, в маленьком подобии серого кокона подрасслабляется. Они чокаются бокалами «за встречу», и он кушает первый кусочек курицы. Арсений — внимательный, чуткий, заботливый чёрт, запомнил, как на первую неделю их знакомств Антон сказал, что не переносит вкус никакого мяса, кроме куриного, а мама на семейных застольях только говядину по домашнему рецепту и готовит. — Так и всё-таки, Арс, мне честно пиздец неловко, но я так по тебе скучал, аж зудит всё. — Прям всё? — Арсений дёргает бровью. — Ага. — Скажу честно, Антон, — начинает Арсений после пары глотков крови. Тоненькая красная полоска остаётся на губах, и он её слизывает, — Когда я увидел тебя вчера у Позовых на приёме, я подумал сначала, что загрызу на месте, так сильно ты меня разозлил. Антон молча жует, чудом не давясь, догадывается, что грызть его хотели не в сексуальном смысле. Арсений продолжает: — Я подумал: как же ты можешь вот так просто взять и прийти на вечер, как ни в чём не бывало, ходить, веселиться и пить, откуда столько вседозволенности без минимального чувства вины? Но это, согласен, странно с моей стороны — вешать на тебя границы собственной морали. — Нет, совсем не странно. Я не знал, что ты будешь там. — А я был. И я не переставал смотреть на тебя и бороться со своим желанием устроить показательную истерику и бойню, — Арсений лукавит, он, конечно, драматик, но сцены делать не будет, он спокойный и оттого — опасный, — Но не подойти поздороваться не мог. — Я тебе клянусь, я как будто чувствовал твой взгляд всё время, а потом ко мне подошла Олеся, помнишь её? — Арсений кивает, — Вот, она подошла и говорит: Арсений на тебя пялится. Она думала, что мы всё ещё были вместе … — А мы были? — Шутишь? — Антон, как бы не пытался, звучит малость расстроено, — Арсений, я по уши в тебя влюбился, ты же ебаный ангел. Хотя не, вампир же, тогда демон. Ты ебаный демон, весь такой красивый, загадочный, страстный — как мне, бедной ведьме, было устоять? Но всё так невовремя случилось, — Антон прячет лицо в ладони, горит со стыда и отчаяния, и когда холодная мраморная рука касается костяшек, он плавится. Арсений мягко проводит пальцами по его, а Антон перехватывает руку и целует запястье, а потом нюхает кожу, прижимаясь носом, — Мне так не хватало тебя. Я почти смирился, что уже ничего не получится возобновить, а тут ты внезапно на горизонте появляешься, и если у нас есть шанс, блять, Арс, я даже от твоих клыков умереть готов тогда. — Я бы не хотел тебя убивать. Разве только чуть-чуть, — Арсений манерно поправляет кудрявую антоновскую чёлку вбок. Стол небольшой, не помеха. Мир вокруг — огромный, тяжелый, и Антону легко выдержать его груз на плечах, если Арсений попросит. Некоторое время они сидят в тишине. Антон медленно ест, наслаждается. Утром ему достался последний дошик с грибами, и весь день он куковал на одном чёрном чае. А ещё Олеся салат сделала, но им разве наешься. Потухшее закатное небо становится всё серее и серее, Антон то и дело ёжится, но попросить Арсения зайти внутрь почему-то не может — не всё договорили ещё, греться рано, да и в холоде мартовском есть очарование своё. — Арсений, — Антон неловко прокашливается, трясущуюся нога под столом случайно задевает чужую коленку, — Бля, соре. Короче, Арсений, я как первокурсница дерганая себя чувствую, честно, из-за тебя. Повторяюсь: мне пиздец как жаль, что всё так между нами произошло. Шкавырна была мне адом со всеми девятью кругами разом, где меня каждый чёрт по кругу выебал. Но я … Я ведьма, Арсений, пам-пам-пам, неожиданные новости! — Антон взмахивает руками, задевает вилку и чудом ловит, — Ой-й … В общем, да, ведьма. Я уверен, что про ведьм ты знаешь много всего, но то … То, что мы в каждом клане живём почти что как единый организм, делим одну силу, подчиняемся воле старейшин и не имеем право голоса в некоторых вопросах — это моя проза жизни. Да, немного хуёво звучит, но у нас всё хорошо! Просто так есть, и к такому нужно быть готовым, а я тебя … Подготовить не успел, боялся вообще всякие серьезные разговоры заводить. Выражение лица Арсения нечитаемо. Над головами гаркает одинокая чайка, а он не ведёт и бровью, весь сосредоточенно и одновременно расслабленно смотрит в лицо Антона. Влюбленно-разумно, если такое возможно. — Да, возможно, заведи мы серьёзный разговор, такого казуса бы не случилось. На мне тоже часть ответственности лежит. Антон мешкает. И улыбается, пытаясь скрыть это, утыкается глазами в полупустую тарелку и ковыряет кусочек красного перца в рисе. — … Арсений? — Рожай быстрее. — Ты пойдешь со мной на ещё одно свидание? — С маленькой проблемной ведьмой, способной без предупреждения исчезнуть в сибирской глуши на месяц? — Ой, блять, ну вот опять. Что за человек, Антон закатывает глаза, всё равно чрезвычайно довольный, Арсений звучит надрывно, но нежно, по-доброму, — Да, пойду. Парам-пам-пам! Антон чуть руки не вскидывает, крича троекратное «Ура!». Где салюты? — Блять! Арсений, ты просто … ты пиздец. — Ага, — Арсений делает последний глоток крови и так резко поднимается, что Антон пискнуть не успевает, как его хватают за грудки, поднимают с силой на ноги и придавливают к столу, — Не будем тратить время зря. Чтобы не упасть от неожиданности, Антон хватается за края скатерти, чуть не стягивая вместе с вазой и тарелками всё на пол, когда Арсений, усмехнувшись ему в лицо морозными губами, целует, запрокинув голову. Блять. Блять. Блять. Вот теперь-то звон фанфар в ушах раздается оглушающий. Антон теряется, от испуга раскрывает глаза, глядит вблизи на дрожащие длиннющие чёрные арсовские ресницы и не соображает четыре секунды вообще. Вот — они выясняют отношения, вот — Арсений держит его за шею и наклоняет ниже и ниже. Когда Антон включается, его руки уже оказываются на плечах, а потом опускаются на талию. Целоваться с Арсением поздним вечером на питерской крыше — горячая пряная мечта, Антон урчит в его губы, касается языком заострённых клыков. Кожа Арсения под кофтой прохладная, но его рот, его губы обжигающе горячие. Антон прижимает его ближе и ближе, боясь, что Арсений — ебаная мечта, — ему снится и вот-вот исчезнет. Он пробегается пальцами по спине, гладит задницу и ни на секунду не перестаёт целовать. Пальцы Арсения чешут кудрявые волосы на макушке, у Антона от этого жеста мурашки по шее бегут. Его потряхивает и ведёт. — Это ты скрепил наш договор поцелуем? — Антон полухрипит, полушепчет в рот. Отлипнуть, оказавшись рядом, не может, мажет липкими губами по скулам, щекам, носу, вдыхает забытый, но знакомый запах арсовской кожи. Бери, пока дают. Кажется, будто Арсений в любой момент может отстраниться. Ещё вчера он помышлял убийством Антона. — Я скрепляю договоры укусами, — хитрые игривые зубы смыкаются на шее, но не прокусывают её, — Как же ты вкусно пахнешь, ведьма. Я скучал по запаху твоей крови. Антон плавится, он запрокидывает голову, позволяя оставлять маленькие укусы-тире-поцелуи-тире-облизывания. Надолго его не хватает, схватив Арсения под челюсть, он снова целует его, полностью перехватывая контроль, сплетаясь языками и стона от пробежавшихся под кофтой холодных пальцев. Вкус собственной крови после знакомства с Арсением Антону был знаком, теперь он снова чувствует её металлический горький полутон. В Антоне пузырится неконтролируемая магия, по пальцам током жжется. Арсений тянет его на себя, в сторону лестницы, Антон неохотно поддаётся, цепляясь за плечи, потому что не хочется останавливаться, он бы лизался всю ночь напролёт прямо здесь, на крыше, под проглядывающимся звёздным небом. Но от холода начинает тянуть — Антон мелко дрожит, сбрасывая с себя плед, бредет ватными ногами за Арсением. — Поторопись, пока не окочурился, дружок. Антон щас выдаст перл. — Согреешь меня? Бинго. Арсений от шока отстраняется, выглядя шокировано-недовольно. — Это очень дешево, Антон. — У меня ни одной связной мысли в голове, — Антон прикладывается своим лбом к его, — Нихуя уже не понимаю. Арсений, ты вообще настоящий? — Пошли в тепло? — Да, пошли, — Антон кивает, целует его в висок. Они плетутся вниз. Прямо перед тем, как полностью скрыться в тепле подсвеченного не только маленькими фонариками, Антон щелкает пальцами, собирая всю посуду и скатерть на оставленный поднос Инги. — Спасибо, я не подумал. — Конечно, не подумал, живешь с своими горничной и швейцаром. Квартира Арсения находится на самом верхнем этаже и занимает его весь. Антон задорно свистит, осматривая тёплый коридор с высокими белыми стенами. Мягкий свет слепит, Антон заворожен деревянными резными гладкими полами. Стянув за пятки кеды, он скользит по ним белыми носками, хватаясь за ладонь Арсения: он ведёт его на кухню, оборачиваясь через плечо. — Зачем тебе кухня, если ты не ешь обычную еду? — Чтобы водить гостей. Сделать склад крови было бы дурацкой идеей, люди не поймут. — Часто у тебя тут люди ходят? — Люди — не часто, противные ведьмы — надеюсь, зачастят, — Арсений включает свет. Светлая Питерская квартира с большими арками окон, белыми тюлями и резными тумбочками из тёмного дерева. Если бы Антон был потомственным богачом, именно такую квартиру он бы купил: чтобы помещался своей махиной, чтобы потолок не давил, чтобы двигалось свободно. — Я могу сделать тебе чай, кофе, хочешь выпить? Что за неважные слова, Антон прыскает, подходит к Арсению со спины, разворачивает его к себе за тазобедренные косточки. — Арсений, я хочу экскурсию по самой красивой квартире Питера. — Обычная пятикомнатная квартирка, — У Антона глаза на лоб лезут, Арсений, смеясь, целует его в подбородок. Противореча своим же словам, Антон поддаётся и толкает Арсения к дубовой пустой столешнице, сажает его на поверхность и целует в шею. — Мы тусили в моей съемной чертановской двушке, пока у тебя тут не квартира, а этаж целый? — И в моём трехкомнатном люксе, Антон, не забывайся. Арсений обхватывает Антона ногами, прижимает ближе и проворными руками гладит спину под одеждой. Антону уже не холодно, его с силой тянут за волосы, задирают голову, он смотрит покорными щенячьими глазами в вампирские хищные голубые глазища. — Какой же ты красивый. — Ты уже получил, что хотел, можешь перестать стараться. — Ты меня обижаешь. Я вообще-то под властью чувств. — Прости, — Арсений кусает его за нижнюю губу, и Антон тихо скулит, в ушах шумит, но что-то донельзя нежное и мягкое искрит в воздухе, что Антону нравится больше сексуального напряжения. Ну любовь же, ну? Арсений аккуратно толкает Антона в грудь, спрыгивает со столешницы и ведёт мимо круглого стола с высокими стульями наружу. От шумных шагов двигаются шторы, мелко покачиваясь. В коридоре гуляет сквозняк. Торопливо махая рукой, Арсений говорит: — Здесь зал с камином, там гостевая спальня, там гардеробная, там кинотеа- — Кинотеатр?! — Домашний кинотеатр, — Арсений смешливо непонятливо дёргается в его руках, — А что тебя удивляет? — Блять, Арсений … Ну какой же ты … граф. — Граф Попов, я помню, — Антон щёлкает его по носу, и Арсений, уловив настрой, сначала отправляет Антона мыть руки, а сам идёт включать проектор и чайник. Антон опешивает от полутораметровой рамы зеркала, висящей над мраморной серой раковиной. Господи, да, Антон — колхозник, ему не стыдно. Москва привычна его неразбалованной Воронежской натуре, но к точёной Питерской высокопарной интеллигенции он оказывается не готов. Антон умывается холодной водой. Его трясёт от неконтролируемых приливов тёмной энергии: в зрачках то и дело блестит чёрная субстанция силы. Антон чешет волосы, моет руки и торопится вернуться, не заблудившись в длинном коридоре. На стенах висят картины. — Странно, что нет твоего портрета на коне, — завернув за угол, Антон наблюдает, как освещенным мягким светом треугольных ламп, Арсений, успевший переодеться в чёрные футболку и мягкие штаны, расслабленно полулежит на диване, листая каналы, и пьёт пакетированную кровь из трубочки. — Ты был не во всех комнатах. Что замер? Не на выставке. — А че такой скоростной? — Антон улыбается, снимает кофту, успевши нагреться, — Ты когда успел раздеться и одеться обратно? — А ты не слышал, что вампиры — быстрые твари? Антон щас выдаст второй перл. — Быстрые во всём? Арсений даже не смотрит на него. Ноль реакции на выточенном лице, Антон к этому самому лицу подползает как кот, перелезая через подлокотники, и целует в щеку. Второй раз, третий. Целовал бы, пока губы не отсохнут, но руки устают держать тело в планке, и Антон падает, чуть придавливая Арсения к дивану. — Что ты включил? — «Ла-ла-ленд», — Арсений вычурно усмехается на его шипение: ему плевать на возражения и протесты, — Приучайся к великому, если и правда хочешь второе свидание. — Ты же знаешь, как я ненавижу мюзиклы. — А я люблю Райана Гослинга и грустные истории любви, нам придётся искать компромисс. — Ну бля, «Драйв» тоже не хэппиэндом закончился, я тебе так скажу. Антон ложится удобнее, пристраиваясь головой на груди Арсения. Если прислушается, почувствует, как у того грудная клетка вибрирует. Арсений медленно вчесывает пальцы в его волосы, перебирает пряди и тихо подпевает песне из начала фильма про счастливую лос-анджелесскую беззаботную жизнь. Типа притворяется, что у самого не такая же? Антон прыскает ему в живот и кусается через ткань футболки. — Антон. — Ты смешной. — А ты тяжелый. — А ты сильный, терпи, — но, приподнявшись, заглядывает в глаза, — Реально тяжелый? Вместо ответа Арсений его обратно к себе прижимает, оставляя руку вдоль плеча на шее. Антон ловит пальцы, играется с ними, переплетает, целуя холодную ладонь с тыльной стороны и смотрит в экран. В комнате стоит большой чёрный диван и четыре мягких кресла: в такие проваливаешься с головой, никогда больше не захотев встать, и плотные зеленые шторы. У Антона кружится голова от витающего в воздухе запаха арсеньевской кожи, оплетающие его рука и нога создают идеальной теплоты кокон. — Последний раз, ок? — Что такое? — Я скажу кое-что в последний раз и, надеюсь, мы закроем эту тему, — в экране стоит Эмма Стоун с пятном кофе на белой рубашке, но Антон так лениво следит за сюжетом, что ему откровенно похуй, — Но как же я ненавидел спать один в Шкавырне, Арс. После целого месяца с таким мягким и приятным тобой, — Антон целует его грудь через футболку, поднимает голову, дотягиваясь губами до шеи, — Лечь на эту деревянную кровать с матрасом из сена … Пиздец. Ещё и ведьм вокруг дюжина, никто даже в мыслях повитать не даёт. Антон надеется, что Арсений не решит, что он давит на жалость. Иначе реально какой-то жалкий типок получается. Не, ну … Магический типок. Это даст Антону фору? Чуть больше баллов? К чему рассуждения, если Арсений уже сказал, что не обижается на него, буквально почти первой фразой при встрече. — Ты такой добрый, Арс. Правда. Не представляю, чтобы на твоём месте я бы даже не посмотрел в свою сторону, — Арсений согласно гудит, — Но у тебя большое сердце, это так секси. — Я просто тоже чуть-чуть переживал. — Что? Ты? — Антон снова привстаёт, голубые хитрые глазки упрямо смотрят в проектор, и Антон поворачивает Арсения к себе лицом за челюсть, — Переживал из-за меня? — Антон, это странно, что мне нужно объяснять тебе такие вещи, но да, ты мне тоже нравился, и да, я переживал из-за твоего ухода. А на приёме у Позовых гордость меня не пересилила. Антону этого достаточно, он, счастливый и довольный, улыбается, щурясь. Арсений хочет отвести взгляд, снова поглядеть на внеземной красы рыбьи глазки Эммы Стоун, но не может: Антон похож на заводного доброго пса, когда так жмурится, магия его ведьминского начала буквально пульсирует в воздухе, а Арсений так по ней скучал. Он целует Антона прежде, чем ещё одна идиотская улыбочка слетит с губ. Сначала нежный и мягкий, поцелуй становится в разы горячее всего за полминуты, улыбка стаивает с лица Антона, он уже хватается за Арсения обеими руками, щипает за шею. Арсений пропускает стон, когда их языки снова касаются — горячая тягучая жадная смесь. Какой, нахуй, домашний кинотеатр, когда главная шоу-звезда — вот она, лежит под Антоном и плавится под настойчивыми поцелуями. Настроениями они явно сходятся. Арсений тянет его футболку вверх, им приходится отстраниться, чтобы раздеть Антона: морозные пальцы пробегаются по мышцам, мягко массируют пятна румянца на плечах, царапают по ребрам, лезут в штаны. Антон стонет, толкаясь в руку, а Арсений снова кусает его за шею. На этот раз кровь стекает тоненькой струйкой, и от её вида у Арсения в глазах мутнеет: он медленно слизывает её, жадно целуя свежий укус. От ведьминской крови Антона он дурел всегда, с первого — самого первого, — их поцелуя. — Мы не можем заняться сексом под «Ла-ла-ленд». — Это ещё почему? — Антону так сладко и тепло на этом широком диване с подмятым под себя вампиришкой, что даже левые шумы голосов из колонок не волнуют. — Это мой любимый фильм, я не хочу сохранить у себя такие ассоциации. — Боишься, что в следующий раз при просмотре у тебя встанет? — В том числе. — Господи, — Антон посмеивается, прижимаясь к плечу головой. В следующую секунду он хватает Арсения за талию, рывком тянет к краю и поднимает на руки. От испуга Арсений крепко обнимает Антона за шею, — Спокойно, комарик, ты же пушинка. Он несёт Арсения в спальную, в которую изначально случайно зашел, перепутав двери, из ванной. Арсений, крепче обхватив Антона ногами, снова животно лижет шею, не может остановиться. Даже падая на кровать, тянет за собой, больно оттягивая кожу. — Могу я тебя снова укусить? — Не боишься за свои белые простыни? — Антон скидывает на пол стянутые джинсы, и из-за невыложенного из кармана телефона они громко бьются о порожек. На большой мягкой царской — графской, — кровати Арсений распластывается звездой, на свет которой Антона тянет пиздецово. — Я надеюсь, ты меня всего искусаешь, — голубые глаза жадно блестят. — Это можно устроить.***
Арсений просыпается резко, от колыхания ветра трепещут шторы. Он оборачивается по сторонам, не нащупав на соседней стороне кровати горячее нагое тело и замирает. Покрытая поцелуями и следами кожа приятно тянет, но в голове шумит только подлое разочарование. — Ведьма … — Арсений падает на подушку, растерянно глядя в потолок, но сразу же злостно хмурясь. Тишина квартиры рубит по ушам, он хватает вторую подушку и бьёт себя по лицу, — Ну ты и кретин, Арсений. Остывающий запах темной магии щекочет ноздри, и Арсений хочет себя задушить наволочкой. Но самобичевание длится недолго. В коридоре звенит замками входная дверь, Арсений приподнимается на локтях, одеяло спадает, по плечам бежит холодный ветерок из приоткрытой деревянной форточки. — Антон? — Арсений непонятливо ёжится. Зря он кричит, потому что Антон в коридоре от звука голоса вскрикивает, что-то громко падает и звенит какая-то разбитая посуда. — Арсений … Блять, как же ты испугал меня, — нечесаная кудрявая голова появляется в проёме, — Я разбил твою вазу с цветами. — Подаришь новые. Ты … поднимался на веранду? — Ага-п, ещё собрал вчерашнюю посуду. А ты занервничал? — Антон игриво дёргает бровями, а Арсений, выдохнув спокойно, показывает ему средний палец и прячется в одеялах. Пока Антон собирает осколки тарелки, Арсений нежится в покрывале. — Нисколько. Иди сюда, забей на осколки, потом уберем. Антон, в мятой арсеньевской футболке, всё убрав за десять минут, облокачивается на дверь, наблюдает за притихшим Арсением в ворохе перемешанных простыней с довольной улыбкой. Хороший вид, приятный, наполняющий каким-то пиздец сладким теплом, пенящимся в ушах. Любоваться утренним Арсением — одно из самых любимых дел Антона. — Казалось бы: свирепый хищник, вершина пищевой цепочки, а такой котик на самом деле. У Арсения трепещут реснички, он поднимает из-под одеяла руку, подзывая Антона вернуться в кровать и не выебываться. — Антон, я тебе откушу член, иди ты уже сюда, — угрозы на Антона действуют перманентно, он ползет по большой мягкой кровати, залезает на колени Арсения, упираясь руками по обе стороны от головы, — Ну привет. — Приветик. Один тут? — Арсений сонной усмехается, по его клыкам хочется провести языком, но Антон сперва облизывает его сладкую белую шею. — Повторяешься. — Надеюсь на новый ответ. — Нет, не один, ко мне привязалась двухметровая московская ведьма, боящаяся высоты. — Ответ засчитан! Вы победили, — Антон, сверкнув голыми пальцами без колец — те лежат железной кучкой на тумбочке, — протягивает Арсению очередную маленькую лилию. Арсений в восторге принимает, нюхает, кладет в сторону и замирает. Антон секундно напрягается, пугается тишины, но не успевает ничего спросить, как Арсений хватает его за плечи и перекручивает, садясь сверху. Улыбки зеркалятся. Блять. Антон плывёт. — Обычно я не сплю с кем попало раньше третьего свидания, — Арсений внимательно следит за торчащей кудрявой прядкой, зачесывает её к остальным волосам, пока Антон просто разглядывает его сосредоточенное лицо. Руки касаются коленей, тянутся выше, гладят бедра. — А я думал у меня с букетом уже было всё схвачено. Из брошенных на полу джинс раздаётся звон телефона, они синхронно поворачивают головы. Антон обреченно вздыхает. — Кажется, мои друзья заметили моё отсутствие. — Какие хорошие твои друзья, — Арсений тянется, опускается, не слезая ногами с кровати, с такого положения его гибкое ровное подтянутое тело графично выгибается, Антон кусает губы, — Контакт «Леся коза»? — Блять! Антон хватает телефон. — Леся! — Тоша, а ты когда вернешься? — Господи, Леся, я проспал всё, во сколько наш поезд? — В семь вечера, ты домой-то придешь? Антон страдальчески сводит брови: вот еблан. Ему звонить арендодателю и продлевать их квартиру на несколько дней? Сдавать билет? Ехать в Москву? Как он мог не подумать заранее и не обговорить это с Арсением, вот же сказочный долбаеб. Арсений, закатывая с его дурости глаза, аккуратно достает телефон из напряженных пальцев и включает громкую связь. — Олеся? Это Арсений Попов, Антон про меня должен был рассказать. — В самых ярких подробностях, — Арсений стреляет в него взглядом: будет ждать ответа. — Он точно не рассказал тебе главного: я злобный питерский вампир, поэтому я Антона у вас краду, он будет жить в моём таинственном темном замке без света и еды какое-то время, хорошо? — Как замечательно! Скажи ему, что мы его полку в плацкарте для сумок с вещами используем. Антон и слова сказать не успевает, бодрый голос Олеси обрывается: коза сбрасывает. — Что это было? — Твои друзья тебя бросили. — Им даже минута на размышление не была нужна, Арс, пиздец … — Я тоже недолго думал, если тебе от этого станет легче.