Девяносто один Whiskey

2 декабря 1944 г.

Дорогой Сэм, Планы на Рождество — просто бомба! Жаль только, меня не будет рядом. Я даже придумал, что тебе подарить… Наверное, я был чересчур оптимистичен, когда мы только вошли сюда, думая, что вернусь к Рождеству. Ну, не буду рассказывать тебе, что придумал, а куплю тебе этот подарок, когда вернусь. Черт — и Джессике теперь тоже куплю! До сих пор не верится… Она уже член семьи, а я ее даже ни разу не видел! Что думаешь подарить ей? Теперь уж надо что-то романтичное, Сэмми. Девушку нужно ублажать — понимаешь, о чем я? И поехать навестить ее родителей в Колорадо — хорошая идея. Не то чтобы с отцом невозможно было хорошо провести праздник, но… да и кто знает, будет ли он вообще дома. Да, он мне написал. Неудивительно, что он не показал письмо тебе — ты бы с катушек слетел. А, не хочу даже рассказывать… Все тот же вздор, как обычно, знаешь… Тебе и догадаться не сложно. Но не переживай. Я не злюсь, так что и тебе не стоит заводиться из-за меня. Он просто… он идиот. Забудь. И ты что, шутишь — конечно я рассказал о вас с Джесс всем ребятам! Не думаю, что получилось бы скрыть это от них, даже если бы я того хотел — честно говоря, я немного расчувствовался. Новак узнал и тоже за тебя порадовался. Увидев меня в окружении ребят и прослышав, что у меня новости из дома, он, должно быть, вообразил что-то плохое, так как подошел встревоженный не на шутку. Но, как только я объяснил, в чем дело, он весь прямо… не знаю, трудно объяснить. Прямо преобразился, загорелся. Он очень за тебя рад. Да все рады! У нас все в порядке. Погода — дрянь… без конца дождь и грязь уже неделями, и от этого все устали. Если так пойдет, к Берлину подбираться будем вплавь. Сегодня мы опять выходим в наступление. Честно говоря, нам бы уже давно отпуск не помешал. Мне кажется, мы заслужили. Парочке ребят тут точно пойдет на пользу отоспаться недельку — Касу в первую очередь. У него нынче дела гораздо лучше, я им даже горжусь, если можно так сказать. Мы проще находим общий язык, и это тоже немалое достижение. Недавно он даже пару раз улыбнулся — так что, наверное, в поговорке «пути Господни неисповедимы» что-то да есть. Осталось выбраться из грязи и продержаться еще немного. Ребята устают — некоторые даже… да в общем, все просто устали. Но ничего страшного, прорвемся. Шаг за шагом, так? Ладно, скоро напишу еще. Передавай от меня привет Джессике. Напомни ей, что ты ей не пара. И береги себя. Сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов

2 декабря 1944 г.

Размышлять об этом некогда. Рота Бейкер собирает вещи и выходит на западный берег реки Рур, где на пути 9-й армии стоят три укрепленных немецких опорных пункта, обстреливающих союзные войска из пулеметов и легкой артиллерии. Вдалеке маячит темный угрожающий Юлих с его катастрофически точными железнодорожными пушками. 116-й полк получил данные о передвижениях немецкой танковой бригады, о нескольких гаубицах и 88-миллиметровых артиллерийских установках, а также о заминированном участке во всю ширину основного пути снабжения. Потеря Дина в сравнении с этим незначительна — или должна таковой казаться. Кастиэль расправляет плечи, прогоняя ощущение ушедшей из-под ног почвы. В составе второго взвода он продвигается к Гут Хазенфельду — скоплению фермерских зданий у реки, окруженных прочной каменной стеной. Здесь проблема по большей части та же, что в Косларе: немецкая позиция — посреди открытого пространства, плоского как картон, без каких-либо мест для укрытия. Дальше к югу, в направлении площади Шпортплатц, которую поручено захватить ротам Дог, Фокс и Изи, есть хотя бы участок полузамерзшего леса, из которого можно организовать атаку. Вокруг Гут Хазенфельда же нет ничего. Кастиэль присел с командирами взводов в полумиле от цели, обсуждая план нападения. — Алистар, вы с четвертым взводом останетесь здесь. Дайте дыму на первую линию зданий — вон туда. Нужно отрезать им обзор и забросать снарядами — цельтесь в окна и крыши, чтобы не высовывались. Как только поднимется дым, первый и второй взводы выдвинутся — широкой разреженной шеренгой. Двигайтесь попеременно максимально длинными перебежками, покуда не начнут стрелять. — Кастиэль указывает рукой слева направо. — Ширли, вы пойдете с угла. Вирджил, вы двигаетесь по правой границе нашего сектора, так близко к Авель, как сможете, не вызывая конфликта. По центру оси чтобы не было никого — там мы наиболее заметны: Эстер, вы именно там будете обеспечивать огневую базу с расстояния трехсот ярдов. — Кастиэль поднимает голову и обводит взглядом офицеров. — Все ясно? — Ясно. — Экономия боеприпасов? — спрашивает Алистар. — Минимальная. — Кастиэль складывает бинокль и убирает его в куртку. — Весь батальон только что снабдили, можем позволить себе шквальный огонь. Он поправляет ремешок каски и набрасывает на плечо винтовку. Обернувшись, он окликает Консино, чтобы тот связался с Найоми и Каином для координации атаки с их ротами, — и вот уже пора выходить. Они выступают. Четвертый взвод устанавливает минометные стенды и треноги в тылу атаки, стрелковые взводы проходят вперед. Первый и второй пускаются бегом, разделившись по центру, чтобы подойти к постройкам с краев. Эстер кричит: «Подавляющий огонь к основанию построек!» Приказ эхом передается по третьему взводу; сзади вступают минометы. Кастиэль с замершим сердцем следит за атакой с позиции третьего взвода. Он видит, как Вирджил продвигается вперед вдоль уверенно наступающей шеренги солдат, отдавая приказы о направлении огня. Впереди рвутся снаряды, посылаемые четвертым взводом, и поднимают столбы грязи и мусора. Бейкер бежит в образующиеся клубы черного дыма. Тревожит Кастиэля, однако, то, что с немецкой позиции никто не стреляет. Его взгляд скользит по покрытому инеем полю, которое им осталось пересечь. Они уже достаточно близко, чтобы враг мог уничтожать впереди бегущих даже в условиях плохой видимости, так почему нет? И в этот момент Кастиэль понимает. — Консино! — кричит он, развернувшись к радисту. — Дайте Вирджила и Ширли на св… Посреди первого взвода раздается взрыв. Кастиэль оглядывается на наступление и видит, как рядовой Зиски с криком падает на спину: ниже его таза лишь темное месиво. Когда он приземляется, слышен хруст. После второго взрыва не остается ничего, стоящего внимания медика. Рот Кастиэля невольно приоткрывается, но сказать нечего. Он обводит взглядом кровавую сцену, не сосредотачиваясь на подробностях: он уже преуспел в этом умении смотреть на кровь и обломки костей вскользь, так, чтобы они не отпечатывались в сознании на грядущие дни. Кастиэль пытается продумать, что делать. Тем временем на мину наступает солдат из второго взвода, и еще один — и немцы наконец открывают огонь. — Твою мать… — шепчет Кастиэль в панике. В поле впереди слышатся испуганные выкрики: атакующие понимают, какова тактика обороны немцев. Рядовой Коронен теряет обе ноги, Бескоби получает две пули в голову, Торренсу разрывает шрапнелью локоть, Богичу разрезает икру S-мина. Падают Макдоналд, Амриэл, Чаверс. К раненым с уже красными от крови руками выбегает Дин, и Кастиэль заставляет себя оторвать взгляд от этой картины. — Консино! — кричит он. Тот тут же появляется рядом, протягивая передатчик. Кастиэль хватает его. — Бейкер-первый, это шестой, отставить наступление шеренгой, двигайтесь вереницей проверенным маршрутом, но соблюдайте дистанцию! Бейкер-первый, прием, как поняли… Рация трещит; затем: — Вас поняли, Бейкер-первый — конец связи. Кастиэль сует передатчик Консино. — Дайте Ширли! Он передает приказ и смотрит, как взводы реорганизуются прямо под огнем противника, оттесняющим их назад, — прямо на рвущейся под ногами земле. Достав из куртки бинокль, Кастиэль оценивает силы в Гут Хазенфельде. По меньшей мере четыре пулеметные позиции в толстой каменной стене, окружающей постройки. В коричневом бетонном здании в пятистах ярдах на четверть левее оси видны вспышки дул в окнах первого и второго этажей, плюс между двумя самыми восточными зданиями заметен блеск металла: может быть что угодно от выпавшей фляги до чертовой гаубицы. Кастиэль дышит сквозь зубы. Он держит Консино поблизости, отдавая приказы: «Двигайтесь, двигайтесь, не ослаблять огонь, но продвигайтесь вперед!» Взводы быстро и агрессивно продвигаются под обстрелом противника. Где-то глубоко в недрах немецкой позиции слышен глухой удар отдачи минометного стенда, и Кастиэль замирает, стиснув бинокль до побелевших костяшек. Первый немецкий снаряд пробивает брешь во втором отделении, разбросав в стороны острые темные иглы шрапнели. Они пронзают Слейтера, срезают Гастину руку у локтя, ударяют в грудь младшему капралу Уайту, отбросив того на землю, и земля под ним взрывается. Второй снаряд сеет аналогичный хаос в конце второго взвода. — Блядь… — шепчет Кастиэль. — Отводите людей! — Он выхватывает у Консино рацию и отдает приказ: отступать, отступать, отходить проверенным маршрутом! — но видит, как отдельные солдаты в панике пускаются бегом и нарываются на новые мины. Они падают, воя при виде своих изувеченных ног, и Дин, Нолан и Дю Морт оттаскивают их за обвязки, пригибаясь от летящих с немецкой позиции пуль. На связь выходит штаб батальона, и, отчитавшись о ситуации, Кастиэль отводит роту назад, реорганизует ее. Он связывается с Авель и Чарли, выясняя, как успехи в их секторах, и не слышит в ответ ничего утешительного. Он выводит из резерва третий взвод и отправляет его вместе со вторым в повторную атаку — и снова отзывает их менее чем через час, сломленных и истекающих кровью. Из тыла прибывает машина разведки, чтобы забрать раненых. Кастиэль высматривает вспышки дул в окнах фермерских построек, вычисляет источники метких пулеметных залпов, делает на клочке бумаги пометки о позициях, которые может определить, и предпринимает еще попытку. Бейкер наступает на немецкие опорные пункты снова и снова, но пройти через минное поле оказывается невозможно. Как только солдаты добираются до него, немцы открывают огонь из закамуфлированных пулеметов и 88-миллиметровых орудий и расстреливают атакующих. Кастиэль слышит, как атака первого батальона на Шпортплатц дальше вдоль фронта притягивает огонь железнодорожной пушки из Юлиха: воздух сотрясают громоподобные удары. Кастиэлю совсем не хочется иметь с нею дело. После каждого шага вперед Бейкер вынуждена отступать на полмили назад. Кастиэль отчаянно пытается собрать и сохранить остатки поредевшей роты. Из безопасного тыла отдает приказы майор Кэмпбелл: «Пробуйте осадить укрепление: Бейкер и Чарли — с левого фланга, Дог и Изи — с правого, Авель — по центру для отвлечения внимания. Пробуйте продвигаться одновременно на слабые точки к юго-западу!» Но ничего не получается. Потери немыслимы: у Кастиэля недостаточно людей, чтобы терять их в таком темпе, и ни одна тактика наступления не дает результата. Когда вечернее солнце растворяется в пурпурный синяк у горизонта, Кастиэль наконец получает приказ отступать — аж в самый Кослар. Он несказанно рад исполнить этот приказ. Готовя роту к отступлению, Кастиэль замечает впереди Дина, забирающегося в машину разведки. Он поднимает блестящий пакет с плазмой на уровень плеча и тихо разговаривает с подготовленными к эвакуации ранеными. Его слов не слышно издали, но улыбка терпеливая и ободряющая. На его скуле видна кровь. Медленный отход назад — это испытание на выносливость: не слышно ни смеха, ни легкомысленной болтовни. Сержант Гарриган хромает, стоически отказавшись садиться в машину; Тернер держит в руках расстрелянную каску и то и дело вытирает струйку крови у волос. Кастиэль оглядывается назад, на западный берег, еще мерцающий оранжевым под дымом от обстрелов первого батальона. Бейкер сегодня бросила в наступление все силы, и ее смели в сторону, как собравшуюся на дороге пыль. Кастиэль устал. Он чувствует головную боль, давящую на глаза; мозоль, нарывающую на пятке; и стеснение в плечах, от которого в шею стреляет боль, если слишком далеко повернуть голову. Декабрь стоит промозглый, пальцы сводит от холода, так что они плохо повинуются. Кастиэлю хочется смыть с себя месяц грязи и крови и выспаться, но ни того ни другого в ближайшее время ожидать не приходится. Они восстанавливают лагерь на старом месте, выделяют пути для снабжения и эвакуации раненых и организуют оборону по круговому периметру сразу за ротой Авель. Кастиэль распахивает дверь в командный пункт, который покинул всего несколько часов назад, и потирает рукой лицо. Он останавливается на пороге и смотрит на пыль и паутину, на сломанную мебель, кое-как сдвинутую к дальней стене, на изогнутые следы от массивных ящиков на половицах. Отвернувшись, он тяжело опускается на ступень у входа и снимает каску. На протянувшейся перед ним улице царит суета: мимо маршируют целые роты; посыльные бегают между командными пунктами, передавая сообщения; офицеры снабжения разгружают грузовики, выдавая снаряжение ждущим сержантам рот, выкрикивающим приказы, как на плацу. Кастиэль бережно опускает каску между ног и лезет в куртку за портсигаром. Мир не перестанет вращаться, если он посидит минутку. В данный момент ему думается, что и перестань мир вращаться, ему было бы все равно. Он закуривает: зажигалка тихо шипит, почти пустая. Кастиэль делает долгую медленную затяжку. Выдохнув дым, он видит сквозь его сизые клубы Дина, лениво бредущего в сумерках, размахивая руками. Сиреневый свет заката окутывает его кожу, сглаживая веснушки, и тускло отсвечивает на верхушке каски. Руки Дина — в темных пятнах крови и покрасневшие, как будто он пытался ее оттереть. Он замечает Кастиэля, уже только оказавшись в нескольких ярдах от него. У Кастиэля еще не было возможности ему сообщить. Он был слишком занят организацией нападения и последствиями вражеского обстрела — времени не было совсем. Так говорит себе он сам. И дело вовсе не в инфантильном страхе произнести новость вслух, потому что тогда она обретет финальность, не в желании делать вид, будто ничего не произошло, чтобы Дин остался. — Здрасьте, капитан, — здоровается Дин. — Не ждал увидеть вас здесь! Кастиэль смотрит на него. — В командном пункте? — уточняет он. Дин кивает как ни в чем не бывало, и его губы изгибаются в полуулыбке. Он выглядит донельзя уставшим, измотанным и грязным, но все равно пытается шутить. Он останавливается перед Кастиэлем, оставив между ними почтительные два ярда. — Неслыханно, сэр! Кастиэль разглядывает его ленивую позу, руки в карманах, торчащие в стороны локти, подчеркивающие кривизну ног. Его выгнутую под взглядом Кастиэля бровь. Мимолетно встретившись с ним глазами, Кастиэль отводит взгляд. «Нужно ему сказать», — думает он, глядя на тлеющий кончик сигареты. Ужас сковывает внутренности до тошноты. Кастиэль снова медленно затягивается, выигрывает время. — Капитан? — улыбка Дина пропадает. — Все в порядке? Кастиэль не отвечает. Он тщательно избегает даже смотреть Дину в глаза. «Нужно ему сказать». На мгновение Кастиэль задумывается о том, что будет, если он не скажет. Если оставит новость при себе и сам найдет способ как-то решить проблему. Может быть, еще есть шанс договориться — если поговорить с кем-то в батальоне или даже написать убедительное письмо генералу Герхардту. Дин шагает ближе. — Сэр… Нужно ему сказать. Пальцы Кастиэля сжимаются на сигарете, отчего та гнется. Бумага лопается и табак высыпается посередине. Кастиэль делает глубокий вдох, морально готовясь к разговору, но слова не приходят. Он все смотрит на сигарету, пока она не расплывается перед глазами. Дин понижает голос: — Кас… — Вас перераспределяют. — Кастиэль не подозревает, как прозвучит голос, пока не произносит эти слова, и только тогда слышит отрывочные согласные, холодную, замкнутую интонацию. Он хочет взять свои слова назад и начать снова, но не уверен, что сможет произнести их во второй раз. В первое мгновение Дин молчит. Он выпрямляется, отстранившись, в его позе появляется напряжение. — Что?.. — Приказ о вашем переводе пришел этим утром. Дину, похоже, непросто осознать новость. Кастиэль не смотрит на него, но краем глаза замечает его приоткрытый рот, попытку найти ответ. — Перераспределяют… — начинает он наконец — и тут за его спиной раздается голос лейтенанта Ширли: — Капитан Новак? Черт, только его сейчас не хватало… Кастиэлю и так-то некогда обменяться с Дином парой слов: можно получить хоть пять минут, не отвлекаясь на очередную катастрофу в роте? Вынув изо рта сигарету, Кастиэль с глубоким вздохом встает и проходит мимо Дина. — Лейтенант Ширли, — здоровается он натянуто, но вежливо. — Чем могу помочь? — Добрый день, капитан, у меня для вас оперативный рапорт второго взвода и копия сегодняшнего расписания караула. — Ширли нервно проводит рукой по каске и протягивает стопку мятых бумаг. — Мы установили пост на Лайзартштрассе с видом на шоссе на Энгельсдорф. Сейчас там Каллахи и Рэбайн, смены по два с половиной часа до захода солнца. Детали в расписании. Кастиэль вставляет сигарету в рот и берет у него бумаги. — Спасибо. — Он переворачивает их, чтобы взглянуть на первую страницу, ожидая, что Ширли уйдет. Однако тот прочищает горло, и Кастиэль с падающим сердцем понимает, что это еще не конец. — И еще… — начинает Ширли неуверенно, — я хотел узнать по поводу продовольствия. — А что с ним? Ширли колеблется. — У Доулера и Хинтона не хватает припасов. Кастиэль поднимает глаза от бумаг. — Всех должны были снабдить этим утром. — Да, я знаю. — Ширли выпускает воздух, сдуваясь. — Вот только выяснилось, что они не проверили и думали, что у них еще остался запас с прошлой поставки. И только потом обнаружилось… Кастиэль вынимает изо рта сигарету. — И ваши сержанты не додумались проверить, пока мы не вышли на передовую, — прерывает он нетерпеливо. — …да. Это последнее, что нужно Кастиэлю. Неужто он чересчур многого просит, ожидая, что все буду делать свое дело: сержанты будут следить за своими отделениями, командиры взводов будут следить за сержантами? Чтобы, когда они по локти на вражеской территории, не выяснялось, что людям под командованием Кастиэля нечего, блядь, есть! Сегодня они хотя бы отошли обратно в Кослар, так что передать запрос в батальон будет несложно. Однако шансов на то, что Габриэль сможет тут же прислать снабженца, мало, а завтра они выходят в атаку опять — и тогда что? Ждать, что офицер снабжения выбежит на поле боя с двумя пачками пайков? И, конечно, кого обвинят в вопиющей некомпетентности, когда Кастиэль сообщит об этом в батальон, как должен? Уж точно не Ширли и не его сержантов! Кастиэль медленно выдыхает, чувствуя поднимающееся раздражение. Он сжимает сигарету двумя пальцами и осторожно отводит ее в сторону, почесывая на виске сыпь от оголовья каски. — Сколько у них осталось? — У каждого примерно на день, не считая шоколада, насколько я понял, — докладывает Ширли. Господи боже… — Может остальной взвод их поддержать, пока я не сообщу в батальон? Ширли кивает. — Уверен, что да! — Ну пусть поддержит. — Кастиэль не говорит прямо, чего хочет от Ширли — а именно: чтобы тот наконец взял на себя ответственность за своих людей. — Я найду вас, когда получу ответ. Ширли кивает ему, затем кратко кивает Дину, на которого Кастиэль не взглянул ни разу во время этого разговора, разворачивается и уходит по улице. Через несколько мгновений Дин спрашивает в тишину, которую оставил после себя Ширли: — Перераспределяют куда? Кастиэль не смотрит на него. — Для начала в 112-й пехотный, на фронт под Хюртгеном. — Но… это же практически в Бельгии… — произносит Дин изумленно. — Поздравляю вас с рудиментарным пониманием географии Европы. Да, это возле Бельгии. — Кастиэль понимает, что сарказм неуместен, но не знает, как сдержаться. Ему кажется, попытайся он, все закончилось бы только хуже: злостью и паническим ужасом. Дин делает шаг вперед. — Так в чем дело: я сделал что-то не так? Я был чересчур… — Да нет же — господи! — То, что Дин готов допустить, будто Кастиэль поступил бы так из расчета, в отместку, надрывает в нем что-то, и он смотрит на Дина с нескрываемым ужасом. — Дин, я бы ни за что… — Но вы же могли это предотвратить! Вы могли… — Винчестер, мне льстит ваша вера в безграничность моего авторитета… Дин, кажется, даже не слушает его. — Вы не узнаете, пока не попытаетесь, ладно? Вы… — Я офицер пехоты, а не генерал, блядь, адъютант! — перебивает его Кастиэль, повышая голос. — Я не могу просто… — Но вы могли хотя бы попросить… — Нет, не мог! — рявкает Кастиэль. Раздражение и страх закипают в нем, перерождаясь в нечто уродливое. Он едва не выплевывает: — Приказы идут из дивизии, у меня нет права голоса! Какой-то безмозглый фриц уничтожил целый медпункт в Клайхау, и теперь 112-й нуждается в медиках больше, чем… — Он резко умолкает. Дыхание выходит тяжело, и Кастиэль не знает, что делать со скопившимся в горле гневом, — он уже произнес слишком много. Он смотрит вдаль мимо Дина. — Там вы нужны больше. Дин выдыхает медленно и протяжно; его запал улетучивается. Когда он заговаривает, его голос тих: — Черт… вы уже попытались, да? Кастиэль отказывается на него смотреть. Он изучает сигарету, теперь холодную и потухшую, с серым пеплом на кончике. Он стряхивает пепел в грязь. — Это вне моей юрисдикции, — ворчит он. — Да-да… Кончайте цитировать штабной вздор и скажите мне по делу. — Дин наклоняет голову перед глазами Кастиэля, подняв брови — заставляя того посмотреть на себя. — Так что, я вернусь после, или…? — Полагаю, у генерала Герхардта есть дела поважнее, чем организовывать безопасное возвращение боевых медиков со временных назначений. Так что наверняка нет. Дин цокает языком. — Черт побери… Кастиэль медленно выдыхает, чувствуя себя так, словно рядом вот-вот сдетонирует граната. — Да… — Может быть, если бы я попал в запас… — Если бы вас ранили, — уточняет Кастиэль. — Но я бы предпочел, чтобы вас не ранили. — Черт возьми, сэр… — И так можно оказаться где угодно. В танковом полку… — в Италии. Дин закатывает глаза. — Боже, только не в Италии. — Он поднимает брови и притворно опускает уголки рта. — Что ж, по крайней мере я знаю, как расположить к себе командира. Кастиэль сурово смотрит на него. — Да я шучу… Расслабьтесь. — Дин поднимает брови. — Я знаю, что так толком и не завоевал ваше сердце. Кастиэль наклоняет набок голову. — Я терплю вас, — отвечает он. — За то, что я симпатичный. — И скромный. — И скромный — и забавный, и обаятельный, — добавляет Дин, и его улыбка превращается в заносчивую и самодовольную. — Вроде того, — отвечает Кастиэль. Он смотрит на Дина: на его кривую ухмылку, зелень глаз в желтеющем вечернем свете. — На самом деле… — начинает он и спотыкается. — Я знаю, — отвечает Дин тепло и тихо. Кажется, что целый батальон — в каких-то четырех футах от них: офицеры на дальнем тротуаре обсуждают предстоящие маневры, двое сержантов тащат ящик с боеприпасами через дорогу, посыльный смотрит на бегу в список приказов, на углу терпеливо урчит двигателем военный грузовик. Закат окрасил небо над головой в оттенки грязного желтого, как от растекшейся по краям мазков акварели. На горизонте висит туча, обещающая дождь. Кастиэль смотрит на Дина и хочет, чтобы он остался. — Простите, капитан? Кастиэль оборачивается и видит остановившегося перед ним посыльного из батальона. — Все в порядке, рядовой? Посыльный резко кивает взамен салюта. — Благодарю вас, сэр. Из штаба пришла новая информация к завтрашнему наступлению. Вечерний брифинг перенесен с двадцати двух часов на девятнадцать ноль-ноль. Также оперативный отдел поручил мне известить вас об изменениях в расписании патрулей: Бейкер и Изи поменяны местами, так что вам нужно будет выслать разведывательный патруль в двадцать три тридцать. Кастиэль смотрит на часы: восемнадцать сорок три. Едва ли есть время на подготовку. — Спасибо, — благодарит он, опуская рукав и уже планируя, кого вышлет в патруль: Миллигана, Эйдину, Трана, Ражаяттила, Слейтера. Также им нужен снайпер, радист и медик. — Я буду на брифинге через минуту, — сообщает он. — Да, сэр. Разрешите идти? — Разрешаю. Посыльный уходит прочь по улице, и несколько мгновений Кастиэль глядит ему вслед. Наверное, чересчур опрометчиво было надеяться на личное время — в конце концов, идет война. Он оборачивается к Дину — тот смотрит на него с какой-то смиренной досадой. — Как вы смотрите на полуночную прогулку сегодня? — спрашивает Кастиэль. Дин морщит нос. — С удовольствием. — Благодарю вас. Я за это сниму вас с дежурства в медпункте завтра. — Пытаетесь обольстить меня, сэр? — дразнит Дин, устало улыбаясь. — Вовсе нет. — Кастиэль потирает рукой рот. Он благодарен Дину за попытку рассмешить его, но у него слишком много дел, чтобы играть в эти игры. — Мне по-прежнему нужен от вас рапорт о потерях к двадцати двум часам. — Мое сердце трепещет. — Винчестер, — произносит Кастиэль, намереваясь вложить в тон предупреждение: «Кончайте паясничать, я не в настроении» — но выходит не как нужно. Выходит мягко, подавленно, и с лица Дина исчезает улыбка. — Мне жаль, — добавляет Кастиэль. Дин качает головой. — Не ваша вина. Кастиэль не уверен, согласен ли с этим. — Если это вас утешит… — начинает он и нерешительно запинается. Он сглатывает. — Я просил, чтобы забрали кого-то другого. К его чести, Дин не реагирует — лишь отвечает ровно: — Звучит непрофессионально… Кастиэль едва не смеется. — Так и было. Но если бы сработало… это бы стоило того. Рука Дина приподнимается, словно в порыве потянуться к Кастиэлю, но не находит цели. Его пальцы замирают в пространстве между ними, рука падает обратно. — Я подготовлю рапорт, сэр, — говорит Дин и делает расчетливый шаг назад. — Благодарю, сержант, — отвечает Кастиэль. Коротко кивнув вместо салюта, Дин пропускает его мимо. Кастиэль направляется к штабу батальона на брифинг перед завтрашним наступлением, жалея, что не смог сказать больше. Жалея, что нельзя остановить к чертям всю войну, чтобы выиграть немного времени.

3 декабря 1944 г.

Они выходят из Кослара под покровом темноты. Рота Бейкер молчаливо и уверенно продвигается шахматным строем меж деревьев сбоку от дороги в Бармен. Когда до цели остается пятьсот ярдов, четвертый взвод отстает и устанавливает минометные стенды, готовый обеспечить дымовое прикрытие. Кастиэль проходит вперед вместе с третьим. Воротник его куртки поднят, чтобы скрыть запонки звания; бинокль наготове в кармане. Кастиэль не хочет заслужить репутацию офицера, вечно отсиживающегося в тылу, как не хочет и чтобы немцы заметили, что приказы всегда отдает кто-то из тыла. Он проводит рукой по винтовке, на ощупь проверяя настроенный на дальность прямого выстрела прицел, обойму и пламегаситель, закрепленный на дульном срезе. Ночь стоит чертовски холодная, поля продувает резкий ветер, несущий c собой дождевую морось, пропитывающую одежду. Костяшки пальцев синеют, пальцы не слушаются. Ярдах в пяти-шести впереди Кастиэль видит тусклый силуэт капрала Эллсворта, молча дающего сигнал: они достигли точки расхождения. Здесь взводы разделяются на отделения, чтобы осторожно миновать заминированный участок впереди. Кастиэль доходит до места, где Эллсворт отдал сигнал, и оборачивается, чтобы жестом передать его дальше. Вытерев с лица дождевую воду, Кастиэль вновь устремляет взгляд вперед. Он идет за третьим взводом. Времени только два часа утра, кругом тьма: плотные облака не пропускают даже лунный свет. По пути Кастиэль пытается найти в ситуации преимущества: «Быть может, это единственный способ скрыть наше приближение», — вместо того, чтобы сосредоточиться на насущной проблеме: на том, что они идут на минное поле в темноте. Впервые за долгое время он вспоминает о распятии, болтающемся на дне кармана обвязки. Ему думается, что, если когда-то божественное провидение и не помешает, так это сейчас. Сказать, где именно начинается минное поле, невозможно; все, что знает Кастиэль, это что пока никто на мину не наступил. Отделения стрелковых взводов медленно продвигаются вперед петляющей вереницей. Кастиэль нагоняет идущего перед ним Эллсворта, с колотящимся сердцем думая: «К черту дистанцию: если я не вижу впереди идущего, чтобы держаться проверенного маршрута, я двину кони, не найдя маршрут!» Пальцы дрожат на винтовке несмотря на старание сохранять спокойствие. Напряжение сковывает тело все сильнее, и Кастиэль сглатывает, но продолжает идти — продолжает идти… И тут облака над головой расступаются и поле заливает яркий белый свет. Кастиэль замирает. В лунном свете их силуэты видны так же отчетливо, как если бы они запустили сигнальную ракету. Впереди раздается хриплый выкрик на немецком, Кастиэль кричит: «В укрытие!» — и противник открывает огонь. Кто-то в районе второго взвода падает от выстрела в грудь, тяжело приземляется на спину, и земля под ним взрывается. Кастиэль опускается на колено и вскидывает к плечу винтовку. В пяти ярдах перед ним падает в грязь Эллсворт, ища укрытие от трещащих в их сторону выстрелов, и под его коленом раздается хруст. Кастиэль бессловесно раскрывает рот и дергается в сторону. Он едва успевает съежиться и прикрыть рукой лицо — и мина детонирует. Эллсворт кричит и кричит. С винтовки Кастиэля и с края его каски капает кровь, и, когда он поднимает голову, он видит вдоль всей цепочки одну и ту же картину: солдаты падают, прячась от пуль, — падают на мины. «Медик!» — кричит кто-то во втором отделении за Кастиэлем, и с дальнего конца первого отделения раздается: «Медик, блядь, медик!» Кастиэль опускает от лица руку, чтобы взглянуть на Эллсворта. У того осколки металла в груди, животе и горле, изо рта пульсацией выплескивается кровь, нога ниже бедра отсутствует. Кастиэль понимает, что от медика толку не будет. Он поднимается на ноги и бежит к центру третьего взвода переговорить с Эстером. Глядя под ноги и тяжело дыша, он в панике думает: «Проверенным маршрутом, проверенным маршрутом…» — но не помнит, туда ли бежит, точно ли кто-то уже пробежал здесь и остался в живых. Раздаются глухие удары отдачи 88-миллиметрового орудия, и Кастиэль слышит вдоль всего сектора роты: «На землю, на землю!» В этот момент он замечает Дина, бегущего в противоположном направлении к оставшимся на земле раненым солдатам. Испуг сдавливает горло Кастиэля при мысли о безрассудстве Дина, о его слепой самоотверженности. Он успевает на бегу схватить Дина за рукав на локте и, развернувшись за ним, скользит взглядом по царапине на его подбородке, по брызгам крови на воротнике. — Винчестер, не смейте… — выпаливает он. — …делать глупостей, я понял… — …ставить чужие жизни выше своей! — поправляет Кастиэль, отпуская его рукав, но не спуская с него глаз. — До кого не можете безопасно добраться, того оставляете! Ждете сапера, если не уверены, можно ли пройти, думаете в первую очередь о себе — ясно?! — Думаю, да, сэр. — В серебристом лунном свете Дин совсем лишен расцветок. Кастиэль отворачивается и снова пускается бегом, пригнув голову. — Второе отделение, на левый фланг! — выкрикивает приказ Ширли, прижав к груди подбородок, когда снаряд разрывается в каких-то десяти ярдах от его позиции. — Доулер и Хорват — вперед… Футах в тридцати позади него слышен голос Вирджила, командующего первому взводу: «Миллиган — ведите отделение кругом! Энсли, ждать — я сказал, блядь, ждать моего сигнала!..» Тут же за ним припал на колено радист, обнявший передатчик ладонями, словно набрав в них воды, чтобы хоть немного изолировать его от треска стрельбы, криков и грохота. «Шестой, это Бейкер-три с вестью от первого: продвинуться не можем, как поняли?!» Кастиэль вызывает поддержку четвертого взвода, чтобы артиллерийским огнем и дымом прикрыть солдат, застрявших на минном поле и барахтающихся в страхе, что следующий шаг окажется последним. Поправив каску и сглотнув удушающий комок паники, он подгоняет роту вперед под дождем.

4 декабря 1944 г.

Просунув голову в дверной проем медпункта батальона, Кастиэль ловит взгляд измученной на вид медсестры, которая моет руки в тазике с холодной водой. — Простите, — обращается он к ней, снимая каску. — Я ищу сержанта Винчестера — Т-4, военного медика. Вы не знаете, где я могу… — Вон туда, — указывает сестра вглубь здания мимо рядов армейских кушеток, на которых лежат вяло шевелящиеся раненые. Кастиэль смотрит на двустворчатые двери, куда указывает ее палец, и кратко кивает ей. — Благодарю вас. Он проходит в указанном направлении, петляя в лабиринте из коек и ящиков с санитарными принадлежностями, и наконец попадает в главный зал медпункта. Там он обнаруживает Дина, склонившегося в компании еще одной медсестры над дергающимся в судороге и постепенно бледнеющим солдатом. — Винчестер! — окликает его Кастиэль и колеблется, глядя, как Дин поспешно роется в аптечке в поисках нужного. — Маленько занят, капитан, — ворчит Дин, не поднимая глаз. На столе перед ним дрожит и дергается Луго — новобранец родом из городка Роанок по соседству с Бедфордом; совсем мальчишка, любитель бейсбола и братьев Маркс. Каждый его вдох сопровождается резким хрипом, через нижнюю губу льется кровь. Дин задрал рубаху ему под мышки, обнажив небольшую рану, из которой пузырится кровь, и вытирает ее мокрой потемневшей тряпкой. Кастиэль чувствует, что нужно помочь, но не знает как и только беспомощно смотрит со стороны, как Дин проворно разматывает бинт и небольшой квадратик пленки. Он отрывает полоску пластыря, который зажал между губ, и расправляет пленку на ране. — Потерпи, Фрэнк, еще секунду, дыши, — произносит он неразборчиво через пластырь во рту — и приклеивает его туго натянутые отрывки с трех краев пленки, оставив лишь четвертый край незакрепленным. Кастиэлю слышно, как воздух колышет пленку, пока Дин возится с бинтом. Все это время он продолжает неспешно тихо приговаривать: — Ничего, все в порядке, сейчас все сделаем, поправишься, — и судорожное дыхание Луго постепенно выравнивается, становится менее резким. — Бля… — хрипит Луго. Дин смотрит на него с ясной улыбкой. — Как себя чувствуешь? — Его руки не замирают ни на секунду, накладывая на пленку бинт, обматывая его вокруг туловища Луго и плотно затягивая. Затем Дин разворачивает шприц с морфием, всаживает его Луго в бедро и рисует букву «М» на его лбу. — Ну что: готов вернуться в строй и надрать жопу фрицам? — Э… может быть, — отвечает Луго. Кастиэль смотрит, как пленка топорщится на его коже, когда он разговаривает. — Дышать я уже могу — почти… так что… — Уже лучше, а? — Дин улыбается шире. Он завязывает конец бинта и хлопает Луго по колену. — Сможешь для меня на боку полежать? На левом. Ничего? — Дин подсовывает руку под плечо Луго, чтобы помочь тому перевернуться. — Вот так. Хорошо. Так и лежи, слышишь меня? Лежи на этом боку, а я скоро вернусь проведать тебя — но, если что-то понадобится, кричи. Луго делает медленный хриплый вздох. — Понял, док. Дин треплет его по колену быстрым привычным ободряющим жестом — от которого Луго тихо вздыхает и закрывает глаза, уверившись, что он в надежных руках, — и отправляется дальше. Он проходит мимо Кастиэля, вытирая тряпкой руки, и Кастиэль замечает момент, когда Дин выходит из поля зрения Луго, когда перестает улыбаться. — Чего вы ждете, сэр? — спрашивает Дин, и Кастиэль направляется следом, не теша себя заблуждением, что Дин прекратит работу, дабы поговорить с ним. — Рапорт, — отвечает он. — Проникающее ранение грудной клетки, коллапс легкого. Он поправится, если в ближайшие несколько часов ему не станет хуже. Вернется в строй через неделю-две. Кастиэль имел в виду не это. — Благодарю вас, — отвечает он тем не менее. Он идет по залу медпункта вслед за Дином, неловко маяча за его плечом, терпеливо выжидая, пока Дин отходит к койке незнакомого солдата без сознания: у того отсутствует нога ниже колена и к животу прижат толстый ком темной марли. Дин прикладывает два пальца к коже под подбородком раненого и замирает. Через несколько секунд, удовлетворенный, он проходит дальше. Кастиэль отправляется следом. — А остальные? — спрашивает он осторожно. — Что остальные? — отвечает Дин рассеянно. — Остальные пострадавшие? Дин бросает на него недоуменный взгляд через плечо, и на его лице проступает понимание. — Остальные… — Он коротко вздыхает. — Сэр, мне некогда. Кастиэль колеблется. — Кадровый офицер хочет получить рапорты к семнадцати тридцати. — Господи, он сам же меня, блядь, и поставил в эту смену! — выпаливает Дин, Он делает глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. — Вы не можете попросить Теда или… — Дю Морт рано покинул поле боя — ему пришлось эвакуировать Петерсона, — отвечает Кастиэль, ненавидя сам себя — за то, что приходится выполнять приказы свыше и требовать какие-то чертовы бумажки, отдавая им приоритет перед жизнями. — По четвертому взводу я уже получил отчет от Нолана, но с первым и вторым были вы, и там у нас самые тяжелые потери… — Хорошо, — прерывает его Дин, с досадой проводя рукой по лицу. Под одной его ноздрей остается темный кровавый развод. — У вас ручка есть? Кастиэль находит в обвязке карандаш и клочок бумаги и идет вслед за Дином, записывая за ним имена: Маклеллан, Рандольф, Форман, Литц, Хаттон, Тернер, Ван Аллен. — Что-то уточнить про каждого? — неуверенно спрашивает Кастиэль, глядя на список имен. — Нет, я помню. Я добавлю детали позже, — отвечает Дин. — Вы уверены… — Сэр, я все помню. Кастиэль не настаивает. Он открывает рот, чтобы поблагодарить Дина и попрощаться, но в этот момент двери медпункта распахиваются и в зал врываются трое мужчин, тащащих за собою трясущегося бледного солдата из другой роты. — Помогите кто-нибудь!.. — просит один из них громко. Дин тут же протискивается мимо Кастиэля, на ходу тронув его за руку — скользнув пальцами по локтю и предплечью, — и вот он уже на другом конце зала, помогает поднять раненого на стол. Он проворно ощупывает увечья солдата и быстро переговаривается с привезшими его медиками роты: «Проникающее ранение брюшной полости без выходного отверстия, подозрение на травму печени, две рваные бедренные раны с артериальным кровотечением — кровоостанавливающий зажим?» В руках у Дина оказывается нечто, напоминающее тяжелые ножницы; он вгоняет их в рваную кровавую рану на ноге солдата, и Кастиэль вынужден отвести глаза. — Господи… — вырывается у него невольно от ощущения, как свело желудок. Он сглатывает приступ тошноты и решает, что пора идти. Дин занят и будет занят непрерывно: краткий список имен, зажатый у Кастиэля в руке, — это все, что удастся получить от него до конца смены. Кастиэль прячет список в карман куртки и выходит на холод. Сказать, что последние дни были тяжелыми, было бы преуменьшением. Рота Бейкер в составе второго батальона пробует взять Гут Хазенфельд снова и снова, но совершенно не продвигается к цели — даже при поддержке 747-го танкового и 92-го химического батальонов. Они всю ночь вели наступление на позиции противника, в какой-то момент оказавшись в ловушке под вражеским огнем, так что не могли двинуться ни вперед, ни назад и вынуждены были четыре часа лежать ничком в грязи. Земля была слишком заболочена, чтобы окапываться и создавать временную позицию, и отойти возможности не было, так что оставалось только ждать. Кастиэль вымок до нитки и продрог насквозь, пальцы синие и дрожат, но заниматься собою некогда: нужно продумывать новую тактику нападения на грядущую ночь. Через Габриэля дошел слух, что ввиду «боевой неэффективности» сменили командира полка — настолько плохо обстоят дела. Теперь они находятся под командованием полковника Кэсси. Как можно было ожидать, летят головы. На долю Кастиэля тоже выпадает достаточно допросов: «Почему это еще не сделано?» и «Что значит, люди утомлены и деморализованы?» — но делать нечего, кроме как пытаться прорваться к цели. И помимо всего этого над Кастиэлем дамокловым мечом висит неотвратимая перспектива отбытия Дина. Кастиэль изо всех сил старается не думать об этом. Он не хочет даже представлять себе, что станет с ротой без Дина, скрепляющего ее по швам. Вечер снаружи холодный и свежий, небо голубое и в кои-то веки чистое, обещающее поддержку с воздуха при следующей атаке. Кастиэль идет по узким улицам, огибая воронки от взрывов и груды обломков, которые постепенно убирают с дороги штабные младшие офицеры. Он минует рядового Зеддмора и младшего капрала Гарднера, громко и в нелицеприятных выражениях обсуждающих солдат 747-го танкового батальона. — …эти бензиновые ковбои воображают, что они лучше нас! Ну да, блядь, легко чувствовать себя героем, расстреливая немцев из бронедома! А выволоки их из Шермана, и от их, сука, бравады следа не останется! — Точно-точно… Эх, на это бы я взглянул! Если б можно было… За ними Нолан распаковывает ящик с медикаментами. Тран и Ражаяттил сидят на пороге дома, второй этаж которого опасно осыпается, и едят одну шоколадную плитку на двоих. Позади них сержанты Харвелл и Миллиган, сняв куртки и закатав рукава, готовятся сразиться в армрестлинге. Над картами совещаются офицеры, младшие офицеры обсуждают что-то с серьезными лицами. Рядом Весталл разворачивает какую-то причудливую нескладную конструкцию из склеенных вместе карт и показывает Дону Хэнскаму: — Нет, смотри — я работаю над этим проектом с самой высадки. Тут отмечены все места, где я побывал, размышляя о ней… — Какая романтика, Мик! Весталл хмурится и отдергивает карту. — Иди на хуй! — Да я без подъебки, — обижается Хэнскам. — Правда, мне кажется, ей понравится. Весталл успокаивается. — Да? Думаешь? До нового наступления еще несколько часов, и Кастиэль рад видеть, что солдаты отдыхают. Они вернулись из резерва всего месяц назад, но продвижение к Юлиху вышло изнурительным — бои в траншеях, в грязи по колено и на минных полях — и все без сил. Боевая усталость маячит над ротой, как искрящий над головами трассер; каждую неделю приходят новости, что кто-то в батальоне прострелил себе ногу, руку. Людей не хватает, боевой дух в упадке, и с каждой новой безуспешной атакой на Гут Хазенфельд становится только хуже. Поэтому способность солдат несмотря на все это проявлять беззаботность приободряет и Кастиэля. Он закрывает глаза на азартные игры, на идиотские надписи, нацарапанные кирпичом на касках, на изощренные неуставные способы ношения формы в попытках согреться. При минусовой температуре, когда из штаба не слышно даже намеков на поставку зимнего снаряжения, наказывать людей за это было бы несправедливо. Проходя мимо второго отделения третьего взвода, где идет спор о том, была ли Джинджер Роджерс лучше в «Нежном товарище» или в «Рокси Харт», Кастиэль замечает на углу улицы Габриэля. Тот пытается прикурить прикрытую ладонью сигарету. Кастиэль приближается, глядя, как Габриэль безуспешно пробует зажечь сигарету раз, другой, третий. Он мотает головой вправо и влево, словно надеясь найти оптимальное в этот ясный вечер положение к ветру, и наконец замечает Кастиэля. — От этих чертовых зажигалок никакого толку… — ворчит Габриэль вокруг сигареты. Он сует зажигалку в карман куртки и протягивает руку к Кастиэлю. — Дайте мне вашу. — Есть, сэр, — отвечает Кастиэль, не моргнув глазом, — чем вызывает у Габриэля саркастичное «ха!» — и достает из кармана свою зажигалку. — Все в порядке? Габриэль посасывает сигарету, пока она не занимается огоньком, и отвечает «нормально» сквозь вырывающийся изо рта дым. Он бросает зажигалку Кастиэлю, и тот с легкостью ловит ее. Габриэль поднимает брови. — Подчиненным я жаловаться не могу, вы понимаете… Кастиэль кивает: — Конечно. — …поэтому отвернусь от вас и просто скажу в пространство, что Кэмпбелл меня уже достал! — Я притворюсь, что не услышал, — подыгрывает Кастиэль. — Он все донимает меня по поводу этого самострела, как будто это я виноват, что никто не хочет изо дня в день играть в классики на минном поле… — ворчит Габриэль, даже не пытаясь скрыть раздражение. — И еще: по-моему, эти стратеги, простреливающие себе ноги, чтоб их комиссовали, не понимают, насколько на самом деле хрупка человеческая ступня. — Он взмахивает руками. — Они думают: «Да ладно, маленькая дырочка — заживет, зато мне больше не нужно будет сражаться». А в реальности большинство из их себе всю ступню разносит, так что ее приходится ампутировать и они на всю жизнь калеки. Кастиэль согласно мычит. — Господи… — Габриэль с досадой смотрит на него, подняв брови. — Уж могли бы сообразить! По мне так рана в плечо — оптимальный вариант. Кастиэль наклоняет голову. — Как человек с дырой в плече могу сказать, что и это не больно-то приятно. — Что, серьезно?! — Шрапнель в Омахе. — Кастиэль похлопывает по раненому плечу. — Хм, — Габриэль строит гримасу, признавая, что впечатлен. — Ну надо же… — Он размышляет об этом какое-то время, посасывая сигарету, потом говорит: — А я так и не был ранен. Кастиэль с удивлением смотрит на него. — Ни разу? — Ни шрапнелью, ни пулей, ни даже комком земли от взрыва. — Габриэль умолкает. — Наверное, скоро и от меня отвернется удача, — добавляет он. — Если Гут Хазенфельд пойдет так и дальше, она от всех нас отвернется, — обреченно замечает Кастиэль. Он думает о минном поле — о том, как всякий раз, когда кажется, что они нашли безопасный путь, кто-нибудь обязательно ступает не туда и лишается ног. Думает о железнодорожной пушке, разносящей в прах их тяжелую артиллерию. Удивительное дело, но эти шесть-семь хозяйственных построек оказались столь же неприступны, как укрепленные бункеры, с которыми они имели дело во Франции. Габриэль горько усмехается. — Я слышал, они там каждую ночь получают подкрепление из-за реки. Паромом или как-то так. Подвозят новых людей держать позиции. Это ничуть не удивляет Кастиэля. — А у нас наоборот: людей только забирают. Габриэль пинает ногой кусок щебня. — Сожалею. — Да не ваш приказ… — отмахивается Кастиэль. Он не настолько наивен, чтобы думать, что, раз Габриэль — кадровый офицер, отвечающий за организацию переводов, то он их и назначает. Ни у кого из них толком нет права голоса, когда решение идет из дивизии. — Все равно мне жаль. Кроме того, Винчестер — кажется, славный малый. Кастиэль фыркает себе под нос. — Сплошная головная боль, — отвечает он — и только. Кастиэль не знает, как еще уйти от правдивого ответа — о том, что на Дине держится рота; что только благодаря ему вчера ночью Кастиэль проспал три часа, не просыпаясь в холодном поту; что лишь присутствие Дина немного облегчает груз на плечах, когда Кастиэль возвращается из атаки с меньшим составом, чем выходил в нее. Кастиэль знает, что Габриэль пересекался с Дином лишь кратковременно, и то, что даже при этом Габриэль хвалит его, греет Кастиэлю душу. Он смотрит через плечо туда, где рота отдыхает, словно через несколько часов им не предстоит возвращаться во все ту же атаку. Беседуя здесь с Габриэлем, Кастиэль и сам в какой-то мере участвует в этой игре. Ему еще нужно сочинить медицинский рапорт с использованием имен, сообщенных Дином, нужно забрать у первого сержанта Мастерса рапорт о расходе боеприпасов и состоянии снаряжения, нужно через час быть в штабе батальона, а затем переговорить с командирами взводов о предстоящей операции. Ничто из этого его не прельщает. Глубоко вздохнув, Кастиэль поднимает глаза на Габриэля. — Что ж, мне еще предстоит бумажная работа, — сообщает он нехотя. — Приятно докурить. — Благодарю. — Габриэль вынимает сигарету изо рта, выдыхает дым. — Удачи там сегодня… Кастиэль кивает, издав неопределенный звук, и уходит мимо Габриэля к командному пункту роты. Удача бы ему, честно говоря, не помешала, но на данном этапе войны она уже порядком запаздывает.

5 декабря 1944 г.

— Орудия — на инспекцию! — командует Кастиэль, и в строю раздается ряд щелчков: сотня с лишним человек отводят рукояти взведения затвора, подняв орудия к правому плечу. Алистар, Ширли, Эстер и Вирджил медленно проходят вдоль своих взводов, выкрикивая на ходу: «Пойдет! Пойдет!» — и Кастиэль, хотя он и не нужен на данном этапе, проходит вдоль роты. Он смотрит за плечо Соренто, бросает взгляд на Чапмэна, затем доходит до техников в конце первого взвода. Дю Морт терпеливо стоит, вытянув по бокам руки, Дин же с дальней от него стороны поднял руку, сжав у плеча кулак. Кастиэль останавливается, хмурясь. Дин криво ухмыляется, не глядя на него. Он продолжает смотреть перед собой, в остальном соблюдая дисциплину, и поясняет: — Орудия на инспекцию, сэр. Стоящий на несколько человек левее Бредбери издает вульгарный смешок. — Молча, Винчестер, — одергивает Кастиэль Дина. Бредбери продолжает смеяться, беззвучно сотрясаясь; рядовой Тран дальше в строю качает головой; за ним прочищает горло сержант Миллиган. — Разрешите высказаться, капитан? — Разрешаю. — Выдвигаю предложение отдать Винчестера под трибунал. Ухмылка Дина перерастает в широкую улыбку. — Отклонено. — Кастиэль не настроен соблюдать строгости — в последние недели роте пришлось нелегко, и моральный дух солдат слишком низок, чтобы отчитывать их за попытку привнести немного юмора в те моменты, когда в них не стреляют. Кроме того, вышло почти смешно, признает Кастиэль нехотя, хотя Дину бы он об этом ни за что не сказал. — Да ладно вам, сэр, — вновь заговаривает Дин и вертит рукой, картинно сжимая и разжимая кулак — совершенно бессмысленно, так как игры мускулов под бесформенной курткой не видно. — Мои орудия не менее опасны, чем у всех остальных. Кастиэль оборачивается к Миллигану. — Сержант, я пересматриваю свое решение. Миллиган фыркает. Поворачиваясь к следующему в строю, Кастиэль слышит, как Трентон добавляет: — Слышал, Джо? Даже кэп считает, что Дин трепло. — Я бы обеспокоился за капитана, если б он так не считал. — Спокойно, господа, — вмешивается Дин театральным шепотом, так как на построении разговаривать негоже. — Не нужно завидовать моим исключительным физическим данным… Офицеры Бейкер доходят до конца своих взводов, после чего Кастиэль инспектирует орудия Эстера, Ширли, Вирджила и Алистара и оттягивает рукоять взведения затвора на собственной винтовке, давая Вирджилу проверить ее. Наконец он объявляет, что проверка окончена, и строй вытягивается по стойке смирно, ожидая приказов на день: первый взвод идет в разведывательный патруль в девятнадцать тридцать, на приготовление к которому после роспуска солдат будет двадцать минут; второй взвод — на часах на восточном посту Кослара; несколько человек из второго отделения четвертого взвода помогут офицерам снабжения из штаба; и в двадцать три часа все должны быть снова построены и готовы выдвигаться в Гут Хазенфельд. — Те, кто не получил конкретных приказов: убедитесь, что ваши позиции укреплены и в надлежащем порядке, после чего отдохните. Поешьте горячей еды, поспите. — Кастиэль смотрит на командиров взводов. — Вопросы? Те пожимают плечами и качают головами. Зеддмор во второй шеренге поднимает руку. — Зеддмор? — Сегодня у Кевина день рождения, сэр. Кастиэль смотрит на Трана. — С днем рождения, рядовой Тран, — послушно поздравляет он, и лицо Трана озаряется восторгом. — Еще что-нибудь? Больше рук нет, никто не заговаривает. — Хорошо. Все свободны. Солдаты расходятся выполнять приказы, и взгляд Кастиэля медленно скользит по рассеивающемуся строю. Каждый раз, когда они выходят в атаку, они возвращаются с меньшими силами. К данному моменту правду уже не отрицать: на взятие этой цели им не хватает ресурсов. У них недостаточно людей, солдаты устали, они испробовали все возможные тактики. Кастиэль все надеется, что, может быть, в конце концов в дивизии это поймут и 116-й полк отзовут в резерв, чтобы дать людям как следует отдохнуть. Но пока ничто такого поворота событий не предвещает. Кастиэль настолько теряется в собственных мыслях — раздумывая, как реорганизовать роту, чтобы оптимизировать силы, какую еще тактику нападения испробовать и как минимизировать потери, — что даже не замечает Дина, задержавшегося после построения, пока не оказывается прямо перед ним. — Винчестер вызывает капитана Новака! — окликает его Дин с расстояния трех футов и вынув из кармана руку, машет ею перед лицом Кастиэля. — Как слышно, прием? Кастиэль приходит в себя. — Слышно. Чего вы хотите? Дин строит гримасу. — Мира во всем мире. — Это все? — спрашивает Кастиэль без выражения. — Вообще, раз уж вы спросили, я бы сейчас не отказался от длинных гибких рук, так как у меня плечо сзади чешется с самого Ахена — ровно там, где я не могу достать. Спасибо хоть Дону, он мне иногда его чешет, но это не то же самое, что… Кастиэль вздыхает. — Винчестер… — У меня для вас подарок. — Мне он не нужен, — отвечает Кастиэль тут же. Он может лишь гадать, что это: что-нибудь неподобающее; что-нибудь глупое, чтобы его рассмешить; что-нибудь, что выставит его в нелепом свете; что-нибудь от чистого сердца, от чего перехватит дух и невозможно будет взглянуть Дину в глаза. Дин обиженно фыркает: — Немыслимо! Ну и неблагодарность… Кастиэль не настроен играть в игры. — Винчестер, я не… — Вам понравится, честное слово, — убеждает Дин и сует руку в карман штанов. Кастиэль открывает рот, чтобы возразить, но, прежде чем он успевает что-либо сказать, Дин вынимает что-то из кармана и бросает ему, предупредив лишь: — Ловите! В ту секунду, что предмет в воздухе, Кастиэль успевает заметить, что это мятый металлический тюбик, как от зубной пасты, — и ловит его. Он уже готов вздохнуть и велеть Дину не валять дурака, но потом поворачивает тюбик в руках и читает: «Хирургическая смазка». К его стыду, он даже не сразу понимает. Он смотрит на тюбик, чувствуя на себе выжидающий взгляд Дина, хмурит лоб и думает: «К чему мне…» — и тут до него доходит. Кастиэль едва не роняет тюбик. Он неловко ловит его в последний момент и сует в карман штанов, зашипев на Дина: — Откуда, блядь, у вас… Дин пожимает плечами, словно в этом нет ничего особенного, но покачивается на каблуках, в чем Кастиэль уже научился узнавать проявление всеобъемлющего восторга. Изгиб его улыбки становится самодовольным. — Попросил одолжения у полевого хирурга, с кем служил в 104-м. — Ты… — начинает Кастиэль и забывает, что хотел сказать, потому что воображение застревает, представляя себе снова и снова член Дина, его руки, его рот, его член… — Ты же… вы же… могли… Улыбка Дина становится шире, и он поднимает брови. — Вам помочь закончить фразу, капитан? Кастиэль и сам не знает, что пытается сказать, но это и неважно. Дин хочет его. Кастиэль смотрит на его рот — на припухлость нижней губы, на зубы, на промельк влажного языка, когда Дин улыбается. Кастиэлю нравится думать, что за месяцы их знакомства он воспитал в себе самоконтроль, но он не может этого не представлять. Вес массивного тела Дина, его упругие плечи, его руки, изгиб ног, и как будут двигаться его бедра, как это будет ощущаться… Блядь. Блядь. Во рту сухо; член в штанах уже отозвался. Кастиэль смотрит на Дина, лишившись дара речи, и в этот момент слышит: — Сэр, мы готовы к выходу. Вздрогнув, он оборачивается и видит рядом с собою первого сержанта Мастерса с сумкой, полной боеприпасов. — Простите? — Готовы к выходу в патруль, сэр. — Хорошо. — Кастиэль прочищает горло. Он едва удостаивает Дина взглядом. — Винчестер, вы свободны. Я поговорю с вами позже. Мастерс, вы поняли маршрут и действия при вступлении в контакт? — Да, сэр. — Мастерс вынимает из кармана карту и разворачивает ее, чтобы свериться с Кастиэлем еще раз. Тот решительно не обращает внимания на звук шагов удаляющегося Дина. Он смотрит в карту Мастерса и не думает о Дине, набрасывает на карте 88-миллиметровую пушку у Шпортплатц, которая не была отмечена у Мастерса, и не думает о Дине, отпускает Мастерса в патруль с первым отделением и чувствует, что во рту пересохло и голова идет кругом. Проводив взглядом патруль, Кастиэль достает блокнот, чтобы проверить смены часовых. Однако, читая, он едва улавливает смысл написанного и вместо этого размышляет. Нужно спланировать ночное наступление, нужно реорганизовать роту в свете недавних потерь, нужно написать рапорты для снабжения и передать повторный запрос на поддержку тяжелой артиллерии после провала предыдущей интервенции 747-го. Все это нужно сделать к двадцати одному часу, после чего в двадцать один тридцать быть на брифинге батальона. Нигде не выцарапать ни минуты — а лучше нескольких минут. Хотя, если у них будет всего минут десять и придется поторопиться, то и бог с ним, Кастиэлю и этого хватит — и вот он уже снова представляет жаркий рот Дина, прикосновения его грубых ладоней, тяжесть его веса меж своих ног… Карандаш выскальзывает в лужу. Нужно отвлечься. Нужно перестать думать. Кастиэль возвращается в командный пункт поработать над планом грядущего нападения: шквальный огонь легкой артиллерии по пулеметным позициям вдоль стен Гут Хазенфельда и огневая база со стороны роты Авель, чтобы немцы не высовывались и Бейкер смогла пройти через минное поле. Если двигаться быстро, можно добраться до крайних зданий и укрыться там прежде, чем противник призовет на помощь артиллерию. На последнем брифинге майор Кэмпбелл даже упомянул о возможной поддержке с воздуха, чтобы расчистить путь, — если погода позволит. Кастиэль проверяет радиоканалы, просматривает доклады командиров взводов о количестве боеприпасов, перебирает состав роты, продумывая, как распределить техников, как выровнять соотношение новобранцев к опытным солдатам в каждом взводе и отделении, кому больше других нужна моральная поддержка. Он рассеянно съедает за работой половину пайка и аккуратно разлепляет кончиком штыка карту, слипшуюся от влаги, проникшей в щели футляра. Часть Эрбериха теряется в пятнах воды и надрыве влажной бумаги, но такие мелочи Кастиэля уже не волнуют. К двадцати тридцати шести он составил два рапорта, задокументировал потери и отправляется к первому взводу на поиски первого сержанта Мастерса. Отделение Мастерса должно было вернуться из патруля уже почти тридцать минут назад и теперь отдыхать на своей обычной позиции. О том, что Дин скорее всего будет в том же помещении, Кастиэль думает лишь мимоходом раз пять-шесть по пути на квартиры первого взвода. Он подавляет порыв проверить прическу. По необъяснимому стечению обстоятельств Дин проявил к нему интерес несмотря ни на что, видев его вымазанным в грязи, крови и камуфляжном креме, так что вряд ли растрепанные под каской волосы сыграют решающую роль. Кастиэль дважды стучит и заходит. — Добрый вечер, — здоровается он и снимает каску. — Вольно. Первый сержант здесь? Несколько находящихся в помещении солдат первого взвода, порвавшихся было встать, садятся обратно, и рядовой Литц указывает на узкую дверь в следующую комнату. Кастиэль проходит туда в поисках Мастерса и будто бы рассеянно обводит взглядом присутствующих: капрал Эйдина растянулся на полу, прилегши на ранец, рядовые Сидоли и Энсли чистят винтовки маслом из общей бутыли, Дин Винчестер сидит, скрестив ноги, и перебирает выложенное перед ним содержимое аптечки. Задержав дыхание, Кастиэль проходит мимо. Он застает Мастерса сидящим на ящике с письмом в одной в руке и чернильной ручкой в другой. Слева от него свалена огромная куча почты: он занят цензурированием писем домой. Закончив закрашивать толстой синей полосой фразу, Мастерс поднимает глаза. — Сэр? — произносит он любезно. — Чем могу помочь? — Я хотел узнать ваше мнение по поводу некоторых перестановок в роте, — отвечает Кастиэль. Мастерс знает солдат лучше, чем кто-либо, его суждениям Кастиэль доверяет — не в последнюю очередь потому, что Мастерс не стесняется критики и не выбирает выражений, когда считает, что предложенная реорганизация обернется катастрофой. Он протягивает руку; Кастиэль лезет в карман и передает ему лист бумаги, на котором выписан состав роты. Мастерсу требуется три секунды, чтобы заметить: — Оставьте Монтгомери и Гарднера вместе. Они бранятся, но по-доброму — если их разделить, Гарднер начнет цепляться к другим, и будет только хуже. — Учту. — Кастиэль стоит рядом с Мастерсом, пока тот читает, и благоразумно не смотрит на Дина, но чувствует на себе его взгляд. — И равномерно распределить новобранцев не выйдет, сэр. У Харвелла не хватает терпения больше, чем на троих за раз. — Я думал об этом, но если его поддержит Бредбери… — Ну, тогда может быть… — Мастерс цокает языком, продолжая читать. — Хорошо. Про ногу Тернера вы же знаете? — Он получил вывих несколько дней назад, так? — спрашивает Кастиэль. — Угу. Просто надо иметь в виду. В остальном все выглядит хорошо, сэр. — И вы не против перейти во второй взвод? Мастерс поднимает глаза от бумаги. — Капитан, я тут не ради того, чтобы друзей заводить, — замечает он сухо. — Перейду куда нужно. Кастиэль не уверен, что это совсем уж правда, как бы Мастерс ни притворялся, что не имеет привязанностей. Так или иначе, Кастиэль отвечает: — Благодарю вас. — Он забирает список, складывает его и убирает в куртку. — Еще что-нибудь, сэр? — Нет, это все, сержант. Кастиэль кивает Мастерсу, после чего разворачивается к остальным присутствующим и с расстояния пятнадцати футов над головами четырех человек встречается глазами с Дином. Он все пытается придумать, какой бы предлог найти, чтобы уединиться с Дином, но, прежде чем успевает открыть рот, Дин сам поднимается на ноги и направляется к нему. — Винчестер? — обращается к нему Кастиэль с профессиональным спокойствием. — Все в порядке? — Сэр, я хотел доложить вам: меня вызывали на смену в медпункт в двадцать два часа, так что на тот брифинг, что мы обсуждали, я не попаду… Кастиэль смотрит на него, лихорадочно соображая. — …но, если вы можете выделить время сейчас, мы могли бы… — Да, — отвечает Кастиэль тут же. Он прочищает горло. — Сейчас. Сейчас подходит. — Вы уверены, сэр? — Да-да. — Прямо говоря это, Кастиэль просчитывает, действительно ли сейчас подходит: есть ли у него время, не придет ли кто-то искать его, не запланировано ли для какого-то из взводов мероприятия, требующего его участия или надзора, успеет ли Дин подготовить свой рапорт, если отвлечется сейчас, — и все вроде бы сходится. Ничто им не препятствует. — Да, сейчас можно. Кастиэль отводит глаза, слыша, как стучит в ушах пульс. Остальные присутствующие по большей части не обращают внимания на этот разговор. Сидоли и Энсли вполголоса препираются, собирая вычищенные винтовки. Зеддмор пишет письмо на клочке бумаги на колене. Эйдина надвинул каску на глаза и дремлет, прилегши на снаряжение. Каллахи и Бредбери разогревают кофе на походной плитке. Из всей группы Бредбери единственный держит ухо востро. Он смотрит то на Кастиэля, то на Дина, но ничего не говорит, а лишь молча помешивает кофе карандашом. Кастиэль продолжает: — Тогда в командном пункте роты — если вы… — Да, сэр, — отвечает Дин. Его взгляд прикован к губам Кастиэля. Кастиэль сглатывает и выходит первым. Они идут бок о бок быстрым и одновременно сдержанным шагом. Кастиэль чувствует сухость во рту. Пальцы невольно постукивают по бедру, и он убирает руку в карман штанов, нащупывая металл тюбика со смазкой. Мысль о нем едва ли успокаивает нервы. Дин молча идет рядом широким шагом, так что Кастиэлю приходится прикладывать усилие, чтобы не отставать, и икры ноют, понуждая перейти на бег. Кастиэль бросает быстрый взгляд на Дина: на его приоткрытые губы, линию подбородка, контур горла. — Сюда, — велит Кастиэль и сворачивает влево в низкую бетонную постройку с разбитыми ставнями и следами от шрапнели на фасаде. Дин сворачивает за ним. — Я думал, мы… — И все так думают, — перебивает его Кастиэль и захлопывает за ними дверь. Он приметил это здание заранее: одноэтажное, легко обороняемое, не отведенное ни под квартиры, ни под склад, а заставленное мебелью, вынесенной с других позиций, чтобы расчистить место для воинских частей. Вести себя нужно будет тихо, так как они прямо рядом с улицей, но в остальном место идеальное. Кастиэль быстрым шагом проходит в смежную комнату, минуя коробки, кресла и разбитые комоды. Он уделяет секунд десять тому, чтобы проверить тесное помещение и убедиться, что в нем безопасно, и оборачивается к двери. Дин уже с порога расстегивает каску. За три шага Кастиэль оказывается рядом с ним, обвивает его шею руками и затягивает его в поцелуй. Выходит неуклюже: края их касок сталкиваются, и Кастиэль едва не промахивается мимо рта Дина, захватив лишь его верхнюю губу. Дверь за Дином захлопывается. Дин наконец отстегивает каску и, сняв ее в ладонь, роняет на пол. Наклонив голову, он как следует прижимается губами ко рту Кастиэля, и от его горячего языка Кастиэля охватывает трепет: господи, как он хочет Дина, как хочет… Все происходит в спешке и в то же время недостаточно быстро: пальцы Кастиэля соскальзывают по застежке куртки Дина и грубо дергают его ремень, Дин целует Кастиэля напористо, так что они сталкиваются зубами — неэлегантно, резко. Времени мало. Скользнув руками Дину на плечи, Кастиэль сталкивает с плеч его куртку, проводит ладонями по его бокам. Сложно быть терпеливым, когда в бедро упирается тюбик, от одной мысли о котором член тяжелеет: Дин хочет его, он все спланировал, он искал средство в медпункте, даже прибег к связям, чтобы получить желаемое! Кастиэль снимает через голову винтовку, следя, чтобы не задеть Дина стволом. Он опускает ее на пол — с поднятой рукоятью взведения затвора, готовую — и вновь поднимается к Дину, одной рукой обняв его за подбородок, другой расстегивая его ремень. Рот Дина податлив в уголке губ Кастиэля, его дыхание потяжелело, и он резко дергает в стороны расстегнутые штаны Кастиэля. Даже случайного прикосновения тыльной стороны его руки через белье, когда он стаскивает с Кастиэля штаны, достаточно, чтобы у того запнулось дыхание. Положив на оголенные бедра Кастиэля холодные ладони, Дин оттесняет его к стене. Кастиэль не отрывается от него ни на секунду, прочесывая рукой его волосы с затылка до макушки, прижимая его рот к своему рту, целуя его страстно. Спина Кастиэля встречается со стеной, но он не прекращает целовать Дина. Тот покусывает в ответ его губы, и Кастиэль запускает руку ему в белье. Дыхание Дина запинается, когда пальцы Кастиэля находят его член. Дин прижимается лбом ко лбу Кастиэля, с его губ срывается вздох. Кастиэль легонько царапает ногтями его затылок сквозь волосы, в то же время потирая головку члена большим пальцем, и по телу Дина пробегает дрожь. Его бедра дергаются, толкая член в руку Кастиэля. Кастиэль сжимает член крепче, дрочит его быстрее, и Дин издает низкий звук, будящий в Кастиэле что-то животное. — Да… вот так, Кас… о… — шепчет Дин. Одна его рука соскальзывает с бедра Кастиэля на его зад и подтягивает его ближе, так что яйца Кастиэля оказываются вжаты Дину в бедро. Дин трется о него. Это упоительно возбуждающее ощущение, и Кастиэль чувствует, как в его собственной груди зарождается стон. Он душит его в поцелуе, медленном и глубоком. Пальцы Дина на заднице Кастиэля напрягаются, подтягивая его ближе, ближе, раскачивая их бедра вместе, так что из Кастиэля вышибает дух и тело обдает волной жара. Его рука соскальзывает по головке члена Дина, и Дин выдыхает с низким присвистом. Кастиэль проводит по головке ладонью, и дыхание Дина спотыкается, однако свист не исчезает. Рука Кастиэля замирает. Дин застывает, подняв голову: свист перерастает в рев. — Блядь! — выпаливает Кастиэль и отталкивает Дина — дальше от стены, смотрящей на улицу, к какому-нибудь укрытию. В следующее мгновение Кастиэль ныряет за позабытой на полу каской, и раздается взрыв. Он эхом отдается по улице. Нахлобучивая каску, подтягивая штаны и возясь с ширинкой, Кастиэль лихорадочно прикидывает: похоже, снаряд упал правее, в направлении четвертого взвода — может, ярдах в двухстах, может, ближе. Дин в спешке натягивает куртку. Кастиэль хватает его каску и, окликнув Дина, бросает ему. Дин ловит ее, не глядя. Кастиэль застегивает ремешок своей. Он тянется за винтовкой, но Дин подбирает ее первым. Кастиэль хватает его аптечку, каждый сует другому его снаряжение, и Дин бросается к двери, пока Кастиэль второпях заряжает винтовку и снимает предохранитель. Распахнув дверь, Дин пропускает Кастиэля вперед. Тот останавливается на пороге с винтовкой у плеча, проверяя в прицел окрестности слева, впереди, справа — и выбегает на улицу. Дин держится сразу за ним, и, когда следующий снаряд и проделывает дымящуюся дыру в здании в каких-то двадцати ярдах от них, они вздрагивают одновременно. Кастиэль инстинктивно выбрасывает руку к Дину. — Винчестер!.. — Я в порядке, в порядке… — Рука Дина сжимается на рукаве Кастиэля. — Нужно… — Туда — быстро… — командует Кастиэль, перекрикивая рев следующего подлетающего снаряда, и даже не успевает поднять руку, чтобы указать направление, как Дин уже выбегает вперед. Пригнув головы, они несутся вдоль улицы к зданиям, где расквартирована основная часть роты Изи, к виднеющейся впереди отрытой двери. Следующий снаряд ударяет по центру дороги, в огромном клубе дыма подняв с мостовой осколки плит и камни. Они градом осыпаются вокруг Кастиэля с Дином. Дин первым добегает до дверного проема и зачем-то останавливается там и оборачивается, вздрогнув от сотрясшего улицу очередного взрыва. — Скорей, скорей! — Внутрь!!! — орет на него Кастиэль и врезается в него, едва не повалив его в пустое складское помещение за дверью. Они вдвоем спотыкаются, а стены вокруг уже содрогаются от следующего взрыва, и в дверь и окно валят дым и кирпичная пыль. Кастиэль вцепляется Дину в грудь обеими руками, пытаясь удержаться на ногах, и отталкивает его к укрытию: к столу, подвалу — чему-нибудь низкому и крепкому, где он выживет, если рухнет здание. Кастиэлю же нужно собрать роту, нужно найти командиров взводов. Но прежде, чем он успевает убежать, Дин окликает его: — Стой… — Он хватает Кастиэля за куртку, дергает его к себе, развернув, и с силой сталкивает их рты. Поцелуй внезапный, жгучий и такой отчаянный, кто Кастиэль прогибается под напором и вынужден вцепиться в куртку Дина, чтобы не упасть. От поцелуя кружится голова. Он длится всего мгновение — и Дин отстраняется, выпустив Кастиэля. — Не время, Винчестер! — выпаливает тот, пытаясь опомниться, и его рука выскальзывает из руки Дина. — Я найду тебя позже, — обещает Дин, рассеянно потирая уголок рта большим пальцем. — То, что мы хотели… я… мы это сделаем. Кастиэль смотрит на него. — Хорошо, — отвечает он. От взрыва следующего снаряда в сотне ярдов дальше по дороге со стропил складского помещения на каски осыпается дождь опилок. Кастиэль с огромным трудом отрывает взгляд от Дина и спешит по коридорам здания к роте Бейкер. Между домами проделан длинный проход — двери сняты, в стенах пробиты дыры. В следующем ряду зданий Кастиэль находит четвертый взвод, укрывающийся на полу от рвущихся снаружи снарядов. Здание сотрясается, и Кастиэль инстинктивно приседает, прикрыв рукой голову, но с потолка летит только кирпичная пыль и мелкие осколки гипсокартона. — Четвертый взвод, доложите обстановку! — кричит он. Из-под стола отвечает Монтгомери: — Все на месте. Лейтенант Алистар — с третьим отделением, Сайпреса задело по пути сюда. — Других пострадавших нет? — Нет, сэр. Кастиэль кивает. — Где ваш радист? Снаружи раздается рев нового снаряда. Кастиэль приседает, прижав к груди подбородок. Бониади подбегает с рацией, как раз когда раздается очередной взрыв, оставляющий после себя звон в ушах. — Бейкер-три, это шестой, ваш статус? Прием… Взвод за взводом рота Бейкер выходит на связь. По большей части солдаты были в помещениях, недалеко от укрытий, так что пострадавших немного, но с улицы слышны крики тех, кому не так повезло. Кастиэль приказывает всем оставаться в укрытиях, пока не закончится обстрел, и связывается по рации с батальоном, чтобы узнать, означает ли это начало контратаки, от которой придется защищать город. В рации трещит голос майора Кэмпбелла: «…только железнодорожная пушка — зенитки в готовности на случай бомбардировки с воздуха, но пока не высовывайтесь — готовьте людей к выходу, наступление переносится на двадцать два двадцать — Авель, Бейкер и Чарли на Хазенфельд — …ановленные сектора, как поняли? Прием…» Когда обстрел заканчивается и в Косларе становится тихо, Кастиэль собирает людей. Рота строится, взваливает на плечи снаряжение и вновь отправляется на Гут Хазенфельд. Местность перед толстыми каменными стенами, окружающими хозяйственные постройки, застилает дым: 92-й химический батальон ведет огонь, планомерно сводя на нет видимость противника. Сквозь клубы дыма и белые искры фосфора рота Бейкер под командованием Кастиэля наступает снова.

6 декабря 1944 г.

Небо над головой черное, затянутое дымом и грохочущее. На дальнем краю сектора Бейкер медленно и угрожающе катятся три Шермана, позаимствованные у 747-го, и когда один из них стреляет, выстрел грохотом отдается у Кастиэля в ушах. Снаряд пробивает неровную дыру в каменной стене, танки стреляют снова, и Кастиэль оборачивается, чтобы приказать четвертому взводу: — Легкая артиллерия — агрессивный огонь! 60-миллиметровые орудия гулко отдают в землю, выплевывая снаряды в здания Гут Хазенфельда. — Выходите вперед! — кричит Кастиэль и падает на корточки в десяти футах от второго взвода, подняв к плечу винтовку. Он стреляет в густой дым, поднимающейся с позиции немецкой обороны, пока у лица не отлетает горячая пустая обойма, после чего поднимается на ноги и пускается бегом. Он вызывает по рации четвертого взвода Вирджила, приближающегося к бункеру с правого фланга, чтобы узнать статус, приказывает легкой артиллерии уничтожить вероятную пулеметную позицию и дать дыму и возвращается ко второму взводу, чтобы продвинуть вперед два отделения, пока третье обеспечивает подавляющий огонь. Он видит, как Хинтон получает пять пуль в живот во время следующей отважной вылазки, как Дю Морт оттаскивает его за обвязку, как Доулеру дергает голову пуля в висок, как Беринг и Ражаяттил бегут вперед и нарываются на мину, хрустнувшую под ногой, как она разрезает Берингу голень и взрывается. Когда наступление застопоривается, Кастиэль отходит в тыл и обозревает разворачивающийся хаос: Шерманы уверенно надвигаются на немецкую позицию, стреляя и разнося шрапнелью бетонные стены. Второй взвод продвигается следом за ними, первый и третий осторожно и с остановками пытаются пройти шахматным строем через минное поле. Сзади грохочут выстрелы легкой артиллерии четвертого взвода. В этот момент вдалеке раздается знакомый угрожающий грохот, за которым следует нарастающий рев и свист, такой, что под ногами начинает дрожать земля, — и Кастиэль застывает на месте. В первое мгновение он не может даже собраться, чтобы отдать приказ искать укрытия. Он уже понимает, что укрытий нет. Они в открытом поле, где нет даже возвышенностей или впадин и некуда бежать: остается лишь падать на живот на землю, усеянную минами. Он слушает, как первый снаряд железнодорожной пушки Юлиха подлетает с оглушительным ревом. Черт побери… Он невольно задерживает дыхание. Вдали в поле кричит Вирджил: — В укрытие — ищите укрытия!.. — Снаряд падает, и идущий впереди Шерман со взрывом воспламеняется. Кастиэль вздрагивает, невольно приоткрыв рот. Два других танка останавливаются. В то же мгновение Кастиэль понимает, что это шанс: немцы ожидают, что они разбегутся, когда железнодорожная пушка уничтожит танки. Он резко оборачивается. — Радиста мне! Через пару секунд рядом оказывается Консино и принимает от Кастиэля приказы: первый взвод — подавляющий огонь на ближайшие постройки, по отделениям; второй — агрессивное попеременное наступление с левого фланга для отвлечения внимания; третий — прорыв к первой пулеметной позиции. Консино кричит приказы в рацию, перекрикивая треск пулеметов, отдаленный грохот взрывов в секторе Чарли и рев очередного подлетающего снаряда железнодорожной пушки. Шерманы теперь спешно ретируются, а Кастиэль выводит людей в атаку. Отделение Харвелла бегом прорывается вперед и падает на корточки, вскидывая винтовки. Харвелл поднимает голову от прицела, командуя: «Огонь!» — и в десяти футах позади вскакивает второе отделение под предводительством капрала Бредбери, готовое перебежать следом под прикрытием огня. Солдаты держатся проверенного маршрута, а над головами уже ревет следующий снаряд. — Не останавливаться! — кричит Кастиэль, видя, как кучка новобранцев третьего взвода замирает на полпути от оглушительного рева. Он выбегает вперед, чтобы подогнать их: боже правый, в этой операции нет места рефлексии детей о том, как им страшно и хочется домой! Он хватает за воротник рядового Уоррена и взволакивает его на ноги, подталкивая за отделением. — Двигайтесь, двигайтесь! Следующий снаряд едва промахивается мимо оставшихся Шерманов и поднимает с земли темный столб дыма и грязи. Взрыв отдается вибрацией в самых костях. Они делают новый рывок, Эстер выбегает вперед с третьим отделением, и в этот момент под ногой Коула Трентона детонирует мина. Она резко взлетает в воздух, поранив голень Трентона, и Кастиэль открывает рот, чтобы крикнуть «Ложись!» — но не успевает. Он съеживается, прикрыв лицо. Шрапнель разрывает плоть Трентона, Милберна — и Эстер вдруг тяжело падает на землю и не встает. — Медик! — кричит Кастиэль на бегу к нему, в панике прокручивая в голове наихудшие сценарии. — Этеридж, примите командование, ведите взвод дальше! Сержант Этеридж вздергивает голову, и на его лице читается отчетливое: «Как это принять командование? Я не знаю, что делать!» Кастиэлю знаком этот испуг, но разбираться с ним некогда. Он бежит — проверенным маршрутом, проверенным маршрутом — на леденящее душу мгновение приняв кроличью нору за неспрятанную мину, но миновав ее невредимым. Милберн, Трентон и Конуэй корчатся на земле с осколочными ранениями. Через десять шагов Кастиэль оказывается возле Эстера, которому уже пытается помочь Соренто. Эстер лежит на спине, глядя вверх невидящим взором. Он быстро моргает, его рот безвольно приоткрыт. Одна его нога выгнута под неестественным углом, через ткань просачивается кровь, и на животе разрастается темное пятно. Дышит он неровно. Соренто рывком расстегивает его куртку, ощупывает руками торс — и Эстер не реагирует. — Эстер! — зовет Кастиэль, опустившись на колени рядом и на ощупь ища в обвязке скудную аптечку — что-нибудь, чем можно остановить кровотечение. Рядом рвутся снаряды легкой артиллерии, и Кастиэль вздрагивает, прикрыв голову — не зная, их это снаряды или немецкие. — Эстер, если вы хотели моего внимания, можно было связаться со мной по рации! — Он пытается пошутить, как делает Дин: заставить раненого улыбнуться, перестать бояться — но шутка не вызывает реакции. Эстер не смеется: он вообще никак не реагирует. Это, мягко говоря, тревожно. Его нога выглядит так, словно ее переломило пополам в штанине, и на животе у него кровь. Соренто задирает его рубаху, чтобы осмотреть рану, и Эстер не плачет, не кричит, не взывает к матери. Соренто просовывает руку ему под спину и осторожно ощупывает ее. — Выходного отверстия нет, — докладывает он. — Так, — произносит Кастиэль и, наконец найдя в обвязке рулон бинта, сует его Соренто. — Наложите на рану, затяните потуже! Я сделаю с ногой, что смогу. Держитесь, Эстер, — сейчас, наверное, будет больно… — Кастиэль срывает ткань штанов, чтобы добраться до перелома, и случайно тревожит ногу в процессе — но Эстер не реагирует. Он все моргает, глядя в пасмурное небо. Кастиэль поднимает глаза. — Новак, кажется… — произносит Эстер слабым голосом, рассеянно глядя вверх. — Кажется, меня ранило. Я не могу… — Ничего, Эстер, — успокаивает Кастиэль, но во рту у него сухо. — Все неплохо, не смертельно. Поправитесь. — Что-то с ногами, Кастиэль, я их не чувствую… Кастиэль сглатывает, и в этот момент рядом обрушивается Дин с марлей и ножницами в руке. Темными от крови пальцами он быстро затягивает жгут выше перелома на ноге Эстера и пережимает кровотечение. — Я все сделаю! — кричит Дин, перекрикивая перестрелку и взрывы и не отрывая глаз от ранения. — Вы молодцы, сэр, идите, я все сделаю… Кастиэль благодарно хлопает Дина по плечу, вскакивает и бежит. — Вперед, вперед, вперед! — кричит он, перенаправив отряд Этериджа по другому маршруту резкими жестами. Отстав, он подзывает Консино с рацией. — Бейкер-четыре-первое, это шестой: дайте поддержку легкой артиллерии, прицельный огонь на три-четыре-ноль-два… — Кастиэль резко обрывает команду, услышав очередной низкий рокочущий грохот, перерастающий в рев, и роняет передатчик. — В укрытие! — Он разворачивается к солдатам. — Ложитесь! С дороги!.. Его крик теряется в грохоте взрыва. 40-сантиметровый снаряд железнодорожной пушки врезается в землю ярдах в двадцати за Кастиэлем, взрыв с силой дергает за колени и Кастиэль паникует: блядь, блядь, он упадет на мину… Он падает на землю, и кажется, она вздыбливается ему на встречу. Он ударяется головой так, что череп вибрирует внутри каски, но каким-то чудом ничто в земле под ним не взрывается, и Кастиэль сворачивается в клубок, переводя дух. Шрапнель, шипя, вонзается во влажную почву в нескольких футах от него. Кастиэль смотрит на нее во все глаза — а вдалеке уже слышен следующий снаряд, в небе грохот, как от несущегося товарного поезда, и надо уходить. Кастиэль вскакивает на ноги и бежит. Он натыкается на свернувшегося в грязи Консино и хватает его за куртку, чтобы взволочь на ноги — «Давайте, рядовой, уходите отсюда!» — но понимает, что Консино — мертвый груз: в голове у того дыра размером с кулак, в которой дымится шрапнель. Кастиэль отшатывается. Он бросает Консино и спотыкаясь бежит прочь. К горлу подступает горячая едкая желчь, но он не останавливается и не позволяет себе думать об увиденном. Он собирает оставшихся людей и подгоняет их вперед, вперед, через пылающий Гут Хазенфельд. По рации поступают сообщения, что вдоль остального фронта 116-го — на Шпортплатц, у аквакомплекса — ситуация не лучше, и наконец из батальона приходит приказ отступать. Иногда, когда это происходит, Кастиэлю кажется, что командование чересчур осторожничает, что можно было бы оставить батальон в наступлении дольше, дать им продвинуться дальше — но сегодня определенно не тот случай. Они оттаскивают из зоны наступления тела павших и отступают в Кослар медленным маршем в три колонны, в полной тишине. Кастиэль пытается сосредоточиться на ритмичном звуке собственных шагов, заглушить им мысли, но мысли все возвращаются к Эстеру. Кастиэль не наивен: он понимает, что осколок, попавший Эстеру в живот, повредил ему позвоночник. Эстер бывал и невыносимым всезнайкой, и злопамятным говнюком, но этого он не заслуживал. Кастиэль разминает на ходу руку до хруста в пальцах. Он сжимает и разжимает их, концентрируясь на тупой боли, чтобы не терять связи с реальностью. По возвращении Бейкер в Кослар в наступление ей на смену выдвигается рота Дог, чтобы при поддержке 92-го химического батальона попытаться выкурить немцев из укреплений. К этому времени Кастиэль уже даже не размышляет о шансах этой стратегии на успех: он устал думать об этом. Он организует людей, чтобы все набрали воды, проверили запасы боеприпасов и доложились своим сержантам. Сержант Харвелл ковыряет заевшую в винтовке обойму и осторожно вынимает из нее патроны; рядовой Тран предлагает сослуживцам плитку шоколада, за что те восхваляют его как спасителя и мать отделения; третий взвод во главе со стушевавшимся сержантом Этериджем мрачен и молчалив. Кастиэль направляется к нему. — Сержант, — хмуро обращается он Этериджу, — поздравляю вас. Этеридж не улыбается. — Да, сэр. — Как вы? Следует пауза. — Скучать не приходится, — наконец тактично отвечает Этеридж. Кастиэлю думается, что и он не признал бы в таких обстоятельствах, что напуган. — Это лишь временно, пока батальон не пришлет офицера на замену, — говорит Кастиэль, и Этеридж, несмотря на браваду, вздыхает с явным облегчением. — Но вы отлично проявили себя сегодня. О большем я бы и просить не мог, сержант. На лице Этериджа мелькает теплое благодарное выражение. — Благодарю вас, сэр. Кастиэль проходит среди рядового состава: помогает Зеддмору со сломанной застежкой обвязки, проверяет, как чувствует себя рядовой Сидоли, смаргивающий высыхающую на ресницах кровь. Беседуя с солдатами, занимая себя делами в ожидании новостей из батальона, Кастиэль как может притворяется, что этой уставшей потрепанной группки бойцов меньше чем в сотню человек достаточно. Хэнскам мычит мелодию мимо нот, Тран пытается ее угадать: «Chattanooga Choo Choo? Нет, погоди… At Last?» Рядовой Энсли молча дрожит, Дин рассказывает первому взводу все те же три анекдота. Его улыбка выглядит пустой, лицо и руки перепачканы в крови. За его комедийно-размашистыми жестами почти незаметен тремор в пальцах. Кастиэль не думает о Консино, о Трентоне, об Эстере. Он старается вообще не думать. Наконец они получают приказ из штаба: в двадцать один час выслать разведывательный патруль к Рурауенштрассе, но до того времени ждать. Это обескураживает. По опыту Кастиэля, ожидание лишь ухудшает ситуацию: временная отсрочка делает возвращение назад тяжелее. Кастиэль собирает роту, отдает приказы — укрепить оборонительные позиции, почистить оружие, Мастерсу обратиться к офицерам снабжения батальона по поводу пайков, боеприпасов и сигарет; командирам взводов просмотреть свежие данные разведки и обновить карты — и наконец распускает всех. Глядя, как люди расходятся по улице, Кастиэль чувствует, что его одолевает усталость. Ему еще нужно написать рапорт о прошедшей неудачной атаке, нужно известить батальон о потере командира взвода, нужно реорганизовать роту, чтобы третий взвод не рассыпался, пока не пришлют нового офицера, нужно спланировать завтрашнее нападение и переговорить с командирами других рот о том, есть ли на их фронтах хоть какой-то прогресс, — и все это перед выступлением в патруль через несколько часов. Кастиэль со вздохом потирает подбородок и готовится к нескольким мучительным часам бумажной работы. Командный пункт ждет его, тихий и уединенный: на ящиках собирается пыль, медленно оседающая на бетонный пол от дуновения воздуха из открытой двери. Кастиэль машинально проверяет периметр: окна — закрыты, задняя дверь — забаррикадирована, наверху — пусто, после чего тяжело садится на ящик в дальнем углу, так, чтобы ничто не могло удивить его сзади и видны были оба выхода. Он приступает к работе. Кастиэль записывает подробности операции, собрав поступившие отчеты от командиров взводов; наскоро составляет рапорт от третьего взвода и вторую его копию для батальона к предстоящему совещанию, где нужно будет обсудить замену Эстера. Сверяясь с компасом, он наносит на карту новые разведданные и делает пометки на спрятанном в футляре для карт листочке о том, какие стратегии нападения второй батальон уже опробовал, что сработало, а что нет. Он вызывает Вирджила обсудить реорганизацию — сержанта Харвелла перевести в третий взвод и назначить старшим сержантом взвода, поменять местами Трана, Блейка и капрала Эйдину с несколькими новобранцами, только что поступившими во второе отделение, — и работает с Найоми и Каином над планом следующего нападения. Он наскоро сооружает песочную карту из подручных материалов и намечает еще неиспробованные тактики атаки Гут Хазенфельда; тактики, которые уже были испробованы, но которые можно адаптировать; планы, в которых проделано столько фигуральных и буквальных дыр, что можно хотя бы попытаться понять, где были допущены ошибки. Он пишет несколько извещений домой — «Мадам, с прискорбием сообщаю вам…» — пока пальцы не сводит и кожа на них не синеет от чернил. Через дверь командного пункта падает прямоугольник пыльного тусклого света, вечер снаружи пасмурный и обещает дождь. Кастиэль выкуривает одну сигарету до пепла, затем другую и смотрит как прямоугольник света на полу за все растущими стопками бумаг постепенно смещается, растягивается и бледнеет с наступлением холодного вечера. Вскоре после девятнадцати часов раздается громкий показной стук в дверь и появляется Дин. — Здрасьте, капитан, — здоровается он и заходит, не ожидая разрешения. Кастиэль уже давно махнул рукой на эту его манеру: бессмысленно бороться с необоримым. Дин делает несколько шагов к Кастиэлю, но затем останавливается, отвлекшись на песочную карту, сооруженную на разложенном брезенте палатки. — Впечатляюще. — Благодарю вас, — отвечает Кастиэль, поглощенный картой Рейнской области. Он наносит на нее зафиксированные передвижения противника и маневры остальных частей 29-й пехотной дивизии. Дин разглядывает песочную карту, наклонив голову. — И на удивление просто. Кастиэль не поднимает глаз. — Это из-за отсутствия какого-либо прогресса с нашей стороны. Дин неопределенно хмыкает. Он опускается на корточки спиной к Кастиэлю, чтобы поближе рассмотреть карту. После паузы он спрашивает: — И где минное поле? — Где крошка гравия. Дин молчит какое-то время, размышляя. — Она тут повсюду, — говорит он наконец. Кастиэль поднимает глаза над картами. — Вы тоже заметили? Дин оборачивается на него. Кастиэль поднимает брови. — Господи, — отвечает Дин только. Тяжело вздохнув, он снова отворачивается к макету, и Кастиэль не сразу возвращается к работе. На несколько секунд его взгляд задерживается на штанах Дина, натянувшихся на его ягодицах оттого, как он присел. — Кончайте пялиться на мой зад, — говорит Дин, не оборачиваясь. Кастиэль роняет взгляд. — Я не пялился, — врет он и кладет карандаш, поднимаясь с ящика, чтобы подойти к Дину и объяснить ему смысл своего творения. Оно, мягко говоря, образное, так что Кастиэлю приходится пояснить: мятые консервные банки — это фермерские постройки, куски красного кирпича — вражеские 88-миллиметровые орудия, бечевка обозначает зоны огня, выложенные аккуратно огрызки карандашей — прочие позиции 116-го полка к востоку. Дин следит за пальцем Кастиэля, время от времени осторожно касаясь предметов на макете. У Кастиэля есть правило относительно того, кому можно трогать его песочные карты — а именно: никому, — но Дину он позволяет возиться с ней, экспериментально передвигать камушки, скрепки и комки бумаги. Дин теребит ржавый гвоздь, призванный обозначить 747-й танковый батальон, медленно поворачивая его между пальцами. — И где здесь область, где нас может достать железнодорожная пушка? — спрашивает он. — Везде. От нее тут никак не укрыться — если только внутри немецких бункеров, — ворчит Кастиэль. — Но мы будем атаковать синхронно с остальными частями полка, так что… по всем сразу она стрелять не может, рано или поздно она сосредоточится на ком-то еще. — Он умолкает, глядя на песочную карту, и не может не вспоминать последнюю атаку, когда они попали под обстрел пушки: удары снарядов, порождающие мелкие землетрясения; людей, разорванных в клочья. — Если же она атакует нас, противостоять такой огневой мощи мы не можем — это массовое самоубийство. Придется отступать. Дин присвистывает сквозь зубы, понижая звук в тональности, как при подлете снаряда. Дойдя до тона, за которым должен последовать взрыв, он умолкает. Он почесывает край каски костяшками пальцев, потом кладет на место ржавый гвоздь и молча встает рядом с Кастиэлем, глядя на то, что осталось от наступательной операции 116-го. Кастиэль знает, что у Дина нет тактического чутья. Он гадает, как много Дин понимает, глядя вот так на карту. Понимает ли он, что они в полной жопе. Кастиэль выдыхает, медленно и тяжело. Он смотрит на мятые банки, на пространство вокруг них, куда Бейкер еще ни разу не удалось подобраться, чтобы разведать местность. — Мы атакуем эту позицию снова и снова и никуда не продвигаемся, — замечает он. Дин переводит взгляд на него. Он ничего не говорит. — Мы начали эту операцию укомплектованные на три четверти. Теперь нас осталась почти половина. Мы потеряли тридцать два человека… — Тридцать четыре, — поправляет Дин рассеянно. — Тридцать четыре. — Кастиэль бросает взгляд на него. — Мы уже потеряли тридцать четыре человека, — повторяет он уныло, — и это при том, что у нас пока в сборе все медики. Дин приподнимает подбородок в полукивке, словно знал, что разговор идет к этому. Его рот горестно изгибается. — Тед и Нолан свое дело знают, — отвечает он. — Они справятся. — Я не спорю, что они справятся, но факт остается фактом: мы лишаемся одного медика — нашего старшего медика, самого опытного и умелого… Дин улыбается. — Сэр, вы пытаетесь меня умаслить? Кастиэль игнорирует его. — …и я не шутил, когда говорил, что считаю высокий моральный дух роты по большей части вашей заслугой. От нас уже осталось чуть больше половины, люди обескуражены, никто не хочет быть тут, и если еще и вы уедете… — Он умолкает и смотрит мимо Дина, сжав зубы. Тусклый свет за открытой дверью сменяется с туманно оранжевого на сиреневый. Он смягчает тона в уже плохо освещенном помещении, делает веснушки Дина неразличимыми в тени. — Может быть, это ненадолго, — говорит Дин. — Может быть, я еще вернусь. Кастиэль устало смотрит на него. — Как бы я ни восхищался вашим бескрайним оптимизмом… Дин закатывает глаза. — Начинается… — …я чувствую, что должен сказать как есть: армия Соединенных Штатов не заботится о вас. Она не тратит свое время и ограниченные ресурсы на то, чтобы вернуть каждого временно перераспределенного пехотинца обратно в его подразделение — особенно, — подчеркивает Кастиэль, повысив голос при виде того, как Дин уже открыл рот, чтобы возразить, — если пехотинец изначально в этом подразделении и не был. Он поднимает брови, бросая Дину вызов поспорить. Как можно было ожидать, Дин спорит: — Может быть, я стану исключением. — Ну конечно… Не все проблемы решают симпатичное личико и неумение заткнуться. Улыбка Дина становится самодовольной. — Пока что они мне очень помогают, пупсик. — Не называй меня так, — просит Кастиэль. Он знает, что Дин в состоянии относиться к вещам серьезно, просто это противно его природе, — и это досаждает Кастиэлю. Дин пытается отвлечь его флиртом, но Кастиэль не в настроении. — Они не позаимствуют тебя на время, Дин. Это насовсем. — Господи боже… Ладно, хорошо, дерьмовая ситуация. Что мне с этим сделать? — спрашивает Дин, и Кастиэль слышит раздражение в его голосе. — Дай мне винтовку — я прострелю себе ногу. А ты себе прострелишь — будем с одинаковыми шрамами. — Не говори глупостей. — Ну а что тогда? — Не знаю я! — огрызается Кастиэль. — У меня нет ответа, я просто хочу, чтобы ты перестал относиться к этому так, словно все в порядке. Дин поворачивается к нему. Он шагает ближе, так что между ними остается меньше фута пространства, и вызывающе вытягивается. — Чего ты хочешь от меня, Кас? — спрашивает он тоном, близким к снисходительному. — Чтобы я начал рвать на себе волосы и стенать? Кастиэль отводит взгляд, надувшись. — Для начала, — ворчит он, хотя понимает, что капризничает без причины. — Я запланирую это в своем расписании, — отвечает Дин язвительно. — Насколько я понимаю — и поправь меня, если я неправ, если я заблуждаюсь, — мы ни черта не можем с этим поделать. Так какая на хрен польза от того, что я буду расстраиваться? Кастиэль не поправляет его: Дин прав. — Я не хочу, чтобы тебя забирали, — отвечает он только. Весь запал Дина улетучивается. Напряжение постепенно уходит из его позы, плечи оседают. — Я тоже не сказать, что рад, — отвечает он с досадой. — Я имею в виду… Кас, эй… Посмотри на меня. Кастиэль неохотно встречает его взгляд. — Я просто… в любой момент могу получить известие, что мне осталось три дня, — говорит Дин смягчившимся тоном. — Три дня — и все. И ты прав — скорее всего, я не вернусь назад. Кастиэль не так часто бывает в чем-то прав — и еще реже Дин это признает. Эта локальная победа должна бы принести чувство удовлетворения, но его нет. В этом вопросе Кастиэлю больше всего хотелось бы оказаться неправым. — У меня мало времени, — продолжает Дин, решительно сложив на груди руки. — Так что уж прости, если я не хочу тратить его на самобичевание. Ты со своим временем можешь делать что угодно, но я распускать сопли не собираюсь. Кастиэль не отвечает. Он понимает логику Дина, но не знает, как отстраниться от ситуации самому. Он столько времени тратит на тревоги о грядущем — о том, куда направить людей, где нападет противник, какой путь безопаснее — что предложение просто игнорировать тикающие часы, притвориться, будто все в порядке, до той самой секунды, когда Дина посадят в грузовик и увезут на юг, для него совершенно чуждо. — Может, это и не изменит ничего, но я не могу просто забыть об этом, — отвечает он. — Мне достаточно взглянуть на тебя… — Он не продолжает, не зная, как выразить то, что хочет сказать. Он отравил так много времени, которое они могли бы провести вместе, а теперь у них все только начинает получаться — и времени не хватает. Прежде, чем он успевает подобрать слова, у входа в командный пункт раздается стук. Кастиэль смотрит мимо Дина и видит на пороге лейтенанта Вирджила. — Капитан Новак, — здоровается тот, учтиво кивнув. — Винчестер… Я вас прервал? — Нет. — Кастиэль отступает от Дина. — Мы с Винчестером уже закончили. Чем могу помочь? Вирджил снимает каску. — У меня новые данные от роты Фокс, которые могут вас заинтересовать. У вас при себе карта? — Да, здесь. — Кастиэль проходит туда, где на полу лежит раскрытый футляр. По пути к нему Кастиэль огибает Дина, глядящего на песочную карту и рассеянно потирающего пальцем край каски. Вид у него такой, словно он пытается найти повод задержаться, но Кастиэль понимает, что это будет непрактично: у Дина есть более важные дела, чем ждать Кастиэля и унимать его тревоги о грядущем расставании. Кастиэль поднимает карту и передает ее Вирджилу. Пока Вирджил разворачивает ее, чтобы нанести новые данные, Кастиэль шагает к Дину. Слегка наклонившись с расчетом заслонить Вирджилу обзор, Кастиэль говорит: «Благодарю вас, Винчестер. Я найду вас позднее, чтобы обсудить рапорт», — и с колотящимся сердцем и пересохшим от волнения ртом берет Дина за руку. Дин поднимает голову. Выражение его лица удивленное и ласковое, пальцы нерешительно сжимаются на пальцах Кастиэля. — Да, сэр. Кастиэль проскальзывает большим пальцем по костяшкам Дина — и это все, что они могут себе позволить. Он выпускает руку Дина и оборачивается к Вирджилу, который уже вынул карандаш, готовый работать. За спиной Кастиэля раздаются шаги: по половицам, затем на улицу. Вирджил чертит на карте. Кастиэль слегка поворачивает голову, глядя на закрывающуюся за Дином дверь. — Я только что говорил с лейтенантом Эбнером из роты Фокс, — начинает Вирджил, — и он обратил мое внимание на гать, не отмеченную на наших картах — назовем ее три-шесть-один, два-два-четыре. Ее потенциально можно использовать для подхода к Гут Хазенфельду от дороги на Бармен. — Это за пределами нашего сектора, — замечает Кастиэль, но обдумывает этот путь. — Верно, но, если мы ее проглядели, мог ли ее проглядеть и противник? — Вирджил указывает на карту, обозначая пальцем широкую дугу. — Мы могли бы использовать прямую атаку как отвлекающий маневр, чтобы скрыть подход другого взвода — или даже целой роты, если Авель согласится участвовать, — с фланга для анфиладного огня. Взгляд Кастиэля скользит по карте, проверяя текущие позиции, сверяя их с позициями, которые он набросал для Бейкер на песочной карте. — Если в левую часть нашего сектора дать дыму, можно скрыть их передвижение. Продвинуть первый взвод сквозь дым, чтобы отвлечь немцев от гати, давая подавляющий огонь из этой точки. — Кастиэль находит в куртке собственный карандаш и рисует бледный крестик на краю квадранта возле передней стены Гут Хазенфельда. — Или же разделить четвертый взвод — тогда, продвигаясь попеременно, он может обеспечивать прикрытие на ходу и нанести заметный урон позициям противника. Это хороший план. Главное, они этот план еще не опробовали, а идеи у Кастиэля уже заканчиваются. Он смотрит на часы: чуть больше часа до выдвижения. Командиров взводов нужно проинформировать об окончательном плане атаки как минимум за полчаса до построения, что означает, если они хотят опробовать эту новую тактику в предстоящем патруле и последующей атаке, нужно сообщить о ней другим командирам рот немедленно. План кажется почти осуществимым, решает Кастиэль, благодаря Вирджила и собирая снаряжение. На этом этапе операции «почти осуществимо» — это золотая находка. Он рад всему, что ни подвернется.

7 декабря 1944 г.

Зажав в руке лист бумаги так крепко, что он мнется, Кастиэль срывается с места. Он переходит улицу максимально быстро — не бегом, не бегом — и резко сворачивает за угол туда, где расквартирован первый взвод. Со словами «извините, извините» он спешно огибает переносящих снаряжение младших офицеров, стараясь, чтобы не сбивалось дыхание. Оказавшись у нужного здания, он взбегает по ступеням через одну, распахивает дверь плечом и останавливается. В передней собрались друзья Дина, передавая по кругу сигареты и пайки. Тран выскребает остатки обувного крема из почти пустой банки и мажет его на носки ботинок. Бредбери, Хэнскам и Энсли сидят на полу, скрестив ноги, и играют в карты; сержант Харвелл сложил перед лицом руки и дует в ладони. Самого Дина нигде не видно. Харвелл поднимает голову. — Сэр… — произносит он, и все в помещении неловко поднимаются на ноги. — Вольно, где Винчестер? — выпаливает Кастиэль. Харвелл встряхивает рукавом и смотрит на часы. — Его смена в медпункте должна была закончиться полчаса назад. Наверное, еще там — или зашел к третьему взводу по пути обратно. Хотите, чтобы мы… — Спасибо, продолжайте, — прерывает его Кастиэль. Он выходит за дверь прежде, чем Харвелл успевает ответить, всеми силами заставляя себя не бежать. Он шагает, размеренно дыша и сжимая в руке письмо, — и в этот момент замечает в конце улицы Дина, медленно идущего в расстегнутой каске, сунув руки в карманы. Приблизившись, Дин поднимает голову, и выражение его лица сменяется с радостного узнавания на удивление с нотой озабоченности. — Сэр… Кастиэль останавливается перед ним, запыхавшись и чувствуя, как сердце бьется в груди, словно канарейка, и понимает, только когда Дин в замешательстве смотрит на него, что не спланировал, что сказать. Первое, что вырывается из его рта, это: «Семьдесят шесть часов!» Дин смотрит на него в недоумении, затем на его лице проступает понимание. Взгляд падает на бумагу в руке Кастиэля. Дин делает глубокий вдох. — Вот и все, да? — Семьдесят шесть часов, — повторяет Кастиэль. Дыхание паром клубится у лица. Кастиэль подсчитал по пути сюда. Он не знает, что чувствовать. С одной стороны, четыре дополнительных часа — это щедро. С другой стороны, он помнит, что ему обещали всю длительность операции: обещали, что перевод не скажется на наступлении на западный берег и Дин останется в составе в 116-го, пока роту не отведут в резерв. Но по большей части Кастиэль лишь оглушен пониманием, что неизбежное состоялось. Он протягивает бумагу. — Для вас. Вот… Дин молча берет бумагу. Он наклоняется, чтобы расправить ее на колене, и читает. Кастиэль не может стоять и смотреть, как выражение лица Дина меняется по мере того, как тот усваивает информацию. Он отводит взгляд, устремляя его через плечо Дина, затем в конец улицы. В Косларе тихое оживление. Зимний солнечный свет, белоснежно отражающийся в уцелевших оконных стеклах, окрасил город в приглушенные серо-голубые тона. В конце улицы стоит Шерман, на его верхушке сидят двое солдат, над чьими головами клубится сигаретный дым; за ними мерцают огни Юлиха и Шпортплатц. — Черт возьми, — наконец произносит Дин. Кастиэль смотрит на него. Дин выпрямляется, поводит плечами. Он не встречается взглядом с Кастиэлем; лишь неровно складывает письмо в четыре раза и сует в карман штанов. — А мне только начало здесь нравиться… — Дин протяжно выпускает воздух. — Семьдесят шесть часов. Это значит… — В двадцать часов через три дня. Дин поднимает глаза, и на его лице отражается тихое смирение. Он впервые принимает ситуацию всерьез, — и от этого только хуже. Кастиэль видит, как работает его мозг, слышит, как тикают часы: три дня — и большую часть дней их безостановочно обстреливают, так что хорошо, если найдется время перекинуться парой слов, и то зачастую не наедине, а в окружении роты, где нельзя быть откровенным, нельзя позволить себе улыбнуться, задержаться взглядом на губах Дина, коснуться его руки… Они стоят, глядя друг на друга: Кастиэль — опустив руки, сжимая и разжимая пальцы; Дин — затаив дыхание. Кастиэль остро осознает присутствие взвода на построении ярдах в пятидесяти дальше по улице, идущих по противоположной стороне улицы офицеров, бегающих между зданиями посыльных батальона. Он задумывается, можно ли поцеловать Дина быстро, так, чтобы никто не заметил. Взгляд Дина падает на губы Кастиэля, но в его взгляде нет вожделения. Дин выглядит растерянным. Кастиэль не знает, что сказать ему. — Капитан… — произносит Дин неуверенно после паузы. — Пусть это немного преждевременно, но позвольте сказать: служить вам было для меня… — Отставить! — прерывает его Кастиэль. — Не смей начинать со мной этого!!! Лицо Дина смягчается, уголок рта приподнимается в улыбке. — Ух… это было почти романтично. Сэр, мы даем волю чувствам? Кастиэль закатывает глаза. — Уже нет. — Не то чтобы я вообще-то… возражал. — Дин прочищает горло. — Если бы и дали… Кастиэль рассматривает его, скользя взглядом по форме его губ, медно-зеленым глазам, впадине горла за расстегнутым воротником. Дин нередко использует флирт в качестве отвлекающей тактики, и Кастиэля это несказанно раздражает. Сегодня, однако, он был бы не прочь отвлечься. Он думает о трех оставшихся днях с Дином, и его посещает безрассудная мысль о том, что разок, ненадолго, и рота Бейкер, и весь 116-й полк могут отправиться к чертовой матери. Кастиэль не приближается. Он лишь понижает голос — заставив Дина податься ближе — и тихо прозаично заявляет: — Винчестер, если бы мы давали волю чувствам, вы бы это поняли. Дин поднимает брови. — Вот как, сэр? — И так уж вышло, — добавляет Кастиэль и делает глубокий вдох, — что у меня есть немного времени сегодня — до выхода в наступление. Между восемнадцатью и девятнадцатью тридцатью… если вам это интересно. На лице Дина мелькает понимание. — Да, мне интересно. — В восемнадцать часов? — Заметано. — И вы не… — Я делегирую. — Что ж, тогда там же, где в прошлый раз, — говорит Кастиэль. — Это приемлемо? Дин морщит нос, словно раздумывая, стоит ли возразить, но Кастиэль видит едва заметный изгиб его улыбки и знает, что это игра. Он поднимает брови, ожидая ответа, и Дин сдается: — Конечно, — соглашается он. — Вполне приемлемо. Я буду в зеленом. Кастиэль едва не фыркает от смеха, но, дабы не культивировать самомнение Дина, не позволяет себе улыбнуться, пока не уходит. Ночью Бейкер в составе второго батальона снова выступает на Гут Хазенфельд, и ходит слух, что, если они снова потерпят неудачу, их могут отвести с фронта в резерв. Кастиэль не уверен, что чувствует по этому поводу. Это будет первый раз, когда его подразделение выведут из операции в результате неспособности достичь цели. Умом он понимает, что это коллективный результат всего 116-го полка, не его личный, и самой разумной тактикой будет соблюдать осторожность завтра, не рисковать жизнями людей понапрасну и ждать отступления. С другой стороны, если бы каждый командир американской армии не рисковал, желая, чтобы трудная позиция досталась кому-то другому, они ни за что не заняли бы Нормандию. Вероятно, играет роль и гордость: Кастиэль — не из тех, кто легко сдается. Вчера на то, чтобы реализовать новую стратегию нападения, предложенную Вирджилом, не было времени: она требовала слишком значительной реорганизации, перестановки слишком большого числа позиций, слишком сложной координации между ротами. Но сегодня время есть. Сегодня можно попробовать. Кастиэль находит Найоми и сообщает ему новые данные, набрасывает позиции противника и возможные варианты действий. На запрос о поддержке, поданный вчера Кастиэлем, приходит ответ с посыльным батальона: запрос одобрен. Воздушной бомбардировки не будет — девятая воздушная армия нужна южнее, — но у 747-го есть зенитная артиллерия, которую можно позаимствовать, и это в сочетании с легкой артиллерией Авель и Бейкер должно обеспечить им достаточную мощь, чтобы добиться прогресса. Кастиэль перемещается между ротами, между штабами второго батальона и батареи Чарли 747-го и обходит командиров взводов, чтобы сообщить им детали плана. Он проговаривает с ними план снова и снова и намечает на картах путь на север, по которому будет выполнен обход с фланга и захват Гут Хазенфельда со стороны реки. Он курит одну за одной, забывает пообедать и потирает костяшки, разминая пальцы до хруста суставов. Повторенный десятки раз, план взятия Гут Хазенфельда начинает казаться осуществимым. В восемнадцать ноль-три Кастиэль измотан, устал и уже чувствует себя без сил. Он стоит на брифинге майора Кэмпбелла, который должен был окончиться тридцать три минуты назад, нервно барабаня пальцами по бедрам. Ему хочется покончить с этим планированием скорее, хочется быть с Дином. — …вам нужно быть готовыми к тому неизбежному факту, что наступление на Гут Хазенфельд с севера вызовет огонь из Юлиха, — говорит Кэмпбелл, привлекая внимание собравшихся к зонам огня вокруг основных опорных пунктов Юлиха. — У нас по-прежнему нет способа прервать коммуникацию противника с городом, но, если двигаться быстро и незаметно, есть шанс подобраться к цели раньше, чем они успеют вызвать поддержку. — Кэмпбелл поднимает голову и обводит взглядом командиров рот. — Новые сектора все усвоили? План поменялся несколько раз за день — более того, он превратился из стратегии, включающей две роты, в стратегию, реализуемую всем вторым батальоном. Тем не менее Кастиэль чувствует уверенность, какой не чувствовал давно. — Да, сэр. — Авель и Бейкер — в главной атаке с фланга при поддержке легкой артиллерии с первой точки сбора здесь. Чарли и Дог — в отвлекающем нападении, Фокс обеспечивает для них огневую базу со второй точки сбора, Гольф — в резерве. Кастиэль кивает и подтверждает хором с другими командирами рот: — Да, сэр. — Вопросы? — Нет, сэр. Кэмпбелл кивает и выпрямляется. — На этом все. Стройтесь и выдвигайтесь в двадцать два часа ровно. Каин, мне нужен рапорт на стол крайний срок к двадцати одному часу, или я найду для роты А другого командующего, способного составить ссаную бумажку, ясно? Каин прочищает горло. — Да, сэр. — Вы свободны. Кастиэль разворачивается и уходит. Обычно в этот момент он ждет других командиров, чтобы еще раз сверить с ними план нападения, но не сегодня — он уже опаздывает. Он поспешно шагает от командного пункта батальона к низкому бетонному строению, где они с Дином встречались в предыдущий раз. Место неидеальное: заставленное мебелью и смотрящее прямо на улицу, но это единственный закуток, где им не помешают, и теперь, когда рота Изи перенесла свой лагерь дальше в глубину Кослара, ближе к командному пункту батальона, это самое уединенное место, какое можно найти. Идти до него пять минут. Кастиэль старается не выдавать спешки, потому что за свою бытность командиром уже усвоил: ничто так не провоцирует новобранцев подойти и начать задавать глупые вопросы, как видимость спешки. К тому времени, когда Кастиэль, запыхавшись, добирается до места, досада и предвкушение настолько переполняют его, что он распахивает дверь с бесцеремонным ударом о стену. Дин сидит на шатком деревянном стуле, свесив руки между колен. Вздрогнув от удара двери, он поднимает голову. В первую секунду они лишь смотрят друг на друга. Взяв паузу, чтобы отдышаться, Кастиэль произносит: — Здравствуй, Дин. Дин встает, отряхивая руки о зад армейских штанов. — Добрый вечер, сэр, — отвечает он беззаботно. — Я уж думал, вы упали и шейку бедра сломали. — Мне сегодня еще предстоит ликвидировать немецкую позицию — быть может, ты об этом что-то слышал… — А, да… кажется, слышал. Нервный трепет Кастиэля мгновенно улетучивается, когда Дин улыбается. Кастиэль закрывает за собой дверь. Он преодолевает дистанцию до Дина за четыре шага. Ухватив его руками за воротник куртки, Кастиэль пятится и утягивает Дина, спотыкающегося, за собой, пока не врезается задом во что-то — в стол или комод. Дин налетает на него, едва не опрокинув. Кастиэль оказывается в полулежачем положении и, обхватив Дина бедрами, запускает руку ему в волосы. Он подтягивает к себе голову Дина и страстно целует его. Они раздеваются в спешке с перерывами на поцелуи: сумка и куртка Дина падают на пол позади него, пока Кастиэль расстегивает каску, — и они целуются; каска самого Кастиэля, его винтовка и обвязка отброшены в сторону — и они снова целуются. Дин запускает язык в рот Кастиэля, одновременно расстегивая на нем куртку, затем начинает возиться с его ширинкой, и Кастиэль дергает рубаху ему под мышки. Дин отступает на шаг, чтобы подцепить воротник сзади и сдернуть рубаху через голову, и тут же возвращается, завладев губами Кастиэля горячим настойчивым ртом. Зажатый под его тяжестью, Кастиэль захвачен контурами его тела, упругостью живота и груди, широтой плеч, выступами бедренных костей, которые чувствует внутренней поверхностью бедер. Кастиэль проводит руками вверх по бокам Дина, проникает языком ему в рот, присасывая и кусая, пробегает кончиками пальцев по ребрам. Дин издает тихий низкий звук и сталкивает куртку Кастиэля с его плеч на комод, снимает с его плеч подтяжки и принимается за штаны. Штаны стаскивать неудобно: Кастиэлю приходится приподнять зад, чтобы спустить их на бедра, затем, вжавшись лицом в грудь Дина, пытаться достать до лодыжек, чтобы стянуть штанины через ботинки. Это удается ему лишь отчасти, и он все больше раздражается, пока Дин наконец со смехом не сжаливается над ним. Он качает головой: — Так, иди-ка сюда, — и отступает, чтобы расшнуровать Кастиэлю ботинки. Кастиэль наблюдает с ленивой полуулыбкой, как его проворные пальцы быстро ослабляют шнурки. Дин бросает на него взгляд исподлобья и расплывается в улыбке. — Да, это самая эротичная часть. Кастиэль мычит с нарочитым одобрением и поднимает брови. — О, Дин. Я без ума от тебя, — произносит он бесстрастно. Дин смеется. — Ладно-ладно, придержи лошадей! — Лошади ждут. По правде говоря, Кастиэль не возражает. Он смотрит на Дина — веснушчатого, с обнаженной грудью, изрезанной бледным пыльным светом сумерек, пробивающимся сквозь щели заколоченного окна; на его лучистую улыбку, когда он делает титаническое усилие стянуть с Кастиэля ботинок. Порой Дин доставляет Кастиэлю головную боль, порой бывает совершенным растяпой, но господи, Кастиэль так влюблен в него, что это чувство ноет в груди, теплое, мягкое и безнадежное. Стянув второй ботинок и уронив его на пол, Дин обхватывает рукой лодыжку Кастиэля, примериваясь, сжимая и разжимая пальцы. Кастиэль уже готовится спросить, что он задумал, когда Дин вдруг поднимает его лодыжку на уровень своего плеча, опрокинув Кастиэля, так что тот вынужден опереться на руки позади себя. — Дин!.. — Кастиэль умолкает. Дин стаскивает собственные штаны, бесцеремонно отшвыривает их в сторону, затем вешает одну ногу Кастиэля в сгиб локтя. Он наклоняется ближе, поднимая ногу Кастиэля все выше и наклоняя его, как рычаг, так что Кастиэлю приходиться упасть, опершись на локти. Губы Дина изгибаются в кривую улыбку. — Подарок у тебя под рукой? — спрашивает он низким голосом. Кастиэль сглатывает. — В куртке. В правом нагрудном кармане. Дин протягивает руку за его плечо и шарит в его куртке, пока не находит тюбик. Он подбрасывает его в воздухе, ловко ловит той же рукой и улыбается Кастиэлю. Кастиэль не улыбается в ответ. Его сердце колотится, как барабан, внутри все трепещет. Он едва дышит. Поддерживая его рукой под колено, Дин наклоняется и целует Кастиэля медленно и осторожно, с почти робким нажимом языка. Одновременно с этим он отворачивает пальцами колпачок зажатого в другой руке тюбика. Кастиэль садится прямее, поднявшись с локтей на ладони. Он захватывает губами рот Дина, прикусывает его нижнюю губу. Дин издает тихий вздох и кладет тюбик на комод. Его скользкие холодные от смазки пальцы щекочут внутреннюю поверхность бедер Кастиэля и, спускаясь ниже за яйца, потирают задний проход. Холодный скользкий палец Дина легко проникает внутрь, и у Кастиэля перехватывает дыхание. Он вдруг понимает, как некомфортно это обычно, отмечая боль от трения и жжение, к которым заставил себя привыкнуть, только теперь, когда их больше нет. Он обхватывает Дина за шею, другой рукой упирается в комод за спиной и приподнимает бедра, давая Дину лучший угол. Запрокинув голову, он глубоко дышит, пока Дин ритмично трахает его пальцем. Дин наклоняется и целует его вдоль горла, легонько посасывает кадык, проводит зубами по ключице, поднимается к нежному месту под ухом. Кастиэль чувствует, как жар занимается у основания позвоночника и член наливается у бедра от того, что делает Дин. По коже пробегают мурашки, когда Кастиэль чувствует влажный нажим языка в месте пульса на горле. Его пальцы сжимаются на затылке Дина, с приоткрытых губ срывается низкий стон. Дин не касается члена Кастиэля — и так лучше: Кастиэль уже чувствует, как внутри растекается жар от медленного движения руки Дина, от нажима и растяжения, крадущего дыхание в горле, когда Дин вводит второй палец. У Кастиэля вырывается сдавленное «Ох…» — и Дин выдыхает в его шею теплым влажным дыханием. Кастиэль чувствует напряжение в его плечах. Упершись одной рукой в комод, чтобы не упасть, Кастиэль соскальзывает другой с шеи Дина на его грудь, задевает большим пальцем сосок. Изо рта Дина, приоткрытого у подбородка Кастиэля, вырывается резкий выдох. Бедра Дина дергаются вперед, головка члена упирается в заднюю часть бедра Кастиэля, оставляя на коже влажный след предсемени. — Кас… — произносит Дин, но дальше этого не продвигается. — Кас — Кас… — Да, — отвечает Кастиэль, лаская сосок Дина пальцем. У Дина вырывается сдавленный умоляющий звук. Он опускает лоб на плечо Кастиэля, неровно дыша. Дин входит в Кастиэля двумя пальцами уверенно и медленно, и его бедра слегка двигаются в ритм, как будто он трахает Кастиэля как следует. От вида этого по телу Кастиэля проходит волна жара, возбуждающая нервные окончания. У него уже полноценная эрекция, и он раскачивает бедрами, насаживаясь на пальцы Дина. Ему отчаянно хочется прикосновения Дина: его руки, рта… — Дин… — шепчет он, царапая ногтями грудь Дина, играя пальцами с его соском. — Давай — о… Дин добавляет третий палец, и голос отказывает Кастиэлю от нехватки воздуха. Охнув, он выгибает спину и запрокидывает голову: пальцы Дина грубо двигаются внутри, растягивая его, порождая тупое давление, горячую пульсацию, как при желании поссать, только заставляющую тело гореть и побуждающую стонать. Через мгновение ощущение проходит, и Кастиэлю хочется испытать его снова. Он скользит рукой по груди Дина, по его шее, прочесывает пальцами волосы снизу вверх и затягивает его в поцелуй, сплетаясь своим скользким горячим языком с его. Покусывая губы Дина, посасывая его нижнюю губу, Кастиэль подается бедрами на его руку, но этого недостаточно. Хочется большего. Хочется члена Дина, чтобы Дин оттрахал его грубо до потери дара речи, хочется, чтобы Дин довел его до беспамятства, овладел им, хочется отдаться ему. Кастиэль жаждет Дина, притягивает его к себе за волосы, за бицепс плеча, за бедра, побуждая поторопиться. — Давай, давай! — нетерпеливо подгоняет он, слыша собственный неприлично охрипший голос. Найдя пальцами член Дина, Кастиэль начинает дрочить ему быстро, с нажимом, и Дин стонет. Он делает рывок, чтобы поцеловать Кастиэля, и в процессе этого поднимает выше его бедро в сгибе локтя. Изо рта Кастиэля вырывается вскрик: пальцы Дина находят новый угол и нажимают вдруг совсем иначе, посылая по телу искры. Пальцы Дина сбиваются с ритма, теряя темп, его бедра начинают беспорядочно дергаться, всаживая член в кулак Кастиэля. Приоткрытые губы Дина — влажные и блестят, и, когда он поднимает глаза от собственного члена, вонзающегося в руку Кастиэля, и встречается с ним взглядом, взгляд у него безрассудный. Его щеки порозовели, волосы взъерошены, и в глазах одновременно отчаянная нужда и безысходная нежность. Его рука сжимается на бедре Кастиэля, пальцы другой руки сгибаются внутри него, отчего с губ Кастиэля срывается горячее дыхание. — Возьми меня… — просит Кастиэль, не успев вздохнуть. Дин испускает дрожащий выдох. — Да… — отвечает он хрипло. — Да, хорошо, да. — Сейчас, — поясняет Кастиэль. — Сейчас же! Дин яростно кивает, тяжело дыша. — Дай мне встать… — Кастиэль легко касается бедра Дина, затем подставляет под себя обе руки и садится прямо. Пальцы Дина выскальзывают. Кастиэль мгновенно ощущает пустоту, оставляющую чувство потери и неудовлетворенности, — но это лишь на секунду. Положив ладони Дину на талию, Кастиэль притягивает его в поцелуй, неспешный, ободряющий и полный вожделения. Их носы сталкиваются, и Кастиэль чувствует улыбку Дина под своими губами. Он отталкивает Дина от комода, соскакивает на пол — чувствуя себя совершенно унизительно в одних носках и рубахе с торчащим из-под нее членом — и поворачивается к Дину спиной. Дин кладет ладонь ему на бедро, скользит ею на талию. Он тянется за позабытым тюбиком смазки на комоде. Он молчит, и Кастиэлю не видно, что он делает, но слышны тихие влажные звуки, когда Дин смазывает руки и несколько раз быстро дрочит себе влажными пальцами; слышно, как запинается его дыхание во время торопливой подготовки. Упершись в комод обеими руками, Кастиэль делает глубокий вдох. Он пытается не переживать заново последние восемь месяцев, на протяжении которых желал этого, всякий раз глядя на Дина; не вспоминать о том, как наблюдал за танцем Дина в Плимуте, за тем, как уверенно покачивались его бедра, как фантазировал. — Так… — произносит Дин, и его рука оказывается между ног Кастиэля — раздвигает его ноги шире, ласкает пальцами задний проход. Кастиэлю хочется насадиться на его пальцы, отдаться его руке, но он сглатывает и заставляет себя быть терпеливым. Он удобнее опирается на комод — и чувствует нажим головки члена: влажной и прохладной от смазки. Следует момент болезненного давления, как в прошлый раз, когда ничего не получилось, но Кастиэль чувствует, что на этот раз продвижение есть. Он вцепляется в край комода до побелевших костяшек. Руки Дина ложатся на его талию, большие пальцы впиваются в поясницу. Кастиэль подается назад так, как помнит с подростковых лет, с самых первых раз, когда ласкал себя, когда это было еще непривычно и чуждо. Прикусив нижнюю губу, он закрывает глаза и пытается расслабиться. Отведя бедра и подняв выше копчик, он наклоняется дальше над комодом, и Дин медленно входит. Дыхание Кастиэля обрывается с резким выдохом. — Блядь… — шепчет Дин. Его пальцы сжимают талию Кастиэля до синяков. — Боже… Сейчас… Ты в порядке? Рот Кастиэля открыт, и он не может найти слов, чтобы даже начать отвечать. Каждый нерв в теле отзывается на ощущение члена Дина, на растяжение и жжение, и он не может вздохнуть от этого ноющего чувства наполненности. Это больно, блядь, — настолько, что в глазах собираются слезы и щекотно в носу. Костяшки на руках, стиснувших край комода, проступают белыми пятнами на коже. — Кас? — В голосе Дина слышна тревога. — Кас, ответь мне, пожалуйста… — Все в порядке… — начинает Кастиэль хрипло, и голос срывается. Кастиэль делает медленный нетвердый вдох и пытается снова: — Только… дай мне секунду. — Да-да, конечно… — Дин выдыхает. — Как скажешь. — Он наклоняется вперед, навалившись на спину Кастиэля, и прижимается лбом к его шее. Кастиэль чувствует влажную теплоту его дыхания на коже, и в этот момент Дин целует его — между лопаток, на стыке шеи с плечом, в грубо зарубцевавшийся шрам от осколочного ранения в день высадки. От этого движения его член внутри Кастиэля смещается, и боль возникает снова, но уже мягче, скорее мелкими искрами, нежели вспышкой. Кастиэль закрывает глаза и дышит сквозь зубы, стараясь расслабиться под прикосновениями рук Дина на ребрах, на животе, под пальцами, успокаивающе поглаживающими его руки. Набрав в грудь воздуху, Кастиэль медленно подается назад, до конца насаживаясь на член Дина. Он слышит запинку дыхания Дина сзади, чувствует, как напрягается за спиной его живот. Руки Дина скользят по коже Кастиэля, задевают сосок, прогуливаются по бокам, по талии, по выступам бедренных костей, царапают ногтями стрелку жестких волос, уходящую от пупка, и ниже, поглаживают дразнящими пальцами член, слегка обмякший от дискомфорта. Это приятно: с губ Кастиэля срывается тихий вздох, когда пальцы Дина дразнят головку. Кастиэль инстинктивно подается в прикосновение. Что-то меняется в том, как член Дина ощущается внутри: угол ли, или нажим, но Кастиэль вдруг чувствует, как в горле формируется низкий отрывистый стон. От жгучего растяжения вокруг члена по-прежнему больно, но в животе занимается жар, и Кастиэлю хочется разжечь его в пламя. Он делает глубокий вдох. — Дин, — произносит он огрубевшим голосом, — можешь двигаться. — Точно? Все хорошо? — Голос Дина встревоженный и такой, будто он едва терпит: Кастиэль чувствует его трепет, еле сдерживаемую нужду. — Можно...? — Да, только… небыстро. — Кастиэль роняет голову и сосредотачивается на ровном дыхании. — Давай… Дин отстраняется, его член выходит, и Кастиэль шипит сквозь зубы от непривычности ощущения этого грубого влажного скольжения. Он отводит плечи, чувствуя пустоту, которую хочется заполнить. Возвращения Дина хочется. Он открывает рот, чтобы сказать об этом — что-нибудь вроде «давай, трахни меня», — но прежде, чем он успевает заговорить, Дин входит снова — не резко, но уверенно, решительно, выбив из Кастиэля дух. Кастиэль не в состоянии связно мыслить. Сознание одновременно сосредоточенно на резкой боли от этого вторжения, на жжении в мышцах, на том, что нужно попросить Дина подождать, — и поглощено жаром, разгорающимся в паху. Все, что Кастиэль когда-либо испытывал, лаская сам себя пальцами, насаживаясь на пальцы Дина, не идет ни в какое сравнение с этим. Ему хочется большего, но голос отказывает: у Кастиэля получается выдавить только «Да — да, вот так…» — и Дин начинает трахать его, медленно, но ритмично. Удары его паха отталкивают Кастиэля вперед, пока тот не упирается бедрами в комод и рука не соскальзывает по дереву. Кастиэль порывается выругаться, но выходит лишь сдавленный бессловесный стон желания. Он подается бедрами назад, навстречу следующему толчку; с губ срывается еще один непроизвольный низкий звук. — Боже, Кас… ты… — Шепот Дина обрывочный и бессвязный; голос низкий, грудной; Кастиэль слышит, как он тяжело дышит, с силой вонзаясь в Кастиэля. Руки Кастиэля соскальзывают снова, так что он теряет равновесие, и Дин наваливается на него успокаивающим весом на пояснице, протягивает руку, накрыв ею руку Кастиэля и переплетя с ним пальцы. От этого кружится голова: это ошеломляюще. Это настолько за рамками того, что Кастиэль считал возможным, что он никогда не отваживался даже мечтать о подобном. Переплетенные пальцы, уверенная рука на его бедре, большой палец, успокаивающе потирающий кожу. Поцелуи в шею, между лопатками; кончик носа, зарывающийся в волосы. Кто-то, кто по-настоящему хочет его. От этого перехватывает дух. Боль все еще присутствует, но Кастиэль едва замечает ее. Дин прижимается к его шее влажным поцелуем открытым ртом, царапая зубами кожу, и оставляет засос на скате плеча, который болит и щиплет. Кастиэль трепещет под его весом. Его рот приоткрывается от тихого возбужденного стона, и он подается на член Дина, вжимаясь в него, пока не чувствует, что тот вошел до конца. Бедренные кости Дина впиваются в ягодицы, его руки, скользящие по телу Кастиэля, рисуют узоры на его ребрах, на животе. Член Кастиэля снова наливается у бедра, в паху жар, дыхание тяжелеет и начинает вырываться низкими горловыми стонами с каждым толчком Дина. Кастиэль раскачивает бедрами навстречу очередному толчку и слышит, как дыхание Дина позади него сбивается, как Дин издает сдавленный звук и его бедра теряют ритм. Кастиэль снова подается назад, выдавив: «Блядь, Дин… давай…» — и в этот момент Дин засаживает ему с такой силой, что у Кастиэля подгибаются руки. Он падает локтями на комод, вскрикнув — отчасти от боли, отчасти от смены угла, под которым входит Дин: все вдруг как-то иначе, и в животе требовательно заявляет о себе настойчивое тупое давление. От этого жарко в паху, спина выгибается сама собой, голова опускается и дыхание запинается в горле. — Черт, Кас, — произносит Дин, рефлекторно сжав его бедра, — ты в порядке? — Нормально, — отвечает Кастиэль, чувствуя прямо в этот момент жжение расцветающих на локтях синяков. Но невозможно думать об этом, когда Дин, горячий и толстый, — внутри него, когда от каждого толчка назад бедрами Дин издает хриплый звук, словно едва держит себя в руках. — Нормально — ох, Дин… — Да, — произносит Дин, снова наваливаясь на него, и проводя влажным ртом по его шее. — Да… Кастиэль хочет его таким, хочет всего, и внезапно этого оказывается слишком мало. Дин трахает его не спеша, с силой вдалбливая в комод, и Кастиэль слышит неровный звук его дыхания, чувствует нажим его горячего рта, но не видит, как Дин теряет рассудок, — а хочет видеть. — Я хочу видеть тебя, — выдыхает он, когда член Дина посылает по позвоночнику очередную волну жара, от которой подкашиваются колени. С огромным усилием, упершись руками в комод, Кастиэль выпрямляется. — Я хочу видеть тебя, Дин. Руки Дина цепляются за его бедра, за талию. — Кас...? — Я хочу видеть тебя, — повторяет Кастиэль и заводит руку за спину, отталкивая Дина в живот. Дин отстраняется, его член выскальзывает: у Кастиэля вырывается невольное восклицание и тело охватывает волна дрожи от неприятного чувства потери. Обернувшись, Кастиэль кладет ладонь Дину на грудь. — Я хочу видеть тебя. Дин смотрит на него, и Кастиэлю выпадает мгновение насладиться этой картиной: румянцем на его щеках, припухшим розовым ртом, взъерошенными волосами, вожделением в глазах. В следующую секунду взгляд Дина падает на губы Кастиэля: Дин обнимает его лицо ладонями и притягивает в жаркий поцелуй. Кастиэль разворачивает их, прижав Дина к комоду, и, опустив ладони на бедра Дина, стягивает с него штаны до колен. После этого, положив обе ладони ему на грудь, Кастиэль толкает его вниз. Дин тяжело опускается на колени. Кастиэль отталкивает его назад за плечи, и Дин садится на пол, опершись спиной на комод. Кастиэль стаскивает рубаху через голову и отбрасывает ее в сторону. Оставшись перед Дином в одних несвежих армейских носках, Кастиэль падает на колени рядом. Он оседлывает бедра Дина, обнимает его за шею и целует. Рот Дина разгоряченный: он проникает языком в рот Кастиэля, ловит зубами его губы. Подхватив Кастиэля под оголенные бедра, Дин притягивает его к себе и заставляет развести шире ноги. Они на мгновение прерываются: Дин возится с тюбиком смазки и снова подготавливается, после чего Кастиэль медленно опускается на его бедра. Поначалу присутствуют те же давление и боль: головка члена нажимает, Кастиэль задерживает дыхание — и Дин проникает внутрь. На этот раз ощущения не столь некомфортны. Кастиэль запрокидывает голову с долгим вздохом. Дин целует его вдоль горла, и несколько мгновений ни тот ни другой не двигается: Кастиэль дышит, привыкая к ощущению; Дин целует его под подбородком, проходится влажными губами и горячим языком по пульсирующей вене, прикусывает ключицу, присасывает впадину горла. Наконец Кастиэль медленно раскачивает бедрами, вжимаясь Дину в пах. — О-о… — стонет Дин влажным ртом на горле Кастиэля. — О, боже — боже, да, вот так, делай так… Кастиэль упирается одной рукой в стенку комода над головой Дина, другую кладет Дину на плечо и снова раскачивает бедрами на его члене — медленно и осторожно. И снова. У него перехватывает дыхание — от горячей пульсирующей тяжести, снова поселившейся в животе, от сдавленного стона, который издает Дин. Дин поднимает бедра навстречу, и рот Кастиэля раскрывается в невольном стоне. Его рука скользит с плеча Дина на его шею, зарывается пальцами в волосы. Кастиэль прислоняется лбом ко лбу Дина, перекатывая бедрами снова, и снова, трахая его член. Чувствуя, как Дин вонзается в него, Кастиэль тяжело дышит приоткрытым ртом: он болезненно возбужден; кровь громко стучит в висках, и он едва в состоянии сосредоточиться. Он больше не замечает боли. Все, что он знает, это что он не хочет останавливаться. Толщина члена Дина вызывает сладкое жжение, с которым не хочется расставаться; внутри поселилась эта тяжесть — уже не кратковременной вспышкой, но постоянной растущей, требовательной нуждой, поднимающейся к горлу, так что кажется, Кастиэль вот-вот задохнется. Он слышит собственные вздохи, оканчивающиеся низкими вибрирующими стонами, и раскачивает бедрами в Дина, жаждая большего, большего… Руки Дина скользят по бокам, по груди Кастиэля, задевая его соски — Кастиэль не так чувствителен к этому, как Дин, но и с его губ срывается краткий стон, и он резко отводит назад бедра. — Ах… — произносит Дин надломленным голосом, и его руки взлетают к лицу Кастиэля. Обняв его за подбородок, Дин настойчиво целует его открытым ртом. Кастиэль проникает в его рот языком, присасывает губу, с силой насаживаясь на член. Рука Дина вдруг оказывается между их телами. Он обхватывает член Кастиэля, потирая пальцем под головкой, и Кастиэль не может сдержать стона, вырвавшегося при этом: низкого и развратного. Они больше не целуются, но дышат одним воздухом. Кастиэль прижимается лицом к лицу Дина, дыша в уголок его рта, желая поцеловать его, но едва справляясь с дыханием от возбуждения. Он чувствует, как с губ срываются слова, спотыкающиеся друг о друга в бессвязное «да, да, о, вот так, вот там, блядь, еще…» — и едва замечает их. Дин трахает его медленно, но резко: дыхание Кастиэля срывается с каждым толчком. Отстраненно Кастиэлю думается, что после, наверное, будет больно, но трудно даже размышлять об этом, когда каждый нерв оголен от возбуждения. Он шлепает руку на переднюю стенку комода и, вцепившись пальцами в древесину и держась за шею Дина другой рукой, с силой подается в него бедрами. — Бля, Кас — а… — вырывается у Дина. Его голос напряженный, срывающийся. — Да, я здесь… — шепчет Кастиэль, едва замечая, что говорит, сосредоточившись на резких уверенных толчках бедер Дина. Голова идет кругом, и все в теле настроено на ноющее растяжение вокруг его члена, на эту сладкую тяжесть, которую Дин задевает и задевает, распаляя жар так, что перехватывает дыхание. Кастиэль подается пахом в руку Дина, снова с силой насаживается на его член и не может думать ни о чем, кроме того, как он близок, и как любит Дина, и как это восхитительно, и как немного ему осталось, и как хочется кончить. Он целует Дина: кое-как, неэлегантно, влажным торопливым ртом, и сжимает в пальцах его волосы. Изо рта вырывается поток «а, бля, да, вот так, вот здесь» и бог знает, что еще — безудержно, бездумно, откровенно. Кастиэль запрокидывает голову, выгнув спину, и хватает ртом воздух, насаживаясь, насаживаясь на член. «Да, да, Дин, о… хорошо, вот так…» — Кас… — хрипит Дин — и имя в его устах звучит грубо, отчаянно, желанно — безупречно. Дин целует Кастиэля в шею, касается зубами кожи под ухом и прячет лицо у Кастиэля на шее, дыша тяжело и судорожно. Все это время он продолжает трахать Кастиэля, сжимая пальцы на его члене всякий раз, когда поднимает вверх руку. — Боже, Кас… Это точно… не слишком? — Нет… нет, все охуенно, — отвечает Кастиэль безотчетно. — Я хочу еще, Дин… хочу, хочу тебя, люблю тебя… Разум нагоняет произошедшее через долю секунды: рот Кастиэля приоткрывается — блядь! Темп Дина сбивается — блядь, блядь! — и Кастиэль паникует. Он дергается назад, прижав к груди руки, и в этот момент — когда кажется, что все вот-вот рассыплется и Кастиэль лихорадочно соображает, как взять назад свои слова, — Дин делает рывок и яростно целует его. Он ничего не говорит, но Кастиэль чувствует его — его дрожь. Дин накрывает ртом рот Кастиэля решительно, собственнически — и замирает. В следующую секунду он отстраняется, сделав нетвердый влажный вздох, и снова целует Кастиэля открытым ртом. Руки Кастиэля оказываются неловко зажаты между ними. Дин хватает его одной рукой за затылок, другой за талию и прижимает к себе. Он целует Кастиэля молча, и Кастиэля окатывает волна благодарного трепета. Дин подтягивает к себе колени, отчего Кастиэль сильнее наваливается на его грудь, и Кастиэль снова медленно опускается на член Дина с прерывистым вздохом. Рот Дина расслабляется на губах Кастиэля от охватившего его возбуждения. Кастиэль сталкивает их лбы и раскачивает бедрами на члене. Он благоговейно обнимает ладонями подбородок Дина, приподнимаясь и снова опускаясь, трахая его член. Дин судорожно дергает бедрами навстречу, дыша открытым ртом в губы Кастиэля, не спуская глаз с его губ. В какой-то момент их взгляды встречаются — и Кастиэль трепещет и теряется под этим взглядом, и так безоглядно влюблен в Дина… Ритм бедер Дина постепенно сбивается: он трахает Кастиэля мелкими рывками, а затем и вовсе без ритма, — Кастиэль видит, как он теряет контроль. На его горле блестит пот, рот приоткрыт от потяжелевшего дыхания, плечи дрожат, пальцы рефлекторно сжимаются на бедрах Кастиэля до боли. Теперь Дин совсем замолчал: он близок. Его губы припухшие и покрасневшие — боже, как Кастиэлю хочется целовать его. Он притягивает к себе голову Дина и сталкивает их рты в неряшливом поцелуе, медленном, похабном и жарком. Угол теперь не самый удачный, и рука Дина уже не на члене Кастиэля, так что тяжесть в его паху немного теряет остроту, но Кастиэлю все равно. Он произнес сокровенное однажды — и ему хочется повторять эти слова снова и снова. Но он молчит, обнимая ладонями лицо Дина, и любит его бессловесно: подается навстречу каждому судорожному рывку его бедер — и любит его. Дин вскидывает глаза к глазам Кастиэля. В его взгляде безнадежная нежность, желание, и Кастиэлю отказывает голос в ответ. Он целует Дина, глубоко, тепло и упоенно, прижимаясь к нему, так что друг о друга трутся носы. Дин дышит неровно и тяжело. — Кас, я… — произносит он отрывисто сквозь тяжелые вдохи. — Ты бы… я близко, я сейчас — Кас… — Ничего, — отвечает Кастиэль и целует его. — Ничего, я здесь, ничего, — произносит он Дину в рот, — Давай, вот так… — Он перекатывает бедра на бедрах Дина, размеренно и уверенно, нежно оглаживая ладонями его грудь, ключицы, плечи, шею, обнимает его за щеку и проводит пальцем по нижней губе. Он целует Дина. Дин напрягается, его дыхание спотыкается, и, прижавшись ртом к щеке Кастиэля, он кончает. Кастиэль чувствует, как это происходит: ощущение пульсации внутри странное и непривычное, и он упивается им. После он остается сидеть, прижимая к себе вспотевшего Дина, нежно поглаживая пальцами волосы на его затылке, потирая большим пальцем за его ухом. Дыхание Дина неровное, еще нетвердое. Повернув голову, он утыкается лицом в шею Кастиэля. — Блядь… — произносит он сдавленно. — Прости меня, прости, я не хотел — я собирался…. — Ничего, — отвечает Кастиэль и, подняв руки, оборачивает ими плечи Дина. Он кладет одну ладонь между его лопаток, другую ему на затылок и целует его в колючие взъерошенные волосы, куда может достать. — Дин, все в порядке. Дин сглатывает. Он выпускает долгий медленный выдох. — Блядь, — повторяет он снова, уткнувшись носом в ключицу Кастиэля. Его голос звучит непривычно сипло. — Прости меня, ладно?.. — Все в порядке. Дин — Дин! — Кастиэль нежно отталкивает его, чтобы заглянуть ему в глаза. Поначалу Дин избегает встречаться с ним взглядом, решительно уставившись ему в плечо и глубоко дыша. Кастиэль убирает с его лба волосы и ласково целует его, и, когда отстраняется, Дин наконец поднимает глаза к его глазам. — Правда — более чем, — добавляет Кастиэль и улыбается робкой улыбкой. Глядя на него, Дин расслабляется. Он еще приходит в себя и дышит тяжело, но на его губах появляется неуверенная улыбка и он подавляет усмешку: — В мою защиту: я еще неплохо продержался, учитывая обстоятельства. Мы давно к этому шли, и ты — голубая мечта, так что… Кастиэль закатывает глаза. Он чувствует в волосах и на коже грязь, запекшуюся кровь и сало, на одном виске у него уродливый шрам, и он уже бог знает как давно не брился. — Молчи! — велит он и поднимается на колени, чтобы выпустить Дина из-под себя. Потеря его странна, все внутри скользкое, теплое и почти что неприятное, но Кастиэль не возражает. В заднем проходе уже чувствуется медленно расцветающая боль. Можно дать мышцам отдохнуть. Скользнув ладонями с бедер Кастиэля на его поясницу, Дин наклоняется и ловит его губы в медленный поцелуй. Его дыхание еще тяжелое, но он прижимается к Кастиэлю, столкнувшись с ним носами, и выдыхает ему в губы теплым дыханием с тихим стоном желания в конце. Рот Дина, горячий и неспешный, захватывает нижнюю губу Кастиэля, язык скользит по его языку, и одна рука соскальзывает с копчика Кастиэля по его ягодицам. Прежде чем Дин успевает продвинуться дальше, Кастиэль ловит его руку, мягко скользнув пальцами по запястью. Зад Кастиэля в данный момент больше не выдержит. — Ладно, — произносит Дин, быстро облизав губы. — Хочешь, чтобы я…? — Он делает движение, словно чтобы уложить Кастиэля на спину. — Не шевелись, — просит Кастиэль, удерживая его за плечи, чтобы Дин не пытался угодить ему. — Просто останься, — добавляет он — и целует Дина. Дин накрывает ладонью член Кастиэля, заставив его шумно вздохнуть, после чего обхватывает член рукой и начинает дрочить Кастиэлю как следует, медленно и нежно. Кастиэль сидит, оседлав его ноги и обняв руками шею. Он прижимается лбом к виску Дина, медленно дыша и чувствуя вновь зарождающийся в паху жар. Закрыв глаза и приоткрыв губы, Кастиэль погружается в этот жар, сузив внимание до прикосновения руки Дина, массивности его тела меж своих бедер, его ощутимого дыхания. Член Кастиэля не вполне тверд, острота возбуждения прошла, но яйца настойчиво ноют, в заднем проходе чувствуется растяжение, от которого больно шевелиться, и для того, чтобы снова завестись, многого не требуется. Рука Дина сжимается на подъеме, костяшки задевают под головкой, и с губ Кастиэля срывается тихий низкий стон. Его руки сжимаются крепче вокруг шеи Дина, пальцы впиваются в его лопатку. Кастиэль раскачивает бедрами навстречу руке Дина медленными мелкими рывками. «Да, вот… да, о, вот так…» — бормочет он, всаживаясь в ладонь Дина. Он на грани оргазма уже так давно, что за минуты возбуждается снова: в паху вновь растекается жар, и Кастиэль слышит собственное полное вожделения потяжелевшее дыхание. Он проскальзывает одной рукой со спины Дина в его волосы и подтягивает к себе его голову. Между ними висит осязаемая молчаливая договоренность не обсуждать единожды сказанного вслух, не обсуждать, что это значит, — и Кастиэль старается не думать об этом, но это так тяжело, когда он прижимается к Дину всем телом, когда в сбивающемся ритме раскачивает бедрами в его руку, когда Дин крадет его дыхание поцелуями. — Вот так, — произносит Дин осипшим голосом и подтягивает Кастиэля к себе свободной рукой за бедро. — Сейчас, Кас, давай, вот так… Дин выкручивает руку под головкой члена, соскальзывает пальцем по головке, и спина Кастиэля выгибается от резкой волны удовольствия, заставляющей застонать вслух. Блядь, он близок. Он очень-очень близок: он едва дышит и слышит хриплые звуки, срывающиеся с собственных губ — и ничего не может с этим поделать. Он отчаянно цепляется за Дина, вонзаясь в его кулак, быстрее, быстрее, как попало, потому что дела нет уже ни до чего, кроме потребности кончить. В животе что-то сжимается. В горле рождается высокий стон, Кастиэль снова слышит собственные «а, вот так, вот так, Дин…» Он пробует поцеловать Дина, но в итоге лишь дышит ртом в его щеку, содрогаясь. — Сейчас, Кас, сейчас, — шепчет Дин. Его пальцы сжимаются на головке — и Кастиэль кончает. Оргазм накрывает его с такой силой, что он даже не издает ни звука: дыхание обрывается, рот сам собой приоткрывается. Когда Кастиэль открывает глаза и вспоминает, как дышать, он обнаруживает, что Дин сморщил нос — то ли от смеха, то ли от неожиданности. Его живот и грудь забрызганы семенем, и даже на ключице присутствует вопиющая клякса. Глаза Кастиэля расширяются. — Прости! — извиняется он, тяжело дыша, и вытирает двумя пальцами каплю из-под горла Дина. Дин морщится, оглядывая себя. — Не волнуйся об этом, — отвечает он и поднимает взгляд из-под ресниц, глядя на Кастиэля одновременно самодовольно и виновато. — Мне-то только вытереться, а вот тебе… Блядь… Кастиэль уже забыл об этом. Он запрокидывает голову и глубоко вздыхает: — Черт побери… В заду ощущается острая боль. И только теперь, отходя от эйфории, Кастиэль начинает замечать вдобавок к ней отчетливо неприятное ощущение скользкой влаги меж ягодиц — смеси спермы и смазки, о которой не хочется задумываться слишком пристально. Он качает головой: — Ничего страшного… Рот Дина застенчиво изгибается. Он прикусывает зубами уголок нижней губы. — Ты еще вспомнишь об этом во время ночного наступления. — Посмотрим, — уклончиво отвечает Кастиэль, хотя про себя думает: «Блядь…» Об этом он не задумывался. Однако в этот момент — когда Дин рядом и смотрит на него снизу вверх, теплый, массивный, улыбающийся, когда Кастиэль чувствует его бедра между своих бедер, видит перед собой его безнадежно растрепанные волосы, — сложно об этом тревожиться. В данный момент он не хочет думать о наступлении, о командовании, о Бейкер, о людях, которые погибнут завтра. Кастиэль поднимает руку к подбородку Дина и поглаживает его щетину. — Как бы там ни было — оно того стоило. — Он колеблется. Ему хочется сказать больше, но он не знает как. Сглотнув, он пытается: — Ты. Ты этого стоил… Кастиэль оказывается не готов к тому, насколько смягчается выражение лица Дина, как теплеет его взгляд, как губы неловко приподнимаются в улыбку. Он едва заметно подается в руку Кастиэля. — Сэр, — отвечает он дразнящим тоном, — вы милуетесь со мной? Да все ли с вами в порядке? — Забудь, — отвечает Кастиэль, но, глядя на то, как светится лицо Дина, чувствует, как уголки его собственного рта приподнимаются в ответ. — Ты осел! — Я просто не хочу, чтобы вы что-нибудь ненароком потянули, — парирует Дин, улыбаясь все шире. Раздосадованный, Кастиэль роняет голову ему на плечо и закрывает глаза. Им нужно приводить себя в порядок и одеваться, Кастиэль это понимает. Он уже отсутствует слишком долго, и с каждой минутой, что он остается с Дином, вероятность того, что кто-то пойдет его искать, все растет. Его рука соскальзывает с лица Дина по его груди. Он вдыхает запах Дина: пот и антисептик, сухпайки и кофе. Какое-то время Кастиэль притворяется, что ничего больше и нет. Только эти тишина и покой. Размеренное дыхание Дина под ним. Лица, прижатые друг к другу. Ладони Дина на его коже. — Кас?.. Кастиэль не открывает глаз. — М-м? За окутавшей их тишиной он слабо различает чьи-то голоса на улице, шум автомобильного двигателя, звуки отдаленного артиллерийского огня. Кастиэль притворяется, что может удержаться за тишину. В ней раздается голос Дина — мягкий, неуверенный: — Сколько часов? С падающим сердцем Кастиэль открывает глаза. — Это… — начинает он и не может продолжить. Он думает о том, что собирался сказать: «это неважно, не имеет значения» — но это неправда. Он смотрит на часы, подсчитывая по часовой стрелке. — Семьдесят один час, — отвечает он с тяжестью на сердце. — И в двадцать два часа мы выдвигаемся. Дин повержено вздыхает, и Кастиэль чувствует это ладонями. — Нам пора, — говорит он, ненавидя себя за это. — Да, — соглашается Дин без выражения. — Пора. Кастиэль не шевелится. Несколько секунд спустя Дин поднимает голову и встречается с ним взглядом. Они смотрят друг на друга в тишине, ища утешение в глазах друг друга. Кастиэль роняет взгляд на руки, медленно скользя ими по груди Дина. Он проводит пальцами по его животу, рассеянно вытирая брызги семени, и спрашивает: — Можно попросить тебя об услуге? — Только скажи. Кастиэль сглатывает. — Возвращайся, когда закончишь в Бельгии? — Он понимает, что это наивно. Он слышит в голове собственный голос, велящий Дину не нести чепухи, настаивающий, что это безнадежная затея. Но сейчас ему все равно. Дин кивает. — Да, сэр. — Спаси жизнь командиру батальона, сделай кому-нибудь пятьсот одолжений, — продолжает Кастиэль, не глядя на Дина и сосредоточившись вместо этого на собственных пальцах, вытирающих его грудь. — Вотрись к кому-нибудь в доверие, стань незаменимым для большой шишки — мне все равно, — но добейся перевода обратно. Обратно ко мне. Дин колеблется. — А если не выйдет? Кастиэль смотрит на него. — Если не выйдет вернуться, — поясняет Дин. — Тогда что? Его голос тих, и Кастиэль слышит правду его слов — не только о том, что будет, если они не смогут вернуться в одно подразделение, но и о том, что будет, если кто-то из них не вернется совсем. Если это все, что у них есть, и один из них не вернется с войны. — Я найду тебя после, — обещает Кастиэль. — Да. — Дин кивает. Он делает медленный глубокий вдох. — Приезжай в Лоренс — познакомишься с Сэмом и Джессикой! Они будут страшно рады увидеть тебя, я знаю! — Я мог бы написать заранее, — рассуждает Кастиэль. — Если у вас есть гостевая спальня, я мог бы… Дин усмехается. — Кас! — перебивает он. — Ты не будешь ночевать в гостевой спальне! Не в силах ответить, Кастиэль только смотрит на него — и, блядь, он изо всех сил пытался не думать об этом, но вот секунда — и он ослеплен этой мечтой о них, спутанных в настоящей постели, среди простыней, в пастельных красках рассвета, и небо за окном такое чистое, голубое и безмятежное, и рука Дина лениво сплетена с его собственной… Боль от этой мечты — как от осколка стекла в горле. Кастиэль молчит, и Дин отстраняется от него. — Что… ты удовлетворился бы этим? — спрашивает он. — Остановиться в гостевой спальне, притворяясь, будто… Кастиэля до сих пор иногда удивляет, что Дин забывает, как давно Кастиэль притворяется, каких высот он в этом достиг. Это почти смешно. — Дин, я был бы счастлив и по соседству, — отвечает он. — И в конце улицы — да где угодно! Если мне доведется быть рядом с тобой, в Штатах, в мирное время — да я готов ночевать в конуре на обочине… — Он умолкает и глубоко вздыхает, нервно отведя глаза. — Если ты примешь меня. — Кас… Кастиэль смотрит прочь. — Я просто… не хочу ставить тебя перед выбором. — Он отталкивается от Дина и неуклюже поднимается на ноги. Лоб Дина хмурится, его рот сжимается. — Мне не придется выбирать! — отвечает он. — Сэм бы ни за что так не поступил. Кастиэль встает чересчур поспешно, излишне положившись на крепость своих ног, и в первый момент колени у него подгибаются. Единственное, что удерживает его от падения, — рука на комоде за Дином. — Блядь… — ворчит он под нос. Выпрямившись, он наконец в полной мере осознает дискомфорт в нижней части тела: ноющие колени, мышцы бедер, и — боже правый — горящие мышцы ануса. Несколько секунд Кастиэль приходит в себя, держась за комод и моргая от неожиданности. — Эй… — Рука Дина ложится ему на бедро. Дин осторожно поднимается следом, натягивает собравшиеся у лодыжек штаны и придерживает Кастиэля одной рукой за талию, другой за плечо. — Ты в порядке? — Да, — отвечает Кастиэль, игнорируя дрожь в коленях. Он не признается, что не доверяет себе сделать шаг, что все болит. — Блядь… У тебя есть, чем вытереться? Дин наклоняется к куртке на полу. Он роется в карманах и находит грязную тряпку, поднимает ее к лицу и неуверенно нюхает, прежде чем признает годной к использованию. Он вытирается ею сам, отвернувшись из скромности, когда протирает член, затем бросает тряпку Кастиэлю. Тот ловит ее на лету. Кастиэль вытирается. Закончив, он сминает тряпку в комок и швыряет на пол в неопределенном направлении. Он натягивает белье и штаны, не глядя на Дина и стараясь не представлять себе, какой могла бы быть их совместная жизнь. Они одеваются, не разговаривая. Кастиэль набрасывает на плечи рубаху, надевает поверх нее подтяжки, натягивает куртку. Сунув ноги в холодные жесткие ботинки, он бросает взгляд на Дина, нацепляющего собственное снаряжение, но ничего не говорит. Иногда Кастиэль настолько привыкает к формам Дина в боевом снаряжении, что без него Дин кажется неожиданно миниатюрным. Сегодня же Дин застегивает куртку и впечатление такое, будто он утопает в ней. Кастиэль садится на пол, чтобы зашнуровать ботинки и затянуть поверх них армейские штаны. Оставаясь сидеть, он тянется за винтовкой, надевает ремень через голову и поправляет вес винтовки на боку. Ее дерево и металл холодны и бездушны на ощупь. Несколько мгновений Кастиэль не двигается, сидя с винтовкой в руках и подтянув к себе колени, не в состоянии заставить себя снова войти в роль капитана Новака. Перед ним появляется рука. — Давай. — Дин наклоняет голову и машет рукой перед Кастиэлем. Кастиэль хватается за его запястье, и Дин подтягивает его на ноги. Кастиэль не отпускает его руку долгие секунды, поглаживая пальцами внутри запястья. Он не хочет отпускать Дина. — Кас, послушай меня, — говорит Дин. — Сэм не заставит меня выбирать. Кастиэль убирает руку с руки Дина. — Но, сознаваясь ему, ты уже делаешь выбор, — возражает он тихо. Он понимает, что для Дина все это ново: скрываться, притворяться, жить, не поднимая головы, — но, боже, иногда это вызывает у Кастиэля невыразимую досаду! — Если Сэм отреагирует плохо, ты уже не возьмешь свои слова назад. Даже если ты оттолкнешь меня, даже если скажешь, что не хочешь больше видеть меня, и женишься на женщине… — Кастиэль чувствует, как что-то густое, горячее, горькое и удушливое поднимается в горле и делает слова острее. — Сэм всегда будет знать, что ты… — Что я что? — вызывающе спрашивает Дин. На сердце Кастиэля тяжело, больно, как от застарелого ушиба. — Что ты болен. Рот Дина сжимается, на щеке пульсирует желвак. — Я не болен! — упрямо заявляет он. — И ты тоже! Это хуже, чем если бы Дин просто не понимал. Оттого, что Дин все понимает и ему все равно, в груди у Кастиэля что-то сжимается так, что он не может вздохнуть. Он думает, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этой слепой вере Дина, от которой захватывает дух. Он наклоняется, чтобы поднять каску. — Сэм может оказаться другого мнения, — замечает он. Дин упрямо смотрит на него. — Как моя мать… — добавляет Кастиэль. Что-то в выражении лица Дина меняется. Он слегка выпрямляет спину, его глаза расширяются: Кастиэль видит, как он переоценивает ситуацию. Дину не нужен урок в том, что люди смотрят на тебя иначе, когда узнают твою тайну, — он сам делает это прямо сейчас. Линия его рта смягчается. В глазах появляется растерянность, сменяющаяся пониманием. Дин выглядит подавленным и ничего не говорит. Может быть, он ждет, что Кастиэль пояснит. Кастиэль не поясняет. Он не в настроении делиться лживыми письмами домой, которые писал с базовой подготовки, — о том, что ему уже лучше, что он встретил в отпуске милую девушку, — и тем, как это ровным счетом ничего не изменило. Некоторые вещи он держит при себе, и то, как мать никогда больше не смотрела на него прямо, — одна из них. — Мне жаль, — наконец произносит Дин. Кастиэль рассказывал об этом лишь одному человеку. Когда он примчался к Иниасу в поисках утешения, первыми словами того, пусть и из лучших побуждений, были слова: «Как это случилось? Где ты оступился?!» С Дином все иначе. Не сказать, что от этого легче, но в кои-то веки виноват не Кастиэль, и это уже большое дело. — Я просто не хочу быть ответственным за твой неправильный выбор, — говорит он. — Я не стою того, чтобы ты все потерял. Дин не возражает — и за это Кастиэль благодарен ему. Он знает, что для Дина никогда не будет никого важнее Сэма, и, если бы Дин попытался отрицать это, Кастиэль не уверен, что сумел бы сохранить доверие к нему. Через заколоченное окно в помещение пробиваются тонкие полоски света, подчеркивающие линию подбородка Дина, темные круги усталости под его глазами. Дин делает долгий медленный вздох. Он проводит рукой по лицу. — Ну значит, что-то придумаем, — отвечает он и поднимает взгляд на Кастиэля. — Сымпровизируем как-то — не знаю… Сообразим на ходу. Ты главное… — Он сглатывает и делает шаг к Кастиэлю. — Ты главное приезжай — мы что-нибудь придумаем. — Хорошо! — соглашается Кастиэль тут же. — В Лоренс… Встретимся в Лоренсе. — Ты пообещал, — подчеркивает Дин. Он берет в руки каску Кастиэля и бережно надевает ее ему на голову, убрав вновь отросшие волосы под оголовье и за ухо Кастиэля уверенными ласковыми пальцами. Губы Дина приподнимаются в однобокой улыбке, выражение лица смягчается. Веснушки под грязью и копотью бледнеют в угасающем свете дня. Дин приподнимает подбородок Кастиэля костяшкой пальца и застегивает на нем каску.