It's beautiful, but I don't want to be in your dark paradise It's beautiful, living in the shadows of your hopeless light
Морти могут выжить, только подчиняясь Рикам, – идеология Цитадели, которая определяла границы возможного и достижимого и порождала иерархичность. Морти никогда не думал, что Цитадель – это шоколадная фабрика Вилли Вонки, и он не был шокирован, когда впервые увидел истинное положение дел; уродливая правда вызвала в нём отвращение, затем гнев и страх. Наконец, он стал относиться к ней со скептицизмом. Морти слабые, глупые и просто ничтожные. Морти ни на что не способны, поэтому их святой долг – приносить Рикам тапочки, как делают преданные псы. Да, да, что там дальше по списку? Иногда псы кусают. Цитадель служила Морти источником вдохновения, и ему всегда казалось великолепно смешным то, что устойчивость её, как системы, обуславливалась целиком одним лишь тонким психологическим воздействием. Разумеется, он не смог бы недооценить то, насколько тотально ёбнутым был Рик и насколько изощрёнными были его манипуляции – в конце концов, у него был свой экземпляр. В какой-то степени, исключительность родного деда была предметом гордости для Морти – если его считали угрозой для Цитадели, это явно говорило о многом. Осознание пришло, когда Рик впервые распустил руки, – Морти зарядил ему коленом прямо в челюсть, и по какой-то абсолютно непонятной причине Рик следующие три дня выглядел виноватым. Морти уже начал было подозревать, что у деда всё же сохранились задатки совести с 50-х годов прошлого века, что было бы чудом, но очень скоро Рик не подвёл и снова сделал хуйню: эгоистичный ублюдок всегда получал от Морти то, что ему нужно. Это тоже по списку. Вот только в этот раз дед жёстко проебался и не учёл всех нюансов: если бы он трахнул Морти тогда, когда хотел в первый раз, Морти сам для себя бы решил, что Рик – конченный психопат, и был бы окончательно спокоен – в конце концов, это самое естественное заключение, к какому только можно прийти в отношении любого Рика. Вот только дед не сделал этого, допустив катастрофическую погрешность, – теперь Морти знал, что ему не всё равно, как и при каких обстоятельствах раздвигать внуку булки. А значит, это можно было использовать. (Его утешительный приз, скромная персональная вендетта – нелепо, когда ты думаешь об этом немного дольше, чем обычно: как та система билетов с приключениями, о которой он слышал в Цитадели. Ты отдаёшься в полное распоряжение старому выродку, и всё, что тебе приходится терпеть от него, ты считаешь правомерным только потому, что после определённого им же срока вы можете единожды поменяться местами. С небольшой оговоркой: даже если тебе кажется, что ты у руля, – что ж, тебе кажется. Морти привык убеждать себя в неоспоримом превосходстве над ними – сравнивать себя с Морти из Цитадели было опасно.) (Он ведь совсем не такой: он достанет свой золотой билет, и это будет путешествие в один конец – стиль Морти, без сожалений и преследующего страха, беспроигрышный вариант, стопроцентный шанс на успех – только он и звенящая пустота космоса, никакой меланхолии, исключительно прозаично.) Повиновение может стать оружием – это истина, которую Морти создал сам; его аксиома и его идеология. (Никто из этих придурков в жизни бы не догадался – Морти был уверен, что вместо «Боже, храни королеву» они перед каждым приёмом пищи поют «Боже, храни Рика Санчеза». Уморительно.) Рик был офигенно зависим от него, и любой Морти из Цитадели обделался бы от радости и восторга, окажись он на его месте, но у Морти были планы, и чувствовать к деду что-то, кроме ненависти, в них не входило. Морти сделал Рика своим природным врагом, и это было нетрудно. Рику нравилось причинять Морти боль – как и всегда, в любом аспекте: он оставлял синяки и укусы каждый грёбаный раз и, очевидно, ловил чистый кайф, когда вставлял Морти в его тугую задницу без подготовки так, что пацан почти переживал паническую атаку; или когда Морти задыхался в принуждённых попытках проглотить всю его сперму – неважно, Рик Санчез ставит десятку. Парадоксально, но привыкнуть к этому было несложно – жестокость, безразличие и холодность были имиджем Рика, и на нытьё Морти он не задумываясь отвесил бы что-то в духе: «Завали ебало, щенок, ты тёк, как последняя сучка. Я знаю, что тебе понравилось». (Спасибо за совет, Рик, приму к сведению, тебе ведь наверняка лучше знать.) Не имеешь ожиданий – не разочаровываешься – слишком взрослая мысль для Морти, но на Рике он уже давно поставил крест: в приоритете было сохранить хотя бы часть собственного рассудка. Параллельно с каждодневной ёблей мозгов и (или) тела происходила откровенно криповая фигня с массовым похищением Морти. Уровень эмпатии у Морти был практически на нуле с тех пор, как угадайте-по-чьей-вине погибла его семья, поэтому ему, в сущности, было глубоко похуй – но видеть и слышать других Морти в агонии, выглядящих в точности, как он, было… стрёмно. Не то чтобы он не был в агонии тоже. (То, что он не был там, среди них, прикованных и запертых, было чисто фигуральным жестом – Рик как никто другой умел создавать иллюзию свободы и выбора. Иногда Морти думал, что им повезло гораздо больше, чем ему – по меньшей мере, они были в неведении, и они могли умереть. Для него же это было непозволительной роскошью – реши он наложить на себя руки, Рик бы вернул его с того света и убил бы снова в назидание, мучительно и с наслаждением.) (Почему-то именно это казалось ему фундаментально важным – иметь возможность самому решать, каким образом ты уйдёшь из этого мира. Насмешка над судьбой, над богом, если позволите, в конце концов, – над Риком, блядь, Санчезом. Абсолютная власть, о которой он никогда и не мечтал – разрушить цепь, поставить точку, обрести контроль. Рик диктовал ему, как жить, но он не сможет диктовать ему, как умирать – утопическая мечта, пожалуй, даже глупая, но игра стоит свеч, и Морти играет.)* * *
- Что бы ты делал, если бы я умер? Вопрос был настолько внезапным и совершенно не привязанным к контексту, что Морти тупо проморгал три раза, прежде чем до него дошло, что это реальный вопрос, который ему реально задал реальный Рик. Он едва удержался от того, чтобы не прыснуть – когда дед стал настолько сентиментальным? Великий и ужасный Рик Санчез не придумал лекарства от кризиса пожилого возраста? - Что? Я-я не знаю, Рик. Типа, не похоже, чтобы от тебя было легко избавиться, чувак. (Иначе я бы вернулся в прошлое и сделал это ещё тогда, когда твоя ублюдская нога впервые ступила на порог нашего дома.) - А вот тут ты прав, Мо–ооо–рти. Не то чтобы ты хотел застрелить меня меньше поэ–эээ–тому, а? - С ч-чего ты решил, что мне к-когда-нибудь захочется у-убить тебя, Р-Рик? Чёрт. Это- это, блять, безумие! Притворяться, что он всё ещё заикается, для Морти уже давно стало привычкой – всего лишь мера безопасности, ещё одна черта, которая должна делать его похожим на обычного Морти – что неизменно раздражало. Но это была небольшая жертва в сравнении с остальными. - М-может быть, ты – эээ – завидуешь моему большому члену. Б-без понятия, Морти. Причин много. Конечно, старый добрый нарцисс Рик и минуты не мог продержаться без того, чтобы не обсосать себя самого сверху донизу – классика, Джерри. - Меня п-п-полностью устраивает мой средний размер, Рик. - Да ладно, Морти. Я могу, ну, знаешь, внести корректировки. Если так подумать, то выгодно нам обоим. - Ты говню- - Ага, прежде чем ты начнёшь ныть. Что бы ты сделал, Морти? (Сбежал.) - Что я должен был бы сделать, Рик? - Взять мою портальную пушку и свалить к чертям с этой планеты? или вообще из этого измерения. Начать жить нормальной жизнью н-на этой сраной Земле, как во всех влажных мечтах л-любого Морти? Это зависит… - З-зависит от чего? - От того, как сильно ты меня ненавидишь. (Тогда бери выше.) - Это не вариант, Рик. Больше нет. - Почему? (Убить тебя будет недостаточно, очевидно.) - Всё стало… сложнее. Я думаю, я достиг точки невозврата, типа, уже довольно… давно. Так что… Земля не в моём интересе. Слишком напоминает сессию терапии по четвергам – Морти мысленно въебал бы себе за то, что распизделся перед дедом, если бы весь разговор с самого начала не инициировал Рик – что само по себе уже было из ряда вон. Он выглядел слишком задумчивым для того количества алкоголя, что сейчас содержалось в его крови, слишком сосредоточенным – это было неестественно, почти пугающе, и Морти абсолютно точно не хотел бы знать, о чём думал Рик прямо сейчас. Пиздёж. - Хуй знает, Морти. Видимо, ты особенный. Рик повернулся к нему, и шрам на лице делал его взгляд особенно острым и глубоким – будто он имел в виду гораздо больше, чем сказал, и это была ловушка, это всегда была ловушка, и Морти был в ужасе впервые за долгое, долгое время – парализованный и шокированный, он безвольно наблюдал за тем, как Рик приближался к нему, осторожный и бесшумный, как в замедленной съёмке. Они никогда не целовались, и это было нелогично, учитывая их сексуальную близость, – Морти с трудом сдержал рвотный позыв – но это было тем, что удерживало его крепко на земле – если Рик не целовал его, значит, ему действительно нужен был только секс, и их взаимоотношения не имели ничего общего с любовью. Морти знал: будь всё иначе, он бы сломался. Он сломался. Рик целовал его, прикрыв глаза, – так, словно это было таинство прощения и принятия, так, словно он хотел быть прощённым, и Морти не мог поверить в то, что любовь может быть такой. Жестокий бог любит трепетно. Нет, нет, нет, нет, ты не сделаешь этого со мной, Рик, ты не посмеешь сделать этого со мной, ты не можешь. «Хуй знает, Морти. Видимо, ты особенный». Блядь. Морти оплакивал себя, и их обоих, и Рик гладил его по щеке.* * *
Рик знал. Или, по меньшей, чувствовал – Морти не был уверен. У него всегда было какое-то особенно развитое интуитивное чувство, когда дело касалось того, что его хотели грохнуть. Секунда замешательства, минута слабости – и Морти решил: если кто-то из них должен быть бессердечным, и это не Рик, то у него, Морти, не остаётся другого выбора. У него были планы. И по списку у него нажать на курок. В конце концов, кому какое дело до того, что чувствует к нему Рик? Морти научился мыслить глобально: убить родного деда, обрести влияние в Цитадели, подёргать за ниточки там и сям, спровоцировать революцию, уничтожить саму концепцию Риков и Морти и съебаться в закат – его финальная сцена, единство с бесконечным космосом, конец – и новое начало. Освобождение в абсолюте. Предельно просто. Никакой меланхолии, исключительно прозаично. Если Рик покорно примет пулю – что ж, Морти будет благодарен. Это было бы глубоко иронично, и Морти всегда нравилась сама идея: тем, кто оборвёт жизнь Рика Санчеза, будет глупый, несносный, ни на что не способный Морти Смит. Чистый восторг. Небольшое чувство вины не станет препятствием на пути к достижению цели. Рик позволит. И Морти будет готов.* * *
Это было далеко не самое первое столкновение Рика со смертью – лицом к лицу, знакомо и предсказуемо, немного адреналина и времени на размышления о вечном – и он избежал бы этого, он бы нашёл способ. Он ведь худший из Риков. Только, вот же блядство: его Морти тоже худший из своих. Мелкий наверняка всё просчитал – было у кого учиться. Есть возможность потешить своё эго напоследок. - Морти, сделай лицо попроще. Выёбываться будешь перед отсосами из – эээ – Цитадели. - Если думаешь распиздеться, чтобы я потерял бдительность, – не получится, Рик. - Как страшно. Морти целился точно в голову – Рик мог бы поспорить с тем, что обычная пушка его возьмёт, но у Морти была далеко не обычная пушка, а значит, один выстрел вполне может стать летальным. Наводило на мысли. - Ты хочешь, чтобы я умер быстро или медленно? Морти скептически изогнул бровь. - Честно? Мне всё равно. Рик улыбнулся, но это больше походило на оскал – последний триумф, ответное нападение, где важно не столько остаться в живых, сколько оказаться правым. - Тогда ты ненавидишь меня меньше, чем думаешь сам, Мо–ооо–рти. Рука Морти дрогнула, и его черты лица стали резче – Рик предположил бы, что это было выражение внутренней борьбы, но он знал лучше. - Я понял. Ты блядский мазохист. Рик рассмеялся – громко и несдержанно, так, словно это была самая смешная шутка, которую он слышал за все годы путешествий по мультивселенной. - Не знаю, Морти. А ты нет? - Ты распизделся. - Да, да. Я немного отошёл от твоего маленького плана, сорян. Что дальше, Морти? Это было невыносимо – Рик очевидно пытался взять ситуацию под свой контроль, и он снова вёл себя так, будто Морти умственно отсталый. (Это никогда не закончится. Если ты не выстрелишь сейчас, это никогда не закончится. Ты никогда не станешь чем-то большим, чем обычный Морти, который подставляет свою плоскую жопу родному деду.) (Он разрушил всё, он забрал у тебя всё, он сделал себя центром твоей вселенной, но его никогда не было рядом по-настоящему. Его никогда не будет – потому что он Рик.) (И ты всегда будешь здесь, чтобы простить его, – потому что ты Морти.) - Я думаю… мы оба должны умереть. Рик с опаской прищурился – этого он не ожидал совсем. - Ты знаешь, что это значит, Морти? Ты – эээ – бежишь от самого себя. Морти уверенно сделал шаг вперёд, и его лицо прояснилось, словно он наконец понял что-то, что ускользало от его разума долгое время. Почему-то сейчас он снова выглядел, как ребёнок, – и это был момент, когда Рик, наверное, впервые увидел его настоящего – ребёнка с надломленной улыбкой и холодной решимостью в глазах. Ребёнка, у которого никогда не было дома; ребёнка, которого приютила вселенская колыбель. В её милосердной пустоте он нашёл утешение, и каждая чёрная дыра – в его груди. Торжество разрушения, цикличность рождения – он тоже стремится к нулю и в то же время к бесконечности. Созидание через ненависть – он отрицает любовь, он отрицает всё. Там, за чертой, он станет небытием; там, за чертой, он станет всем. Романтика космоса. Пуля в лоб. Ещё одно заблуждение, мнимое освобождение. - Спасибо, что показал мне звёзды. Пойду проблююсь.* * *
Сердце болезненно сжимается, когда он получает отказ от С-137 – конечно, он не подаёт виду. Он как всегда безупречно справляется, безупречно одинок, исключительно глуп. «Это неправильно», – думает он, наблюдая, как они выбирают погибнуть вместе. Стиль Рика и Морти – последнее приключение, рука в руке, катастрофа на кончиках пальцев и правда на языке. Хуй знает, Морти. Видимо, ты особенный. Чушь. У него не было шанса, а вселенной слишком мало для них двоих. Сердце сжимается и взрывается – так рождается сверхновая. Перед ним простирается бесконечность. Бесконечность – это любовь или ненависть? Морти не знает. Бесконечность – это пуля в лоб. Романтика космоса. Жестокий бог любит трепетно. Теперь он тоже бог.