***
В последнее время все шло подозрительно гладко, будто свежий асфальт, и быстротечно, словно июнь. Жители цирка, приходившимся делить один шатер над головой, больше походивший на глубоководного ската, всё меньше паниковали или испытывали иные негативные эмоции. Заготовленные заранее приключения перестали казаться искусственными. Знаете, есть пластиковые фрукты, глядя на которые, понимаешь, что это муляж… А есть такие, от которых во рту скапливается невообразимое количество слюны! Так вот, путешествия из одной вселенной в другую были именно вторым типом фруктов. Кейн — юноша, от роду лет двадцати трех, соврал, если бы сказал, что не доволен собой. Наоборот, он значительно преуспел в продумывании сюжета, научился добавлять несколько ветвей, подводящих к разным концовкам, приходящимся по духу как Джексу — любителю ультранасилия (Алекс Деларж из «Заводного Апельсина» оценил бы стремления парня), так и пацифистке Рагате. Ничто так не вдохновляет, как единение с собственными мыслями! И хотя разум конферансье напоминает заплесневевшее, населенное крысами метро, в котором для съемок фильма ужасов даже декорации не понадобятся, с виду тот был достаточно миролюбив. У всех же есть свои скелеты в шкафу, верно? Что же, просто у кого-то не шкаф, а филиал кладбища Вади ас-Салам! Кейн как раз наслаждался противоречивым словом «одиночество» в своих покоях, походивших на конуру детектива — по стенам ползут лианы красных нитей, прикрепленных к фотокарточкам и записках, когда-а-а… — Эй, Кейн! Я обязан с тобой поделиться тем, какую классную бабочку видел сегодня во время приключения в загадочном парке аттракционов! — Королер вбегает в комнату, словно ветер, со всей силы распахнувший форточку. Самое время поставить рассказ на паузу, ведь в повествовании рисуется еще одна фигура. Скажем прямо, светловолосый молодой человек — явно не синоним к слову «уравновешенность». С этой проблемой пришлось столкнуться сначала психологу юноши, а затем и целой бригаде дежурных медиков. О, Королер как сейчас помнит о светлых, точно жемчуг или плитка белого шоколада, халатах! Воспоминание сменяется вкусом таблеток: во рту стало горько, точно он лизнул батарейку или старый радиатор. Перед тем как новичок уверенно встает на разноцветные плитки пола, его новое тело должно загружаться несколько дней. Этого времени достаточно, чтобы Кейн изучил историю новоприбывшего, прочитав, как говорится, от корки до корки лимонного цвета папку. С аккуратностью ювелира, разглядывающего переливающийся бриллиант, конферансье переворачивал листы, пахнущие больницей. — Ага, бред величия, значит? Не удивил, не удивил. Ладно! Нашей Королеве все равно не хватало спутника, поэтому будешь шахматной фигурой, — ведет монолог молодой человек и ставит печать «Обработано» на обложке. Штамп опускается с глухим звуком, отчего-то напоминающим скрежет, с каким вниз летит лезвие гильотины. Владелец цирка хотел было убрать кипу бумаг на полку, как в голове щелкнула, словно треснула скорлупа ореха, мысль: «Я совершенно позабыл про раздел с хобби!» Кейн не допускает упущения любой мелочи. Ему нравится добавлять в комнаты своих подопечных нечто близкое им самим: в апартаментах Помни, например, это — полосатое красно-синее одеяло. К его удивлению на странице мерзко шевелилось одно единственное слово — «Жуки». В полумраке у конферансье складывалось впечатление, будто буквы расползаются по бумаге, затем исследуя тоннели его рукавов. Молодой человек перевернулся в воздухе, как лента в руках умелой акробатки. По телу все еще бежала марафон толпа мурашек от прочитанного. — Мы ведь совсем недавно травили паразитов… — обреченно произносит он, театрально прикладывая три пальца ко лбу, прикрытому вихрастыми волосами алого оттенка. Его кудри напоминали наползающие друг на друга строчки черновикового стихотворения какого-нибудь писателя. — Думаю, я могу сделать одно единственное, никем незамеченное, совсем крошечное исключение! Каким бы сладким и узорчато таинственным не было прошлое, придется перемотать пленку. На чем мы остановились? А, точно! Походкой Королер напоминал Раскольникова после преступления, да и волосы его заставляли Кейна думать о том, что шахматный король снял с героя книги скальп да на себя нацепил. Руки, облаченные в белые перчатки, тряслись, словно лоскуты флага, означающего мученическое «Сдаемся!» И непонятно было, что текло по венам молодого человека в сию секунду: эйфория от причудливых крыльев насекомого или тревожность, вызванная диалогом с самим конферансье. — Тебе действительно понравился тот жук? — интересуется Кейн, располагаясь в воздухе так, точно лежит на невидимом диване. — Это был не какой-то жук! Неописуемой красоты бабочка с перламутровыми крыльями, притягивающими взгляды своим оранжево-фиолетовым градиентом… — начинает рассказ Королер, словно читает строчки с хрестоматии сказок о принцессах и драконах, принцах и жеребцах. Как-то так получилось, что общением с шахматным королем конферансье насыщался, словно после ужина в роскошном ресторане, расшитом бархатом и золотом. Королер — не лучший оратор, но Кейн — отменный слушатель. Первый любил, точно зеленый житель болот, прыгать с темы на тему, сопровождая переходы вскриками; второй любил эту суетливость в разговорах. Понимаете ли, молодой человек в наряде оттенка граната — олицетворение настольной игры: ходит так, как упадут кости; постоянно использует козыри, спрятанные за запонками. Поэтому Королер, способный монолог об облаках свести к истории создания мармеладных мишек, определенно нравился Кейну. — Знаешь, Кейн, я глубоко признателен тебе за то, что позволяешь нам всем отвлечься от размышлений о страшном слове на «в». Помни стала намного легче погружаться в выдуманные миры! — ликуя, словно победитель олимпиады, докладывает молодой человек с пшеничными волосами. — Отрадно слышать о том, что мои старания не напрасны, — кивнув, произносит он. — Желаешь прогуляться по цирку? Думаю, я могу показать тебе новые локации, — тянет последнюю гласную конферансье, будучи неуверенным в своем предложении. — О, конечно! Я все равно не способен уснуть, если не сделаю ночной обход по шатру! — приободрившись, подхватывает задумку шахматный король, попутно поправляя черно-белый мех на мантии. С этого момента слова в общении излишни, отчего не произнесенные буквы улетают в никуда, будто призрачные киты, ударяющие гладь моря хлыстом хвостов. Или это Луна решила показать из-за ваты облаков рога?.. В любом случае Кейн предпочел пролететь мимо прорехи в полотне как можно быстрее. Неподготовленного человека, позабывшего детство, позабывшего игровые комнаты, доверху забитые пластиковыми мячиками, наверняка поразила бы обстановка локации: горки сплетаются в замысловатые узлы, переплевывающие «морские»; под самым куполом расположены крылатые качели, приводимые в движение дыханием ночного сквозняка… Толстые веревки качелей обнимали объемные ветви дерева, закрывающего салатными кудрями маленькие домики, отлично подходящие для чаепития с самим собой. Вот только некоторые из окон были заколочены, как бы преграждая интересующиеся взгляды: «Не смотри, не готово еще!» Подступы к горкам перемотаны красно-белой лентой, напоминающей растянутую леденцовую трость. Однако место выглядело впечатляюще! Королер даже на миг задумался о том, чтобы организовать неприступную крепость здесь. Отсюда и обзор на врага лучше, и есть возможности к отступлению… Очи светловолосого юноши — мерцающие планеты. Небо плыло перед глазами так, словно глаза принадлежали Ван Гогу. Настолько поразительным казалось это архитектурное произведение искусства. Сплюснуть, в рамку и в музей! — К-когда ты закончишь это? — нетерпеливо вопрошает Королер, будто ребенок на празднике, дожидающийся торта (обязательно с рисунком на глазури куска)! — Не к чему спешить, мой друг, гляди! — шепчет Кейн и хлопает в ладоши. За секунду в кроне дерева вспыхивает бледно-зеленая гирлянда, которая на самом деле оказывается строем светлячков. Их скопление в отдельных местах напоминало грозди налитого соком винограда. Ночные жучки, точно это какое-то шоу, начали выстраиваться в фигуры легко узнаваемых созвездий: Дракон, Гидра, Пегас и даже Малая Медведица!.. На фоне раздавалось пение арфы или иного таинственного инструмента с названием типа «калимба» или «беримбау». Атмосфера поглощала Королера полностью, будто тот самый мальчик из пары предложений назад наконец-то дождался своего куска пирога. Молодой сумасшедший человек чувствовал, как невидимые стальные иголки покалывают кончики пальцев. Он испытывал трепет, сравнимый с воздушным поцелуем от первой в жизни избранницы. Шахматный король одной рукой возвращает ободок с деревянным крестом на место, не отрываясь от представления, устроенного для него одного. От этого становилось одновременно дурно и приторно хорошо… Чтобы оповестить зрителя о завершении спектакля, светлячки выстроились в последний силуэт: челюсти с глазами меж зубов подмигнули и рассеялись. (Какая ирония, Боже…) Огоньки потухали один за одним, точно искры бенгальского огня. И спустя считанные секунды белым платочком помахал последний актер, отправляющийся в сладкое небытие. — Кейн, боюсь, у меня в обиходе не хватит слов, дабы описать эмоции по поводу увиденного… — к концу предложения Королер затихал, будто пластинка, с которой убирают иглу. Причиной тому — абсолютно не бодрствующий конферансье. Молодой человек устроился в углу смотровой площадки, выполненной в стилистике… как же звучит то модное сочетание слов? В стилистике dreamcore, вот! Спиной тот лег к перилам, одну руку выкинув за пределы балкончика, точно не боясь, что запястье укусит темнота. Ноги, скрытые за черными латексными брюками, неосознанно дергались во сне, — явно убегает от кого-то. Забавно, кролики ведь делают то же самое в случае опасности. — Оу, где мои манеры? — спохватился Королер, оглядываясь воровато вокруг. Фиолетовая тень подползает к дремлющему Кейну, пару секунд всматривается в юные черты лица: прямыми мазками написан нос, худощавой старушкой-кистью выведены расслабленные крылья бровей. И хотя их разница в возрасте незначительная, оба порой претендовали на роль инфантильного ребенка без тормозов. Один из них прямо сейчас покоряет выдуманные миры царства Луны. Тонкие лепестки губ, окрашенные в бледно-пастельные тона, в некоторых местах истерзанные зубами, касаются щеки конферансье. Сквозь дрему Кейн ощущает нечто, напоминающее глоток вина из одуванчиков. Будто его целует не двадцатисемилетний человек, а настоящее лето. Такое, какое в его жизни будет еще не раз. Все-таки шоу нужны пляжные выпуски, you know? Он ловит это чувство, словно браконьер, охотящийся долгие годы за райской птицей лазурного цвета. Ловит без остатка. — Доброй ночи, Кейн, — улыбается нервно Королер и устраивается рядом, по-глупому топчась на месте, как собачонка с длинной шерстью. — Доброй, — возникает из ниоткуда Пузырек, в данную секунду выступающий в качестве дублера. Шахматный король без зазрения совести лопает его и пугается мыльных брызг, орошающих его лицо. Это была самая спокойная ночь из всех. Лучезарным утром Кейн будет теряться в лабиринте догадок: привиделся ли ему акт любви? Все-таки сверхурочные часы ему определенно не шли на пользу, тут и не такое показаться может. Однако Королер знает наверняка: не показалось.***