звездное озеро и цветущая слива
5 мая 2024 г. в 10:10
На Петербург медленно опускается холодная ночь, окрашенная лишь белым светом серебряной луны. Серебряный свет дрожит в водной глади и почти физически обжигает отражение Феликса в озере. Он не знает, почему пришел сюда на ночь глядя, но мысленно благодарит звезды, потому что вампиры не чувствуют холода.
Камешки падают в воду с тихим всплеском, разбивая узоры созвездий на поверхности озера. Феликс рад, что это просто отражение — и ничего больше — искусная копия окружающей действительности. Дашков тихо фыркает, зажмуриваясь, потому что брызги попадают ему в лицо. Он стоит рядом с Феликсом, но почему-то не отражается в серебряной глади, поэтому Юсупов боится, что на самом деле это все сон или игра воображения. В свете звёзд, которых у воды всегда становится в два раза больше, его белое тощее тело выглядит особенно хрупким.
— Хорошо, что луна не сделана из серебра, — заворожённо шепчет Юсупов, в лунном свете его лицо кажется особенно бледным. — Было бы жаль погибнуть под ее светом.
Он мечтательно вздыхает, вдохновлённый какой-то своей неожиданной мыслей, подставляет лицо тусклому свету и хитро улыбается. Дашков следит, как медленно его грудь вздымается при каждом глубоком вдохе. Серебро луны отражается в расходящейся кругами воде и от этого становится по-своему больно.
— Хотя знаешь, если бы я был человеком, то хотел бы умереть прямо сейчас на этом месте. Сегодня хорошая ночь, чтобы умереть.
Чиркает зажигалка. Дмитрий втягивает носом воздух и отчетливо чувствует запахи дорогого табака, сада имения юсупова и самого Феликса — горький одеколон и слива. Сигаретный дым полупрозрачным облаком вырывается из приоткрытого рта, растворяясь в воздухе где-то над головой, в сетке созвездий. Юсупову нравится смотреть на звезды в небе, а у Дашкова просто затекла шея, поэтому он любуется звездами в отражении.
— Мы — дети ночи. Мы не можем умереть от луны.
— Какая скука, — улыбается Феликс. Глубокие тени залегли на его лице от лунного света. — Возраст берет свое: ты ворчишь и ворчишь без конца.
— Ничего я не ворчу... Просто ты иногда говоришь странные глупости.
Юсупов обиженно замыкается в себе, обняв руками согнутые колени, ноги не чувствуют холод земли, но его тело почему-то все равно покрывается мурашками. Сигарета серым пеплом крошится на тонкие изящные пальцы, обжигая кожу. Он больше не смотрит на небо, но отражение в озере столь же реальное, что и бесконечная холодная даль космоса и, если пристально всматриваться в отражение звезд, то начинает казаться, будто они растут прямиком на иловом дне. Дашков скользит взглядом по расслабленному лицу Феликса, котором неровными созвездиями разбросаны редкие веснушки.
Бело-лиловые лепестки сливы срываются с дерева под порывом ветра, медленно ложась на водную гладь, от чего отражение звезд идет легкой рябью. В сорвавшихся цветках застывает время. Именно здесь, в долях секунды, живет настоящая красота и Дмитрий соглашается, что сегодня действительно красивая ночь, но умирать никак не хочется.
Если бы умереть было так просто.
Юсупов тушит дотлевающий окурок, зарывая его в землю. Он кажется загадочно печальным, когда снова поднимает голову к оседающему небу.
— Если бы жизнь стоила того, чтобы за нее так цепляться.
— Я не боюсь умереть, — отвечает Дашков. Его рука непроизвольно тянется ко лбу Феликса, чтобы дотронуться самыми кончиками пальцев до бледной молочной кожи, но останавливается в считанных сантиметрах. — А ты, кажется, страдаешь от голода или малокровия, выпей молока или свежей крови, когда вернемся в поместье, потому что мне кажется, что ты вот-вот упадешь в обморок.
Феликс тихо хмыкает, заправляя отросшие кудри за ухо.
— Все чего-то боятся. Только смерти бояться бессмысленно.
Потому что ничто не вечно?
Только древние звезды да луна над их головами существуют десятки тысяч лет, одаривая своим безжизненным светом земной шар. Дашкову нравится читать про жизнь на звездах, а Юсупову нравится слушать его рассказы про астрономию и созвездия. Но только не сейчас, потому что самое время, чтобы просто помолчать, погрузившись в ночную тишину с головой.
— Я боюсь однажды совершить страшную глупость, — прерывает воцарившуюся тишину Дмитрий, неловко перебирая гальку и землю руками. Почему-то этот момент кажется ему особенно интимным, раскрывающим и обнажающим душу, что говорит о доверии.
— Так соверши. Если ты ничего не сделаешь, значит твое существование бессмысленно. Первая мысль — самая лучшая и живая мысль, запомни. Плевать кто что скажет после.
— Я так не могу.
— Значит ты идиот, Дмитрий.
Феликс заинтересованно пододвигается ближе, настолько, что чужое дыхание отпечатывается жаром на его щеке. Дашков смотрит на него непонимающе, на его лице складывается неоднозначный спектр эмоций между обидой, непониманием и восхищением. Они смотрят друг на друга с немым вызовом, губы Юсупова растягиваются в хитрой ухмылке. Дмитрий ловит взглядом каждый его жест. Потом рука Феликса мягко поглаживает его запястье теплыми пальцами и все становиться совсем неважным. Прикосновение отпечатывается каким-то ментальным ожогом, почти таким же, какой оставляет серебро на вампирской коже. Дашкову нравится это ощущение, гораздо приятнее горения заживо или огнестрельного ранения — но такого безумия он не испытывал никогда. От губ Феликса пахнет кровью, Дмитрий не может позволить себе ничего лишнего, как будто новое соприкосновение с нежной кожей теперь уже действительно будет последним.
На самом деле Дашков боится, что все закончится.
— Какой ты застенчивый, — хихикает Феликс, выдыхая горячий воздух прямо Дмитрию в губы.
Он, кажется, почти сошел с ума, раз допускает себе всякие ненужные мысли. Воображение рисует перед ним лисью ухмылку Юсупова и игриво оголившееся острое плечо, от съехавшей английской сорочки.
— Просто ты ведешь себя странно.
— Я всегда веду себя странно. Наверное, это от кокаина.
— Ты говорил, что в завязке.
— В завязке, — подтверждает Феликс, поправляя вышитые манжеты сорочки, — просто иногда мне хочется натворить всяких глупостей, чтобы взрослые ворчливые дяди в роде тебя решали мои проблемы, а я смог наконец-то перестать быть всесильным. «Бога может победить только бог» — это почти так.
— Ты только что назвал меня своим богом? — Уточняет Дашков, ловя малейшие перемены в лице Юсупова. Он никогда ничего не говорит со стопроцентной серьезностью, поэтому Дмитрию нужно чуть больше времени, чтобы понять шутит ли Феликс.
— Возможно. Почти. Не знаю. Если ты и вправду бог — то очень ворчливый и вредный, но мне очень нравится, что ты взаправду такой.
Феликсу кажется, что сейчас он все испортит, сказав тройку совсем неважных и неуместных слов, полностью лишенных смысла. Он подворачивает штаны, сидя на земле, и хихикает какой-то своей очередной неуместной мысли. Встает очень быстро, отряхивая испачканные в земле руки, заходит в озеро по икры и смеется:
— Дашков, давай-ка сюда! Хватит серьёзных разговоров — для этого есть собрания и деловые переписки.
— Ты с годами не взрослеешь. Вечно юный мальчишка, ничего не меняется.
— Быть серьезным и расчетливым ханжой для меня унизительнее, чем быть переподростком и недовзрослым! Ску-ка!
Дмитрий не помнит, как оказался в воде, просто в один момент его штаны намокли вплоть до самых колен, а в нос начал быть запах прудовой тины. До ушей доносится звонкий смех Феликса, а потом одежда окончательно намокает под шквалом брызг. Юсупов заходит в воду еще глубже, маня Дашкова за собой и уже все равно на промокшую одежду.
— Феликс Феликсович, хватит баловаться!
— Будешь много ворчать — раньше состаришься! — Смеется Юсупов, ловя того за запястье.
Они останавливаются прямо посреди озера, где луна между ними расползается размашистыми кругами, замерев друг напротив друга. Отражения звезд льют на них свой белый свет и на секунду Дашков жалеет, что они не сотканы из чистого звенящего серебра. Юсупов ловит плывущий мимо них лепесток сливы, задумчиво вертит его между пальцами. Он нежный и почему-то теплый, прямо как потрескавшиеся губы Дмитрия.
Все-таки сегодня они совершат самую страшную в мире глупость.
— Первая мысль — самая лучшая, ведь так? — Поддевает Дашков.
Феликс не успевает ответить, потому что Дмитрий звонко целует его в губы, будто они еще незрелые мальчишки, только познающие свои разум и тело. Короткого поцелуя вполне достаточно, чтобы щеки залились краской. Их отражения кажутся такими же смущёнными и удивленными произошедшим. Они такие же реальные, как запутавшиеся в голове мысли и неозвученные слова, которым только предстоит быть озвученными.
