Залечивая раны

      Время близилось к вечеру. Аль-Хайтам посмотрел на настенные часы, висевшие в его кабинете. Поняв, что пора закругляться, он убрал документы в ящик. Перед выходом он удостоверился, всё ли на своих местах. Хайтам помнил, что следующие три дня у него выходные, и не хватало, чтобы его всякий раз дёргали на работу, когда другие не могут найти те или иные документы. Убедившись, что всё в порядке, он выдвинулся к месту, стоявшему дальше по плану на сегодня – кафе «Пуспа».       Аль-Хайтам никогда не был фанатом посещения разного рода развлекательных мероприятий. Куда больше ему по душе выпить в узком кругу друзей или вовсе провести свободное время дома. Но сегодня он решил сделать исключение. Не потому, что так мечтал попасть на встречу выпускников Академии Сумеру. Потому, что если он не посетит это мероприятие, то потом устанет выслушивать рассказы о том, как тратит впустую лучшие годы своей жизни от одного индивидуума, от которого невозможно скрыться.       На такие мероприятия принято как-то наряжаться, но аль-Хайтам смысла в этом не видел, поэтому в восемь часов вечера стоял на пороге «Пуспы» в той же одежде, в которой ходил на работу. Из-за двери отчётливо слышались людские голоса и звуки музыки. Сегодня кафе было полностью арендовано бывшими студентами.       Для всех, кто получил приглашение на вечеринку, это должно было стать честью. Ведь на неё пригласили только самых выдающихся выпускников, которые отличились не только во время обучения, но и после выпуска. Можно сказать, что здесь собралась элита Сумеру. Хотя даже среди элиты были те, кто не получил приглашения. В основном ими являлись те, кто не вышел характером и мог попросту испортить вечер. Аль-Хайтам был бы одним из них, но на самом деле его уважали. И стали уважать ещё больше после событий, произошедших с Малой Властительницей Кусанали. Его не могли не пригласить. Или хотя бы попытаться.       Войдя, аль-Хайтам сразу уловил атмосферу этого мероприятия. Люди с бокалами в руках общались друг с другом, сбившись в небольшие группки. Иногда, по всей видимости, эти группы менялись, если в них находился кто-то особо общительный. А общительных здесь было много. Успех не заложен в человека изначально. Чтобы его добиться, нужны знания, деньги, харизма и, разумеется, связи. Так что этот вечер был для многих не только способом хорошенько отдохнуть, но и разведать обстановку. Например, снова подружиться с давним знакомым, если его бизнес принесёт тебе пользу. Но это аль-Хайтама не интересовало.       Лица этих людей были смутно знакомыми: он когда-то точно сталкивался с ними, но вряд ли вспомнит имена хотя бы половины присутствующих. В Академии он держался особняком. Мало кто мог к нему подойти или хотя бы желал этого. Хотя на первом курсе всё было иначе. Он всегда был приятен внешне и умён. Это привлекало внимание, но его отчуждённость от остальных вскоре сделала своё дело. Чему он был рад.       Аль-Хайтам отдалённо смог признать нескольких своих однокурсников. Ещё узнал человек десять благодаря тому, что они являются его коллегами — работают в Академии. Но общаться с ними он не планировал. Вместо этого зацепился взглядом за столик у окна и сразу направился к нему.       За столом сидели двое — Сайно и Тигнари. Они что-то обсуждали между собой, но аль-Хайтам знал, что может без проблем сесть с ними как ни в чём не бывало. При желании даже может без разрешения начать есть еду со стола. Ведь Сайно и Тигнари были теми из немногих людей, которые в его жизни занимали какое-то место. Весьма большое и удачное место. Они были его близкими друзьями, с которыми он постоянно поддерживал контакт. Эти двое были надёжными людьми, на которых он мог положиться или же сам с помогал им в трудных ситуациях. Раньше их взаимоотношения не были такими крепкими, но после операции по спасению Архонта, аль-Хайтам пересмотрел некоторые свои взгляды на жизнь.       С той операции прошло три года. Аль-Хайтам не мог сказать, что его характер претерпел кардинальные изменения, но всё же что-то да поменялось. Он пока не мог сказать, хорошо это или плохо. Но иметь при себе близких людей, не отталкивать их, оказалось не так уж и плохо. Совсем не плохо.       Только сев за столик, и столкнувшись взглядами с друзьями, он заметил одну интересную вещь: — Почему вы в форме Академии?       Эти двое и правда сидели в своих старых зелёно-белых формах, которые, однако, не потускнели со временем. А на их головах были береты со значками даршанов, к которым они принадлежали при обучении. Аль-Хайтаму сразу вспомнилось, как выделялся младшекурсник Тигнари, которому приходилось опускать свои большие уши, чтобы надеть берет. Он мог бы просто вырезать отверстия, но его уши привлекали слишком много внимания и отвлекали других студентов. Он всегда был популярным благодаря своим внешним особенностям и поразительным знаниям во всём, что касалось области Амурты. — Странно, что ты решил об этом спросить, — отозвался Сайно, подвигая к Хайтаму чистый бокал, который стоял здесь специально для него. — Это же была идея Кавеха. Он должен был тебе сказать, — пояснил Тигнари, удивлённо выгибая бровь. — Серьёзно? Не помню такого разговора, — аль-Хайтам прокомментировал их слова без особого энтузиазма. Приняв бокал, он наполнил его вином из бутылки и оценил взглядом стол, заметив четвёртый бокал, наполовину заполненный вином. — А где, собственно, Кавех? — Отошёл в туалет, а… — Тигнари посмотрел за спину аль-Хайтама. — Вон он. Разговаривает с кем-то у фонтана.       Аль-Хайтам обернулся. Ему понадобилась ровно секунда, чтобы найти взглядом Кавеха. Его было сложно не заметить. В кафе были и другие, кто решил прийти в форме Академии, но Кавех выделялся среди всех. Сложно было объяснить конкретно, почему. Может, потому что он пошёл в свою маму, которая считалась одной из самых красивых девушек в Академии. А, может, потому что ни у кого больше не было таких густых золотых волос и ярких алых глаз. В образе Кавеха всё было каким-то солнечным, тёплым. Специально ли он создавал такой образ или делал это ненамеренно… Какая разница? Факт остаётся фактом — Хайтам узнал бы его, даже если бы они не общались сотню лет.       Сейчас Кавех выглядел точь-в-точь как во времена обучения на поздних курсах Академии. Даже точно так же небрежно заплёл косу. Кавех и сейчас порой заплетал волосы, но обычно в простой пучок, чтобы они не мешали работать. Последний раз аль-Хайтам видел такого Кавеха, каким видит сейчас, в день, когда они поссорились. Не самое приятное воспоминание. Но оно и не захватило его разум, не успело. Нечто другое проникло в мысли аль-Хайтама. И уж лучше бы это были воспоминания.       Кавех весело разговаривал с каким-то человеком. Наверняка это его давний знакомый. Может, бывший однокурсник. Аль-Хайтам лишь смутно припоминал его лицо, но имени вспомнить не мог.       Судя по всему, Кавех не торопился возвращаться за стол. Через пять минут к разговору присоединились ещё двое. Кавех активно жестикулировал руками, когда что-то им рассказывал. Скорее всего это касалось работы или времён обучения. По лицам других было видно, что они восхищены успехом Кавеха. Мало кто в Сумеру знал, чем Кавеху пришлось пожертвовать на пути к успеху. Но он привык носить маски, поэтому продолжал улыбаться собеседникам.       Те двое, что присоединились позже, вскоре отошли. Но тот человек, с которым Кавех говорил изначально, так и остался рядом. Они ещё что-то обсудили, затем Кавех кивнул, и они оба направились к столику, за которым сидели Тигнари, Сайно и аль-Хайтам. — О, аль-Хайтам, ты всё же пришёл. Удивительно, — весело произнёс Кавех, а затем указал на мужчину, с которым ранее беседовал. — Знакомьтесь, это Джасим. Мы с ним с одного курса. Хотя Хайтам должен быть с ним знаком. — Знаком?       Хайтам ещё раз внимательно посмотрел на этого человека. Ростом он был совсем немного ниже Кавеха и в целом ничем не выделялся. Если бы он был героем фильма, точно не стал бы основным персонажем, на которого хоть кто-то обратит внимание. Однако он был здесь. Значит, что-то особенное в нём есть. Неожиданно к аль-Хайтаму пришло осознание, что это за человек за такой. Тогда его взгляд стал ещё холоднее, чем был ранее. — Джасим… Это ты крутился вокруг Кавеха на четвёртом курсе, — вслух произнёс он без капли стеснения. — Аль-Хайтам! — улыбка исчезла с губ Кавеха. Нахмурив брови, он воззрился на соседа.       Всем стало неловко. Но Тигнари и Сайно всё же вежливо поприветствовали нового знакомого. Джасим, приглашённый Кавехом, сел с ними за один стол и спокойно улыбнулся аль-Хайтаму. — Вы меня с кем-то перепутали, господин Секретарь. Вокруг уважаемого Кавеха вился другой человек. И делал это на протяжении всех курсов, кроме шестого, — его слова неспешно лились из уст. Казалось, что этот человек является физическим воплощением душевного покоя. — И кто же это был? — влез в разговор Сайно, отчего получил удар по ноге от Тигнари и последующий суровый взгляд, намекающий на то, что ему лучше сейчас помолчать. — Нет, не думаю, что я перепутал. На четвёртом курсе ты то и дело лип к Кавеху, «случайно» сталкивался с ним, подстерегал у выхода из аудиторий. Я даже удивлён, что не сразу тебя признал. Как я мог забыть господина «сталкера»? Ах да, очень сложно запомнить такое заурядное лицо… — Хватит! — Кавех как сел, так сразу же и встал, громко хлопнув по столу ладонями. — Хайтам, зачем ты устраиваешь скандал? Что за чушь ты выдумываешь? — Чушь? — он усмехнулся, откинулся на спинку стула, поднял бокал вина и немного отпил, прежде чем обратиться к Сайно. — Генерал махаматра, сидящий за этим столом, может подтвердить мои слова. — Я? — Сайно вскинул брови, снова оценил взглядом нового знакомого и щёлкнул языком, когда понимание пришло в его голову. — О, вспомнил. Да, было дело. Но ничего незаконного. — Однако факт остаётся фактом, — победно заключил аль-Хайтам осушая бокал до дна.       Тигнари и Сайно переглянулись. Аль-Хайтам вёл себя странно. Обычно он не придавал значения таким мелочам. Они лишь забивали голову ненужной информацией, как считал секретарь. Так почему сейчас он не только напоминает о том, что закончилось много лет назад, так ещё и, кажется, издевается над собеседником. Это было бессмысленно. И всё же он это делал. Что Сайно, что Тигнари довольно быстро пришли к одному и тому же выводу. Они ещё раз переглянулись, кивнули друг другу и решили больше не вмешиваться, с интересом наблюдая, чем всё закончится. — Ты… правда следил за мной? — Кавех был полон сомнений. Он доверял Сайно, поэтому с вопросом в глазах уставился на Джасима. — Нельзя сказать «следил». Скорее «присматривал», — он, в отличие от Кавеха, говорил уверенно. — Меня беспокоило твоё состояние. Мне казалось, что ты был одинок. — А я думаю, что ты просто искал удобный момент, чтобы…. — Довольно! — на этот раз Кавех возразил так громко, что даже другие выпускники оглянулись посмотреть, что происходит за столиком у окна. Но сцены они не увидели, потому что Кавех лишь произнёс. — Ты… — указал пальцем на аль-Хайтама, стиснул зубы и, извинившись перед всеми, а также отдельно перед Джасимом, стремительно покинул «Пуспу».       Все в кафе вновь вернулись к беседам в своих компаниях. За столом у окна же было тихо. Кавех всегда был эмоциональным. Его легко было довести, он резко взрывался. Бывало, что он специально приходил к Тигнари, чтобы «погореть» и поговорить о наболевшем. Но когда ему было действительно плохо, он старался отдалиться от других. Запирался где-нибудь и замыкался в себе, считая, что своим присутствием, он может испортить чужое настроение. Кавех очень боялся «снова» стать для кого-то обузой. Тем, кто своим присутствием несёт негативную энергию. Он был недостоин того, чтобы портить жизнь окружающим. А сейчас он не мог поддержать атмосферу весёлой вечеринки. Значит, должен уйти, спрятаться.       Тигнари смерил взглядом аль-Хайтама. То же самое сделал и Сайно. — Схожу, проверю, как он… — встал с места Джасим. — Стоять! — Тигнари с грохотом поставил свой бокал на стол.       Сайно, будучи махаматрой, не постеснялся вздрогнуть от неожиданности, хотя это было ожидаемо. Оценив ситуацию, он понял, что хотел сказать Тигнари, поэтому был готов к тому, чтобы в крайнем случае достать что-нибудь тяжёлое и кинуть в аль-Хайтама или в Джасима. Очень удачно боковым зрением он заметил большую вазу. — Аль-Хайтам, пойди и поговори с ним, — на уровень спокойнее и серьёзнее, произнёс Тигнари. — Тебе не нужно было это говорить, — поднявшись со стула, бросил аль-Хайтам, прошёл мимо застывшего Джасима и почти шёпотом добавил. — Не стоит совать свой нос в чужие дела, если не хочешь оказаться за решёткой.       Выйдя на улицу, аль-Хайтам почувствовал, как тёплый, но свежий вечерний ветер легонько обдаёт его лицо. Он нежно колыхал траву, заставлял шуршать листья деревьев и разносил едва заметный цветочный аромат. Вечера в Сумеру были поистине сказочными. Наслаждаться ими в одиночестве, конечно, прекрасно. Можно многое переосмыслить, когда в тишине наблюдаешь за звёздами. Но аль-Хайтаму уже давно не нужна эта тишина. Его покой теперь совсем в другом.       Долго Кавеха искать не пришлось. Он сидел за отдалённым от дороги уличным столиком, уронив на него голову и закрыв её руками. Вокруг никого не было, только глухой шум доносился из кафе. Аль-Хайтам продолжительное время смотрел на сгорбленную спину Кавеха. От него так и веяло одиночеством. Не таким, какого человек мог бы желать, а печальным одиночеством. Не нужно было слов, чтобы понять, как он себя чувствовал. Аль-Хайтам понял, что перегнул палку. Почему так происходило всегда? Вещи, которые, как казалось Хайтаму, не должны особо привлекать внимания, Кавех воспринимал слишком остро.       Неужели они были настолько разными?       Но именно с этого и началась их история. С их противоположных на мир взглядов. Они словно отражения друг друга. Там — в зазеркалье — всегда всё иначе. Поэтому хочется заглянуть туда. Увидеть мир под другим углом. Глазами того, кто видит всё совсем в другом цвете. Только так можно стать цельной личностью, понимающей, как устроен этот мир. Аль-Хайтам всегда был уверен, что именно Кавех его идеальная противоположность. И оттого он не мог представить никого другого рядом с собой. Если «судьба» существует, то в ней они стоят друг рядом с другом. Другой исход невозможен.       Но Кавех… Кавех об этом не знает. Или не хочет знать. И аль-Хайтам понимает, что сам в этом виноват. — Кавех… — позвал он его, подойдя и положив ладонь на его плечо. В ответ Кавех резко дёрнул плечом и со скрипом отодвинул табурет подальше от аль-Хайтама. — Можешь уйти? — хрипло спросил он, не поднимая на него взгляд. — Я сейчас не хочу с тобой разговаривать. — Могу, — кивнул аль-Хайтам, упрямо протягивая руку к его плечу. — Но не уйду. — Уйди, пожалуйста!       Кавех подскочил с табурета и с размаху оттолкнул руку аль-Хайтама. В его взгляде читались сразу несколько эмоций: печаль, раздражение и тревога. Можно было бы подумать, что это из-за алкоголя. Но Кавех был на удивление трезв. Он не успел много выпить. Тот разговор не должен был настолько выбить его из колеи. Аль-Хайтам предположил, что тонкая натянутая нить, наконец, порвалась. И это не было хорошо. Ведь именно аль-Хайтам своими руками поднёс ножницы. — Мы можем поговорить? — он сделал к нему шаг. — Нет, не можем, — Кавех замотал головой, тоже делая шаг, но от него. — Кавех, — снова шаг. — Нет… — он судорожно пятится назад. — Я… — Не говори… — Выслушай меня. — Молчи!       Некуда больше отступать. Кавех упёрся спиной о стену «Пуспы». Аль-Хайтам стоял прямо перед ним, не спуская с него глаз. Архитектор попытался выскользнуть, но чужие руки, упершиеся в стену по бокам от него, не дали ему этого сделать.       Они были так близко, что при желании могли бы почувствовать дыхание другого или, игнорируя шум из кафе, услышать сердцебиения. Некуда бежать. Никак не скрыться. Кавех был глупой птичкой, которая сама себя загнала в клетку, а теперь судорожно бьётся о её стенки. Но клеткой этой были не руки аль-Хайтама. Клеткой была вся его жизнь. — Ты… Мы так и будем стоять? — собрав всю оставшуюся волю в кулак, ровным голосом спросил Кавех. — Ты сказал, чтобы я замолчал. Но я не собираюсь уходить, пока не поговорю с тобой, — полушёпотом ответил секретарь. Пока аль-Хайтам сидел за столом и смотрел, как Кавех беседовал с другими, он успел выпить несколько бокалов вина. И ещё один чуть позже. Аль-Хайтам никогда сильно не пьянел, но всё равно становился разговорчивее и активнее, если то позволяла компания. Кавех был более чем подходящей для этого компанией. — Я… Я думаю, что знаю, о чём ты хочешь сказать, — Кавех тяжело вздохнул и опустил взгляд. — Значит, молчание не имеет смысла, верно? — не дождавшись ответа, аль-Хайтам приблизился к нему почти вплотную и прошептал на ухо. — Моё нелогичное, отвратительное поведение и грубые слова в отношении того человека — последствия ревности. Это то, что ты ожидал услышать? — Ты сказал прямо… Этого я не ожидал, — нервно замотал головой Кавех, ощущая прилив жара к своим щекам и желание провалиться прямо на месте. — Но я понял, что это ревность… Ты не впервые так делаешь. — Тогда мне не нужно рассказывать о своём отношении к тебе.       Пускай на улице было темно, но это не мешало аль-Хайтаму внимательно разглядывать глаза Кавеха. Он впервые видел их в непосредственной близости. Аль-Хайтам прекрасно знал о том, что радужка любого глаза не однотонна. Многих художников вдохновляют глаза, так как в них можно увидеть самые разнообразные образы. В чьих-то глазах можно было увидеть бушующее море, в чьих-то бескрайнюю пустыню. А в глазах Кавеха аль-Хайтам увидел Солнце. Настолько красное, что могло бы сжечь всё, чего коснутся его лучи. Но аль-Хайтам не против сгореть в них. Только бы продолжало светить.       Их носы едва соприкоснулись, отчего Кавех ещё сильнее вжался в стену, желая слиться с ней, пройти сквозь. Заметив это, аль-Хайтам, наконец, пришёл в себя и ослабил давление на него. — Мы можем продолжать этот цирк, — предложил аль-Хайтам. — Но я, если честно, устал. Кавех, мы живём под одной крышей уже много лет. И всё это время я молчал, думая, что тебе всё это не нужно. Но… Знаешь? Я ведь тоже человек. Пускай мне не понятны некоторые твои проявления эмоций, но я и сам ими не обделён. Это нормально. Если бы было иначе, меня можно было бы считать искусственной формой жизни. Люди рождаются, имеют близкие или не очень отношения с родителями. Затем они становятся старше и выбирают, либо им испытывать эмоции от нахождения рядом с другими людьми, либо находить их в чём-то другом. Например, в книгах. Но эмоции важны в любом случае. Теперь я признаю это. И всё благодаря тебе. Сначала я думал, что выбрал книги, а потом… — Не продолжай, — так тихо взмолился Кавех, что сам не смог расслышать своих слов. — …Я вновь встретил тебя. Моё зеркальное отражение. И осознал, что эмоции, которые я получаю от книг, не стоят и капли тех, которые я испытываю, находясь рядом с тобой. Даже если из-за них мне может быть некомфортно. И… — он не мог остановить поток слов. Даже если взять самый крепкий воздушный шар и начать бесконечно накачивать его газом, он всё равно рано или поздно взорвётся. И чем плотнее будут стенки шарика, тем громче будет этот взрыв. Это закон, который невозможно нарушить. — Я не хочу видеть рядом с тобой того, кто преследовал тебя во время нашего обучения в Академии. И не просто преследовал, а делал это тайно. Мне удалось прогнать его тогда, удастся и сейчас. — Ты… Прогнал его тогда? — И не только его, — честно ответил аль-Хайтам. — Были и другие. Ты сам не представляешь, насколько сильно привлекаешь внимание людей. Но никто из них не был по-настоящему достойным человеком. Мои слова могут показаться ужасными, ты можешь подумать, что я не должен был так поступать и лезть в твои личные дела. Но я так не могу. Из достойных я могу перечислить только двоих: Тигнари и Нилу. Но Тигнари твой лучший друг, и это хорошо, а Нилу… думаю её интересует только творчество. Если бы хоть один… Хоть один заинтересованный в отношениях с тобой человек был достоин тебя, я бы с радостью уступил. — Почему уступил? — Потому что такой человек, как я, не может залечить твои раны. Я такой же недостойный, как и все они.       Аль-Хайтам рассматривал его лицо, стараясь запомнить каждую, даже самую незначительную деталь. Он был похож на приговорённого к смерти, которому в первый и последний раз в жизни дали отведать дорогое блюдо, которое он раньше видел только на картинках. И почему до этого момента Хайтам никогда не замечал, что на щеках Кавеха есть бледные, едва заметные веснушки, а на губах мелкие алые трещинки? Вот так выглядел настоящий Кавех. Без натянутых улыбок, без иных масок, которые почти приросли к его коже. Именно этого Кавеха аль-Хайтам хотел видеть, когда возвращался домой. Но прямо сейчас он рушит свою идеальную жизнь. Своими же руками. — Я противен тебе? Если хочешь, я могу найти тебе другой дом. Не думай, что я не понимаю, как тебе тяжело.       Кавех молча смотрел на него. Он никогда не видел такого выражения на лице аль-Хайтама. Неужели это отчаяние? Это Кавех его до такого состояния довёл? В сердце невольно закололо. Кавех не хотел этого. Что угодно, только не это. — Как ты можешь быть мне противен? — Кавех прикусил нижнюю губу, не удивительно, что она вся в трещинках. — Это не так. Но… Аль-Хайтам, — он судорожно вдохнул и выдохнул. Его дыхание не было ровным, но Кавех из последних сил держался, говоря всё также тихо, чтобы не было заметно, как колеблется его голос. — Тебе правда не стоило рассказывать мне это. Я знаю… Я всё знаю. И о том, как ты тайно и не тайно заботишься обо мне. И о том, что, когда я лежал в больнице, это ты постоянно менял цветы в вазе, приносил фрукты и сладости. И о том, что ты постоянно ставишь витамины на видное место, только чтобы я заметил их и не забыл выпить. И о многом другом я тоже знаю. Не нужно быть гением, чтобы понять, что всеми этими действиями ты хотел сказать. Но я… Я не могу ответить тебе взаимностью, хотя очень хочу. Если я… Если я… — ком в горле не давал ему продолжить. Он прикрыл рот рукой, стараясь спрятать дрожащие губы. — Если я отвечу тебе взаимностью, то с тобой обязательно что-то случится. Или ты уедешь… исчезнешь. Так всегда было. Так всегда будет. Судьба меня не любит, и мне, видимо, пора ответить за свой эгоизм. Я всё замечал, правда… — Кавех продолжал говорить, не замечая бегущих из глаз слёз. — Но я так боюсь, что если отвечу тебе взаимностью, то ты просто исчезнешь, и я вновь останусь один. Давай просто забудем про этот разговор и пойдём домой? Пожалуйста, прошу, умоляю. Не говори больше ни о чём. Веди себя как раньше.       Кавех сполз спиной по стене, сев на корточки и пытаясь хоть как-то скрыться от этого человека. Аль-Хайтам тоже присел, открыл рот, и Кавех не нашёл ничего разумнее, чем просто зажмуриться и заткнуть уши руками. До этого момента аль-Хайтам был уверен, что ему всегда есть, что сказать. Он знал двадцать языков. Но ни один из них сейчас не подходил. Кавех был похож на напуганного злыми мальчишками котёнка. Сделаешь лишнее движение, и он попытается убежать, скрыться в какой-нибудь щели, только бы никто не трогал. Это было невыносимо. Лучше бы Кавех ругался, как он делает обычно.       К сожалению, аль-Хайтам не мог выполнить его просьбу. Граница уже пройдена, за спиной выстроилась стена. У аль-Хайтама есть выбор: биться кулаками в эту стену, пытаясь сломать её и вернуть всё как было, или же разбить другую, более хрупкую. Зачем идти по пути наибольшего сопротивления, если за слабой преградой тебя ждёт то, к чему ты тянулся всю жизнь?       Он осторожно взял Кавеха за руки и на удивление легко убрал их от ушей, чтобы тот его слышал. Кавех всё ещё сидел с закрытыми глазами, а аль-Хайтам вновь принялся разглядывать его лицо. Захотелось разгладить хмурую морщинку, ведь Кавеху больше шла улыбка. Хайтаму сразу вспомнились дни, когда Кавех счастливый приходил домой и рассказывал, как приняли его проект или как ему достались овощи по скидке. Такие мелочи могли на полдня зарядить его настроением. А аль-Хайтам человек простой, если в его доме царит уют, то он чувствует себя комфортно. Настоящий же уют в его жизни появился только вместе с Кавехом. — Я не думаю, что будет хорошей идеей пытаться изменить себя. Поэтому ты можешь не беспокоиться насчёт моего поведения, — он взял его щёки в свои ладони и стал стирать с них мокрые дорожки. — Но этот разговор мы с тобой не забудем. Я никогда не хотел становиться актёром. Не заставляй меня. Разве мне будет комфортно находиться рядом с тобой, зная, что этот разговор состоялся, но притворяясь, что его не было? И тебе тоже будет неуютно. Лучше расскажи мне, почему ты уверен, что я исчезну. — Если мы… — Кавех не закончил фразу, открывая глаза, но отводя взгляд в сторону. — …То ты станешь моей семьёй. Я не знаю, откуда на мне это проклятье, но вся моя семья уже однажды ушла. Родители со стороны отца, потом дедушка с бабушкой со стороны мамы, затем сам отец… Потом мама уехала, и мы редко поддерживаем с ней связь. У неё уже другая семья. Я только-только научился с этим жить, — врёт, не научился. — Мы с тобой уже много лет живём под одной крышей. И я хочу, чтобы это продолжалось. Если на тебя распространится это проклятье, то ты уйдёшь. Я не хочу вновь остаться один. — Кавех, — аль-Хайтам заботливо поправил его волосы, после чего положил одну руку на голову и легонько погладил. Теперь он чувствовал себя ребёнком, которому вручили желанный подарок. Ему всегда хотелось так сделать. Было интересно, что он может испытать от таких простых человеческих глупостей. Это вызвало невольную улыбку на его губах. — Я ведь тоже совсем один. Был… Зачем мне уходить из собственного дома? — Но… — Ты был приглашён на встречу, потому что являешься одним из достойнейших и умнейших выпускников академии. Так почему сейчас ты говоришь глупости? — Аль-Хайтам перестал себя сдерживать. Обвил руками тело Кавеха, прижал его к себе и уткнулся своим лбом в его. — Я не собираюсь никуда уходить. Я хочу поцеловать тебя.       Услышав его слова, Кавех перестал дышать. Тепло тела аль-Хайтама обволакивало его, как и лёгкий аромат древесного одеколона, который действовал успокаивающе, словно благовония. Тревожные мысли постепенно покидали голову, уступая место спокойствию. Таким был аль-Хайтам. Кавех знал это, хотя они впервые были так близки.       Со стороны у многих могло сложиться впечатление, что Кавех не только не желает общаться с аль-Хайтамом, но даже ненавидит его. Они были в корне неправы. Только такие близкие люди, как Сайно и Тигнари знали, как Кавех зависим от него. Никому другому Кавех не мог явить своё истинное лицо. Не было никого, кому Кавех мог высказаться без стеснений. Даже Тигнари он открывался лишь наполовину. Но Хайтам занимал совсем другое место в его сердце. За всеми их взглядами, руганью, дискуссиями скрывалось желание довериться кому-то, поговорить с кем-то. Найти в ком-то пристанище для одинокой, всеми покинутой души.       Их желания были одинаковы.       Кавех, наконец, понял, что всё это время истязал не только себя, но ещё и аль-Хайтама. Кому нужны фальшивые счастье и комфорт, когда настоящие находятся на расстоянии вытянутой руки. Гори оно всё огнём. — Мы… Можем пойти домой?       ***       Войдя в дом, аль-Хайтам попытался в темноте найти светильник, но был остановлен рукой Кавеха, схватившей его за запястье. — Что такое? — Не включай…       После того, как Кавех это произнёс, аль-Хайтам почувствовал, как чужие руки обвили его тело, а лицо обдало горячим дыханием. Последняя капля терпения растворилась в жадном, нелепом первом поцелуе. Разум моментально затуманился, оставляя место лишь мыслям о том, что касаться любимого человека намного приятнее, чем кажется.       Аль-Хайтам обнял его в ответ, целуя, покусывая слегка колючие из-за мелких ранок губы. Он вспомнил, как случайно услышал между двумя студентками обсуждение какого-то романа. Они говорили о том, как герой от невыносимо сильной привязанности, кусал своего партнёра. Только сейчас аль-Хайтам понял, что это не глупости, а вполне реальное желание. Хотелось просто съесть Кавеха. Не оставить никому ни одного кусочка. Но он не перебарщивал, чтобы не доставить ему дискомфорт. Вместо этого, руками аль-Хайтам скользнул к пуговицам мантии, которые были на затылке, и расстегнул две из них, после чего потянул вверх.       Кавех помог ему, подняв руки, после чего, вновь впился в губы, не желая больше отстраняться. Ему сильно не хватало этой близости. Он раньше даже не осознавал, насколько, потому что никогда такими вещами не занимался. А сейчас, когда губы зудели от поцелуев, а тело горело от касаний, Кавех не желал ничего иного, кроме продолжения. Только бы всё не исчезло, как сладкий сон, растворённый первыми лучами Солнца.       В коридоре было неудобно. Не думая более о церемониях, аль-Хайтам подхватил Кавеха под бёдра так, чтобы он повис на нём, словно панда. После чего понёс его в комнату, стараясь ни обо что не запнуться в почти полной темноте. — Тебе не тяжело? — горячим шёпотом, спросил Кавех, обвив его шею руками, смотря в едва видные зелёные глаза. — Наверное, ты сам не заметил, что за последние месяцы прилично так сбросил. Отныне я буду следить за твоим питанием, — улыбнувшись, ответил аль-Хайтам, после чего толкнул дверь в спальню. — У меня были важные проекты… — Нет ничего важнее тебя и твоего здоровья.       Через пару секунд спиной Кавех почувствовал, как упал на мягкую кровать. Это была не его кровать, а аль-Хайтама, вокруг царил его запах, а около шеи Кавех чувствовал его дыхание. От этого у него закружилась голова, и он мысленно обрадовался тому, что свет они так и не включили. Иначе всю ночь аль-Хайтаму пришлось бы наблюдать опухшее и раскрасневшееся от слёз радости лицо Кавеха.       ***       На следующее утро, проснувшись, аль-Хайтам почувствовал давление на свою правую руку. Не сразу поняв, из-за чего, он попытался ей пошевелить, и только потом заметил, что на ней очень удобно расположилась растрёпанная голова Кавеха, который крепко спал, прижавшись к нему всем своим обнажённым телом. Было очень жарко, но аль-Хайтам не посмел разрушить эту идиллию между ними. Он ждал этого целую вечность.       Обдумав своё поведение прошлым вечером, аль-Хайтам пришёл к выводу, что больше ему нельзя перебарщивать с алкоголем. Но в то же время в тот момент именно такой аль-Хайтам был нужен и Кавеху, и ему самому. Так что ему не о чем сожалеть.       Кавех очнулся спустя двадцать минут и, открыв глаза, сразу же зацепился взглядом за лицо, которое продолжало его разглядывать. Ему даже показалось, что он редкий экспонат в музее, а аль-Хайтам вор, который прикидывает, за какую огромную сумму денег можно его продать. — Может хватит на меня так смотреть? Мне не по себе, — он поёжился, но даже не подумал о том, чтобы отодвинуться. — Ты отлежал мне руку. Если она перестанет функционировать, то Академии придётся искать нового секретаря. — Ты амбидекстер. Справишься как-нибудь, — наигранно закатил глаза Кавех, после чего улыбнулся. — Вот как? А я надеялся, что, став калекой, буду жить у тебя на содержании, — усмехнулся Хайтам, притянул его так, чтобы тот головой оказался на его груди, а сам уткнулся носом в золотую макушку. — Никаких содержанцев в этом доме, — фыркнул в ответ Кавех, устраиваясь поудобнее. — А… — Цыц, — вовремя заткнул его архитектор. — Я уже давно выплатил свои долги. Мы оба зарабатываем. — Что ж ты тогда не съехал отсюда? — понятное дело, всё это он говорил лишь в шутку. Если бы Кавех попытался съехать, аль-Хайтам сделал бы всё, чтобы его вернуть. — Разве это не наш общий дом? — Кавех повернулся, приподнялся и посмотрел в его глаза. — Он изначально был создан для нас.       Аль-Хайтам молча воззрился на него. Наконец, он услышал от Кавеха эти слова. А больше ничего и не нужно, чтобы это утро стало самым лучшим в его жизни. — Ты прав. — Я прав? — удивлённо захлопал глазами Архитектор. — Аль-Хайтам сказал, что я прав? Верно, дождь пойдёт! — Помолчи немного.       Так тихо и хорошо лежать рядом с любимым человеком, чувствовать тепло его тела, лёгкое дыхание и равномерный стук сердца. Каждый человек испытывает эмоции. У одних положительные эмоции появляются во время прочтения книг, другие предпочитают заниматься любимыми делами или есть. Аль-Хайтам, как обычный человек, испытывает и такие эмоции, но самые яркие и незабываемые дарит ему человек, который вот-вот снова заснёт прямо на нём. Аль-Хайтаму просто остаётся надеяться, что с этого утра в их жизнях наступил настоящий рассвет. — А что… — сонно, сквозь дрёму пробормотал Кавех. — М? — Что-то нужно сказать ребятам… Мы ушли посреди праздника. И Джэ… Джа…. Как его там? — Не важно «как его там» — проворчал в ответ аль-Хайтам, чем вызвал у Кавеха тихий смешок. — Хорошо, надо бы перед всеми извиниться… — За налаживание жизни не извиняются. А Джасим пусть идёт к чёрту. — Согласен… — Кавех некоторое время молчал, а затем вновь заговорил. — Хайтам… — Спи. — Я просто хочу сказать… Что тебе ни к кому меня ревновать не нужно, — Он вновь приподнялся и оставил на его губах лёгкий поцелуй, улыбаясь Хайтаму самой нежной улыбкой. — Не нужно мне это объяснять. Но что не контролируется, то не контролируется… — он погладил Кавеха по голове. — Глупости… — Кавех сел на кровати, потянулся и замер. Продолжительное время он смотрел в никуда и только затем спросил. — Ты точно меня не оставишь? — Если тебя это успокоит, то могу ответить строчкой из одного романа. — Давай… — «Даже если этот мир настигнут несчастья, если города будут разрушены, Архонты падут и Селестия сбросит небесный шип в самое сердце Сумеру. Даже тогда я тебя не оставлю». — Что это за роман? Я много читаю, но такого не помню, — Кавех повернулся к нему, и аль-Хайтаму не оставалось ничего, кроме как загадочно улыбнуться и молча пойти делать кофе для двоих.       Пускай останется тайной то, что эти строчки он придумал сам.