Поступиться улыбками

      Улыбки Уилла Грэма были редки, а потому драгоценны. Лёгкое растяжение губ, блеск обнажившихся зубов, движения лицевых мышц — Ганнибал бережно хранил детали всех увиденных улыбок Уилла. В особо тоскливые дни он позволял себе впитывать каждую из них по очереди, вспоминая причины, сделавшие Уилла счастливым, и сетуя на скудность своего участия в создании бесценных радостных выражений на его лице.       Посвящение себя мечтам было не тем, что Ганнибал делал часто, однако Уилл Грэм во многом был аномалией. Одной из похороненных глубоко в сознании фантазий была встреча Уилла с Эбигейл. Ганнибал ясно помнил, как представлял его удивление и последующее объятие, в котором Эбигейл с удовольствием утонула бы. Удивление Уилла быстро сменила бы радость, а после — признательность. Он сжал бы Эбигейл в последний раз и повернулся бы к Ганнибалу, улыбаясь так счастливо и широко, будто солнце светило только ради яркости этой улыбки. Его зубы показались бы в искреннем счастье, потрескавшиеся губы натянули бы сухие корочки кожи, росчерк челюсти, покрытой щетиной, стал бы особенно живописным. Уилл смотрел бы открыто, благодарно и улыбаясь.       Ганнибал презирал события, помешавшие мечте стать реальностью.       В конце концов другая его мечта — иметь Уилла рядом — стала восхитительно настоящей. Ганнибал мог подпитать её, просто выйдя в гостиную и застав там Уилла за чтением, мог смело сказать, что давняя грёза не была сравнима с тем, что было у него сейчас — реальный Уилл был десятикратно прекраснее воображаемого. Ганнибал редко мог его предсказать, поэтому неудивительно, что воссоздать его в иллюзорном мире стало непосильной задачей.       Ничто в воображении не шло в сравнение с осязаемым, живым Уиллом Грэмом. Даже воспоминания о его улыбках.       Ганнибал знал, что делал, разрушая Уилла и позволяя ему переродиться. Некоторые вещи неизбежно потерялись в процессе трансформации, но они стоили результата. Преображённый Уилл, открывший глаза и твёрдо стоящий на ногах, одним своим видом вызывал мурашки наслаждения, сладко скользящие по спине.       Однако для Ганнибала стало разочарованием открытие того, что улыбки были одной из жертв, которые пришлось принести на алтарь метаморфоз, что Уилл позволил себе пережить.       Это не было страстной необходимостью, но Ганнибал не мог избавиться от зудящего желания увидеть, как Уилл улыбается их новой совместной жизни. Они были вместе, духовно, физически. Во время приёма пищи, на охоте и рыбалке. Они сидели перед камином, обсуждали книги, наслаждались тишиной, приводили их новый дом в надлежащий вид, удовлетворяющий их обоих. Они лечили раны друг друга, изредка позволяли вольности в виде интимных соприкосновений лбами, скольжения руками по шее, переплетённых под столом лодыжек.       Они были вместе. Но Уилл никогда не улыбался так счастливо, как бывало до Ганнибала.       В этом был определённый смысл. Изменения, которые претерпели сознание и тело Уилла, потрясли его. Больше не было нужды в открытых, чистых эмоциях. Ганнибал и Уилл понимали друг друга без слов, знали друг друга на глубинных уровнях, помогали друг другу быть теми, кем им хотелось быть, ограждаясь от этических и общественных норм. Улыбка была простым физическим актом, в котором никто из них не нуждался, чтобы показывать и видеть.       Тем не менее, Ганнибал не мог забыть мимолётных, но ценных моментов ярко вспыхнувшего счастья Уилла, нашедшего проявление в виде самых пленительных улыбок, что можно было найти.       Их новый дом был на окраине небольшого городка, окружённый деревьями и имеющий удобную грунтовую дорогу к цивилизации. Рядом не было реки, но Уилл частенько уговаривал его выбираться к озеру в трёх десятках километров, чтобы порыбачить или просто провести досуг у воды. Ганнибал никогда не отказывал ему, хотя терпеть не мог насекомых, что заполоняли те места.       Сад на заднем дворе дома был обителью Ганнибала, как и подвал, удобно разделённый на секции. В некоторых хранилось вино, в других — оборудование для удобной разделки мяса. У него была обширная кладовая, которую Уилл всегда помогал заполнять, и просторная кухня со всей необходимой техникой. Завтраки часто проходили именно на кухне, ленивые и домашние — такие, какие Ганнибал всегда себе и представлял. Мягкие кудри Уилла были в беспорядке после сна, и он редко спешил привести их в надлежащее состояние, но Ганнибал не возражал против предоставленного вида. Его пижама, заменившая былые футболку с боксерами, уютно облегала расслабленное тело, глаза пробегали по уставленному блюдами столу, по Ганнибалу, ловко снующему по кухне, по рассвету, прекрасно видному в панорамном окне — не фокусируясь, но и не отстраняясь. Завтраки были прекрасны в своей обыденной сладостной семейности.       Столовая в новом доме была не такой большой, как в его доме в Балтиморе, но куда более любимой. Стол на шестерых персон часто занимали лишь они вдвоём, приглушённый свет настенных ламп и свечей сглаживал вечера, полные обсуждений. Ужины проходили приятно, иногда — горячо из-за споров, где Уилл проявлял свою необычайную упорность, но всегда заканчивались посиделками в гостиной. Иногда они продолжали разговор, иногда — позволяли другим занятиям завлечь себя. Уилл часто читал, играл на приобретённом именно для него рояле или просто отдыхал у огня камина. Он любил ленивые вечера, а днём занимал себя активным досугом, чинил всё, что требовало починки, и работал в автомастерской в те дни, когда его недавно приобретённым местным знакомым нужна была лишняя пара рук.       Это была хорошая жизнь, их жизнь, достаточно спокойная для того, чтобы Уиллу было комфортно, и достаточно насыщенная для того, чтобы Ганнибалу не стало скучно.       Они построили этот дом и уклад в нём вместе, что вызывало у Ганнибала улыбку. Его охватывал трепет при подобных мыслях, инстинктивное слабое чувство неверия и всепоглощающего довольства. Он хотел, чтобы и Уилл ощущал нечто подобное от осознания факта их удивительной совместимости и блаженства выстраданной ими семьи.       — Наш дом стал для меня всем, в чём я нуждался и чего никогда не знал, что желаю, — сказал Ганнибал за ужином, поигрывая бокалом с вином в руке. Уилл приподнял бровь, как всегда делал, когда выбранная для разговора тема заставала его врасплох. — Для многих дом — это фундамент и стены. Материалисты просты, но блаженны. Я отношусь к понятию дома иначе.       — Наш холодильник стоит больше, чем весь мой дом в Вулф Трап, — фыркнул Уилл, поддразнивая его за замечание о материалистах.       Ганнибал тонко, едва заметно усмехнулся, не сводя глаз с лица Уилла. Возможно, улыбка могла родиться у него сейчас, когда мысли об их совместном доме заполнят его сердце до отказа.       — Экономить на кухонной технике — последнее, за чем ты можешь застать меня, дорогой Уилл.       — Конечно. Я скорее застану тебя за расчленением грубого курьера, чем за такой кощунственной вещью, как покупка холодильника всего за пару тысяч долларов.       — Я рад, что ты меня понимаешь, — кивнул Ганнибал, с удовольствием замечая, как вокруг глаз Уилла собираются весёлые морщинки. Его губы, однако, не дрогнули. — Тем не менее, удовлетворение, которое я нахожу в нашем доме, исходит не от кухни или сада, который ты помогаешь мне взрастить. Я нахожу его в тебе, Уилл, как было установлено уже давно.       И Ганнибал улыбнулся. Не широко, но искренне, вкладывая в улыбку все свои чувства в отношении сказанного. Взгляд Уилла потеплел, он протянул ладонь и положил её на свободную руку Ганнибала, мягко поглаживая кожу над костяшками. У него спёрло дыхание на долгое мгновение, потому что Уилл так редко инициировал между ними контакт, что каждый раз, когда это происходило, тщательно каталогизировался и откладывался в ящики Дворца Памяти. Его прикосновение было лёгким, ненавязчивым и приятным. Огрубевшие пальцы, покрытые мозолями, слегка царапали, однако не было в мире ощущения лучше, чем прикосновение Уилла Грэма.       — Я тоже вижу дом только там, где есть ты, Ганнибал, — нежно сказал Уилл, отстраняясь. — И где, по-видимому, холодильники стоят небольшое состояние.       Уилл не улыбался, но намерение, читавшееся в его глазах, и хранящее в себе память место касания его ладони были слишком заманчивы и прекрасны, чтобы беспокоиться.       Ганнибал пообещал себе, что заставит его улыбнуться в следующий раз.

***

      Снаружи дом был окружён каменистой кладкой. По выложенной дорожке с тщательно подрезанной травой можно было пройти к небольшой теплице со стеклянными стенами и соответствующей вентиляцией. Широкое крыльцо, огороженное небольшими колоннами и перилами из натурального камня, вмещало несколько кресел, надёжно защищённых от непогоды прочным деревянным навесом. Первый этаж дома красовался панорамными окнами, которые оживляли кухню и столовую по утрам свободно льющимся солнечным светом. Широкая труба камина, поддерживаемая в чистом рабочем состоянии трудами Уилла, возвышалась над покатой крышей. Наиболее близкие деревья касались своими лапами стен, бросали на дом свою могучую тень.       Ганнибал любил наблюдать за Уиллом с улицы по вечерам, когда тьма вынуждала включать мягкий жёлтый свет, что исходил из больших окон подобно огромному светлячку во мраке ночи. Панорама не скрывала его силуэт, демонстрируя каждое движение и действие, которыми Уилл себя занимал в ожидании ужина или сна. Он был спокоен, расслаблен. Доволен, если Ганнибал осмелился бы предположить.       Вечера были самыми интимными моментами их дня, и Ганнибал не хотел посягать на устоявшиеся традиции их дома. Испортить ужин спонтанным жестом было бы легко — Уилл нередко испытывал неловкость от искренних знаков внимания. Возможно, Ганнибалу следовало начать работать над исправлением этого упущения.       Поэтому на следующий день он вернулся домой в разгар дня. Уилл нашёлся за вознёй с мотоциклом Ганнибала в гараже, пристроенном к дому. Его руки были перепачканы, он пах бензином, металлом и смазкой.       Ганнибал вежливо подал ему рабочую тряпку, чтобы Уилл вытер хотя бы верхний слой налипшей во время работы грязи, после чего протянул букет насыщенно-синих цветов. Уилл смерил букет хмурым взглядом и вопросительно посмотрел на Ганнибала.       — Я верю, что они замечательно украсят стол за нашим сегодняшним ужином. — Уилл тщательно вытер руки, хотя на коже всё равно осталось много рабочих материалов, и бережно взял небольшой букет, состоящий из нежных цветков и хрустящих зелёных листьев. — Горечавка символизирует победу, Уилл. Я всё ещё вижу тебя перед собой: победоносного и великого.       Воспоминания больше не причиняли боли. Когда эти слова покинули рот Ганнибала в прошлый раз, он был отвергнут самым жестоким образом, но они оставили это в прошлом. Мир, построенный ими сейчас, имел большее значение, чем неудачи былых решений.       — Синий цвет на языке цветов всегда означал преданность. А горечь корней горечавки лишь подчёркивает твои барьеры, что строятся так же быстро, как возникают ассоциации.       — Ты заставил меня отказаться от барьеров, — напомнил Уилл, не сводя глаз с цветов. Его лицо было невозмутимым, но румянец на шее и ушах невозможно было скрыть.       — Это решение было принято тобой добровольно. — Ганнибал осторожно протянул руку, желая дотянуться до неподвижных губ, но остановил себя, так и не достигнув цели. — Однако я приобрёл эти цветы не по перечисленным причинам. Они прекрасно подходят твоим глазам, что я понял, едва увидев их цвет.       — Ганнибал, — сглотнув, бесцельно сказал Уилл. Рука с букетом опустилась, но он продолжал держать их бережно в желании сохранить цветы нетронутыми и живыми. — Я… Что ж, к твоим глазам очень подходит кровь.       — Комплименты от тебя всегда превосходят мои ожидания, — улыбнулся Ганнибал, уверенный, что сейчас-то губы Уилла точно дрогнут в проявлении чувств, что так явно горели в его глазах. — Ты составишь мне компанию на сегодняшнем обеде?       Кивок предшествовал бегающим глазам. Задумчивость в чертах Уилла граничила бы с безразличием, если бы Ганнибал не чуял его эмоций. Он прижал букет к груди, словно защищаясь, и направился к выходу, временно отложив то, чем занимался.       — Конечно, — словесно подкрепил своё согласие Уилл. Его губы поджались, так и не подарив Ганнибалу желаемого. — Почему ты ушёл с работы раньше?       Ганнибал подавил разочарованный вздох и последовал за Уиллом, упиваясь видом его кудрей, что особенно сильно вились на затылке, и обещая себе не сдаваться на этой попытке.

***

      Шарф, обхватывающий горло Уилла, служил ему пристанищем, где можно было греть покрасневший от холода нос. Чёрное пальто приятно облегало тело. Словно вылепленные из мрамора черты лица не дрогнули, даже когда на его щёку упала крупная капля дождя. Она прочертила мокрую дорожку на коже и скрылась в щетине, которую Уилл упрямо отказывался сбривать       Он обернулся, подарив возможность разглядеть себя более пристально. Линия подбородка гипнотизировала, как и уверенный, ожидающий взгляд, напомнивший Ганнибалу разговор между ними в психиатрической лечебнице, когда Уилл просил его о помощи.       Когда Уилл смотрел на него так, легко было забыть, что он такой же умелый манипулятор, как и сам Ганнибал.       — Молчание — не то, что я получаю от тебя часто, Ганнибал.       Вот оно. Уилл называл его по имени только в корыстных целях, слишком осведомленный о том, как приятно Ганнибалу было слышать своё имя из его уст.       — В достойной компании молчание так же поучительно, как беседа.       Уилл фыркнул и покачал головой, но не стал давить дальше. Он натянул шарф повыше, рукой в перчатке стирая с щеки мокрый след.       Лесная дорога была усеяна листьями и иголками. Влажная от недавно прошедшего дождя она насыщенно пахла прелостью, гниением и грязью. Пасмурность неба и холодный воздух не располагали к прогулке.       Ганнибал удовлетворённо вздохнул, очарованный способностью Уилла найти наслаждение не только в процессе охоты, но и в тишине мокрого леса, который сегодня обзавёлся ещё одним обитателем. Природа не была его страстью или предпочитаемым объектом восхищения. Ганнибала куда больше увлекали человеческие деяния. Но Уилл видел в ней красоту и невольно пробуждал в Ганнибале то же самое видение.       Это место было удивительно в вечерних лучах закатного солнца. Дождевые капли блестели, каждый полный лесных запахов вдох обжигал холодом, но тёплая одежда не позволяла им замёрзнуть. Тишина умиротворяла, как и свежий, хорошо утрамбованный грунт, покоящий под собой очередного грубияна.       Капли начали падать с неба с большей частотой, и Ганнибал мягко взял Уилла за локоть, напоминая о том, что им пора уходить. Попасть под предстоящий ливень было бы довольно досадно.       — Я не спросил.       Ганнибал устроился на водительском сидении, снял перчатки и завёл машину, прежде чем посмотреть на Уилла с невольной мягкой улыбкой, которую не хотелось прятать.       — Да?       — Я не спросил тебя, кто это был. Я просто помог.       Ганнибал подавил инстинктивно пробудившееся беспокойство. Уилл не выглядел расстроенным. Он был скорее удивлён, чем зол или разбит.       — Это многое говорит о доверии, что теперь цветёт между нами.       — Между нами никогда не должно быть доверия, — горько засмеялся Уилл. Он обхватил себя руками за плечи, убаюкивая всколыхнувшиеся страхи. — Для нас доверие каждый раз оборачивалось предательством. Или болью.       Ганнибал поспорил бы с тем, что доверие Уилла к нему имело основания разрушиться, но он знал, что они смотрят на ложное обвинение и заключение Уилла в психиатрическую лечебницу для невменяемых преступников по-разному. Это не было предательством, но Уилл видел ситуацию именно так.       — Человек, который нашими усилиями покоится в этом сказочно красивом лесу, не был хорошим, Уилл. Я знаю, как ты относишься к убийству невиновных, и теперь никогда не позволил бы тебе совершить нечто непростительное. Твоё подсознание это знает. Возможно, тебе тоже стоит довериться моему суждению.       — По твоему суждению люди, не придержавшие дверь лифта, достойны наказания.       — Однако сейчас мы редко ориентируемся на мои побуждения, дорогой Уилл, — мягко напомнил Ганнибал, расслабленно держась за руль. — Многие сказали бы, что ты держишь меня на поводке.       Эта мысль не злила Ганнибала. Она прельщала его. Он знал, что и Уилл находил подобное сравнение если не приятным, то весёлым. Краем глаза Ганнибал следил за его выражением лица, слегка раздражённый шарфом, скрывающим нижнюю часть лица Уилла. Однако глаза и неподвижные мышцы щёк говорили об отсутствии желанной улыбки.       — Должно быть, это очень прочный поводок, — с мрачной иронией хмыкнул Уилл. — Что ты собираешься приготовить сегодня на ужин?       Свежее мясо уже покоилось в переносном холодильнике багажника. Ганнибал выдержал паузу, делая вид, будто обдумывает вопрос.       — Мы могли бы сделать простой ростбиф в брусничном соусе.       Выбор блюда явно оставил Уилла удовлетворённым. Простая, но вкусная еда всегда вызывала у него большее наслаждение.       — Могу я добавить к этому запечённый картофель?       — Конечно, — оживился Ганнибал. Уилл редко присоединялся к нему на кухне, но его присутствие и особенно участие всегда были желанными. — Мы можем купить подходящее вино по дороге домой.       — У нас буквально подвал, полный разных вин, — проворчал Уилл, но его глаза поддразнивающе блестели. Ганнибал улыбнулся, впитывая его хорошее настроение всеми порами тела. Расслабленный, довольный Уилл был подобен нектару, попробовав который однажды, уже нельзя было оторваться.       — Я оставляю решение о десерте тебе на откуп.       — Может быть, мороженое?       — Я мог бы сделать сорбет на основе розового шампанского. Или ты предпочитаешь ванильные шарики в карамельном соусе? Мы действительно купили новые креманки, когда были в посудной лавке в прошлый раз.       — Думаю, тут моё участие заканчивается, — открестился Уилл. — Не хочу мешать творческому процессу.       Ганнибал не помнил, когда улыбался так часто, как делал это с Уиллом. Вероятно, правильным ответом было бы «никогда». Сейчас это было легко, потому что его понимали и принимали со всеми тайнами, тёмными уголками и претенциозными увлечениями. Улыбаться — быть открытым — становилось легче день ото дня.       Уилл тоже не замыкался в себе, ничего не скрывал и не увиливал от вопросов. Он был с Ганнибалом во всех смыслах этого слова. И всё же его улыбки всё ещё оставались недоступными. Потерянными.       — Во многих проявлениях ты — моя муза, Уилл. Неоспоримая часть любого творения, рождённого моими руками.       Уилл бросил на Ганнибала смущённый, раздражённый взгляд. Краска залила его щёки, и нос снова угрюмо скрылся за шарфом-убежищем.       Ганнибал самодовольно ухмыльнулся, ничуть не расстроенный очередной неудачей. Она была отрадно сглажена уютным взаимодействием и нежным румянцем на любимом лице.

***

      Конечно, собаки приходили ему в голову. Они были теми, кого Уилл любил больше самого себя, по кому он болезненно тосковал и в привязанности к кому никогда не сомневался. Тихая гавань для стремительности окружающего мира, вынужденно оставленная позади.       Ганнибал думал о собаках и улыбках, которые они обязательно вызовут у Уилла. Загвоздка была в шерсти.       Любой пёс, будь то породистое животное или самая обычная дворняжка, обладал склонностью сбрасывать с себя шерсть. Тысячи собачьих волосков, раскинувшихся по полу, мебели и одежде. Специфический запах, который Ганнибал ощущал куда сильнее любого другого человека, только дополнял воображаемую ужасающую картину.       Но счастье Уилла было важнее личной неприязни к собачьему бытию. Ганнибал решил, что они могли бы прийти к компромиссу в отношении содержания собаки в доме, если бы дело к этому подошло. И, судя по горящим глазам Уилла, резко дёрнувшегося в сторону автомобильного окна, время пришло.       Ганнибал притормозил, паркуя машину у обочины дороги, и вышел, чтобы открыть багажник, куда они положили пакеты с продуктами после поездки на местный рынок. Уилл последовал за ним с зарождающейся надеждой на лице.       — Ганнибал?       Ганнибал сделал глубокий вздох, убеждая себя, что это того стоит. Уилл стоил всей отвращающей шерсти на изысканной мебели в мире.       — Я пока подготовлю для него задние сидения.       Рука Уилла потянулась к Ганнибалу и благодарно сжала его предплечье. Пальцы скользнули по обтягивающему мягкому рукаву пуловера, сжали расслабленные мышцы и остались там. Глаза Ганнибала были прикованы к месту прикосновения, даже когда он доставал нужный пакет и вынимал из него несколько мясных лакомств. Ими можно было приманить бродячего пса, которого они встретили по дороге домой.       Ганнибал передал их Уиллу, но тот не ушёл. Он небрежно отложил протянутые говяжьи сосиски и пачку бекона, чудом оказавшиеся в составе их покупок сегодня, потому что Ганнибал предпочитал готовить все полуфабрикаты сам. Лицо Уилла было полно благодарности, он протянул руки и неожиданно заключил Ганнибала в самые желанные и крепкие объятия. Осторожные руки скользнули по бокам, поднялись и примостились у Ганнибала на лопатках. Нос упёрся в висок, дыхание Уилла обжигало шею.       Ганнибал ответил на объятие, не торопясь. Его руки легли параллельно друг другу на спине Уилла, прижимая его божественно близко. Он положил голову Уиллу на плечо, наслаждаясь теплом своего партнёра. Интимность их физического единства сладко скатывалась у Ганнибала по горлу и оседала в груди, воспламеняя интенсивный собственнический жар.       Уилл никогда и ни с кем не был так открыт и близок. Ганнибал был единственным для него, как и Уилл был единственным для Ганнибала.       В конце концов объятие разорвало любопытное исхудалое существо, тихонько заскулившее из-за скудных придорожных кустов. Уилл в последний раз с чуть большим давлением провёл по спине Ганнибала руками, вызывая приятные мурашки, оставил мимолётный сухой поцелуй в край челюсти, словно это было обычным делом, и направился к своей дворняжке, прихватив бекон и сосиски.       Ганнибал заставил себя сделать глубокий вдох и не броситься к Уиллу с требованием продолжения или хотя бы улыбки, ради которой всё это и затевалось. Вместо этого он взял наименее любимый плед, что хранился всё в том же багажнике, и послушно пошёл застилать им задние сидения, чтобы к концу поездки в машине осталось как можно меньше шерсти.

***

      Уилл сидел у больничной койки Ганнибала с по-настоящему непроницаемым выражением на лице. Под его глазами ярко выделялись синяки, красноречиво сообщающие о бессонной ночи, губы были искусаны, а рубашка напрочь измята. С одной стороны было лестно видеть очевидные признаки беспокойства за своё благополучие, но куда больше его тревожило состояние Уилла.       — Тебе следует поехать домой, Уилл. Твой пёс ещё не завтракал.       Сам Ганнибал поел тайком пронесённую Уиллом еду из ресторана неподалёку. Это была не предпочитаемая домашняя еда, но и не больничное убожество на пластиковом подносе.       — Наш пёс, — ровно поправил Уилл. — И я оставил ему еды, перед тем, как поехать к тебе. Я думаю, нам нужно серьёзно поговорить, Ганнибал.       — Я сожалею о случившемся. — Попадание в аварию, зачинщиком которой был нетрезвый водитель, вряд ли было виной Ганнибала, но нахождение в больнице действительно поставило их в затруднительное положение. Если бы взятые у него анализы крови попали в базу данных Интерпола или ФБР, их нынешнее место жительства разом стало бы достоянием общественности. Благо Ганнибал успел разрешить эту ситуацию, так как обзавёлся множеством знакомых в местной больнице. А там, где не помогли знакомства, пригодились деньги. — Но тебе не стоит переживать. Все данные о моих анализах удалены, а выписка состоится уже через несколько часов.       Уилл посмотрел на него налившимися кровью глазами и издал горький, истеричный смешок. Ганнибал подобрался, обеспокоенный.       — Мне плевать на анализы, Ганнибал! Я беспокоился о тебе. Они не пускали меня. Позвонили и сказали, что ты попал в аварию, но не проронили больше ни слова. Что я должен был думать?       Сердце Ганнибала забилось более учащённо. Он почувствовал, как губы растягиваются в нежной улыбке.       — Уилл, — успокаивающе позвал Ганнибал, взяв его ладонь в свои руки. — Ты числишься в моих экстренных контактах. Почему они не пускали тебя ко мне?       — Потому что мы не родственники. И потому что друг, сожитель или даже партнёр — недостаточная степень родства для того, чтобы иметь доступ к твоим медицинским данным.       — Это ужасное упущение с нашей стороны. — Ганнибал провёл пальцем по огрубевшим костяшкам и знакомым шрамам, размышляя стоит ли спрашивать сейчас. — Я получил лишь незначительные ушибы. Меня госпитализировали из-за удара по голове, который стал причиной потери сознания. Однако нет никакого сотрясения. Я в полном порядке.       — Хорошо. — Угрюмость Уилла вернулась в троекратном размере. — Мне не понравилось, что они препятствовали мне, когда я пытался добраться до тебя.       Ганнибал представил, что сделал бы он сам, если бы ему позвонили и сказали, что Уилл попал в аварию, а потом отказали в любом дальнейшем доступе. Его челюсти сомкнулись в ярости от подобного мысленного образа.       Он вслепую потянулся к правой руке, на которой болтался больничный браслет, и сорвал его. Дешёвая бумага легко поддалась, пластиковые края неприятно впились в кожу. Ганнибал скрутил браслет в окружность меньшего диаметра и протянул его Уиллу с очевидным намерением.       — Ты выйдешь за меня, Уилл Грэм?       — Это твоё решение? — невпечатлённо спросил Уилл, тем не менее без раздумий протягивая руку.       Ганнибал довольно надел на безымянный палец самодельное кольцо и закрепил его на месте с помощью пластиковых краёв. Уилл покрутил ладонь из стороны в сторону, критически разглядывая результат. Он откинулся на спинку неудобного стула, стоящего вплотную к койке Ганнибала.       — Замужество подарит нам не только возможность навещать друг друга в подобных критических ситуациях, но и сгладит финансовые неурядицы. Всё наше имущество станет совместным. К тому же мы можем сэкономить на налогах.       Уилла, похоже, позабавило это оправдание. Он весело сощурил глаза и поджал губы.       — А ещё в замужестве есть пункт о недоносительстве.       Что-то в груди Ганнибала урчало от удовольствия. Он улыбался, любуясь тем, как Уилл постепенно расслабляется, успокоенный быстрым решением тревожащей его ситуации.       — Мы не сможем давать показания друг против друга, — любезно добавил Ганнибал.       — Учти и свидания с осуждённым, — фыркнул Уилл, почёсывая неухоженную бороду — ещё один признак его ночного беспокойства. — Что ж… Спасибо тебе, Ганнибал. Я не рассматривал этот вариант как жизнеспособный.       — Это недосмотр с моей стороны, — непреклонно покачал головой Ганнибал. — Мне следовало сделать нас супругами по документам, когда мы их приобретали. Это помогло бы избежать многих проблем.       Уилл хмыкнул, вытягивая ноги. Его голова безвольно упала на спинку стула, но он не спал. Ганнибал наблюдал за ним в слабой надежде найти хотя бы тень улыбки в ответ на нелепое предложение руки и сердца, которое не ожидаешь от такого человека, как Ганнибал Лектер, но ничего не находил.

***

      Уилл предоставил ему возможность дать псу новое имя, но когда Панайотис, Яннис и Луций были категорически отвергнуты, Ганнибал решил умыть руки. Уилл назвал пса Джеком и ухмылялся каждый раз, когда звал дворняжку этой глупой кличкой.       Было решено, что псу запрещён ход на второй этаж. Ганнибал покупал валики для одежды и затевал стирку чаще, а Уилл выгуливал пса по утрам и вечерам. Теперь он просыпался раньше Ганнибала, чтобы успеть с прогулкой до завтрака. Он уделял ему много времени, вычёсывая чаще, потому что, конечно, Уилл заметил отвращение Ганнибала к сброшенной шерсти. Он стриг ему когти, чистил глаза и уши, готовил сбалансированную еду с добавлением минеральных и витаминных добавок, вытирал ему лапы после прогулки и часто купал, всегда убирая после этого ванную комнату. Уилл заботился о Джеке и поддерживал порядок, зная, как это важно Ганнибалу. Они вошли в рутину, на которую нельзя было жаловаться.       Пёс был довольно крупным, полностью чёрным за исключением белого брюха. Когда Уилл и Ганнибал обменялись настоящими кольцами, их единственными свидетелями были Джек и работники, регистрирующими их брак, как законный. Ганнибал планировал при случае устроить бракосочетание с их настоящими документами, чтобы никто не мог посягнуться на правомочность их связи. Они не целовались, чтобы поддержать традицию, но Уилл снова крепко его обнял, а глаза его лучились счастьем, когда Ганнибал смотрел в них, упиваясь слабой тяжестью кольца на пальце.       Его не беспокоил физический аспект их отношений. Уилл мог разбираться в себе и своих желаниях, но для Ганнибала было достаточно просто быть рядом, даже если иногда его мысленные образы выходили за платонические пределы. Они сосуществовали и были друг к другу ближе, чем когда-либо прежде.       Тем не менее, несмотря на брак, приобретённую собаку и постепенно всё более инициативного в прикосновениях Уилла, Ганнибал не ожидал большего.       Они провели вечер в гостиной. Уилл лениво читал «Рассуждения» Макиавелли, редко переворачивая страницы, а Ганнибал рисовал с натуры, изредка поглядывая на свою невольно позирующую музу.       Уилл сидел довольно близко. Настолько, что Ганнибал ощущал тепло его тела. И всё же его решение соскользнуть со спинки дивана и улечься вдоль, положив щёку на бедро Ганнибала стало таким неожиданным, что карандаш в его руках едва заметно дрогнул. Он тут же взял своё тело под контроль, чтобы не спугнуть томную расслабленность своего мужа, и спустя некоторое время ненавязчиво вплёлся пальцами в манящие кудри. Уилл довольно вздохнул и окончательно отложил книгу, закрыв глаза и наслаждаясь своим положением.       Ганнибал переложил альбом с набросками в более удобное место, переставил локоть правой руки, чтобы легче было рисовать, и вернулся к своему занятия, не забывая играть с волосами Уилла. Джек улёгся под диваном, сложив лапы перед собой и положив на них голову. Ганнибал смерил его предупреждающим взглядом, но пёс, похоже, не собирался делать ничего предосудительного.       Этот контакт — такой тесный, длительный и интимный — был большим шагом, ценность которого Ганнибал полностью осознавал. Уилл не часто позволял себе открываться настолько, редко разрешал себе показать уязвимость и привязанность. Чувствовать тяжесть его головы на бедре, лёгкое поглаживание своего колена, негромкое дыхание, приятную текстуру волос между пальцами было самым долгожданным и уникальным подарком. И если Уилл допустил эту вольность, возможно, очень скоро найдётся места и улыбкам.       Ганнибал поймал себя на этой мысли с немым ужасом. Уилл позволял ему видеть, ощущать и вдыхать столько частей себя, что это казалось одним из далёких снов, а он всё так же зацикливался на ушедшем. То что у него было сейчас превосходило радостное проявление былого, каким бы прекрасным ни было воспоминание о нём. Уилл был его мужем, партнёром, другом и самым важным человеком в жизни, а Ганнибал был для него тем же самым.       Улыбки были прекрасны, но они ушли. Уилл был здесь, охотно ища прикосновений, разделяя с ним дом, стол и увлечения. Ганнибалу следовало ценить это больше, чем он делал до сих пор.       Было легко склониться и оставить на виске Уилла твёрдый, затяжной, благодарный поцелуй. Он вложил в него все свои чувства, молча извиняясь за цепкие желания, руководствующиеся прошлым. Рука Уилла слепо потянулась к нему и Ганнибал поймал её, отложив карандаш. На этот раз, уделяя всё своё внимание мужу, Ганнибал сел удобнее и осторожно переместил голову Уилла повыше. Сжимая его ладонь, он позволил обожанию проявиться на своём лице, разглядывая раковину уха, завитки волос, поры кожи. Ему хотелось увидеть шрамы на лбу и на щеке, свидетельствующие о причастности Ганнибала к жизни Уилла, но они были скрыты. Большой палец прошёлся по изгибу брови, потёр место над переносицей. Уилл сонно вздыхал, но не отстранялся, довольный благоговейными касаниями.       Ганнибал посмотрел на его губы, приоткрытые и расслабленные, и улыбнулся, увидев, наконец, что счастье Уилла было не в улыбках. Оно было в Ганнибале.       А Ганнибал улыбался так часто, что этого хватало на двоих.