insaniac

      кир думает, что, возможно, это глупо. все это. их диалог в целом. но он все равно мечется по квартире, ища одежду, выключая только что поставленный греться чайник, закрывает вкладки на ноутбуке, в итоге одевается и выходит из квартиры. заводит машину, даже не прогревает, и едет на высланную геолокацию. не понимает зачем, но чувствует, что, если откажется от предложения, то что-то упустит. что-то, о чем пожалеет. что-то важное. слишком безрассудно, но это в его стиле.       стремительно гонит по дороге, смотря на навигатор.       слева и справа сменяются кварталы улиц, высотные дома, люди, бездомные собаки и кошки. кто-то гуляет с детьми, кто-то идет на работу, кто-то залипает в телефон. у них у каждого своя жизнь, свои планы, своя судьба. они проходят мимо друг друга, даже не осознавая этого. для них другие – просто декорации. суета города проходит мимо него одним комом. он оставляет ее позади, когда въезжает во двор одного из спальных районов. девятиэтажки серым квадратом ставят его в тупик, заставляя припарковаться возле подъезда. как оказалось, они все выглядят похоже. зеленая краска слезает с бетона, ступеньки к двери потрескались, а мусорка переполнена всяким хламом: окурки, пустые бутылки, высохшие цветы. даже среди такого серого там все равно находится приятное. цветы в куче мусора выглядят по странному страшно, неприятно, мерзко. им там не место, знает кир, знает, но ничего не может сделать.       пересекает забор детской площадки и видит его. он неспешно, так же как и полчаса назад, лежит на качелях. туда-сюда, туда-сюда, тихо, еле поскрипывая, но не привлекая внимания. ветер колышет его черные волосы, которые свисают с другой стороны. похож на трупа. безжизненно лежит, не двигается, руки крестом на груди. а на площадке ни души. словно специально никто не выходит покидать мяч, повеселиться с друзьями, покататься на велосипеде или скейте вокруг, чтобы не мешать им. словно зайдет за забор и все – мир, как коробка, захлопнется за его пределами. останутся только они вдвоем, качели и несколько горок. будет чем заняться, если станет скучно.       – спасибо, что приехал. – говорит он тихо, но курсед все равно дергается от неожиданности. – я слышал мотор твоей машины.       – все для тебя. – непонятно, шутит он или нет. по интонации, с закрытыми глазами, не определить. но акума догадывается, что он улыбается, обнажая зубы, как он это любит делать. волосы его мечутся из стороны в сторону: холодный летний ветер не дает покоя который день. он стоит, смотрит на него, на дрожащего мальчика, который вот-вот заплачет. но слез в глазах нет. плачет душа. где-то там внутри, глубоко в темноте, его ничтожная душа.       – тут найдется место для тебя, хочешь лечь со мной? – спрашивает, приподняв голову, наконец, заглядывая в чужие глаза. те – черный дыры в далеком космосе. не читаются никак. что внутри – непонятно.       без слов кир сначала садится рядом, а зачем ложиться боком. он видит профиль акумы, как его веки подрагивают, как некогда розовые губы слились с цветом кожи лица и стали такими же бледными, почти белоснежными. действительно, осталось только опечатать и можно в морг.       следующее мгновение проходит в тишине. только птицы поют в кронах деревьев рядом. почти обед, а на улице все так же прохладно. нет ни солнца, ни дождя. ничего нет. кроме них двоих. двое парней, для который эта площадка уже давно не родной дом. когда-то там, в детстве, может да, но не сейчас.       акума переворачивается на бок, лицом к сплитовому. глаза все так и закрыты, будто открой он их – ослепнет. еще хуже, если не увидит человека рядом. выдумал, просто глупое воображение предложило сделку, отказаться от которой невозможно. либо новый, невидимый для всех, друг, либо смерть. русская рулетка.       – я кое-что сделаю, не дрыгайся только. – говорит кир шепотом, потому что в такой тишине любой вздох ощущается оглушительным взрывом.       он оплетает конечностями акуму, оставляя руку поперек его спины, а ноги закидывает на чужие клетчатые. штаны тонкие, парень чувствует остаток чужого тепла.       курсед без объяснений понимает, что приехал он не разговаривать о чем угодно, не для того, чтобы рассказать, как прошел его вчерашний вечер и не о том, что он ждет от будущего. он приехал, чтобы молча побыть рядом. пригреть в какой-то момент, без какого-либо подтекста. просто по-дружески? дружески... друзья ли они? знакомы от силы два дня, ничего не знают друг о друге. ни прошлого, ни настоящего, не того, что будет потом. курсед просто существует вместе с ним в пространстве, бесшумно, безжизненно, словно его и нет. но это простое «рядом» ощущается ярче всех чувств, которые он проявлял, и которые получал от кого-нибудь.       акума лежит спокойно, изредка сжимая чужую горячую талию. просто, чтобы дать понять, что он здесь и не уснул, чтобы курсед не жалел, что приехал просто так, полежать с бедным студентом на детской площадке в полдень. и этого ему хватает. просто лежать вот так, чувствовать чужое тепло, слышать дыхание и слушать свои мысли, от которых остались лишь полоски пыли. в голове, как не странно, пустота. такая заветная, давно желанная, и такая бесценная. он живой и осознает это. сейчас пошевелит рукой и она поднимется, дернет носком обуви и его нога сама поменяет положение. странно, но как оно есть.       – прости, я не могу позвать тебя погреться на чай домой. – он, наконец, смотрит прямо в глаза. такие темные, словно уголь. словно один шаг, и он упал в марианскую впадину и больше никогда не всплывет. так и останется там: воздуха перестанет хватать, задохнется, утонет и перестанет быть гражданином мира.       – поехали в ресторан. – просто так, легко, без особых усилий, предлагает кир. он смотрит в ответ, в зеленые глаза, которые с приходом холодов, курсед уверен, потеряли свой блеск. он видит замешательство в них, там плещется неуверенность и желание отказаться. – я все оплачу, не вопрос. просто давай поедим. я голодный, как сука.       и улыбается. нежно, без зубов в этот раз. просто уголками губ.       не то, чтобы у акумы не было денег. у него были сбережения на квартиру, на его будущую квартиру. по крайней мере, он верил, что когда-то так и будет. просто тратить их – значит позволить себе оплачивать все, что угодно. не то, что необходимо, а так, корзину в интернет-маркете, да походы в кино поздним вечером. стипендия все еще капает, даже после практики, но выжить на нее без заездов он не сможет. уже пробовал.       – хорошо, давай. – соглашается, и кир видит, как что-то промелькнуло в глазах напротив. что-то похожее на капельку жизни, блеск, сверкание, как когда смотришь на яркую вспышку.       они едут под музыку, которую ставит кир. ничего тяжелого. просто лоу-фай, чтобы не заставлять голову нагружаться, когда она и так работает, что пар из ушей почти виден.       в ресторане почти никого нет. они садятся за столик на четверых, на мягкие диванчики, делают свой заказ через время, и просто ждут. смотрят, куда глаза глядят. не цепляются за что-то одно, пытаясь ухватить все сразу. вот там занавески зеленые, а в том углу стулья с подушками. внутри тепло, распирает на сон.       – я сейчас приду. – говорит акума и уходит в уборную, легко улыбнувшись. вымученно.       он стоит и смотрит на свое отражение. приходит осознание того, что он в своей спальной одежде приехал в дорогой ресторан. он не то, чтобы приехал, его привезли. смотрит на свои штаны, помятые, на свою футболку с аянами рей на ней, и хочется остаться тут навсегда. запереться и не выходить. ему стыдно. но понимание того, что еда должна быть уже у них на столе, сильнее. как и урчащий живот.       кир сидит, уткнувшись в телефон. листает что-то, может ленту, может фотки, может тик ток без звука. сережа видит тарелки с едой, закусывает губу от очередного спазма в животе, и, посмотрев на сплитового, как бы получая разрешение, начинает есть. он заказал обычную пасту, но она ощущается на языке, как что-то необычное. еда, придуманная богами, не меньше. холодный черный чай плещется в его стакане.       курсед смотрит, неосознанно, но цепляется за силуэт рядом, видит, как тот наматывает лапшу на вилку, подносит ко рту, и съедает порцию. почему-то, это успокаивает. он так давно ни с кем не ел. последний раз это было с мамой, перед тем, как он съехал. и то, скорее, это она его выперла. ужин тогда вышел невкусным. то ли из-за переваренных макарон, то ли из-за отсутствия в них капельки материнской любви. ему бы хватило щепотки.       а сейчас, перед ним почти незнакомый человек, имя которого он не знает, потому что в телеграмме подписан акумойквекве, и ничего из этого не дает подсказок, но ему все равно хорошо. здесь нет семейной атмосферы солнечной субботы, но здесь есть он. парень, который обыграл его вчера. и это, почему-то, не дает покоя. и смысл не в том, что курсед не умеет проигрывать, а в том, что что-то странное тянет к нему. словно красная нить, которая проходит по телу, задевает бедренную кость, селезенку, обматывает сердце, и куда-то дальше, через расстояние, к нему.       – вкусно. это пиздец как вкусно. – смеется, впервые за сегодня, акума. и это греет. – спасибо.       – не за что. но взамен мне нужно кое-что. – он видит, как в чужих глазах снова та неуверенность, то замешательство, которые сковывают его. их не было на треке прошлым вечером. там он знал, что делает. – твое имя. как тебя зовут, акума?       проходит, кажется, вечность. не меньше. целая эпоха ушла, и пришла новая. потухло пару звезд, вид обезьян эволюционировал. что угодно, но что-то точно произошло.       – сережа. я сережа. – он выдыхает, смотря в глаза, снова. не может оторваться, словно.       не грубое и официальное «сергей», не прозвище «серый», а мягкое «сережа». такое, как на картинках с пинтереста, где лесная опушка в середине мая, бабочки летают, и солнце уходит за горизонт. вот такое его «сережа». чистое и безмятежное.       и курсед улыбается. ярко и чисто. как раньше, в далеком детстве, от купленных сахарной ваты и билета на «емелю». сережа – это его момент рождения, умиротворенная дача с бабушкой в двенадцать и настоящее.