Essential

Может быть Льюис Мориарти непроходимый дурак. Такое исключать нельзя. В конце концов, он никогда не отличался выдающимся интеллектом, как его брат или как тот же бесячий «Мистер Шерлок Холмс».  Может быть Льюис тот еще идиот, который сам не понимает, что упускает свое счастье и собственноручно закапывает свое светлое будущее в могилу.  Может быть Льюис тот еще эгоист, который думает только о том, чтобы ему не было больно, и чтобы его чувства не ранили.  Может… У Уильяма на запястье красуется красивая луна. Холодная и прекрасная.  У Шерлока на ключицах яркой меткой сверкает солнце. Лучистое и круглое, тёплое.  У Льюиса на лодыжке сплетение этих знаков уродливым клеймом на всю жизнь.  И эта смешанная метка — самый главный его секрет, самая сокровенная тайна, которую он не расскажет никому и никогда, будет скрывать всеми силами, которую в могилу с собой унесет.  Потому что не хочет, не может, и не будет он портить жизнь любимому брату и этому любимому бесячему «Мистеру Шерлоку Холмсу».  Не будет он лезть в их идиллию, не будет рушить ее своим присутствием, не б-у-д-е-т.  Поэтому Льюис держится. Прячет метку как только может: закрывает тканью брюк, замазывает гримом Ирэн, который та ему столь любезно одолжила, и даже заматывает бинтом.  И у него все получается. Он держится. Держится долго. Скрывает, не позволяет правде всплыть на поверхность.  Держится. Ровно до того момента, пока посреди бела дня в комнату не врывается злющий, как черт, встрепанный и запыхавшийся Шерлок Холмс.  Льюис смотрит на него удивлённо, глазами своими большими хлопает и вскрикивает, когда тот подлетает к нему и обхватывает широкими ладонями за талию.  Холмс без особого труда закидывает мальчишку себе на плечо и волочит к ближайшему столу. Усаживает на него грубо и встает перед младшим Мориарти.  Льюис все еще выглядит ошарашенным, потому и бездумно хлопает своими длинными ресницами. И запоздало реагирует, взвивается в чужих, крепких ладонях.   — Мистер Холмс, какого черта вы творите? — шипит Льюис, пытаясь слезть со стола.  Ему не позволяют. Шерлок легко толкает младшего в плечи, заставляя отпрянуть назад, и перехватывает ногу, которой Льюис собрался его пнуть. Сжимает лодыжку крепко, заставляя вскрикнуть от неожиданности.   — А вот это мы у тебя и хотели спросить, дорогой брат, — Уильям медленно входит в комнату, закрывает дверь на защелку и всё также не торопясь подходит к детективу. — Шерли, будь менее резок, Льюис не привык к такому твоему поведению.   — А придется, — угрюмо изрекает Шерлок, продолжая сжимать чужую голень.  Льюис дергает ногой, пытаясь вырвать ее из чужих рук. Не получается. Шерлок лишь смотрит на него скептически, игнорирует все жалкие попытки младшего освободиться, а после тянется своими длинными пальцами к краю штанины.  Сердце Льюиса пропускает удар.   — Не смей, — вопит он, напрочь забывая о субординации. — Холмс, убери свои руки! Тот его не слышит: резко дергает штанину наверх, задирает ее, проводит по нежной коже с усилием, смазывая бежевую краску и смотрит.  Смотрит прямо на метку.  Метку, чей узор буквально сплетался из его собственной и метки Уильяма.  Льюис забывает как дышать.  Он не смеет шелохнуться. Лишь глазами бегает по комнате, не позволяя себе посмотреть ни на брата, ни на детектива.   — Почему… — Уильям без сожалений разрушает хрупкую тишину. — Льюис! Посмотри на меня! Младший вздрагивает, но слушается. Смотрит брату в глаза и видит там тоску и боль бесконечную.   — Почему ты не сказал мне? — шепчет Уильям, беря в свою ладонь чужую, более тонкую, более маленькую.   — Не хотел мешать, — шепчет Льюис, все же отводя взгляд.  Уильям качает головой, подносит руку младшего к своему лицу и губами касается костяшек пальцев. Расцеловывает каждую, а после щекой льнет к ладони. А Льюис сдаётся, уже сам подставляет её.   — Льюис, милый мой Льюис, — шепчет Уильям, поджимая губы. — Ты…   — Ты бы не помешал, цветочек, — грустно усмехается Шерлок. — Ты бы наоборот сделал лучше… Он неожиданно опускается на колени, ладонью обхватывает тонкую лодыжку, проводит большим пальцем по узору. А после целует его осторожно.  Льюис вспыхивает, ерзает на месте, пытается оттолкнуть Холмса, пока щеки заливаются ярким румянцем.   — Прекратите, — наконец-то выдавливает из себя он, вырывая руку из чужой и пряча лицо в ладонях. — Прекратите сейчас же.  Старшие его не слушаются. Лишь заставляют руки от лица отнять и целуют, целуют, целуют, целуют.  Мягко, быстро, нежно, осторожно, жадно.  Касаются губами трепещущих век, потрескавшихся уголков губ, розовых щек, мокрых от поступивших слез ресниц. Сцеловывают солёные дорожки. И шепчут как скучали, как надеялись, как найти пытались. Как страдали, мучались без него. И как счастливы, что наконец-то нашли.   — Как вы узнали? — шепчет Льюис, стараясь не разрушить тонкое умиротворение.  Истерика ушла, оставив после себя лишь опухшие от слёз глаза и искусанные губы.  Сейчас они все втроем ютились на небольшом диванчике, нежась в объятиях друг друга.   — Альберт сказал, — тихо отвечает Уильям, потираясь кончиком носа о чужие острые ключицы, словно наглый и сытый кот.   — Глупый Альберт, — фырчит Льюис, складывая руки на груди. — Я ему это припомню.   — Глупый тут только Лу-Лу, — смеётся Шерлок, прижимаясь губами к чужому лбу, оставляя мягкий поцелуй.    — Ничего я не глупый, — бормочет Льюис, дуя губы. — Ну ладно, может только чуть-чуть. Но… Я все равно ему припомню это.   — Обязательно, — Уильям хмыкает, переглядывается с Шерлоком и улыбается мило-мило, а на дне алых глаз чертята пляшут.   — Как только наверстаем упущенное, цветочек, — договаривает за него Холмс, позволяя себе игривую ухмылку. — Обязательно.