Луна первоцветов

Во внутреннем дворце, в Императорском саду, бережно культивировались самые красивые цветы. Здесь роскошно цвели пионы, строго высились ирисы, наивно раскрывали лепестки крошечные розовые бутоны. Но одним из самых красивых цветов, конечно же, был Джинши, недостижимая мечта сотен мужчин и женщин. Маомао понимала его красоту. Каким-то сторонним чутьем наблюдателя она подмечала его шелковистые волосы, точеные черты лица, глубокие глаза, плавные летящие движения, медовую улыбку. Сотни и сотни людей убили бы, чтобы быть на ее месте, чтобы так часто разговаривать с этим нимфоподобным созданием. Маомао и это понимала. Но ее взгляд раз за разом соскальзывал с Джинши на человека, молчаливо стоящего за его плечом. Мельком слушая певучий голос Джинши, она бегло, словно воришка, изучала широкий размах плеч, суровое лицо, строго поджатые губы. Сначала — потому что это было лучше, чем слушать бесконечную пошлую болтовню его хозяина. Потом — потому что гадала, как можно было сделать такого красивого мужчину евнухом. Теперь — потому что ощущала какую-то странную нужду в том, чтобы встретить хотя бы мельком его взгляд, бесконечно уставший, непробиваемо спокойный. Так Маомао познакомилась с неведомым прежде чувством. С чем-то внутри, что впервые подняло голову и сказало: «Хочу себе». Гаошун часто оказывался рядом — неудивительно, учитывая то, что она словно медом была намазана для Джинши. Но пока последний бесцеремонно вторгался в ее личное пространство, Маомао то и дело ловила извиняющийся взгляд его помощника — и словно зверек замирала от этого, чувствуя, как сердце начинает биться на полтакта быстрее. Наверное, Джинши принимал это на свой счет. Маомао не хотелось бы вводить никого в заблуждение, но она понимала, чем обернется для всех ее внезапное притяжение к взрослому мужчине. Но все же, оказавшись вплотную к нему за спиной у Джинши, она смело, чтобы не успела задуматься о своих действиях, прикоснулась к ладони Гаошуна — легко, пугливо, лишь мазнула мизинцем. И вдруг ощутила ответное прикосновение. ㊊ Это была подходящая ночь. Луна еще не налилась силой, но уже гордо светила с неба, освещая землю и отбрасывая тени. Не было нужды зажигать свет, не было необходимости привлекать лишнее внимание. Завтра Джинши и Гаошун собирались отправляться по делам во внешний Дворец на неопределенное время, и Маомао задержалась после того, как уставший за целый день Джинши отправился принимать ванну, оставив служанку и своего помощника вдвоем. Как только за ним закрылась дверь, на полутемную комнату непроницаемой тканью опустилось молчание. За окнами внутренний двор уже мирно спал — обсуждение очередного загадочного случая заняло у них больше времени, чем они предполагали. Одинокий евнух, завершая обход территории, прошуршал одеждами мимо, и все снова погрузилось в тишину. Маомао смотрела на мужчину перед собой — наконец абсолютно открыто, не пытаясь отвести глаза, как того требовали приличия. И Гаошун тоже смотрел на нее, стоя как всегда идеально прямо, спрятав руки в рукавах — она видела в темноте черные озера его глаз. Ей казалось, она физически ощущает его взгляд жаркими касаниями к телу — или, может, это просто кровь прилила к коже от волнения. Она выросла в публичном доме. Видела множество женщин — обнаженных и прикрытых лишь простынями, множество мужчин рядом с ними — худых и толстых, одетых и нагих, серьезных в дверях Малахитового дворца и искаженных удовольствием за дверями его спален. Близость мужчины и женщины никогда не была для нее таинством; в ее голове хранились, словно отпечатавшись, картинки из книг и рассказы девушек, умеющих доставлять неземное удовольствие. Но она все равно не ощущала своего обычного невозмутимого спокойствия, когда сделала первый шаг вперед. Ее накидка медленно сползла с плеч при следующем шаге. Она оказалась почти вплотную к мужчине и подняла голову, чтобы взглянуть на его лицо. Разница в росте была поражающей — Маомао давно уже привыкла смотреть на всех снизу вверх, но сейчас от этого почему-то пробежали мурашки по загривку. Гаошун смотрел — долго, внимательно, словно анализируя все, что происходило сейчас в закрытой комнате, куда никто не заглянет до самого утра. Где-то за стенами плескался его господин, молодой мужчина, потерявший голову от худой, смешной девочки, открыто стоящей перед ним. Вопросом времени было, когда Джинши признается ей. Вопросом всей жизни было, ответит ли она ему взаимностью. Но все же в тот момент, опускаясь перед ней на колени, он готов был понять экстаз мужчин, плативших немыслимые деньги за одно прикосновение к желанной женщине. Мужчина стоял перед юной женщиной, признавая ее власть над собой. Власть, для получения которой она не сделала ничего — ей достаточно было просто быть. Быть собой: умной, немного неловкой, отстраненной, красивой. Не общепринятой красотой: Маомао терялась на фоне обворожительной Гёкуё, роскошной Рифы и других великолепных женщин, отобранных специально для Императора, но он всегда находил ее взглядом среди дивных цветов. Ей достаточно было просто быть поблизости — даже не с ним, он никогда не пошел бы на то, чтобы сближаться с девушкой, на которую положил глаз Джинши, учитывая, к тому же, пропасть, разделяющую их в статусах. И все же сегодня она была с ним, а не с Джинши. — Я не хочу сделать тебе больно. Маомао опустила холодные пальцы на его щеку. — Я знаю. И он припал губами к ее запястью, словно умирающий от жажды к чистейшему роднику. Маомао изучала — его, себя, первый в ее жизни желанный контакт с другим человеком. И Гаошун изучал тоже, прикосновениями, не глазами — тонкие запястные косточки, шершавый бинт на левой руке, хрупкие ключицы, к которым прикасались бусинки в волосах. Он положил руку на ее талию и с замиранием сердца осознал, что его руки сомкнутся, если он попробует обхватить Маомао двумя ладонями. Она чуть подрагивала — от ночной прохлады, прикасающейся к голой коже, от ощущения грубых, мозолистых пальцев, от зова, древнее, чем империя вокруг, зова, на который она наконец готова была ответить. Это Маомао подалась вперед, решительно прижимаясь губами к чужим губам. В этом было больше неловкой искренности, чем любовного мастерства, но мужчина неожиданно с готовностью ответил ей — его рука, надавив на поясницу, прижала ее ближе. Она стояла полуобнаженная, прикрытая от остального мира лишь широкими рукавами его одежды, ощущая жар поцелуя. Когда за дверью раздался стук. Они замерли оба, как пойманные грабители в доме знатного господина. Гаошун — пытаясь за ее спиной рассмотреть что-то в темноте, она — прижавшись к нему еще крепче, ощущая, что поторопилась с сожалениями о том, что кто-то посмел сделать такого человека евнухом. Потому что им он явно не был. — Должно быть кошка. Гаошун перевел взгляд на нее. А потом, скользнув ладонью по прохладной коже, вернул на место ее одежду. Маомао непонимающе смотрела, как он бережно возится с завязками; в дрожи его рук она видела все, чего он бы хотел — и от чего отказывался сейчас. — Почему? — Я не хочу, чтобы ты потом пожалела. Маомао хотела сказать, что она не пожалеет. Что ей не о чем будет жалеть: она не будет высокоранговой куртизанкой, она не будет выбирать себе мужа, зачем ей все это? Что она давно все для себя решила — иначе ее бы здесь даже не было. Но Гаошун уже поднялся на ноги, разрывая любой контакт между ними — только его рука задержалась на ее пальцах на несколько смехотворных секунд дольше положенного. — Я провожу тебя. Он открыл перед ней дверь. Маомао шагнула в ночь, коротко напоследок оглянувшись: комната ничем не выдавала того, что в ней только что произошло, но воздух в ней, казалось, готов был рассказать обо всем — так сильно в нем пахло невысказанными, неисполненными желаниями, предосудительным контактом двух людей. Она остановилась перед своей комнатой. Гаошун молчаливой стеной стоял за ее спиной. Ей хотелось бы еще раз ощутить его тепло, но чутье говорило, что он не одобрит сейчас подобного — слишком открыто они стояли, слишком велика вероятность, что кто-то увидит их. Но сказать-то она могла? — Мы не закончили. Гаошун вздохнул. Но показалось ей, или уголок его губ и правда тронула тень улыбки? — Я знаю.