Фея и бард

      Под свирепые громыхания встречных ветров разносилась капелла дождя. Невзирая на прохладу тяжёлого воздуха, жар струился по телу, разжигая румяные щёки, к которым так неприятно липли влажные пряди волос. Дрожащие пальцы нащупали на голове взмокший до нитки берет, и юноша с досадой вздохнул, запихивая его поглубже в карман. Тот тоже полностью отсырел за время плутания под дождëм.       — Ну и погодка…        Белая вспышка внезапно озарила пространство, на миг вынуждая зажмурить глаза, и секунды спустя над городом прогремел очередной зловещий раскат. Бард остановился, прислушиваясь к голосам озверевшей природы. Давненько в Мондштадте не доводилось видеть столь продолжительный сезон ливней и гроз. Выждав момент затухания грома, Венти смахнул влагу с лица и упрямо побрёл, сам не уверенный до конца, в каком направлении: за завесой дождя дорогу разобрать было трудно, приходилось пробираться до места по памяти. Как хорошо, что он запоминал даже самые незначительные детали.       Возле некоторых домов, сквозь пелену, просачивался мягкий свет фонарей, и юноша следовал ему и своей интуиции. На улице, казалось, было ни души, даже животные словно погрузились в продолжительный сон в ожидании возвращения долгожданного солнца. Как-то тоскливо делалось на душе от картины безжизненности и молчания, накрывавших собой город поэзии и вина. Как бы Венти ни любил дождь, от постоянной влажности и серости улиц за месяц даже он успел изрядно устать. Безумно хотелось, как раньше, выйти на площадь перед Собором Барбатоса и завести красивую балладу об отважных героях, собирая вокруг себя благодарную публику. Теперь же и оставалось, что круглосуточно ютиться в таверне да бренчать иногда на лире под неразборчивые разговоры пьяниц и бармена. Посвящать себя день ото дня одной выпивке ощущалось в какой-то мере кощунством.       Мысли о былом навевали досаду. Венти покачал головой и чихнул от повисшей на носу капли, непроизвольно шагнув куда-то вперёд. Башмаки ту же звучно хлюпнули в луже, и в обувь хлынула ледяная вода, отчего юноша брезгливо поморщился. Такое и силой стихий пришлось бы сушить не менее часа. Ну что за невезение?       Осознав, что погода продолжала лишь свирепеть, Венти пустился бежать, уже не заботясь о целостности и без того испорченных башмаков. Когда ему удалось добраться наощупь до знакомых дверей таверны и спрятаться под козырьком заведения, первым делом юноша принялся старательно выжимать от воды плащ. Сейчас красочная накидка больше напоминала половую тряпку: вся помятая и сырая, она как-то криво свисала с плеч, потеряв не только форму, но и свой насыщенный цвет. При взгляде на Венти легко было ошибочно предположить, что он маленький, обездоленный жизнью бродяжка, — уж до того его вид казался неопрятным и до жалости бедным. Только сам он не замечал того или не придавал значения. Потёр нос, встряхнулся и зашёл в заведение, тут же начиная осматриваться.       В помещении было многолюдно, тепло, почти по-приятному жарко. Сладостный запах винограда дразнил рецепторы обоняния, смешиваясь с ароматом душистого сидра и пряностей. Венти косо улыбнулся, проходя к дальним столикам первого этажа. Сцена, как и ожидалось, была занята, оттого пришлось присесть и ждать своей очереди где-то в сторонке. Мора, увы, в карман сама по себе не текла, он ведь не старик Моракс с его Золотыми Палатами. Интересно, чем сейчас занимался тот ворчливый зануда? Небось, чай смаковал, важно расхаживая по гавани и досаждая прохожим своими поучительными историями.       — Эх, навестить бы его…       Венти облокотился локтем на стол, почти дав полёту мысли захлестнуть себя. Всё чаще его навещала идея о небольшом путешествии по Тейвату. Давно он не надоедал шутливыми выдумками Царице, не навещал сестёр в Инадзуме, не вступал в страстные споры с Дендро Архонтом… Как здорово было бы собрать их всех вместе за одним столом, угостить бутылкой винтажного вина из османтуса, поделится историями былого и настоящего. Сколько глупых песен про Барбатаса он смог бы потом распевать на площади перед Собором.       — Прошу прощения, я подсяду? — тихий голосок над самым ухом вырвал из фантазий резко и беспощадно. Венти поднял недоумённый взгляд на девушку в плаще с капюшоном, из-под которого виднелась только скромная улыбка и две пряди пурпурных волос. Встречать ранее эту леди барду не доводилось. Воздух вокруг неë будто звенел, дребезжал, не то в страхе, не то в благоговении, и запах шёл такой странный… тягучий, горьковато-сладкий.       Он быстро нашёлся. Подскочил, театрально поклонился и улыбнулся до того беспечно и бездумно наивно, что едва ли можно было заподозрить за этим неискренность.       — Если милая леди хочет составить мне компанию, разве могу я ей отказать? — в его голосе тут же заиграли нотки веселья и озорства. Новый слушатель и новый рассказчик в лице таинственной незнакомки интриговали его поэтическую натуру.       Получив разрешение, девушка присела, так и не сняв с головы капюшон. Она поëрзала немного на месте, стихла и начала крутиться, будто искала глазами чью-то фигуру, однако очень скоро Венти разгадал в её действиях обыкновенное, не обременённое скрытым замыслом любопытство. Он не видел лица, но чувствовал, как жадно она вбирала в себя всë, что их окружало: разговоры, запахи, движения, музыку, образы; даже эмоции поглощались ей с подобием неудержимого сладострастия. Она словно никак не могла насытиться, хотела оторвать лоскут здешнего мира крупнее и ярче, а затем присвоить себе одной, никому больше. Только вот зачем, Венти не понимал. Что так увлекало её в обыкновенной таверне?       — Вы туристка? — спросил он, и тут же опешил от того, как резко девушка утратила к окружению интерес, сосредоточивая на нём всё внимание. Даже пальцы на струнах лиры соскользнули, порождая нескладное звучание от такой пронзительной пристальности. Словно она хотела залезть в самое его нутро, разворошить там всё, раскопать что-то одной ей известное. Глубже. Сильнее. Хрустя рёбрами, сквозь артерии и сухожилия, к самому источнику его истинной сущности.       Это не пугало, но определённо точно настораживало.       — Нет, — милый голосок напоминал мелодичный перезвон колокольчиков. Нежный и в то же время чарующий, он тревожил в Венти что-то давно позабытое.       — Тогда, должно быть, вы путешественница?..       — Смотря, что вкладывать в это понятие, — она приложила палец к щеке, как если бы вопрос её искренне озадачил. — Вот, по-вашему, похожа ли я на странствующий по свету листок?       Венти перебрал струны лиры, подыгрывая себе и своим рассуждениям. Какой необычный, однако, вопрос.       — У листка нет цели, его несёт ветер. А у вас, — он прислушался, — у вас — есть.       — И почему же вы так считаете?       Венти загадочно улыбнулся.       — Верите ли, мне по секрету нашептало чутьё. И это же чутьё барда подсказывает, что за вами стоит необыкновенная и захватывающая дух история, — наклонившись вперёд, он задорно подмигнул, начиная для неё короткое выступление.

За любою вещицей на свете

Скрыт секрет и отнюдь не один,

И в бутонах размеренном цвете,

И в узоре средь древ паутин.

За любою душою случайной

Спрятан долгий, извилистый путь,

И что прежде скрывалось за тайной,

Разгадаешь, лишь стоит взглянуть.

У простого худого конверта

Содержанье быть может любым.

Трус прикроется маской эксперта,

Негодяй притворится слепым.

За наивным, доверчивым жестом

Может прятаться гнусный оскал,

Под уродливо слепленным тестом —

Та отвага, что долго искал.

Таинств много по миру найдётся.

Что ни видишь, всё может быть ложь:

И земля под ногами, и солнце,

Гладь воды и цветущая рожь.

Но отбросив глухую опаску,

Как приятно бывает найти

Настоящую личность за маской,

Суть узора судьбы паутин.

      Пальцы провели финальный аккорд, и послышался искренний девичий смех. Незнакомка по-детски восторженно аплодировала, увлечённо придвигаясь всё ближе, пока капюшон не сполз с головы к плечам, открывая вид на бледное лицо с белой кружевной сеткой поверх длинных, чёрных, как смоль, ресниц.       — Как очаровательно! Не знала, что Архонт ветров столь талантлив. Какая занимательная личность!       Венти испуганно дёрнулся, словно его шею резко похолодили острым клинком. Он суматошно огляделся по сторонам, но, кажется, никому не было до них дела, а потому облегчённо выдохнул, приставляя палец к губам.       — Ох? Так это информация не для всеобщих ушей? Прошу прощения.       — Ничего страшного, — он отмахнулся беспечно. — Рад, что смог найти наконец-то по-настоящему внимательного слушателя. В последнее время у меня с этим возникали небольшие проблемы.       Девушка повернула голову, едва приоткрыв глаза. Глубокие, тёмные, вдумчивые и тем неминуемо завораживающе, они обвели толпу развесёлых людей и вернулись к Венти, вновь скрываясь под веками. Голова опустилась на скрещенные руки, а губы растянулись чуть шире.       — Не думали сменить публику?       — Думал. Однако всему виной непогода. Пока дождь не отступит, моя сцена — здесь.       — Так разгоните облака. Или так не желаете вмешиваться в естественный ход природы?       Венти приложил руку к сердцу, склонив подбородок так, чтоб хитреца его глаз осталась незамеченной под накрывшей лоб чёлкой.       — Я ведь обычный бард. А дело барда — искать истории и ведать их окружающим.       Незнакомка вновь залилась тихим смехом. Речи юноши её веселили. Такие простые и броские, они в то же время хранили за собой куда больше, чем способен был разгадать невдумчивый в суть человек. Как в колючем кусту, скрываясь от жадных до роскоши глаз, прячутся пышные бутоны в цвету, так и он прятал за словами идею. Не столько лира являлась его инструментом, сколько вёрткий и хитрый язык.       Девушка бережно взяла ладони Венти в свои и слабо сжала, чем вызвала у того кратковременный ступор, отражающий за собой замешательство.       — Тогда, пока льют дожди, а наши дороги едины, не согласитесь ли стать моим личным рассказчиком? Не сомневайтесь, я щедро вам заплачу.       И, хохотнув, бард конечно же согласился.

***

      Сидеть на крыльце под крышей во время ливня может быть приятным и занимательным способом провести время. Капли звенят по черепице и окнам, свежесть тянет по лицу и рукам, а стоит выставить ладонь, как спустя пару минут в ней соберётся прозрачная, холодящая кожу влага. И ничуть не зябко, потому что плечом к плечу рядом с ним сидит очаровательная фея, что молчаливо внимает всем услышанным россказням: и грустным балладам, и весёлым небылицам, и философским сказкам с необычным мотивом. Она иногда смеётся, придвинувшись ближе, кладёт голову ему на грудь, как будто прислушиваясь к биению сердца, а после, ляпнув что-то, на первый взгляд, совершенно странное и нелепое, отодвигается и с интересом наблюдает за реакцией. И он, Венти, с энтузиазмом подыгрывает ей в чудны́х играх: вытягивает изумлённо лицо, замирает, а после и сам отвечает чем-то столь же поверхностно глупым, отчего они смотрят несколько секунд друг на друга с неясной для редких прохожих забавой, а затем продолжают развивать диалог с обманчиво-бесмысленными формулировками. И никто, кроме них самих, не поймёт, о чём на самом деле велось столь долгое, увлечённое обсуждение.       Однако иногда фее становится скучно. В такие моменты она вскакивает резво на ноги, подтягивает за собой Венти и мчится босиком по каменной кладке, намеренно прыгая в самые большие и глубокие лужи. Он торопится за ней, обгоняет и подхватывает обоих ловкими порывами ветра, начиная перегонки уже по крышам, пока, наконец, это не приестся настолько, что оба свалятся на влажную траву за пределами города. И тогда только фея сделается вдруг удивительно кроткой, начнёт петь тихо-тихо, словно в дуэте с дождём. И каждый раз, как в первый, Венти прикроет глаза, не в силах оторваться от томной, лирической песни.       «А могло бы это длиться чуть дольше?» — иногда думает Венти, вспоминая те счастливые мгновения покоя и счастья, и сам себе отвечает, что нет. Время в его жизни летит стремительно, столетия минуют так же быстро, как месяцы для людей. Однако память всё так же четка, как фотоснимки нового фонтейнского изобретения. Признаться, Венти и сам от себя не ожидал, что так разочаруется, когда в очередной из дней, выйдя на крыльцо, увидит рассеянные облака, чистый диск солнца и крохотный цветок с повязанной на нём белой лентой. И ни слова о прощании, потому что в них, на самом деле, не было нужды. Оба всё прекрасно понимали и знали наперёд.       Две недели — ничтожный в сравнении с прожитыми тысячилетиями срок, и даже в сопоставлениями со столетиями, минувшими после последней их встречи. Однако всё же те дни ощущаются отчего-то одними из самых дорогих и значимых сердцу. Наравне с его воспоминаниями о давно павшем в сражении друге, чей облик он принял ещё на заре развития своего самосознания.       Но Венти ничуть не унывает. И как когда-то давно, выходит на площадь перед собором Барбатоса, поднимая вверх расслабленное лицо. Люди вокруг гуляют почти ленивой походкой — Мондштадт никогда не слыл городом дневной суеты. Он улыбается: сегодня не так солнечно, однако ветер всё равно тёплый, немного влажный.       Пальцы привычно задевают струны, привлекая внимание горожан, и люди заинтересованно собираются вокруг, образуя небольшую толпу. Кто-то в желании поотлынивать от работы, кто-то с целью развеять будничную скуку, а кто-то — унестись воображением в одну из многочисленных красивых историй.       Венти радуется такому количеству слушателей, раззадоривает публику и начинает рассказ о диковинных птицах Сумеру.       — Это мы уже слышали, — недовольно бурчит ребятня с такими деланно серьёзными лицами, что Венти позволяет себе ехидный смешок.       — Тогда история про то, как Барбатос подсыпал соль в вино Гео Архонта? Этого вы ещё точно не слышали.       Вопреки ожиданиям недовольство публики не уменьшилось.       — Это же выдумка! А выдумки неинтересные!       — Ну и ну! Какие придирчивые нынче слушатели собрались. Тогда вот вам что ни на есть самая правдивая история!       И Венти принимается наигрывать плавную ненавязчивую мелодию:

Вдалеке, под глубинами чёрного моря,

За границей людскому привычных вещей,

Средь прекрасных садов в изумрудном уборе

От взора скрыт замок прелестнейших фей.

Их речи подобны лучистому мёду,

Сердца горячее Натлана огней,

Однако забыты мелодии ноты,

Не вспомнят впредь люди про маленьких фей.

Не вспомнят их некогда дивные песни,

Умы, что острее любого ножа.

Их образ сотрётся, оставленный Бездне,

Лишь ветер запомнит, обрывки кружа.

Он пронесëт их сквозь время и горы,

Вверяя порою случайным ушам,

И, так уж вышло, одну из историй,

Сегодня, друзья, я поведаю вам.

То будет рассказ про случайную встречу,

Про барда, что с феей был лично знаком,

Их непонятные обществу речи,

Ведь будто общались другим языком.

Про тонкие узы, про зоркие взгляды,

Про то, как порою и вовсе без слов

Они понимали друг друга уклады,

Событий прошедших давленье оков.

Про тихую некогда дня безмятежность,

По каменной кладке звук капель стучанье

И под забавами скрытую нежность.

Улыбки от встречи, немое прощанье…

О том, как на место свиданий когда-то

Бард неустанно повторно ходил

И с неминуемой после досадой

Пустое крыльцо вновь и вновь находил.

Ему бы не помнить, закрыть на засовы

И жизни витку выдать новый рестарт,

Однако я верю, что встретятся снова

Фея и Бард.