Самая длинная ночь

      По коже пробежали мурашки из-за холода. С глаз быстрыми мощными струями текли слезы, впитываясь в деревянный пол. Каждый раз, когда я осознаю произошедшие моменты, каждый раз, когда я задумываюсь о своем существовании, мне становится хуже морально. Но и не только. Все мое тело покрылось гематомами, а пока я полз по колючему из-за старых досок полу к окну, шрамы от скальпеля на груди содрались до мяса и крови. Последним моим движением был резкий переворот на спину, после которого я сразу замер, выдавливая последние капли слёз. Вот теперь пути назад уж точно нет; представляю лицо Манджиро, если он сейчас сюда проберётся. Я как-то невольно усмехнулся своим же мыслям, издавая хныкающий звук.       С открытого нараспашку окна чердака сыпались снежинки. Они сразу таяли, касаясь моего тела, но вот те, что приземлялись рядом — образовывали небольшие сугробы на холодном полу. Мой взгляд был направлен в небо почти с самого пребывания здесь. Единственное, что видно сейчас отсюда — так это серые тучи. Конец декабря всё-таки… Приближается Рождество. Когда иний узорами ложился на стены, я на несколько секунд переставал моргать, наблюдая за медленными движениями. Не могу точно сказать, но мне кажется, что дело идет к вечеру. Пока я лежал в своей комнате после очередных игр с Майки, снизу слышались бурные обсуждения и грохот. Сегодня все границы «дозволенного» были стерты. За пару дней до этого момента было замечено, что белые шрамы на моей груди стали практически незаметными. Именно поэтому они снова были обведены скальпелем. На подобные махинации я уже никак не реагирую, потому что прекрасно знаю, что если главе так захочется, он будет повторять это снова и снова, пока не придет конец нашей жизни. В этом и проблема, что нашей. Больше не хочется находится с ним рядом, больше не хочется разговаривать, больше не хочется связывать свою судьбу с человеком, для которого убийство – как взмах рукой. Конечно, Майки не понравилось, когда его игрушка сломалась, и так было не только со мной. За всю осень в доме успели сделать ремонт, а меня все чаще перетаскивали в комнату альфы, чтобы устроить «еще один раунд». Если я отрублюсь раньше одного часа – пытки продолжатся, только на этот раз более страшные, а если я держусь больше часа – в хорошем настроении Сано может отпустить обратно к себе в комнату и не трогать до следующего вечера, а в плохом настроении он просто не обратит внимания ни на меня, ни на время, продолжая жестко издеваться. Поэтому всякий раз, когда меня приносят ему под ноги, я первым делом пытаюсь выявить по его лицу настроение, иногда он может через эмоции показывать это, не скрывая, тогда лучше делать все, что говорят и не сопротивляться.       Три месяца назад меня несколько раз за день избили и изнасиловали, так как я снял ошейник без разрешения хозяина. По крайней мере, мне говорил эти слова сам Майки. Вчера он придумал что-то намного извращённее простого избиения плеткой или кнутом. Для начала отмечу, что Сано не курит, и не потому что боится за свой организм, а потому что никотин ухудшает память, он всегда прокручивает в голове все процессы половой любви. Ему так легче заснуть. Так вот: в какой-то момент он полюбил поджигать спички и тушить их через 30 секунд. Огонь и легкий дым казались ему очень приятными, и это занятие стояло на постоянной основе дня. Но... В один прекрасный день, который выпал на вчера, мне предложили поучаствовать в этой «игре». ***       – Я не понимаю, что ты хочешь... – я переминался с ноги на ногу, опустив взгляд в пол.       – Да просто ляг мне на колени животом, тупая шлюха! – он кричал так громко, что я дергался от каждого слова.       Одежды на мне не было, ведь, цитирую, что сказал Майки при всех членах Бонтен: с этого момента, Ханагаки, к тебе никто не будет обращаться как к человеку. Теперь ты просто невменяемая собака, которая никогда не сообщит о своих желаниях, которая не будет и движения лишнего делать без разрешения, которой нельзя общаться с важными людьми, а ты статусом намного ниже. Собакам ведь не нужна одежда?.. После этих слов мне не давали ровным счетом ничего. Я ходил по дому без одежды, хотя нет, «ходил по дому» – это сильно сказано. Мне можно только в свою комнату и иногда к Майки, то есть, когда он позовет.       Он сам разместил меня на своих коленях, раздвинул ягодицы, оголяя колечко мышц. Не успел я повернуться, как зажжённая спичка вошла в темноту растянутого анального прохода, но стоило мне почувствовать что-то теплое и даже горячее, я напрягся всем телом, а дырка сжалась, втягивая спичку, после чего мгновенно ее стенки потушили пламя. Майки вытащил уже черную от огня деревяшку... ***       Все время мне хотелось попросить его о том, чтобы он убил меня уже наконец, но каждый раз я передумывал, вспоминая начало отношений, когда я предложил ему расстаться. Даже в мыслях это держать не стоит, он просто покажет мне свое место. То место, где никто не станет слушать мое мнение. И плевать уже на все, я просто выполз из комнаты, когда Майки спустился на первый этаж к остальным. Я с трудом забрался по лестнице на чердак, раздирая свои царапины, но ни капельки не жалею о том, что сделал это. Пусть меня заметят через какое-то время, пусть придумают самое садистское наказание, пусть слушают мои мольбы остановится. И даже с такими представлениями о будущих последствиях мне все еще хочется увидеть лицо Манджиро. Сначала избил меня утром, потом предложил своим слугам повеселиться и пустил по кругу. На протяжении всего нахождения в этом доме чувствую себя шлюхой... и повторились действия давнего осеннего дня, в который много раз осквернили омегу. А я до сих пор не знаю, что стало с Казуторой, отпустили ли его домой? И вчера я, можно сказать, был на его месте, в этот раз Майки не наблюдал за всем со стороны, он показал себя самым активным участником.       Из-за сильного ветра и мороза мое тело онемело: не могу больше шевелить пальцами. Я приподнял голову... Простреленная коленная чашечка забинтована довольно твердым слоем. На левой руке снята кожа, а вены извилистой паутиной торчат из-под плоти. Больше я и вправду не ощущаю себя человеком. Конечности не двигаются, удается только моргать и думать о своем. С каждым новым днем мне все труднее дышать, а ногти превратились в какие-то ломкие пластины, потрескавшиеся от неправильной температуры воздуха. Но зато синяки перестали болеть. Снежинки приземлялись на лицо, я улыбнулся, высунув язык. Хоть на короткий миг мне стало хорошо... Высохшие глаза вновь наполнились слезами, когда маленькая холодная частичка попала на кончик носа. Загорается в такие моменты желание поговорить с кем-то близким, вернуться к счастливой жизни... Мир словно уходит из-под ног с каждой минутой все дальше, а сознание уходит в темноту. Хоть бы этот момент продлился еще немного... Неожиданный громкий звон колоколов вернул меня в реальность. За окном уже давно стемнело, но снег все еще идет, и выглядит это до дрожи волшебно. Тучи сдвинулись, открывая обзор на одну единственную тусклую звезду. Теперь я заметил, насколько сильно замерз, и не почувствовал бы ни единую частичку себя... Но растекающаяся под спиной горячая лужа крови будто оживила меня, и мурашки снова побежали по коже. Это напоминает сонный паралич, когда не можешь пошевелиться, тебе до ужаса страшно, но в какой-то момент это прекращается, и ты снова в состоянии ровно дышать. А сейчас на грудь невыносимо давит... Время движется к полночи, но, кажется, я не успею дотянуть до Рождества. Так никто и не заметил моего выхода из комнаты, но я прекрасно помню тот кровавый след, тянущийся от моей комнаты к лестнице на чердак. И здесь я умру, не дождавшись Манджиро. Да и, честно говоря, не важно это теперь – он найдет себе другую игрушку, сделает с ней то же самое, а когда она сломается и перестанет кричать, доведёт ее до самоубийства, или же позволит сдохнуть как уличное животное у себя в комнате. Он найдет себе ещё дохуя наивных омег, будет издеваться над ними до конца своей жизни, а потом оставит это своим новым неопытным сообщникам, которых, я уверен, будет много. Тому, что возникло, уже не будет конца.