Сильный и независимый

Арсений не привык жаловаться. Мужчина понимал, просто знал, что от этого не будет никакого толку: никто не поможет, и он лишь упадёт в чужих глазах. Ничего не изменится, если он скажет вслух о своей усталости или боли, поэтому с раннего детства приучился переживать бури эмоций в одиночестве. Ну, точнее, его приучили — почти что насильно. Когда ты ребёнок, не приходится выбирать. Мальчик быстро усвоил, что жалобы на несправедливость учителей поощряются в этом доме ремнём — и плевать, что он вовсе не заслужил ту двойку; что его комплексы и проблемы, в том числе в общении с друзьями, никому не интересны, ведь он ребёнок — какие здесь могут быть трудности? А вопрос повышенной температуры решался донельзя просто: таблетку в рот и шагом марш в школу. Даже если в глазах темнеет, голова трещит, а нос течёт ручьями. Школа важнее. Нельзя жалеть себя. Многие воспоминания до сих пор живы в его голове. Как он тихо плакал в туалете, когда старшеклассники отобрали его любимый браслетик, доставшийся в наследство от дедули, как задыхался ночью после кошмаров и находился в прострации до самого утра, как заставлял себя работать, учиться ещё больше, не покладая рук, чтобы радовать взрослых хорошей успеваемостью. Но несмотря на все успехи, самого Арсения хорошим никогда не считали — и это старое, тянущееся из далёкого детства чувство неприятно сжимало сердце в минуты одиночества. Мужчина почувствовал себя паршиво с самого утра и устало выдохнул. Нос был заложен, а голова болела, пока что чуть-чуть. Первые симптомы появились за пару дней до этого: повышенная сонливость и лёгкая простуженость. То, что всегда было принято игнорировать. Измерять температуру Арсения побоялся — ну а какая разница? — выпил таблетку и стал одеваться. За окном только собирался рассвет, а их автобус отправлялся уже через пару часов. Крепкий кофе немного взбодрил Попова, и он под любимую музыку добрался до места встречи, старательно игнорируя растущую внутри тревожность. Он не мог толком объяснить, с чем она связана, но при болезни так было всегда, сколько он себя помнил. Ощущение какой-то неправильности, усталости и томного страха эхом гудело в горящей голове, отчего хотелось жалобно застонать и свернуться калачиком под пуховое одеялко. Но впереди ждал тур и шестичасовая поездка до первого города... Арсений мужественно сжал кулаки и занял своё место вдали у окна. Первое время между парнями текла непринуждённая беседа, в которой Попов не участвовал. Только вслушивался половинкой внимания в родные голоса, в их смех и знакомые тембры. К мужчине никто не подсаживался, вероятно потому, что друзья уже заметили его усталость и лёгкую дрёму. Вскоре команда затихла, а сквозь окно неприятно слепило солнце. Арсений задвинул тёмные занавески и заснул, опираясь на подрагивающее стекло. Проснувшись к концу поездки, почувствовал себя ещё хуже. Глаза ощущались ужасно сухими, как будто в них действительно насыпали песка — хоть самолично заливай водой. Тело ломило после дневного сна, головная боль никуда не делась, и даже в одной футболке парень чувствовал жару. Стоя на ресепшене, он уже почти не контролировал себя: еле стоял на ногах, держась за переносицу и отвечая всем вокруг, что он в порядке. Арсений грезил о том, как зайдёт в номер, обессиленно упадёт на кровать, выпьет ещё одну таблетку и снова будет спать до самого вечера — может, хоть так его организм восстановится?.. Но не тут то было. Завалившись на заправленную постель, он еле слышно застонал от боли и, одновременно, охватившего тело блаженства. Арсений лежал так, наверное, около десяти минут, а потом его потрясли по плечу: — Арс, — чуть хриплый голос донёсся сверху. Это был Антон, с которым его заселили в один номер. — Арс, не спи, у нас репетиция через двадцать минут. Что?.. Попов медленно сел, поднимая себя дрожащими руками. Господи, за что ему это всё именно сейчас? Тело бил озноб, и он действительно терял связь с реальностью. Голову давило нещадно, и он практически не мог дышать. — Эй, — мягко протянул как всегда внимательный Шастун, рассмотрев его красные глаза. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Естественно. Всё в порядке. Антон нахмурился и опустился на корточки перед ним. — Точно? Давай температуру померяешь, Арс? — Всё хорошо, — он резко вскочил, потеряв терпение, отчего перед глазами забегали яркие звёздочки. — Просто... спал... плохо. Что за репетиция? — Прогон новой импровизации, Стас у входа говорил. — А, ну да. Конечно, — закивал Арсений с максимально осознанным видом и поднялся с кровати. На негнущихся ногах мужчина добрёл до ванной, оставив Шастуна настороженно вглядываться вслед. Ледяная вода немного привела в тонус. «Давай, — говорил он перед зеркалом, — ты должен собраться. От этого зависит завтрашний концерт. Ну не так ведь тебе и плохо правда же? Совсем расклеился, а должен терпеть». Похлопав себя по щекам, Арс вышел из номера и, держась за стены, спустился вниз. В фойе уже ждали все остальные, а скоро подошёл и Антон. Павильон, в котором должен пройти концерт, находился совсем близко к отелю, и парни заняли одну из просторных гримёрок. — Всё в порядке? Ты весь красный, — при встрече заметил Серёжа. — Мг, — тихо ответили ему, скрестив руки перед собой. По пути Попов старательно игнорировал ломоту в теле и растёкшуюся лаву в голове и вместе со всеми принялся за игру, правила которой были давно изучены. Шутки придумывались с большим трудом, Арсений тяжело дышал, через «не могу» выполнял физические трюки и вскоре добрался до точки невозврата. Его начало трясти, появилась ощутимая тошнота и тревожность накрыла с новой силой; почему-то обстановка резко перестала быть радостной и безопасной. Он опёрся руками о стол, стараясь вернуть контроль над своим телом, когда рядом оказался Дима. Постепенно подошли и остальные парни, ведь сейчас была очередь Попова выходить на сцену, а сам он и шагу двинуться не мог. Стоял и еле-еле дышал, разглядывая узор древесины. Уловив совсем поплывший взгляд, взмокшие пряди волос и внешнюю слабость, Позов коснулся лба, отшатнулся и моментально заявил: — Мы с Арсением уходим. — Куда? — чуть помедлив, поднял голову он. — Я-я в порядке! От одной только мысли, что его могли всё же уличить в этой слабости, сердце сжимали тиски. Чёрт, он же правда готов работать, он может это сделать!.. В любом состоянии. А если потом вообще уволят, что надо будет делать?! Арсений храбро отошёл от стола, намереваясь показать свою невиновность, но координация тут же пропала — к счастью, Дима вовремя подхватил горячее тело и поставил его ровнее, придерживая за плечи. — Да ты трясёшься как осиновый лист и горишь, какой, к чёрту, порядок? — вспылил Позов, но чуть сбавил обороты, зацепившись за растерянный взгляд Арса. — Нужно померять температуру. Давай, Арсюш, пойдём со мной. Несмотря на свои слова, он всё жался ближе к Диме, словно желая за спиной спрятаться от грозного мира и его обитателей, от собственных страхов и загонов. С ним было безопасно и тепло, а в данном состоянии это требовалось парню как никогда — и в двойном размере. Поз забрал у Антона ключи от их номера и держал Арса за руку до самого отеля, завёл к себе, пока тому от этой ходьбы становилось всё хуже и хуже. Он шатался на ногах, почти не ощущал уже ничего вокруг и хотел жалостливо захныкать от неприятных ощущений, но не мог. Он рвано дышал, сидя на краю чужой постели, и обнимал себя непривычно холодными руками. Дима не спрашивал у друга ничего. Не допытывался, так как сам знал все его слабости и внутренние запреты и просто хотел быть рядом, чтобы подарить чувство безопасности. Помог вставить термометр, снова дотронулся пальцами лба, а потом накрыл его тёплыми, слегка шершавыми губами. И стоял так пару секунд. Внутри разлилось тепло, и стало чуточку легче — кажется, ему никогда так никто не делал. А этот простой жест заботы немного успокоил взбушевавшиеся чувства. — Совсем тебе плохо, — друг мягко погладил его по голове и попросил: — Посидишь сам одну минутку? Я за вещами схожу. Получив едва заметный кивок, Дима притащил из чужого номера чемодан, достал пижаму, с горем пополам уговорил обессиленного Арса переодеться, забрал градусник и укутал в одеяло. 39,5. Это было совсем плохо, просто ужасно, и требовало немедленного решения. У Димы всегда с собой была аптечка, и он понимал, что придётся делать укол. Ему было жалко такого расслабленного сейчас Арса, но после лекарства тому должно было точно стать лучше. Позов вымыл руки, набрал инъекцию в шприц, отложил это и аккуратно переложил Попова на живот. — Арсений, — тихо позвал он, — нужно укол сделать. Лежи и не пугайся, хорошо? Парень еле слышно промямлил что-то одобрительное. Всё тело горело, и он не мог даже пошевелиться без отдающей боли по всем конечностям. Да, он с детства побаивался всего медицинского, но кому это было важно? За первую истерику у зубного на теле долго красовались ярко-фиолетовые синяки. Никто не объяснял маленькому Арсению, что врачи на самом деле не желают сделать ничего плохого, не обнимали и не успокаивали перед приёмом, и вскоре в голове сформировалась установка, что это тоже глупое и детское поведение. Делать уколы было неприятно. Его пугала не столько сама боль, сколько чувство полной зависимости от другого человека. Ситуации, которые находились вне его контроля, априори не могли являться безопасными. Даже если это был Дима, которого он знал далеко не первый год. Когда тот стянул бельё и протёр ягодицу спиртом, захотелось вскрикнуть, дёрнуться, заплакать в конце концов, но Арсений мужественно терпел и слегка дрожал, уткнувшись лицом в подушку. — Арсюш, не боимся, это просто я. Постарайся немного расслабиться. Он сильно сжал кулаки и потом ощутил точечный прокол от острой иглы. Было больно, лекарство словно огнём расстекалось внутри, сжимая мышцы ещё сильнее, и Арс тихонько всхлипывал себе под нос, без слёз, просто выпуская часть эмоций наружу. Дима легонько поглаживал спину, отвлекая от самого процесса, вскоре уже приложил ватку и вернул одежду обратно. Мужчина лежал подозрительно тихо, восстанавливая дыхание. Позов сложил всё в первоначальный вид, спрятал аптечку и вернулся, присаживаясь на часть кровати. Арсений чуть приподнялся, а затем уложил тяжёлую голову на чужие коленки. Дима умилился и запустил пальцы в его волосы, осторожно массируя кожу головы. Сейчас было поспокойнее. Тепло и расслабленно. И делать ничего не нужно. — Сейчас укол подействует, и станет легче, ты умница. Поспи пока что, а я с тобой посижу, хорошо? Арс тихо согласился и из последних сил схватился пальцами за димину руку. Тот понятливо сжал ладонь, стал успокаивающе гладить тонкую кожу, и первое время всё было в порядке. Спустя пару минут снизу начало слышаться медленное сопение, вот только мужчина не спал — всё никак не мог целиком погрузиться в сон и только проваливался в тяжёлую дрёму время от времени. После укола действительно стало легче, сознание вернулось почти в полной мере, он смог распознавать окружающую реальность, но, конечно, давящая температура не могла отпустить так просто. Дима на низкой громкости включил что-то по телевизору, подумав, что Арсений давно спит. Отписался в общий чат о его самочувствии, в сотый раз повторил взволнованному Антону, что сейчас приходить не время, и лениво уткнулся в телефон, ощущая вес горячей головы на своих ногах. Тем временем Арсению становилось только хуже — не в физическом плане. Ужасное самочувствие, попытки его скрыть, сорванная репетиция и внезапный укол смешались в захлёстывающий коктейль резкой тревоги и уязвимости. То, в каком наивном положении он находился, с головой на чужих коленках и ладонью в чужой руке, почему-то сейчас делало лишь больнее. Внезапно его накрыло удушающей тоской и покинотостью, хотя Дима всё ещё был рядом. Хотелось ощутить себя более важным, почувствовать простую нежность и заботу, обняться, побыть немного маленьким и беззащитным, больным в конце концов! Но Арсений не умел о таком просить. Да и кто бы вообще согласился? Глаза вдруг застелила дрожащая пелена слёз наивной обиды, и в следующую секунду они сорвались вниз, обжигая и без того горящие щёки. Поток сменялся новыми и новыми каплями, он не мог остановиться и, возможно, позволил горьким всхлипам сорваться с туго сомкнутых губ. Наверное, он стал плакать чуть громче положенного!.. Иначе нельзя объяснить то, что Дима оторвался от гаджета и неверяще произнёс: — Арсюша? Нет, нет, господи, это не мог быть он, не мог заплакать сейчас... Правда, собственный организм не то чтобы Арсения вообще спрашивал. От этой ласковой интонации и полной вовлечённости он заплакал только сильнее, не в силах остановиться, потому что его жалели, а он знал, что за этим следует. Однако его осторожно подняли и притянули к себе. Сквозь истерику Арсений смутно разбирал слова, только цеплялся руками за края чужой футболки на плечах и рыдал, уткнувшись влажным носом в тёплую шею. Его гладили по спине, совсем как ребёнка, и от этого становилось так непростительно хорошо, что в области сердца что-то больно обрывалось. — Мой хороший, прекрасный, маленький... Ну что же ты так, чш-ш-ш, — надёжным, вкрадчивым голосом шептал Дима над самым ухом, провоцируя ещё бóльшие слёзы. Делалось совестно от того, что его действительно жалели, успокаивали, было так плохо, но хотелось ещё, мягче, нежнее, теплее, чтобы это никогда не останавливалось! — П-п... прос... т... — Ну, ну, не нужно, солнышко, ты ни в чём не виноват, — твёрдо убедили его и прижали ещё ближе, снова уткнувшись губами в лоб. — Всё хорошо, можешь поплакать, ты же так долго сдерживался. Сейчас тебя никто ругать не будет. После этих слов Арсения будто прорвало, и он долго, уродливо, надрывно ревел, цепляясь за димины руки. Он ощущал тёплые касания и медленные поглаживания, которые помогали чуть заземлиться, а сам выплёскивал наружу все эмоции, чтобы внутри осталась сияющая пустота. Чуть позже Дима накрыл его со спины одеялом и стал укачивать, так как истерика уже почти сходила на нет. Всё это время он продолжал шептать другу на ухо любые успокаивающие фразы, лишь бы не оставлять одного, не позволить ему улететь глубоко внутрь своих чувств. — Ничего, Арсень, всякое бывает, сейчас тебя пару денёчков полечиим, и сразу легче станет, это ведь всё временно. А пока тебе плохо, полежишь со мной, отдохнёшь как следует, никто тебя не тронет, даже не переживай, будем с тобой обниматься, да? Закажем что-нибудь вкусное и будем смотреть фильмы, как только чуть отойдёшь, тебе же нравится такое. Потом ребята придут, расскажут тебе что нибудь... Может, во что нибудь поиграем. Арсений чувствовал себя намного безопаснее теперь, прижавшись к знакомому человеку, который ласково гладил по голове и шептал непростительно хорошие вещи. Одеяло мягко давило на уставшие плечи, а мысли о неправильности происходящего отошли на второй план. — А к-как же концерт? — хрипло поинтересовался мужчина, уже почти проваливаясь в сон. — Я могу идти. От этого постоянного самопожертвования хотелось стукнуть Арсения по глупой голове, но Позов понимал, что в его случае это не поможет. — Ты хочешь упасть в обморок на сцене? — спрашивает без сарказма, с привычной ноткой поучительной строгости. — Н-не хочу... — А по твоему состоянию, Арсений, только на это можно и рассчитывать. Ну ты совсем с ума сошёл у меня? — он отстраняется и нежно глядит в сильно покрасневшие глаза со слипшимися ресничками. — Будешь лежать и отдыхать. Если завтра температура станет меньше — тогда по самочувствию посмотрим. Может, мы втроём с парнями выйдем, или со Стасом, или перенесём. Только геройствовать тут не надо. С такой температурой никуда тебя не пущу. — Мхм, — неразборчиво мямлит Арс что-то в ответ и кладёт голову на чужую мерно вздымающуюся грудь, начиная подстраиваться под чужой темп дыхания. Дима спокойно выдыхает и зарывается носом в его макушку. Вроде самый старший, а такое дитё, что только так с ним и сиди вечерами. Сейчас Арсений чувствовал безопасность под теплым мягким одеялом. Слёзы совсем разморили его, и сон окутывал сознание мягким облаком, в котором теперь было хорошо и не страшно — Дима держал за руку и крепко обнимал. Спустя пару тихих минут он засопел и расслабился. Тогда Позов погасил свет, съехал вниз вдоль кровати, укладываясь в горизонтальное положение, и притянул спящего Арса к себе. Где-то вдали кипела насыщенная жизнь, но их отель находился на самой окраине города, что дарило спокойный уют. Завтрашний день обещает подарить им ещё много сюрпризов. Но иногда нужно просто отдохнуть.