Пять раз, когда Федя ничего не понимал, и один раз, когда ему не дали это сделать

1. Это уже традиция, можно сказать, ритуал. Федя снова берётся рассказывать про их знакомство, путается в показаниях, слепляет две встречи в одну. Андрей снова поднимает указательный палец вверх, теперь рассказчик он. Федя каждый раз думает: надо было идти не на философский, а на актёрский. Он ведь талантище, Гослинг, Ди Каприо, Энтони, мать его, Хопкинс. Потому что их первую и вторую первую встречи Федя помнит так же, как и то, что у него десять пальцев на руках. И старательно лжёт, ведь в противном случае он может не удержаться и сказануть что-нибудь типа: «Мне все уши прожужжали тобой, а я понял почему, как только тебя в первый раз увидел». Ну или «ты сидел у барной стойки и болтал ногами, шнурок на левой кроссовке развязался и болтался туда-сюда» — это уж точно лишнее. «Я вспомнил это всё утром, когда проснулся. Башка трещала, а перед глазами стоял этот шнурок. И как ты улыбнулся, когда я респектнул тебе. А потом был целый год: ты в Краснодаре, я в Питере, слежу за твоими соцсетями, слушаю твои тексты и понимаю, что буду полным долбоёбом, если снова не познакомлюсь с тобой — нормально». Всё могло бы сложиться по-другому, окажись Андрей, например, человеком без чувства юмора. Или снобом. Или просто неприятным чуваком — Федя бы тогда развёл руками, да и выдохнул. Но вместо этого он вдыхает — и задыхается. Потому что Андрей хохочет над его исполнением Круга и соглашается на всё и сразу. Шутит — и теперь уже хохочет Федя. Говорит — и это федины мысли, озвученные или ещё невысказанные. Федя всегда в общем-то легко сходится с людьми, но здесь происходит стопроцентный мэтч, и он с головой уходит под воду. Они неплохо так опустошают бар и уже едут продолжать знакомство у Феди дома, когда он наконец решается. Андрей весь вечер словно бы… словно бы понимал Федю не только в вопросах политики, современного искусства и российского образования. Даже сейчас, в такси, он сидит, плотно прижавшись своей ногой к его. Держит федины пальцы — схватил их, пытаясь раньше него открыть на телефоне карту, да так и не отпустил. Попытаться стоит. — Слушай, вот ты хороший парень… — таксист, видимо, привыкший к пьяным словоизлияниям, делает музыку погромче. Жаль, что не на полную. — Но ты случайно… не гей? Андрей смотрит на него, впервые (но не в последний раз) так внимательно — и впервые же Федя обращает внимание, что у него глаза разного цвета, зелёный и голубой. Красиво. — Нет. Блядь. — Я сейчас свободен, — говорит Андрей и всё ещё смотрит. — В плане отношений. Расстался с девушкой… не очень хорошо. И вот, открыт к новым отношениям. Или хотя бы просто к приятному времяпровождению. С девушкой, ага. Федя не дурак, уточнение уловил, к сведению принял. Грустно и немножко неловко, но можно ведь быть рядом, будучи просто другом? План шикарный и надёжный, как швейцарские часы. 2. Однажды Федя говорит: слушай, а давай устроим групповуху? Девчонок найдём, будет весело. Кто говорит «будет весело» об оргии, Фёдор? Но сгорел сарай… — Давай. В фантазиях Феди были разные варианты развития событий после этого вопроса. Андрей наконец-то понимал, что Федя — мерзкий пидор, желающий добраться до его телес, и давал Феде в нос. Или Андрей думал, что это смешная шутка и ржал, а Федя с облегчением ржал тоже. Варианта, где Андрей просто смотрит на него и соглашается, не было. Федя вдруг понимает, что они, ну, потрахаются. По-настоящему. Пусть и через кого-то. Он не знает, чего в нём больше: восторга и предвкушения или желания сбежать. Слава богу, у них ничего не получается. «Не сумели сорганизоваться», — скажет потом Андрей. Феде он тоже кое-что скажет, глядя этими своими невозможными разноцветными глазами: — Пиздец мы лохи с тобой, да? Никак не можем поебаться. Феде бы улыбнуться, но в голосе Андрея нет смешинки. Надо же, думает Федя, как в нём засела моя идея. Что неудивительно, какой парень не мечтает хоть раз в жизни потрахаться сразу с кучей девчонок. Федя вот не мечтает, но это другое. 3. Федя очень тактильный. Он часто говорит об этом, чтобы все были в курсе. Ну так, на всякий случай. На самом деле девяносто процентов его тактильности распространяется на Андрея — хорошо, что тот тоже тактильный, Федю не отталкивает, и даже ни одной неловкой ситуации между ними из-за фединых загребущих рук не случилось. Все вокруг быстро привыкли, что Федя с Андреем — словно две слипшиеся макаронины в кастрюле большую часть времени. Андрей позволяет лапать себя, как Феде вздумается. Обнимать, утыкаться лицом в шею, целовать в щёку, почти-почти попадая по губам. Андрей сидит у него на коленях. Андрей привычно откидывает голову ему на плечо, когда Федя обнимает сзади. И обнимает сам, смыкая руки на животе и утыкаясь лицом между лопаток. Андрей так же привычно запрыгивает ему на шею, он самый настоящий лось, даже похудев, но Федя ловит каждый раз с лёгкостью. Своя ноша не тянет. На одном из выступлений Федя садится между ног Андрея, взяв одну за щиколотку и закинув себе на плечо. Удобно. Андрей не сопротивляется, смеётся, ему тоже удобно. И он тоже тактильный. Феде очень повезло. Он старается не думать, как это выглядит со стороны, потому что и так понимает — отвратительно. Федя ловит на себе взгляд Серафима, и становится не по себе. Серафим иногда (всегда) смотрит на него так, словно видит насквозь все его помыслы. И молчит. А лучше бы уже наконец сказал хоть что-то, Федя очень не любит такое молчаливое понимание. Да и выговориться хочется уже хоть кому-нибудь. Андрей приходит на стрим, и Федю прорывает. Ему приходится время от времени приобнимать ещё и Максима, иначе это смотрелось бы странно. В какой-то момент Федя кладёт руку Андрею на колено: не желая утешить, как ещё полчаса назад, после чьего-то ублюдочного комментария, и не случайно. Просто потому что захотелось. И тут же убирает, не успев и почувствовать, как это — когда можно. Этот момент, вырезанный кем-то, он видит через несколько дней. Вот чётко прослеживается движение его руки, а вот Андрей улыбается краешком рта — тоже на мгновение. «Как пубертатные подростки, — пишет кто-то. — Мы будем это игнорировать?» Слава богу, что Андрей игнорирует его никому не сдавшиеся чувства. Федя очень надеется, что он и не поймёт никогда, что с ним, бедолажным, происходило. Федя мастерски сводит ажиотаж вокруг их отношений в шутку, болтает про крепкую мужскую дружбу, даже песни про это пишет. Слова про лунные глаза и смех, ставший причиной влажных снов, наверное, всё же звучат немного по-гейски. Каждый раз, когда он поёт их Андрею на сцене, он чуть-чуть умирает. А Серафим всё смотрит. 4. Федя пишет под постом Андрея: «Я люблю тебя». И что-то идёт не так, потому что вдруг накатывает паника. Это странно, они миллион раз признавались друг другу в любви, публично и наедине, перекидывание фразами «люблю тебя» и «я тоже тебя люблю, родной» — привычное дело, слова вырываются на автомате, почему же он испугался сейчас? Потому, отвечает он сам себе, что это первый раз, когда он не шутит, не паясничает, а говорит чистую правду. И слова словно бы горят красным, словно бы каждый сможет увидеть и понять: это уже не обычные шутки-хуютки. И Андрей тоже поймёт, заблокирует его и переедет жить на Камчатку. Федя немножко дурак и, если честно, множко пьян. И ещё более множко заебался. Комментарий он удаляет почти сразу же. И почти сразу понимает, что облажался. Не было никакой неоновой подсветки, никто бы на самом деле не обратил внимания на его дурацкое признание, но не сейчас, когда оно осталось на куче чужих скринов. Он исправляется, оставляет новый комментарий: «В ад перед тобой, в рай после тебя». Смысл один и тот же, но… Андрей лайкает его сразу же. Блядь, обречённо думает Федя. Надо ещё выпить, думает Федя. Мы всегда так говорим друг другу, он не удивился, думает Федя. Андрей так ничего и не спрашивает у него. 5. Окей, возможно, перед своим выходом на сцену он немного перебрал. Но с Андреем на сцене другой Фёдор, а Федя, ну, чувствует себя, как говно. Чувство совершенно иррациональное, но от тревоги тяжело дышать. Плохо и то, что они не успевают перекинуться и словом за сценой — зато Федя успевает накрутить себя. Слишком уж Андрей улыбается Логинову. После всего-то дерьма — Федя не по-ни-ма-ет. У них с тем, другим Фёдором, ничего не было, ведь Андрей не гей… но что если не гей он только для Феди? Надо ещё выпить. Почти весь сегодняшний вечер он увидит уже потом, в чужих видео. И как бухался перед Андреем на колени, и как лицо ему облизывал. Запомнил чётко лишь момент, когда потянул Андрея на себя, целясь губами в губы — и о чём только думал? Ни о чём, конечно. А Андрей увернулся, и федины губы попали в ухо. А потом Федя осознаёт себя уже в такси. Андрей под боком тёплый. Копается в телефоне. А кому пишет? Потом лестница — вроде второй этаж, а ступенек сколько! Понастроили. В квартире Андрей смотрит на него с сомнением. Говорит: — Ты как, не уебёшься тут нигде? Феде смешно: обычно он играет в няньку, следит, чтобы Андрей нигде не уебался, не переломался, и не привязался ни к кому — вечно он к людям цепляется, как репей, и закономерно отхватывает — обычно, когда Феди рядом нет. Андрей зато отвечает в их тандеме за память: пьяный он или объёбанный, помнит всё до мелочей. Федя вот так не умеет. А раз всё равно не вспомнит, значит и терять нечего. — Не уходи. Андрей вздыхает и стаскивает кроссовки. Они лежат, плечом к плечу, Андрей снова завис в телефоне, скорее всего пишет очередную дичь бессвязную в твиттер. Или нет? — Не уходи, — снова просит Федя, сползает ниже, укладывает голову на колени. Чувствует чужие пальцы в своих волосах. — Никуда я не уйду, дурак. Ничего он не понимает, думает Федя. Я же не про сейчас, я же… Но сейчас — хорошо. А завтра он всё равно ничего не вспомнит. 0. — Если бы ты был бабой, я бы тебя трахнул. И почему каждый раз то, что должно было прозвучать, как шутка, вовсе так не звучит? Андрей вскидывает на него глаза, вот он только что над чем-то смеялся — Федя уже не помнит над чем, он вообще ничего не помнит, он хочет лишь провалиться в Тартар, — и вот улыбка сползла с лица. Федя неуверенно посмеивается. Потому что ну правда же смешная шутка, зачем Андрею быть бабой, Федя хочет его и так. А Андрей, наверное, сейчас наконец-то даст ему в морду. Кто ж знал, что именно эта дурость… — Во-первых, — говорит Андрей, растягивая гласные, — ты лукавишь, Фёдор. Во-вторых, я бы мог, конечно, надеть ради тебя платье, но, по-моему, будет неубедительно. Тебе это прямо обязательно? Или не даст. В морду. — Что? — спрашивает Федя. Он не лукавит, он умирает. Прямо сейчас. — Ну чтобы я был женщиной? Ролевые игры это круто, но я думал, ты просто хочешь меня, и вроде бы это не проблема… — Андрюх, — говорит Федя, но тот его перебивает. — Фёдор, я заебался. Я очень уважаю твоё желание держать меня во френдзоне ещё несколько лет, но ты не Гейзенберг, а я не квантовая частица. Хотелось бы, знаешь, определённости. И подходит зачем-то ближе. А у Феди за спиной стена, и вовсе не вокзала Кингс-Кросс, да и он не Гарри Поттер. И не Гейзенберг, да. Скорее уж кот Шрёдингера — ни жив, ни мёртв. — Ты же говорил, что не гей. — Не гей. Но парень, который меня динамит который год — да. И наконец-то целует, привычно закидывая руки Феде на шею. В платье и парике Андрей всё же смотрится шикарно, не мешает даже борода.