Выстрел
7 мая 2024 г. в 11:10
…Я даже не знаю в какой момент что-то пошло не так. Всё шло заданому плану. Я ни в чем не сомневался, и был готов к любому исходу этого эксперимента. Но этот парень… Вечный мой фанат, у которого никак не получилось вырости к своему двадцатитрехлетию. Зачем я только принял его на работу? Я изначально ведь не хотел брать его… Но взял. Взял из-за нужды и некого любопытства. Он, конечно, был странный. Нет, не так. Он был. Немного особенный… Но это не помешало ему приобрести достаточно большие познания в ядерной и квантовой физике. Умный, но несностный мальчишка. Постоянно, как только видел меня, крутился рядом, осыпая странными и неловкими комплиментами. Ещё и неуклюжий до кучи: вечно спотыкался на лестничной клетке, чуть бывало не падал с в «пропасть». Это я уже молчу о фантиках и кружках, раскиданных по всей станции, об истериках из-за каких-то глупостей и неуместных движений… Так я думал изначально.
Не помню, в какой момент я перестал относиться к нему с пренебрежением и начал помогать ему, сближаться, узнавать больше о нём. Наверное, когда я в первый раз увидел его слезы. Возможно, увидев, как плачет кто-то другой, я бы просто отправил его в уборную. Но увидя его слезы в первый раз, я почувал тяжесть в груди. Я вспомнил, как в детстве, я испытал такое же чувство, когда увидел, как парень лет шести или семи плачет от беспомощности. Какие-то ребята чуть старше него смеялись над ним, выкрикиваои обидные и язвителные фразочки. Естественно, я этого просто так не мог оставить и вступился за малыша… И в тот момент, когда этот кудрявый парнишка в своих глупы зелёных очках смотрел на меня своими заплаканными глазами, я захотел защитить его, как того ребёнка. Единственное, что я мог сделать в той ситуации — отвести его в тихое место. Ближайшим был мой кабинет, поэтому я повёл его туда. Когда он наконец-то успокоился, то начал извиняться, объяснять, почему так случилось. Я не злился, спокойно выслушал его… И проникнулся им.
Возможно, в этот момент всё и пошло не так. Честно сказать, я первое время был несколько рад, что всё пошло не так. Этот несностный мальчишка, постоянно ждущий меня у входа в кабинет… Он стал украшать мои унылые дни. Даже когда это стало повседневной рутиной, его вечно счастливое лицо при виде меня скрашивало моё пребывание на этой станции. Это лицо такое…глупое. В хорошем смысле, конечно же. Не всегда, но чаще всего. В любом случае, оно часто заставляло меня легко ухмыльнуться… До сих пор не понимаю, как мы умудрились стать настолько ближе друг к другу. Я не знаю, что меня потянуло к нему. Он был прост, его намерения читались с лёту, он никогда не лицемерил и не лгал мне. Его чувства были искренними: этот парень действительно любил меня, хоть я и не понимал, за что… Однако, для меня были дикостью подобные отношения между нами. Что уж, для общества было дикостью подобное. Подумать страшно: директор и его подчинённый, с разницей в возрасте чуть ли не в три десятка лет, оба мужчины. Да ещё один — чистокровный американец, патриот своей страны, известный физик-ядерщик штата Невада, а второй — ребёнок мигрантов из Советского союза с особенностями развития и странными сексуальными предпочтениями. Это же нонсенс! А если кто-то узнает? Что будет с моей репутацией?.. А что будет с ним? А проект?
Проект. О нем не знали простые сотрудники станции, и не должны были знать. Во мне поселился ещё один страх. Что будет, если этот парень узнает? Он ведь может разболтать или в крайнем случае уволиться… Никто не должен был знать, что их судьба была предрешена… — Была… Предрешена… Их судьба была предрешена?.. И его тоже? — эти размышления, посетившие меня в одну бессонную ночь, окончательно добили мои попытки уснуть. Отлично, теперь, в добавок к моему ухудшающемуся депрессивному расстройству, мне мешали спать подобные мысли. Но возмущался я не долго, ведь в голове снова всплыли эти мысли.
— Разве он заслуживает такого скоропостижного и ужасного исхода? Он совсем юн…– мысли об этом не давали мне покоя даже днём. Я не мог сосредоточиться на работе. Всё становилось хуже, когда он приходил ко мне, улыбаясь, живя в счастливом неведении. И вот тогда я начал жалеть о том, что взял его на работу, о том, что привязался к нему, и о том, что потакал его чувствам, по сути, обманывал его.
И с каждым днем, размышляя об этом, мне становилось хуже. Я не мог работать в полную силу, еле как мог заставить себя поесть. Мысли давили на голову и угнетали меня всё сильнее и сильнее. Я снова зачастил с алкоголем, вследствие чего стал реже появляться на работе. У меня не было сил даже побрить свое заросшее лицо или принять лекарство. Не хотелось даже вставать и просыпаться… Очередной депрессивный эпизод. Всё стало ещё ужасней, когда таблетки, прописанные психиатром, кончились. Я перестал действовать и мыслить рационально… И вот, пару дней спустя, вечером, я сижу в своём доме в зале. У моего виска пистолет, заряженный двумя потронами, на случай, если первый даст осечку. Палец уже готов нажать на курок, а мыслями я уже отправился на тот свет.
— Нет! НЕТ! БРОСТЕ ЕГО! — я вздрагиваю от неожиданного крика. Оружие вырывают из рук, и оно с грохотом бросается на пол. Сердце бешено бьётся, будто оно сейчас выскочит вместе с моей жалкой душонкой. Глаза ошарашенно смотрят на испунанного юношу… Как он сюда попал? Почему он вообще находится здесь? Я не думал об этом.
–…Джимми…– прохрипел я, смотря на него. Кудрявый мальчишка задрожал. Он громко всхлипнул, бросился на мою шею, крепко обнимая её, и начал истошно рыдать.
В этот момент я окончательно очнулся. В мою голову пришло осознание, что только что произошло. Мои дрожащие руки аккуратно обняли его, прижимая поближе к себе. Голова опустилось на его плечо, утыкаясь носом в него. Из глаз медленно начали течь слезы. В голове промелькнула страшная мысль: «А если бы он пришёл на минуту позже?»
Он прорыдал на моих руках больше часа. Все это время, я был рядом, гладил его по спине, изредка бормотал что-то успокаивающее, но в основном молчал. Ближе к ночи, от такого эмоционального срыва его вырубило. Я еле как смог пересилить себя, взять его на руки, отнести в гостевую комнату и уложить на кровать. Перед уходом я снова посмотрел на него. Юноша дрожал, его лицо было красным и чуть опухшим от слез, временами он что-то судорожно говорил во сне. Аккуратно погладив его по голове, я вернулся в зал, пытаясь переварить, что только что произошло. Взгляд упал на пистолет, я взял его. В голову снова полезли ужасные мысли, и я судорожно стал вытаскивать потроны из магазина. Пистолет был возвращён в сейф, а я направился в кухню, к холодильнику, чтобы выпить и забыться, но мысли о парне, что сейчас находился в моем доме, заставили меня развернутся и пойти отоспаться. На следующий день предстоял очень долгий разговор…
Утром меня разбудил его тихий, скрипучий и несколько дрожащий голос. Он звал меня на завтрак. Я проснулся моментально, услышав, что юноша что-то приготовил. В голове крутились не самые приятные воспоминания об его прошлых опытах готовки. Но парень успокоил меня, заметив, как я занервничал, и повёл на кухню. На удивление, она не сгорела. На столе стояла тарелка с тостами и яичницей. Он извинился, что не может приготовить что-то получше этого, усадил меня за стол и сел рядом. Я принялся завтракать, иногда посматривая на лицо парнишки. Он улыбался мне каждый раз, когда я поднимал на него взгляд, но как только я снова устремлял свое внимание на тарелку с едой, дрожащие уголки его губ тут же опускались. Видимо, ему не хотелось расстраивать меня своей кислой миной. Как бы то ни было, я съел всё до последнего. Не то, чтобы я был голоден по утрам. Скорее, я просто хотел хоть как-то порадовать парня. Ему это было нужно.
Я встал из-за стола и погладил его по голове, благодаря за завтрак. Он чуть не заплакал, услышав это, и улыбаясь, повёл меня к ванной. Он хотел, чтобы я принял душ. Я действительно не делал этого давно. Мальчишка привёл меня в ванную и сказал подождать, после чего убежал. Мне ничего не оставалось делать, кроме как снять с себя грязную одежду, пропахшую потом, сигаретами и дорогими виски. Вскоре, малец вернулся с полотенцами, нижним бельём и халатом и стал настраивать воду… Как сейчас помню, как его тонкие, дрожащие ручонки аккуратно и бережно намыливыли мои волосы, терли мою спину. В них ощущалось столько тепла и заботы, но они были мертвецки холодными. Каждый раз по телу бежали мурашки, когда я ощущал этот холод. Он говорил не переживать об этом, но я всё равно пытался согреть их. Юноша лишь молча улыбался и не мешал мне.
После водных процедур, я переоделся, и парень дал мне пену для бритья и бритву. К тому времени, я уже достаточно сильно зарос, мне действительно не мешало побриться. Всё это время он был рядом, будто боялся, что я могу с собою что-то сделать. Вскоре, я умыл лицо от пены и остатков волос, и мы вышли из ванной. Юнец привел меня в спальню, а сам куда-то убежал. Через время, я услышал, как звенели пустые бутылки из-под алкоголя. Он решил немного прибраться. Я хотел было крикнуть, что это могла бы сделать и горничная, но это бы значило обесценить его помощь и заботу. Поэтому, я просто уселся на кровати и стал ждать, размышляя, что я должен буду сказать, ведь разговор по поводу вчерашнего был неизбежен.
Спустя некоторое время, парень вернулся и устроился рядом со мной на кровати. Я долго думал, как мне начать этот разговор... Он тоже об этом думал. Мыслей не было ни у него, ни у меня. Мы просто молча улеглись на кровать и приобняли друг друга. Так мы пролежали достаточно долго, в тишене и спокойствии. Вдруг, мальчишка неожиданно для меня обвил мою голову руками, послышались всхлипы.
– Шеф, я прошу вас... Не делайте такого с собой... — тихо шептал он, гладя мою голову, — Пожалуйста, пообещайте мне... Пожалуйста...
Он умолял меня никогда больше не поднимать на себя дуло пистолета... А я?.. Я молча прижимал юношу к себе, уткнувшись в его грудь, а по моим щекам медленно текли слезы.
Эта ситуация довольно сильно сблизила нас. Я ещё больше привязался к мальчишке, как и он ко мне. Парень стал помогать мне во время депрессивных эпизодов, а я зачастил ездить вместе с ним на другой конец района в забытые всеми мотели, где всем плевать, кто ты и с кем ты, где мы могли наконец уединиться без страха, что кто-то мог пустить слухи о нас. И нам было хорошо... Но даже так, я всё ещё не переставал думать о проекте, об его исходе... Взрыв состоится в назначенный день. Я, мисс Миллер и другие руководители и осведомлённые обо всем участники проекта будем находиться на собрании в Лас-Вегасе в это время. Меня мучила мысль, что в этот день всё закончится. Я больше никогда не увижу его...
Неожиданно, за месяц до дня "X", ко мне приходит Энн Миллер с заявлением об отставке. Она больше не могла вынести того, что ей приходится врать нашей команде из БЩУ и наблюдать, как они в счастливом неведении работают, веселятся. Хоть уход нобелевской лауреатки был достаточно большой потерей, однако руководство пообещала найти ей замену. Но мне было это неважно. В ту ночь я осознал, что могу просто уволить юношу с работы. Это бы гарантировало ему безопасность и сохранило бы ему жизнь...
Подписать приказ об увольнении, я планировал на следующий же день, однако мои планы были сорваны. В преддверии дня "X" на меня, как на одного из руководивших проектом, свалилось куча обязанностей. Чуть ли не каждый день я ходил или ездил на собрания, разбирался с бумажной волокидой, и добавок ко всему, мне ещё нужно было успевать руководить процессами на станции. У меня просто не находилось ни одной свободной минуты, работал даже не перерыве. Я настолько уставал, что к вечеру мне уже ничего не хотелось, кроме как поскорее вернуться домой и лечь в постель. За весь месяц я даже ни разу не пересекался со своим, не то, чтобы любовником. Скорее, с очень близким и важным мне человеком... Ему было несколько печально от этого, однако он никогда не мешался под ногами, понимая, что сейчас у меня не самые спокойные дни.
Вспомнил я о том, что хотел написать на него приказ об увольнении вечером, за два дня до взрыва. На следующий день я уже должен был лететь в Лос-Анджелес, потому я судорожно стал искать документ. Мои нервы из-за ваей суматохи и так были на пределе, а вспомнив об этой бумажке, я был готов рвать на себе волосы, потому что совершенно забыл об этом. Вдруг дверь скрипнула. Послышался его восторженный скрипучий голос:
– Шеф! Вы даже не представляете, что мне только рассказали! Вы должны это услышать!
Я так и не услышал его расаказа. Я начал гневно кричать на него. Это было глупым и импульсивным поступком на фоне сильного стресса. В порыве гнева я начал упрекать его за всё, что только можно. С каждым моим криком, его глаза всё больше наполнялись слезами. Он пытался меня успокоить, но это ещё больше раздражало меня. В один момент, на эмоциях, я прокричал ему о том, как жалею о нашей встрече... Это было для него слишком. Юноша задрожал и, закрывая лицо руками, убежал прочь.
Я осознал, какую глупость совершил, уже поздним вечером, когда уже собирался лечь спать. Я знал, что в такое время он, обычно, не спит, поэтому быстро набрал его. В ответ были лишь гудки... Я звонил несколько раз, но никто не брал трубку... Наконец, я оставил это дело и улегся в кровать с мыслями о том, что я упустил последний шанс спасти его. На следующий день я улетал в Лас-Вегас. Точка невозврата была достигнута...
Следующие несколько месяцев моей жизни были как в тумане. Я ездил на разные интервью, где меня спрашивали о произошедшем "несчаном случае". Не помню, что отвечал им. Скорее всего, это были заранее заготовленные ответы. Руководство осталась довольно результатами проекта, и на меня повесили новый, ещё более маштабный, чем предыдущий. Очнутся и осознать, что произошло, я смог только в момент моей речи на открытии мемориала "в память погибшим сотрудникам на станции «Сильверфилд»". Я должен был читать заготовленный текст с листа. Так и было, пока в один момент, я не поднял глаза и не увидел надпись "Джимми Крайчик", написанную на мемориале. Я замолк и больше не смог сказать ни слова. Ком в горле просто не давал этого сделать. Меня увели в машину и отвезли домой, решив, что мне стало слишком плохо из-за воспрминаний о случившемся. Всё это время, я крепко сжимал в руке кулон ввиде ласточки. Этот кулон я хотел когда-то подарить ему...
Из-за нового проекта мне пришлось переехать в другое место, но каждые выходные я возвращался обратно в родной город, чтобы просто прокатиться по тем местам, в которых мы с ним бывали. Это были карьеры, мотели, рестораны, обычные пустоши и его излюбленный Макдональдс. В одну из таких поездок я даже заказал картошку там. Вернувшись с едой в машину, я по привычке начал рассказывать о вреде подобной пищи... А затем замолк, вспомнив, что тут никого нет. Я даже не понял, для чего я купил эту дрянь... Запах картошки, как это всегда бывало, распространился по всему салону автомобиля. В голове всплыло воспоминание о том, как он с довльным лицом уплитал её и благодарил меня... В это день я впервые попробовал эту гадость. Я съел всё до последней крошки. В полном одиночестве....
Юноша часто посещал меня во снах, говорил мне что-то, обнимал, водил в какие-то сюрреалистичные места, держал за руки... Его руки были мертвецки холодными. Как в тот день. Только теперь в них не было той заботы и теплоты... Их не было в принципе, я не мог их ощущать, но я чувствовал, что они холодные. Он весь был холодным, но всё так же лучезарно улыбался, глупо смеялся и махал своими конечностями. Каждый раз я просыплся со слезами на глазах и в холодном поту после подобных сноведений и кричал его имя...
Прошёл почти год.. Сейчас бы ему могло бы быть 24. Я устал... Чувство вины за свое бездействие душит меня каждый день. Я больше не могу этого терпеть. Сейчас вечер, и я сижу в своём старом особняке, в зале. У моего виска пистолет, заряженный двумя потронами. Палец уже готов нажать на курок... Если после смерти действительно что-то есть, то я хочу встретит его. Я хочу встретить моего Джимми...