Покой

      Изуку любил и ненавидел свою работу. Он любил даровать покой напуганным невинным душам, облегчать предсмертные муки и позволять душе очиститься от пороков земной жизни, давать возмездие отбросам общества и жестоким людям, которых преследовал и сводил с ума. Но он ненавидел видеть имена новорождённых в своих списках для сбора, разлучать еще детей с их родителями из-за болезни тех и видеть насилие, которое пришлось пройти душе перед смертью.       Его Долг был таким же древним, как Вселенная, и таким же необходимым. Он забрал и покарал многих за свою долгую жизнь. Но каждый раз у Бога внутри что-то болезненно сжимается, когда он приходит за душами войны. Его верные спутницы - черные бабочки, что всегда ведут к цели, - тогда собираются в огромные стаи, которые заполоняют собой небосвод, как грозовые тучи.       Здесь всегда много крови и стонов умирающих, тихих молитв и призывов это закончить, слова прощаний и извинений перед кем-то другим и далеким. Хоть у Изуку и есть много помощников, которые выполняют работу по всей Земле, войны - его прерогатива. Там слишком много смертей, которые ему не составит труда забрать одним широким взмахом косы. Связь души с телом, которую Жизнь так искусно сплел, обрываются пучком из тонких нитей - воспоминаний и опыта, слез и радости, обещаний и лжи, веры и злости. Забирать души у уже умерших не сложно. Тех удерживает лишь Связь от рождения, когда чужая судьба вплетается в судьбу очередного творения.       Хуже всего с детскими душами. Те просто не осознают свою смерть. Те верят, что животик перестал болеть, потому что они достаточно долго терпели, чтобы научиться игнорировать это чувство. Те верят, что громкий свист снаряда, который упал, попал в соседний дом, не взорвался или тот уже успели потушить. Те верят, что тепло и лёгкость вместо холода и всепоглощающей усталости лишь сон. Так детские души продолжают неосознанно крепко держаться за Связь с телом. Их нужно отвлечь от происходящего и осторожно отвести в новый круг перерождения. Добровольно и не позволить увидеть мертвое тело. Иначе те мучительно и медленно сгорят от осознания правды.       Поэтому Изуку следует за новыми бабочками, когда заканчивает с людьми на поле боя, покрытым кровавым и грязным снегом. Каждый взмах крыльев ведёт всё ближе и ближе к ужасу. В старом разрушенном кирпичном здании покоится около двадцати душ. Те сбились в одном месте, чтобы согреться, еще не понимают, что произошло и почему бомба не убила тех. Это ужасно. На глаза попадается вывеска на земле: "Детский дом". Это совсем крохотная деревянная табличка с простой белой краской на фоне темного дуба выглядит как приговор и немой укор каждому.       А бабочка ведет дальше, ближе к детскому тихому плачу сквозь развалины бывшего здания. В войну нельзя плакать громко - услышат. Убьют. Но сейчас Изуку лишь меняет облик на подростка с кудрявыми зелеными волосами и легкой одежке, создает иллюзией вытянутые и полупрозрачные искрящиеся крылья и яркие веснушки на щеках, прежде чем заговорить с душами: – Хей, хей, хей, кого же я вижу здесь? Неужто это мои пропавшие друзья? – а дети испуганно жмутся друг к другу в ответ и смотрят затравленно. – Неужели я такой страшный? – крылья опускаются, как и плечи. Лишь бы отвлечь, лишь бы успокоить и развеселить. – Н-нет, – спустя время тихо возражает одна из девочек. Та закутана в несколько слоев одежды, а лицо почти черное от сажи с прожилками пепельно-белого от дорожек слез. – Правда?! – а Изуку же лишь хлопает в ладоши и не зацикливается на следах слабости ребёнка. – Тогда вы пойдете со мной? Маленькие детки заслуживают отдыха после всего пережитого. – А почему ты не пришёл раньше? – спрашивает самый старший. Ему лет десять-одиннадцать на вид, но тот такой крохотный. Пытается защитить всех, перевести чужое внимание на себя и дать чувство безопасности другим. – Я лишь один, поэтому не могу успеть везде. Но я стараюсь помочь каждому ребенку, которому могу, – Изуку садится на один из обломков, игнорируя холод и грязь. Она ему все равно ничего не сделает. Это будет недолгий разговор, но тяжёлый. – А детей во всём мире знаете сколько? Вооооот столько, – он разводит руками в стороны пока говорит, чтобы обозначить насколько тех много. Играет свою роль весельчака. – Бабочки?.. Бабочки зимой? – спрашивает самая маленькая. Та сидит на руках и пытается дотянуться до пролетающего мимо жнеца Смерти. – Ага, это мои особые бабочки, – насекомое плавно опускается на указательный палец, чтобы донести об окончании сбора душ. Сейчас это последние. Хоть буквально через десяток секунд появятся новые. Но верные бабочки будут оставаться настороже в городе, захваченном в плен орудий и выстрелов, огня пороха и чувства долга. – Они помогают мне отправлять детей на остров Радости! Там много сладостей, всегда тепло и много игрушек! Нет ни кого грустного и чувства голода. Это хороший остров, спокойный. Хотите туда попасть? – какое-то время души сбиваются в круг и что-то шёпотом обсуждают, на что он делает вид, что занят игрой со жнецом. – Ладно, мы согласны, – говорит все тот же взрослый мальчишка. – Что надо делать? – Лишь коснуться бабочки. И всё! Совсем не страшно. Они ласковые, – Изуку переводит взгляд на крохотную помощницу, которая с лёгкой щекоткой ползает по пальцу. – А мы все вместе окажемся на острове? – это уже звучит как угроза, но Смерть давно понял, что за этим не стоит ничего кроме страха. Страха расстаться. – Конечно. Даю слово! Тогда мне звать всех своих друзей, чтобы они помогли вас отправить на остров? – а в ответ лишь легкий кивок. Стоит взмахнуть рукой, как появляется множество бабочек, которые позже направляются к душам детей. Хватит всего одного касания, чтобы отправить души на перерождение. Один за одним все исчезают в лёгкой вспышке. – Спасибо, – говорит тот же мальчик среди гомона и детского смеха. Тот касается бабочки уже самый последний, когда убедился, что все остальные уже исчезли. – Пожалуйста.       Смерть страшна и ужасна в своей сути, но он старается давать успокоение и мир невинным душам. Как бы больно не было самому.