only flesh and blood to give

— Йоу, Итадори, как на тебе всё так быстро заживает? — спросила его однажды Кугисаки, когда они валялись на траве после особенно ужасного спарринга на тренировке. — А? — спросил Юджи, пытаясь налить воду себе в рот, не садясь. У него не вышло, облил себе лицо. — Да, у тебя не остаётся синяков после спаррингов, — сказала Нобара. — О, и в том месяце, когда мы сражались с тем проклятием первого уровня — Фушигуро и я провалялись в больнице с неделю, а ты уже через пару дней был на ногах. Разве всегда так было? Юджи протёр глаза от воды. — Хм, я хз, — ответил он. — Я не получал серьёзных травм до того, как стал магом. Даже костей никогда не ломал. Возможно, сейчас на мне всё заживает быстрее из-за использования проклятой энергии, но я никогда не пытался залечить что-то специально. — Это так не работает, — сказал Фушигуро. — Проклятая энергия идёт из негативных эмоций, ею нельзя лечить. — Но Годжо-сенсей– — Использует обратную проклятую энергию. — То есть, типа, позитивные эмоции! — воскликнул Юджи, щёлкнув пальцами. — Может, у меня просто настроение лучше, чем у вас. — Нет, идиот, — отрезал Фушигуро, хлопнув его по предплечью. — Чтобы создать источник обратной проклятой энергии, надо умножить два источника проклятой энергии. Это очень сложно. Только крайне продвинутые маги вроде Годжо или Юты-семпая могут использовать его, а доктор Иери может применять его к другим людям, не будучи магом особого ранга, потому что это часть её проклятой техники. — Оу. — Юджи на минуту затих. — Тогда я без понятия. — Кто бы сомневался, — пробормотала Кугисаки, и Юджи выплеснул остатки воды на неё в отместку. Взвизгнув, она бросилась на него, и они покатились по траве, колотя друг друга до тех пор, пока громко заурчавший живот Юджи не отправил их всех на ужин. Юджи обжарил им говядину с овощами и всё время готовки с жадностью пялился на шкварчащее мясо, будто так оно могло приготовиться быстрее. Тот разговор вылетел у него из головы, и Юджи совершенно не вспоминал о своей регенерации следующие несколько недель, пока кое-что не случилось. Он не сражался и не тренировался, он даже не делал ничего особо активного — он просто шинковал зелёный лук для ужина. Нож соскользнул, и лезвие впилось в его указательный палец достаточно глубоко, чтобы пара капель крови брызнула на доску. — Бля, — прошипел Юджи, быстро засунув палец в рот и бросив нож в раковину. Одной рукой он сгрёб неокровавленный лук в кучку на стойке и кинул доску в раковину, ополаскивая её водой. Наблюдая за тем, как красноватая вода мешается с крошечными ярко-зелёными овалами, он вынул палец изо рта и уставился на порез. Тот был неглубоким, на него хватило бы и простого пластыря — честное говоря, ему было больше жаль лук. Он всё ещё смотрел на ранку, когда та начала затягиваться. Юджи зачарованно наблюдал за тем, как кожа начала срастаться сама собой с обоих концов, закрывая порез, пока кончик его пальца не стал так же цел и невредим, как и несколько мгновений назад. Окей. Это… было не нормально. — Эм, Сукуна? — произнёс Юджи. Он знал, что у них с Сукуной было что-то вроде ментальной связи и что Сукуна точно мог обращаться к его разуму напрямую, да и сам Юджи так пару раз случайно делал, но он всё же предпочитал говорить вслух, когда они были наедине. — Это ты сейчас меня вылечил? Шрамы под его глазами раскрылись, и глаза Сукуны уставились на его палец. Его щека под ними тоже разошлась, и Юджи едва подавил дрожь, продравшую вдоль позвоночника от ощущения того, как зубы вылезают из свежесформированного рта. Ему всегда было неприятно то, как Сукуна проделывал в нём дыры, разделяя плоть и кожу; ощущения были просто тошнотворными, словно что-то копошилось в открытой ране. — Думаешь, эта царапинка стоит моего времени? — усмехнулся Сукуна. — Не представляю, сколько ещё раз мне придётся вдалбливать это твоему скудному уму: мне плевать, что с тобой происходит. Особенно, когда ты сам это делаешь с собой. — Боже, ладно, не кипятись ты так, — пробормотал Юджи, ткнув палец другой рукой. — Мне просто интересно. Кугисаки как-то заметила, что на мне всё заживает быстрее, чем на других, но я раньше никогда не видел сам процесс регенерации. Это, типа, побочный эффект от того, что я сосуд, или типа того? — Возможно, — задумчиво произнёс Сукуна. — Я ещё никогда не был в сосуде, который бы продержался так долго. Но смею тебя заверить: если бы это зависело от меня, я бы вообще не дал твоим ранам заживать. Оставил бы их открытыми, чтобы они кровоточили и гноились до самой твоей смерти. — Что за нахуй, Сукуна, — пробормотал Юджи, хлопнув ладонью по своей щеке. Рот лизнул его ладонь горячей полосой языка, а потом, не дав времени отдёрнуть руку, сильно укусил. Зубы Сукуны были острыми — острее, чем должны были быть — и Юджи отвёл руку уже с четырнадцатью проколами по форме зубов на ладони. Он наблюдал и за тем, как они тоже закрылись сами собой. Единственным напоминанием об укусе были только оставшиеся капли крови, медленно стекающие в центр его ладони.

___________

После того, что он окрестил Инцидентом с Укусом, Юджи начал тестировать пределы своей новоприобретённой регенерации. На заданиях он принимал те удары, от которых раньше бы уклонился, потому что знал, что любые синяки исчезнут за считанные минуты. Даже серьёзные травмы — треснувшие рёбра, сотрясения, сломанные конечности и разорванные сухожилия — приковывали его к постели лишь на день-два. На самом деле, чем больше травм он получал, тем быстрее они, казалось, заживали. Он стал терять осторожность, собирая раны, как листы бумаги, укладывая колотые на резаные и на рваные. Количество травм, судя по всему, не имело значения — его кожа закрывалась, как новая, каждый раз, уничтожая все следы его повреждений так, будто их никогда и не было. Он пытался убедить себя, что это к лучшему, что шаманы должны быть крепкими; что это знак того, что он становится опытнее и сильнее. У него не вышло. Доктор Иери начала выпроваживать его из медцентра. — Мне надо сфокусироваться на тех, кому действительно нужна моя помощь, — сказала она. Юджи посмотрел на окровавленную дыру в своей футболке, сквозь которую кулак проклятия вошёл в его живот, как в тёплое масло, и на гладкую, невредимую плоть под ней. — Хорошо, — сказал он и больше не возвращался. — Ого, капец тебе везёт, Юджи, — впервые сказала ему Нобара, когда они пересеклись после того, как доктор Иери сказала ему, что другим людям её помощь была нужна больше, чем ему. — Если бы я могла лечить себя, я бы стала просто непобедимой, понимаешь? Она показала ему «пис» из-за плеча на прощание, направляясь в медцентр и оставляя его в одиночестве в коридоре. Юджи не чувствовал себя непобедимым. Он чувствовал себя так, словно Сукуна держал его сердце в своих когтистых пальцах и сжимал. В последнее время проклятию даже не надо было ничего говорить ему, чтобы сломать его; разум Юджи воображал его слова самостоятельно. Когда он опрокидывал кружку за ужином или спотыкался о собственную ногу на тренировке, это его собственные мысли переполняли его — но именно голос Сукуны озвучивал их, цедя сквозь зубы поток бессвязных комментариев, нервных и уничижительных. Это правда действовало на нервы; в них не было ни тихого сопляк, ни странно устаревших фраз — только глубокий рокот древнего зла, бормочущего: бля, поверить не могу, что я сделал это, я грёбаный идиот. Юджи не знал, выдумывал ли он это или нет. Они все пялятся на тебя, шептал Сукуна, или, может быть, сам Юджи, или они оба одновременно. Юджи представлял, как их рты движутся синхронно, исторгая фразы с одними выражениями, с одной интонацией, и едва мог сдержать дрожь. Сукуна, должно быть, взял на заметку его омерзение, потому что в ту же ночь Юджи приснилось, что они срослись воедино в гротескное переплетение множества конечностей, кожа которого была до предела натянута поверх проволочного каркаса. Они, казалось, сутками ползли вместе через зловонные воды владения Сукуны, следуя за запахом крови, неуклюже загребая воду своими деформированными ртами, когда жажда становилась невыносима. Мышцы их рук горели, и они были очень, очень голодны. Юджи проснулся с привкусом стоячей воды и разлагающейся плоти на языке. Он едва успел свеситься с края кровати, прежде чем его вырвало на пол под злобный смех Сукуны, звенящий в его ушах. Даже при свете дня кошмар цеплялся к нему, как нефтяная плёнка, удерживая его по пояс в трясине бессознательного. Его тело не подчинялось его командам, его личность была до предела натянута поверх его мышц и ломких костей. Он постоянно ждал, что вместо одной руки вперёд протянется две; ему казалось, что он должен быть выше, больше, шире. Он постоянно спотыкался о собственные ноги, неуклюже бился бёдрами о стулья и собирал плечами дверные косяки так, как не собирал их со времён своего последнего скачка роста. Он даже ловил себя на том, что пригибал голову, проходя сквозь проёмы, которые были на метр выше его головы. Годжо совершенно уничтожил его на тренировке. — Обычно у тебя лучше выходит, Юджи, — прощебетал он, уходя от широкого удара и грациозно приземляясь на цыпочки. — С тобой всё хорошо? Юджи сжал зубы. Что он мог ответить? Простите, сенсей, просто тяжело хорошо сражаться, когда я не могу предсказать, куда направлены мои удары. Если он скажет от Сукуны у меня кошмары, то лишь привлечёт внимание к тому, что не справляется с ношей сосуда. Если скажет мне кажется, Сукуна что-то делает со мной, то окажется под замком в комнате без окон и с кучей печатей. Снова. Он выдавил неуверенный смешок. — Простите, сенсей, — сказал он, тяжело дыша. — Просто не выспался, наверное. Хотя бы с его сумасшедшей регенерацией к тому моменту, когда они покинули поле, синяки на его рёбрах уже выцветали от глубокого фиолетового к мерзко-жёлтому. Завтра должно было стать лучше, верно? Ему просто нужно было выбросить из головы образ того, как они с Сукуной слились воедино в этот кошмарный сгусток перекрученной плоти и плавящихся костей– Лучше не стало. Утром Юджи проснулся с обрывками гротескных образов, уже выцветавших из его подсознания — злобного оскала Сукуны, крови, стекающей с его острых клыков, мышечных волокон, разорванных и зацепившихся за его когти. Годжо, Нобара, Мегуми, Маки, Нанами — все они лежали, разорванные в клочья и сброшенные в кровавую кучу; их глаза смотрели на него пусто и с укором. Он помнил, как они кричали, когда он рвал их на части своими собственными руками. Как легко расходилась их плоть. Как трещали их разламывающиеся грудные клетки, когда они отдавали последние удары своего сердца ему, ему, только ему. У него в носу всё ещё стоял запах крови, засыхающей на его руках. Едва проснувшись, он тут же начал выскребать всё из-под ногтей, держа руки под горячей водой, пока кожа не стала розовой и нежной. Сукуна издевался над ним все те двадцать минут, что он пытался оттереть пятна крови, которые видел только он сам. Его забавляло то, как Юджи пытался спрятать следы преступлений, которых не совершал. Его смех крутился вокруг него, как розовая вода, закручивающаяся в сливе раковины. Юджи всё ещё ощущал засыхающую кровь на своих руках. Ты думаешь, что тебе только снилось, как ты их убиваешь, мурлыкал Сукуна, но на самом деле ты действительно убил их внутри моих владений. Это интересное отличие. Людской разум крепок… но он не предназначен для того, чтобы носить в себе что-то вроде меня. Моя внутренняя территория действительно существует, ты знал? Она не очень похожа на твоё измерение, конечно, но она реальна. Мутный уголок ада. Воспоминания, которые ты получаешь там, то, чему ты там учишься, каждое слово, которое произносишь там… всё это происходит на самом деле. — Прекрати, — прошептал Юджи, растирая руки ещё сильнее. Его пальцы порозовели и ныли, он откусил все кутикулы и сгрыз ногти почти в ноль. Он не мог дать когтям из своего воображения ни единого шанса вырасти. Потому что именно так всё и происходит, верно? Если он подумает об этом, это случится. Если он задумается, каково было бы погрузить руки в чей-то торс и вытащить наружу пригоршни органов, если он позволит мысли о том, чтобы переломить кости в своих кулаках, лишь промелькнуть в своей голове, это будет всё равно что действительно сделать это. Может, Сукуна и наполняет этим его сны или ему самому просто это снится, но конечный результат всё равно один: судья, возвышающийся над трибуной; правосудие с зашитыми глазами. Виновен. Чувство вины следовало за ним по пятам, пока он плыл сквозь дни, и короткими моментами пролезало в трещины его сознания. Сукуна просачивался в него медленно и неумолимо, и Юджи не мог этому помешать. Целые ночи напролёт он проводил по уши в крови, радостно и бездумно отделяя плоть от костей, слизывая с губ кровь неестественно длинным и цепким языком. Переход от ярких сцен резни в его кошмарах к прохладному утру был невероятно резким. Юджи всегда на мгновение приходил в замешательство, когда просыпался сухим и чистым. Сам масштаб жестокости в его снах был просто тошнотворным; чаще всего по пробуждении он едва мог сдержать рвоту. Но хуже всего были утра, когда он просыпался голодным. В последнее время Юджи был голоден постоянно. Каждый раз, стоило ему увидеть мясо, в его животе поселялось странное чувство. Ничего конкретного, ничего, чему он бы мог подобрать название, просто слабое покалывание при виде куска говядины или свинины. При виде его красной свежей мякоти, крови, стекающей по его краям и собирающейся на разделочной доске; редких кусочков костей в больших отрезах. Ещё хуже было от того, что обычно готовил именно он сам — Мегуми ничего не смыслил в готовке, а Нобаре, кажется, нравилось требовать от него еду, поэтому каждый вечер он надевал фартук и хозяйничал на кухне час или два. Этим утром он проснулся голодным, и его дразнила лежащая на столе толстая вырезка для сегодняшнего ужина. Держу пари, она и сырая хороша, шептал его разум. Держу пари, она сладкая… терпкая… сочная. Юджи не был уверен: то ли это Сукуна, истосковавшийся по пище в глубине его сознания, оголодал так сильно, что у него текла слюна от вида сырого мяса, то ли это были его собственные извращённые мысли. Если Сукуна мог влиять на его подсознание, мог ли он вообще сказать наверняка? Его живот заурчал. Похуй, решил он, наклоняясь и отрезая полоску сырой говядины. Источник его мыслей был не так уж важен, когда проявлялись они одинаково. Юджи запрокинул голову и отправил в рот полоску мяса. Вкус взорвался на его языке, обволакивая его язык солью и железом. Он быстро отрезал себе ещё кусок, и ещё, и ещё, жуя и глотая их так быстро, как только мог. Наконец, он схватил всю вырезку целиком и впился в неё зубами, вошедшими в неё, как в мягкое масло. Он едва не забыл прожевать откушенный кусок, прежде чем проглотить его и оторвать другой. Чёрт, как же вкусно. Он успел с жадностью расправиться с куском к тому моменту, когда его мозг наконец догнал желудок. Юджи моргнул, глядя полосы крови и мясного сока, покрывающие его руки. Он вытер рот тыльной стороной ладони, и увидел на ней то же самое. Приведи себя в порядок, пацан, сказал Сукуна, разворачиваясь в его сознании и излучая удовлетворение. И аккуратнее с зубами. Юджи бросился лихорадочно отмывать лицо и руки в кухонной раковине. Как раз вовремя, потому что Нобара вскоре зашла на кухню вместе с идущим за ней по пятам Мегуми. — Эй, ты разве ещё не начал готовить? — спросила она. — Ты тут уже минут двадцать. Юджи сглотнул. — Ээ… это… эм, мясо испортилось, — выдал он, запинаясь. — Пришлось его выбросить, поэтому, эм, нам придётся ужинать чем-нибудь другим. — Странно, — ответила Нобара. — Мы же только пару дней назад его купили, разве нет? — Мясо может быстро испортиться, — сказал Юджи. — Мы же можем просто доставку заказать? — Да, я хочу лапшу, — встрял Мегуми. Нобара переключила своё внимание на него, и Юджи незаметно вытер пот со лба. Когда их доставка приехала, он отдал большую часть своей порции товарищам. Впервые за долгое время он был сыт. После этого дни начали сливаться воедино, как размазанная по стеклу кровь. Занятия, тренировка, миссия, тренировка, кошмар, завтрак, миссия, ужин, кошмар, занятия, тренировка, кошмар, завтрак, тренировка, кошмар. Он просыпался со звуком будильника, мыл руки, шёл за Мегуми на тренировочный плац и обратно в общежитие. Даже порой превращавшиеся в избиения тренировки не запоминались — синяки, от которых тело раньше ныло несколько дней, теперь исчезали за считанные часы. Всё это время Сукуна маячил на задворках его сознания, пропитывая его мысли кровью, как пятно, которое он не мог оттереть. Юджи пытался занять свой мозг, отвлекая себя музыкой, фильмами и видеоиграми — чем угодно, лишь бы удержать себя от мыслей о том, чтобы вырвать тонкую трахею из горла Нобары, или выдавить кристально-идеальные глаза Годжо, или размозжить ногой грудную клетку Мегуми, чтобы рёбра проткнули его лёгкие, как иглы. Чем угодно, лишь бы не дать прогнившей ране в его сознании загноиться. У него не вышло. Первогодки отправились в город вместе, бесцельно шатаясь по району с торговыми центрами. Нобара таскала их по магазинам одежды, заставляя Мегуми и Юджи ждать внутри и держать её пакеты. Юджи не был против — ему нравилось быть полезным — но Мегуми бухтел на каждый новый пакет, которые она им вручала. — Откуда у неё, чёрт возьми, деньги на всё это? Нам же одинаково платят, — проворчал он, когда они вошли в дорогой магазин нижнего белья. Несмотря на все свои жалобы, он не отрывал взгляда от пола. — Я хз, чувак, — сказал Юджи. Он не был таким уж ханжой, чтобы не оценить огромные постеры с женщинами в нижнем белье, поэтому периодически оглядывал магазин, хотя и старался не смотреть на людей, которые пришли за покупками. — Наверное, она их просто откладывает. Проходящая мимо женщина привлекла его внимание. На ней почти ничего не было: короткие шорты с высокой посадкой и укороченный топ едва ли больше спортивного лифчика — и у неё были длинные-предлинные ноги. Так много кожи, выдал его предательский мозг, а потом: Так много плоти. Наверняка такой вкусной — ты бы узнал наверняка, если бы впился в неё зубами, да? Прекрати, яростно подумал он, но не мог заставить себя отвести взгляд, представляя, как вонзит зубы в верхнюю часть её бёдер, как кожа разойдётся, обнажая блестящие красные мышцы, покрытые похожим на крем жиром. Как хороши будут на вкус всё ещё тёплые мышцы, такие солоноватые, терпкие и с металлическим привкусом крови. Как излившиеся из раны капли крови будут греть ему язык, упоительные и отвратительные именно так, как нужно– Сильный удар по руке согнал с него наваждение. — Юджи, извращенец! — рявкнула Нобара, так и не опустив кулак. — Я тебя сюда привела не на людей глазеть! Юджи покраснел, чувствуя, как у него горят уши. — Ай, нет, я– ты не так всё– — Всё она правильно поняла, как по мне, — сказал Мегуми. Предатель. — Да, ты едва слюни не пускал, — сказала Нобара. — Мерзость, причём капсом: М-Е-Р-З-О-С-Т-Ь. Ещё посмотрим, возьму ли я тебя когда-нибудь снова по магазинам. — Эй, если достаточно объективизировать женщин, чтобы соскочить с этих поездок… — начал было Мегуми. — Даже не пытайся, чувак, твою гейскую сущность за километр видно. Юджи позволил их перепалке слиться с фоновым шумом по пути из магазина на фудкорт. На этот раз он был не против остаться неправильно понятым. Он бы предпочёл, чтобы его друзья думали, что он пялился на задницу той женщины, чем признаться, что на самом деле он думал о том, чтобы укусить её, разорвать её плоть и проглотить её горячей и сырой. Он снова подумал о тех крошечных джинсовых шортах, воображая их покрытыми кровью, представляя хруст костей и хрящей под его зубами, и то, как он просовывал бы язык промеж мышечных волокон. Лучше уж фантазировать о какой-то безымянной прохожей, полагал он, чем переживать заново то, как хрустели кости Мегуми под его ногой или как он зубами сдирал кожу с груди Нобары до того, как проснулся сегодня утром. От жирного фастфуда, который подали им в торговом центре, у него скрутило живот. Он слишком прожарен, подумал его мозг, или Сукуна, или они оба. Возможно, тебе стоит спросить, не дадут ли они тебе чего-нибудь с кухни. Он всё равно проглотил эту еду. Это было не экологично. ___________ Именно на самой обычной миссии всё достигло точки невозврата. Юджи, Мегуми и Нобара пролезали под забором за ближайшей начальной школой, направляясь в леса, где заметили пару проклятий второго уровня. Годжо мелькал позади — «Я здесь только для того, чтобы милых детишек никто не погрыз!» — листая что-то в своём телефоне и по большей части игнорируя их. — План такой, — сказал Мегуми, всматриваясь в полосу деревьев. — Вы двое идите вперёд, мои шикигами окружат по периметру. Так мы сможем сдержать тех, что попытаются прорваться, и дадим Годжо-сенсею знать, если они направятся к школе. Окей? — Звучит отлично, — сказала Нобара, подбросив в воздух молоток. Юджи просто кивнул. В последнее время его не отправляли на миссии, и проклятая энергия пузырилась у него под кожей, просясь наружу. С недавних пор от предвкушения битвы ему было слишком жарко; он потел в своей форме даже на прохладном вечернем воздухе. Было бы облегчением сжечь избыточную энергию. Мегуми отделился, сливаясь с деревьями так же бесшумно, как и вызванные им тени. Юджи и Нобара направились вперёд. Деревья безмолвно тянулись перед ними. — Итааак, как твоё ничего в последнее время? — спросила Нобара. — А? — спросил Юджи, бросив на неё взгляд. Она смотрела на него, нахмурив брови и поджав губы почти обиженно. Ему хотелось отшатнуться от беспокойства, переполнявшего её глаза. — Ты о чём? — Не придуривайся, — сказала она. — С тобой явно что-то не так. Все заметили. Это из-за Сукуны? Юджи моргнул. Тени позади Нобары, казалось, изгибались и становились глубже, деревья зловеще шелестели на ветру. Что-то не так. Явно. Все заметили. — Я просто плохо спал в последнее время, — сказал он наконец. — Общажные кровати, все дела. Он неискреннее хохотнул, давя желание почесать в затылке. Все заметили. Нобара прищурилась, глядя на него. — Я не Мегуми. Я не отстану только из-за того, что ты скормил мне всратую отговорку, понял? Конечно не отстанет. Явно. Все заметили. Она тебя подозревает, прошипел Сукуна низко и тихо. Они знают, что ты теряешь контроль. Готов поспорить, Мегуми что-то сказал. Твой любимый сенсей уже наверняка строит план твоей казни. Юджи прикусил губу. Он не терял контроль. Ему нужно было ответить Нобаре. — Да, ну… То есть, дело в том, что… Ты мог бы убить её прямо сейчас и свалить всё на проклятие, проворковал Сукуна голосом, который будто сочился мёдом. Устрани их до того, как они устранят тебя. Он сглотнул. Он ведь мог бы, верно? Я тебе даже помогу. Одолжу тебе свою силу для этого. Его рука дёрнулась. Нобара смотрела на него с приоткрытым ртом, будто вот-вот что-то скажет. Он мог бы успеть остановить её, мог бы решить за неё, какими будут её последние слова — все заметили — просто рубанув сверху вниз и обнажив её милое красное нутро, треснувшие и расколотые кости, восхитительную мешанину кишок и мозгов, высасывающую кровь из её вен, как воду… Он должен был убраться подальше. Жажда крови Сукуны — или теперь его собственная? — бесновалась у него под кожей. Он не мог быть уверен, что не поддастся ей — особенно после того, как он недели напролёт видел лицо Нобары в своих снах, лопнувшее, изрезанное и стёртое в порошок; особенно когда было так легко представить свои руки входящими в неё и вытягивающими наружу всё, пока она не станет пустой. Полой. — Мне– мне так жаль, — выдавил он, хватая ртом воздух. — Я не… я не могу– — Юджи? — сказала Нобара, делая шаг вперёд. Она слаба, явно обеспокоена, её стойка открыта, она не ожидает атаки от того, кого зовёт другом– было бы так просто– — Не подходи ко мне! — выкрикнул Юджи. Его трясло, а руки дрожали. — Я не могу– — Всё нормально, Юджи, ну давай, мы во всём разберёмся, давай просто закончим с проклятием, а потом мы вернёмся в колледж и– — Нет! Теперь она была близко, слишком близко, и подходила ближе, он мог протянуть руку и коснуться её — и его когти содрали бы кожу с её тела, его язык слизывал бы кровь с её горла, вырывая её глазные яблоки и смакуя то, как они бы поддались и лопнули– Юджи побежал. Развернулся на пятке и рванул с места. Он больше ничего не мог сделать. Слёзы текли по его лицу, пока он бежал вглубь леса, оставив позади заросшую тропу, по которой они шли вместе с Нобарой. Он ломился сквозь подлесок, забыв о скрытности ради скорости, ломая ветки и едва уклоняясь от деревьев. Он не обращал внимания на ежевичные кусты, цеплявшиеся за его форму. Ветки царапали ему лицо, оставляя на нём ссадины, заживавшие так быстро, что он даже не чувствовал их. Он продолжал бежать. Важнее всего было убраться подальше от Нобары до того, как он сделает что-нибудь ужасное. Когда он наконец убежал от неё достаточно далеко, он согнулся пополам, уперев руки в колени и тяжело дыша. — Сукуна! — позвал он, задыхаясь. — Что это была за херня? — Хмм? — сказал Сукуна, раскрывая рот на тыльной стороне его левой руке; его глаз моргал на правой. — Ты про ту маленькую паническую атаку? — Эти, эти мысли, — выдохнул Юджи. — Я никогда– я не хочу– Я никогда так себя не чувствовал. — Наяву, по крайней мере. — Что ты делаешь со мной? — Я ничего не делаю, — сказал Сукуна. — Даже не думай сказать, что раньше никогда не хотел заткнуть эту сучку. Он хотел? Точно не так. Возможно, в своих снах, но они были на самом деле не его. Они от Сукуны, верно? Это всё он виноват. Иначе и быть не может. — Ты же видел, как она на тебя смотрела, — продолжил Сукуна, не дождавшись ответа. — Вся эта жалость! Пф! Жалость это лишь плохо скрытое отвращение. Она только по приказу интересовалась твоим самочувствием. — Она моя подруга, — сказал Юджи. — Она волнуется обо мне. Его протест показался жалким даже ему самому. В конце концов, вряд ли бы её беспокойство долго продержалось, узнай она, что именно он хотел сделать с ней в своих фантазиях. — У тебя нет друзей, Юджи, — промурлыкал Сукуна. — Помнишь? У тебя никого нет, кроме меня. Юджи сжал зубы. — Если бы ты только перестал лезть ко мне в голову хотя бы на пять секунд– Он осёкся на полуслове. За его спиной что-то было. Он почувствовал это — то, как колодец проклятой энергии расширялся и сокращался в ритмичном темпе, набухал, пульсировал, бился. Юджи крутанулся на месте и увидел, как шатались деревья, роняя на землю трепещущую листву. Он учуял это раньше, чем увидел: вонь, как от разлагающихся трупов, оставленных на милость летней жары, раздувшихся в набухших. Проклятие появилось между двумя скрученными дубами, прорываясь сквозь деревья на четырёх толстых ногах, заканчивавшихся похожими на кисть отростками, впивавшимися в землю на каждом шагу. Оно было высоким — достаточно высоким, чтобы его голова задевала кроны деревьев — и нависало над Юджи, бросая на него глубокую тень. Его тело было покрыто множеством бесформенных отростков, безвольно свисавших с его тела и обрамлявших его, как какой-то жуткий нимб; каждый из отростков сужался до такой степени, что походил скорее на щупальце, чем на руку. Из-под его безвольных рук торчали рёбра, обнажая впалый живот; обвисшая кожа висела на костях. Глаза моргали из-под складок кожи, и из них сочилась тёмная жидкость, вязкая, как гнилая кровь. Когда оно наклонилось, чтобы рассмотреть его, Юджи едва не закричал. Его лицо было словно из фильмов Кроненберга — переплетение кожи, зубов и голой, кровоточащей плоти: его глаза торчали из верха его головы и дико бегали, не в силах посмотреть куда-либо ещё, кроме как наверх; рты открывались и закрывались, скрежеща зубами по воздуху, голодные и ненасытные. Передняя сторона его лица была усыпана глазами, пузырившимися везде, где только могли уместиться; их зрачки были неровными и деформированными, а роговица — отвратительно жёлтой. Зрачки казались расплывшимися, болезненно вытекающими из радужек, словно кто-то на скорую руку припаял плоть к плоти. От одного только его вида Юджи прошило ощущением совершенной неправильности. Он не был уверен насчёт его ранга, но он должен был быть выше, чем у двух второранговых проклятий, которых им поручили изгнать. Одна из его бесполезных суженных конечностей протянулась к нему. Он вздрогнул, но не отшатнулся. Её кончик, на ощупь как выделанная кожа и странно тёплый, коснулся его лица почти нежно и провёл по его щеке, словно лаская. Юджи не мог пошевелиться. Ему нужно было бежать, найти Нобару и Мегуми, сказать Годжо-сенсею, что им с этим не справиться. Ему нужно было сделать хоть что-нибудь, а не стоять на месте, застыв от страха и уставившись в покрасневшие глаза, которые в длину были больше его головы; его лицо было в сантиметрах от кучи ртов, настолько переполненных близко растущими клыками, что эти рты не могли толком открыться, но всё равно пытались — бесполезно открывались и закрывались, жадно лакая кровь, сочащуюся из каждого его отверстия. Оно было отвратительным, жутким и жалким одновременно. Юджи взглянул на его четыре ноги, на ореол из рук, на слишком свободную и одновременно натянутую кожу, на жуткое обилие глаз и зубов. Мерзкое переплетение плоти взглянуло на него, взглянуло на Сукуну, взглянуло на них обоих, и в голове у Юджи что-то щёлкнуло. Их отправили на миссию не с неправильной информацией, а просто с неполной. Это не было одно из проклятий, которых им нужно было изгнать: это были оба сразу. Посреди чащи леса, в полном одиночестве и дрожа, Юджи Итадори взглянул в глаза своему будущему. — Какого хера ты рот раззявил? — рявкнул Сукуна, выдернув его из транса. — Убей его! — Сукуна, это… — начал было Юджи. — Их тут двое. Это мы. — Очевидно, что да, — прошипел Сукуна. — Ты по его проклятой энергии не понял? — Нет, ты не понимаешь! Это– Что-то схватило его ногу. Он взглянул вниз на секунду позже, чем должен был, и его рвануло вперёд, роняя на спину. Проклятие стиснуло пальцы сильнее, сжимая его лодыжку одним из своих отростков, и затащило его под себя. Юджи в ужасе уставился на то, как грудная клетка проклятия широко раскрылась, превращаясь в истекающую слюной пасть, которая распахнулась и обнажила тройной ряд кривых зубов, торчащих из сгнивших дочерна дёсен; блестящие пустоты пищевода уходили глубоко в его живот. Юджи не особо хотелось исследовать пещеры. Вызвав проклятую энергию, он пнул конечность, удерживающую его. Она согнулась, но не сломалась, и рот над ним взревел. Юджи скривился от зловонного, влажного дыхания и замахнулся снова, в этот раз схватив одну из других ног проклятия и потянув за неё, пытаясь уронить его. Будучи зажатым под проклятием, он не мог вовсю применить свою любимую тактику «ударь-раз-и-продолжай-бить» — пнуть как следует он не мог, так как едва доставал до его ног, а бить в открытую пасть было всё равно что самому подставиться под зубы. Блять. Юджи потянулся ниже, пытаясь отцепить уродливые пальцы от своей ноги, не сунув при этом голову прямо в теплый и жадный рот. Чтобы дотянуться до своей лодыжки, ему пришлось приподняться, и концы его волос задели зубы проклятия. Оно влажно сглотнуло, и вверх по влажной плоти прошла волна из кривых зубов и слюны. Она тяжело и густо капала ему на плечи. Юджи сдержал позыв тошноты и попытался дышать через рот. Он не был напуган, нет. Он знал, что его лодыжка заживёт. Но это было больно, и ему нужно было вытащить её из-под неподъёмной туши проклятия, прежде чем она бы могла начать заживать; бесполезно было пытаться залечить её, пока её всё ещё давила масса. Он сжал зубы и ещё раз попытался спихнуть проклятие с себя. Сквозь густое марево паники и боли Юджи услышал звук ломающихся ветвей, как если бы кто-то ломился сквозь деревья, а потом крик. Голоса. — Охуеть! — вскрикнул кто-то. Нобара. — Какая мерзкая херня! — Подожди, пока не нападай! Юджи под ним! — Мегуми. — Да! — откликнулся Юджи. Чувство вины от того, как обернулся их последний разговор, померкло на фоне охватившего его облегчения. — Оно схватило мою ногу, я не могу подняться! — Держись, мы тебя доста– блять! Голос Нобары оборвался, когда проклятье сместилось с места. Юджи сжал зубы, чувствуя, как осколки костей трутся друг о друга. Что-то громыхнуло, кто-то приглушённо ругнулся, рыкнула Божественная Гончая Мегуми. Проклятие бросилось вперёд, ковыляя к новой цели, и Юджи перевернулся, зашипев от боли. Когда он смог рассмотреть поляну, его глаза округлились. Нобара лежала, прислонившись к дереву, частично разбитому в щепки позади неё, и по её голове текла кровь. Мегуми стоял рядом с ней пригнувшись, готовый защищать её, но проклятие уже прижало Кона к земле за шею; его бугристые пальцы сжимали всё сильнее, и сжатая плоть выпирала между ними. — Плохо, — пробормотал Юджи. — Очень плохо. Где же, чёрт побери, Годжо, когда он так нужен? Он понятия не имел, как сконцентрировать поток проклятой энергии в своей ноге, чтобы она зажила быстрее, но всё равно попытался, покрывая тело кипящим красным огнём. Может, это сработало, а может, и нет, но он всё равно почувствовал, как кость сплетает себя воедино, пусть и оставаясь невероятно нежной. Через силу поднявшись на четвереньки, он уже понял, что срастается она неправильно; потом придётся снова сломать её и вправить. — Эй, урод! — крикнул он, поднимаясь на ноги. — Давай! Иди ко мне! — Юджи, не лезь! — крикнул Мегуми. — Я вызову– Юджи так и не узнал, какого шикигами хотел вызвать Мегуми, потому что проклятие повернулось обратно к нему. Его рот открылся шире, роняя слюну на землю. Огромная рука протянулась к нему, и перекрученная плоть деформировалась, чтобы поспеть за движением. С этого угла казалось, что оголодавший рот будто улыбался. Кто-то закричал. Всё поглотила тьма. ___________ По дороге обратно в кампус было необычно тихо. Рана на голове Нобары лениво сочилась кровью, Мегуми прижимал к груди раздробленное запястье. На них обоих было множество синяков и рассечений, причины которых Юджи не помнил. Годжо сидел на переднем сидении, и Юджи чувствовал его взгляд на себе даже сквозь его повязку. На щеке Годжо было пятно грязи. Господи, как же болела голова. Почему все молчат? подумал он, пялясь в окно на проносившиеся перед окном сельские пейзажи. Ты уже знаешь, сопляк, самодовольно ответил Сукуна. Они теперь будут очень сильно тебя бояться, а? Что? спросил Юджи. О чём ты? Тц. Ты не помнишь? спросил Сукуна. …Неважно. Рано или поздно правда всплывёт наружу. И что бы это, бля, значило? Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты говоришь загадками, как сейчас, раздражённо подумал Юджи. Машина остановилась у кампуса, и они вышли относительно спокойно, хотя Иджичи обеспокоенно смотрел на него, а Годжо пошёл к общежитиям вместе с ними, что было необычно. Юджи хотел было отделиться от группы и пойти к себе в комнату, когда кто-то схватил его за руку. Крутанувшись на месте, он увидел Мегуми и злобно зыркнул на него, выдернув руку из его хватки. — Что? — огрызнулся он. — Юджи, тебе нужно сходить к Шоко, — сказал Мегуми, так и не убрав руку. Нобара позади него кивнула, поджав губы. — Тц. — Юджи закатил глаза. Вряд ли бы доктор Иери согласилась осмотреть его, даже если бы он буквально умирал. — Нет, не нужно. — Юджи, — сказал Годжо, нахмурившись. — Это была серьёзная травма. — Я просто головой ударился, окей? — сорвался Юджи. Он постучал костяшками по своему вполне целому виску. — Видишь? Всё на месте. Довольный Сукуна свернулся под его рёбрами, пуская щупальца тепла к точке соприкосновения. — Оно раздавило тебе голову, — сказал Мегуми. — С тобой что-то не так. Ты должен был умереть. Ты должен был быть не в состоянии дышать, не то что подняться и ходить. Это не– — Что — не? — перебил Юджи. — Не нормально? Что-то нечеловеческое? — Я– это не то, что я… — Мегуми запнулся, отступая, но теперь Юджи разозлился по-настоящему и последовал за ним, пока Мегуми не прижался спиной к стене. — Осторожно, спойлер! Я знаю, что со мной что-то не так! Я знаю, что я больше, блять, не человек! Доктор Иери знает! Годжо-сенсей знает! Нобара знает! До тебя, блять, последнего наконец-то дошло! — Юджи, — не выдержал Годжо. — Достаточно. Юджи медленно перевёл взгляд на учителя. Годжо стоял в той же позе, что и несколько минут назад, лениво ссутулившись, но под фасадом его расслабленной позы его проклятая энергия изменилась — теперь она была злой и напряжённой. Он был готов двинуться при малейшей необходимости. Наблюдал. Ждал. Как будто Юджи, чёрт побери, представлял опасность. С него хватит. — Не скучайте в медцентре, — выплюнул Юджи и пошёл дальше по коридору. — Подожди, Юджи– Я не это имел в– — Юджи, постой, — сказала Нобара. — Мы просто волнуемся– Годжо догнал его. — Юджи, — позвал он. — Это просто предосторожность — как профосмотр, хорошо? Юджи захлопнул дверь перед их лицами, чувствуя, как жжёт от слёз глаза. Профосмотр. Ага, конечно. Профосмотрят, не пережил ли он ещё свой срок годности, наверное. Его статус сосуда Сукуны висел на волоске. В конце концов, его изначально пощадили как раз из-за его неопытности. Когда он проглотил первый палец, он вообще ничего не смыслил в колдовстве. Чёрт, да у него месяцы ушли на то, чтобы освоить азы. Верхушка согласилась оставить его в живых только из-за отсутствия у него других навыков помимо ментальной способности держать Сукуну в себе. Что случится, когда эта способность даст осечку и границы между ним и Сукуной начнут расплываться? Когда его тело наконец предаст его? Юджи не хотел знать ответ. Юджи знал, что в конце концов узнает. Он всхипнул и вытер слёзы с щёк. Мегуми и Годжо были правы, верно? Он уже давно знал, что сидящий внутри него Сукуна менял его, и теперь его переёбанный статус перевалился за линию, отделявшую «достаточно полезный» от «представляет реальную угрозу». А всё потому что он… а что именно он сделал? Юджи помнил, как упал, как нога проклятия наступила на него, как его голову заполнила всепоглощающая боль; как всё поглотила тьма. Он помнил… .｡*ﾟ+.*.｡　ﾟ+.｡*ﾟ+ .｡*ﾟ+.*.｡ Он проснулся лежащим в мелкой луже с привкусом меди в горле; каждый глоток воздуха был полон тепловатой кровавой воды. Он не шевелился. Он знал, как работает это территория. Если Сукуна захочет его, он обозначит своё присутствие. Юджи продолжил лежать, чувствуя, как кровь пропитывает форму, пока жуткая тишина не выцвела в какофонию звуков. Крики Годжо, Нобары и Мегуми, скрежет ногтей Нобары, хлопанье крыльев Нуэ. Искажённый, непонятный звук, который, как тут же понял Юджи, принадлежал слившемуся проклятию, с которым они сражались раньше. Стоп. Эти звуки не принадлежали территории Сукуны, верно? Его глаза распахнулись. Он оттолкнулся от земли и встал, вытряхивая мусор из волос. От этого движения на землю плеснуло кровью. — О боже! — заорала Нобара. Юджи повернулся к ней. Кровь стекала по стороне её лица. Она пялилась на него, замерев на месте от шока; её руки дрожали. Позади неё Мегуми вздрогнул, и проклятая энергия вокруг его кулаков вспыхнула и рассеялась. Годжо тоже замер, глядя на него с открытым ртом. Когда он успел оказаться здесь? Проклятье бросилось на него со спины, и Юджи кинулся вперёд прежде, чем Годжо успел отреагировать. Его кулаки ярко вспыхнули красным огнём, и он ударил проклятье достаточно сильно, чтобы разделить его тело и большую часть его головы, отправив её в полёт, который прервался, когда она влетела в ствол дерева. Юджи тряхнул кулаком и повернулся к своим товарищам. — Блин, это было потно! Вы в порядке? Ребят? Почему вы так смотрите на меня? .｡*ﾟ+.*.｡　ﾟ+.｡*ﾟ+ .｡*ﾟ+.*.｡ Он… он умер и вернулся обратно? Он вообще не помнил, как проснулся внутри территории Сукуны, в отличие от прошлого раза — значит ли это, что он сам воскресил себя? Наконец-то до тебя дошло, пацан, сказал Сукуна, и Юджи затошнило. Не мог же он в самом деле сделать что-то подобное, верно? Выражение ужаса, который исказил лица его друзей, когда он побрёл к ним, шатаясь, снова и снова всплывало в его голове, становясь всё ярче с каждым разом, когда он закрывал глаза. Они бы не смотрели так на тебя, будь ты человеком, шипело что-то внутри него. Ты проклятие. Чудовище. Ты не человек. Внутри тебя есть что-то кардинально иное, что отделяет тебя от людей, с которыми ты взаимодействуешь. Ты можешь говорить, улыбаться и смеяться вместе с ними, ты можешь ходить на занятия, тренироваться и есть вместе с ними, но ты никогда не станешь таким же, как они. Всё просто: они чистые и хорошие, а ты нет. Сукуна шептал это всё ему? Он не знал. Он не знал, не мог вспомнить, когда голоса в его голове сбросили его собственный неловкий тон и превратились в глубокий, непринуждённо унижающий баритон. Возможно, они всегда были такими, даже до того, как он проглотил тот палец. Возможно, Сукуна жил внутри него всё это время, лишь дожидаясь последнего толчка. ******** Юджи задушил всхлип и, резким движением выдернув ящик стола, достал из него походный нож. С тобой что-то не так, монотонно твердил в его голове голос Сукуны, или Мегуми, или Годжо-сенсея, или самого Юджи, пока он, шатаясь, брёл в свою ванную. С тобой что-то не так. С тобой что-то не так. Что-то не так. Не так. Что-то не так с тобой. С тобой. Что-то не так. С тобой что-то не так. Что-то не так. Не так. ЧтоточтоточтоточтотонетакнетакнетакнетакНЕТАК– Нож вонзился в его предплечье подобно обещанию. Он смотрел на то, как расходится кожа, как медленно, будто нехотя, разделяется липкий жир. Время замедлило ход над распахнутой плотью, застыв в одно жуткое мгновение покоя — а потом кровь начала просачиваться сквозь подкожный жир. Навернувшаяся кровь заполнила канаву, которую он вырыл в себе, превратив её в полосу настолько красную, что она казалась почти чёрной. Она словно дрожала с каждым его вдохом, извиваясь, как чёртов червь. Он смотрел на то, как поверхностное натяжение стягивает её жирную полосу, как одна-единственная капля крови наливается на краю пореза и соскальзывает вниз, вниз, вниз по изгибу его руки, оставляя за собой ярко-красный след. По остальной крови шла дрожь от того, как заживающие ткани медленно выталкивали её наверх, заставляя стекать по его коже большими каплями. Юджи уставился на невредимую кожу своей руки. Схватил лежавшее рядом с раковиной полотенце и вытер кровь, наплевав на пятна. Он так и не мог отвести взгляд. Его рука была в полном порядке. Невредима. Он неуверенно провёл по ней пальцами, будто его плоть могла снова разойтись от малейшего касания, но почувствовал лишь кожу, такую же, как и всегда; ничто в ней не могло выдать той злобы и страха, которые ворочались в нём. Если бы не грязное полотенце и всё ещё остававшиеся на ноже капли крови, он мог бы хоть сейчас выйти из ванной, и никто бы ничего не узнал. Юджи резко вдохнул и снова порезал себя. Всё то же самое — в этот раз зажило даже быстрее, ведь он знал, чего ожидать. Звука, с которым его кожа рвалась, словно ткань, когда он вёл по ней ножом и его неровности цеплялись за сухую кожу. Боли, острой и жгучей, а потом перерастающей в постоянную и ноющую. Этого напряжённого, полного ужаса момента, когда всё замирало, балансируя на грани, когда его плоть расходилась и он видел тошнотворно жёлто-белый жир. Того, как его глаза, огромные и выпученные, нависали над его же разрезанной кожей. Как появлялись капли крови. Сначала они были маленькими, а потом наворачивались всё быстрее, врезались друг в друга и раздавались вширь, сливаясь воедино от простого прикосновения. Две отдельных вещи становились одной единой. Порез снова заживил себя, покрываясь свежей и новой кожей. — Блять! — заорал Юджи, ударив кулаком по стойке. Бросив нож, он схватил себя за волосы и потянул, сгорбившись над раковиной и чувствуя, как изгрызенные ногти скребут по черепу. Он оглянулся на нож, безобидно лежащий на бледном граните столешницы; на капли, медленно стекающие в чашу раковины. Ему было нужно, чтобы это сработало, нужно было доказать, что его ещё можно спасти, нужно физически искупить то, что он сделал — почти сделал — с Нобарой. Он пошёл бы и показал ей это, и тогда она бы поняла, что он ещё человек. Доктор Иери дала бы ему пластырь и сказала бы быть осторожнее в следующий раз. Мегуми бы перестал смотреть на него со страхом. Он бы всё исправил; ему просто нужно было, чтобы это сработало. — Ладно, ладно, — пробормотал Юджи себе под нос. — Ещё раз. Ещё раз. Ещё раз, или я– я– Ему пришлось приложить титаническое усилие, чтобы выпутать пальцы из волос. Он стряхнул розовые пряди, прилипшие к ладоням, взялся за нож дрожащими руками и рубанул им снова, хоть его хватка и была некрепкой: слишком сильно дрожащие пальцы не могли как следует сжать рукоять ножа. Лезвие едва царапнуло кожу, в этот раз оставив лишь тонкую полосу на его предплечье. Из неё не успело вытечь ни капли крови — она тут же начала исчезать, закрываясь с начала пореза и повторяя путь ножа. Застёгивая его, как куртку. Юджи рассмеялся пронзительным дрожащим смехом, чувствуя, как истерика пузырится в горле. — О боже, — пробормотал он. — Я… я не могу даже– господи, я даже порезать себя нормально не могу. Он закрыл лицо руками и вжал основания ладоней в глаза — и тёр их, пока во тьме не вспыхнули фейерверки. То проклятие маячило на задворках его сознания, роняя слюну из своих бесполезных ртов. Именно это его и ждало: они с Сукуной, сшитые и сплавленные воедино, слепые и изуродованные, не способные удержаться на ногах под собственным весом. Превращённые из грозного хищника в никчёмного падальщика. Таковы последствия игры в Бога. Сложи две вещи вместе — получи меньше, чем имел изначально. Нахер всё это. Он останется человеком, даже если придётся выпустить из себя Сукуну вместе с кровью. Юджи перехватил нож, едва не выскользнувший из его потных пальцев, и глубоко вонзил его в своё предплечье — так глубоко, что кровь аж брызнула. А потом ещё, и ещё, и ещё, вонзая его в каждый сантиметр кожи, пока он не перестал понимать, режет ли он целую кожу или всё ещё открытые раны. Когда на внутренней стороне руки закончилось место, он перевернул её, оборачивая надрезы вокруг предплечья, как кровавый рукав, попадая в тыльную сторону ладони, впиваясь в нежное мясо около локтя, прежде чем зайти и на бицепс. Место не имело значения, ведь порезы закрывались едва ли не быстрее, чем он успевал их наносить. И как только Сукуне удавалось так сильно влиять на него, когда сам он даже не мог нормально навредить себе? Даже когда внутри него бушевала буря ярости и разочарования, ничто не выдавало, что с ним что-то не так. Это пиздец несправедливо. Этого недостаточно. Тяжело дыша, Юджи схватил полотенце и вытер с себя кровь. Его рука была полностью красной. Его худший кошмар стал реальностью. Теперь в слив действительно лилась розовая вода, но картина казалась неполной без смеха Сукуны, отдающегося эхом в его ушах. Где вообще Сукуна? Разве не должен он быть здесь, упиваясь его страданиями? Он был странно молчалив с тех пор, как Юджи вернулся в комнату. Юджи сглотнул. Внезапно ванная показалось чужой и незнакомой. Флуоресцентные лампы над головой гудели, как мухи, освещая его измождённое лицо и бросая на него резкие тени. В этом свете кожа его руки казалась мертвенно-синей. — …Сукуна? Его голос показался таким тихим в огромной пещере, выложенной дешёвой плиткой. Сукуна ответил не сразу. Когда он наконец заговорил, казалось, что он очень далеко. Обычно его раздражающе громкий голос было невозможно игнорировать, но сейчас Юджи едва мог расслышать его. Сукуна казался… злым? Он был недоволен тем, что Юджи не убил Нобару? Что Юджи не убил себя? Рот Сукуны разошёлся в его щеке, болезненно рассекая кожу. Кровь потекла из уголков его рта, стекая по челюсти Юджи. — Ты идиот, — прорычал он, — посмотри, что ты сделал с нашим телом! Юджи взглянул вниз, и его глаза округлились. Его рука… порезы, они не– Походный нож выскользнул из его пальцев и звякнул об пол. Кровь тихо капала на столешницу, плюхая в начинавшую собираться на граните лужицу. Каждый сантиметр его руки был покрыт жуткими ранами, пересекающими друг друга под всеми возможными углами. Это было чистое безумие — буйство насилия, отожравшегося на истерике, что, в принципе, было недалеко от правды. Но всё же он понятия не имел, что это будет выглядеть так ужасно. ******** Блять. Ну конечно же его идиотская регенерация решила отказать именно сейчас, когда он наконец сделал что-то настолько радикальное; что-то, что должно было зажить; что он не мог выдать за боевую травму. — Что за чёрт? — прошептал Юджи сквозь ком в горле. — Сукуна, что ты сделал? — Нихера я не делал! — прошипел Сукуна. — Это ты виноват. Твоё отрицание нашей связи– Юджи не смог сдержаться. Он рассмеялся. — Нашей связи? Ты чем обкурился? — Ты в курсе, что происходит, когда отношения между проклятием и его сосудом нестабильны? Их проклятая энергия тоже становится нестабильной! И страдают оба! — Да я уже страдаю! — закричал Юджи. — Почему мне должно быть не насрать на твои страдания? — Ты играешь с силами, которых не понимаешь, пацан, — вскипел Сукуна. — Есть вещи гораздо старше и сильнее тебя. Я знаю, что твоё образование оставляет желать лучшего, но существуют правила, которым сосуды должны следовать, как и последствия за их нарушение. Юджи взглянул на свою руку. Кровавую, пульсирующую. Незажившую. — Говоришь, это моя вина? — Ты получил свои способности к регенерации от того, что мы с тобой сосуществовали мирно. Когда ты отверг меня, они ушли. — Мирно? — выплюнул Юджи. — Да никогда такого не было! Ты за кого меня принимаешь? Губа Сукуны дёрнулась вниз, натягивая его кожу. Движение выбесило Юджи — хватка Сукуны не ослабевала ни на миг, влияя на него ментально и физически, внутри и снаружи. Его это задрало. Где этот блядский нож? Он сам вырежет Сукуну из себя. По капле выпустит его из себя вместе с кровью. Нож лежал на полу, всё ещё разложенный; на плитке под ним виднелась пара капель крови. Юджи потянулся к нему целой рукой, и рукоятка крепко легла в его ладонь. — С меня хватит, Сукуна, — сказал Юджи, сам удивившись тому, сколько усталости было в его голосе. — Я так больше не могу. Ещё одна капля крови упала на столешницу. — Я никогда об этом не просил, — тихо сказал Юджи. Его злость постепенно испарялась, оставляя за собой лишь пустоту, опустошённость и усталость. — Ни о чём таком. Мне было достаточно жить обычной жизнью, ходить в школу и в кружок, не знать ничего о проклятиях и колдовстве; и чтобы мне не приходилось у-убивать людей… Его голос прервался; подступающий к горлу ком пульсировал в такт боли в его руке. — Вот бы я никогда не глотал этот чёртов палец. Даже если бы тогда я был мёртв. Даже если бы тогда я не встретил ни Мегуми, ни Нобару, ни Годжо-сенсея. Им всё равно было бы лучше без меня. Его глаза жгло. — Я просто хочу остаться человеком. Сукуна ничего не ответил. Конечно. Не стоило ожидать ни малейшего проявления эмпатии от монстра, живущего внутри него. Сукуна только брал, брал и брал, пожирая его изнутри; он выедал бы его, пока от Юджи не остался бы только пустой мешок кожи и костей, удерживаемый лишь волей Сукуны. Бесполезный, бесцельный. Жалкий. — Знаешь, я ведь когда-то тоже был человеком, — сказал Сукуна. Юджи чуть не выронил нож. — Ч-что? — Я был… шаманом, — медленно, будто тщательно подбирая слова, сказал Сукуна. — И сильным, даже до того, как стал проклятием. Я мало что помню о своей прежней жизни, но я помню свою трансформацию. Помню, как это было больно. — Зачем ты мне это рассказываешь? Минуту Сукуна ничего не говорил. — Отдай мне контроль ненадолго, пацан, — наконец сказал он вместо ответа на вопрос. — Ни за что, — рявкнул Юджи, ощетинившись. — Ты просто попытаешься убить Нобару или– — Не попытаюсь, — перебил Сукуна, вздохнув. — Я даже из комнаты не выйду. Ты же сказал, что устал? Так вот, я тоже. Я тебя подлатаю, и ты ляжешь спать, и тогда мне не придётся всю ночь слушать, как ты жалко хнычешь. Юджи поднял руку к лицу и обнаружил, что его щёки в самом деле были влажными. Он даже не понял, что заплакал. — Не понимаю, почему тебе не плевать. — Мне плевать, — сказал Сукуна, но в его словах не было привычной желчи. — Но одной рукой ты бинты херово завяжешь. — Ты забыл, что у тебя больше нет четырёх рук? — пробормотал Юджи. Он наклонил голову, тупо уставившись на окровавленную раковину и столешницу. Перед глазами всё плыло — брызги крови расплывались, двоились и троились, прежде чем вернуться в прежнее состояние. Сукуна цокнул языком. — Доставай свою аптечку. Юджи бы всё равно пришлось достать её, поэтому он опустился на колени, чтобы открыть шкафчик под раковиной, и неловко порылся в его содержимом одной рукой. Он вытащил рулон марли, медицинский скотч и бутылочку перекиси водорода и поставил их на столешницу. Его ноги чуть подкосились, когда он вставал. — Я не выйду из комнаты, — сказал Сукуна. — Просто иди подожди меня. Подождать… его? Юджи не знал, что Сукуна имел в виду. Он знал только то, что вдруг он оказался на пассажирском сиденье собственного разума, сквозь туман перед глазами наблюдая за тем, как татуированная рука осторожно, чтобы не сделать хуже, проводит по порезам пальцами. Сукуна оторвал полосу марли и, смочив её антисептиком, аккуратно протёр раны, но Юджи не почувствовал привычного жжения перекиси водорода. Все его чувства были тёплыми и размытыми, словно он был в полусне. Он наблюдал за тем, как Сукуна обмотал его руку марлей от плеча до запястья и, проигнорировав медицинский скотч, одной рукой завязал её каким-то сложным узлом. За тем, как Сукуна протёр столешницу, сполоснул раковину и, опустившись на колени, вытер капли крови с плитки. Он оставил нож напоследок — проверил его острие кончиком пальца, прежде чем протереть и сложить. Он выбросил окровавленные бинты в мусорку и вышел из комнаты. — Пора спать, сопляк. — …Не хочу, — пробормотал Юджи. — Мне всё равно приснится кошмар… Сукуна вздохнул. Он всё ещё не вышел до конца из тела Юджи, и его угол обзора был странным из-за его четырёх глаз. — Просто ложись в кровать. Сукуна скользнул обратно внутрь него, и комната покосилась. От окончательно вернувшегося сознания у Юджи закружилась голова. Это была галлюцинация? Сукуна действительно просто перевязал ему руку и… прибрался в ванной? В его голове вдруг возник образ Сукуны, чистящего туалет с закатанными рукавами кимоно, и он тихо рассмеялся. Он доковылял до кровати, которую так и не заправил с утра, и рухнул на неё лицом вперёд, зашипев от боли в руке, на которую приземлился. Боль была острой; постоянное пульсирующее напоминание о том, что он только что сделал. Как сильно он только что проебался. Ему придётся найти способ спрятать всё это. Чёрта с два кто-то нормально отреагирует на известие о том, что сразу после второй своей смерти он срезал кожу с собственной руки. Хотя бы в психушке его не запрут — едва они решат, что он сошёл с ума, как тут же отправят в камеру для казни. Ему жгло глаза. Это несправедливо. Он всего лишь хотел доказать, что всё ещё был человеком — что его ещё можно было спасти, что его боль тоже имела значение — но теперь, когда доказательство этого было врезано в его плоть, он хотел лишь чтобы ничего этого не было. И даже сейчас, глядя на пятна крови, проступающей сквозь бинты, он всё равно слышал чей-то шёпот внутри. Вероломный тёмный голос, приказывающий ему снова взять нож и вонзить его в другую руку, в ноги, в грудь, в горло. Кровью доказать свою ценность. — Я сказал идти спать, говнюк, — проворчал Сукуна. — Ты слишком громко сопли на кулак наматываешь. — Что ж, уж прости, что причиняю неу– добства, так уж– Ему стало тошно от того, как голос предал его посреди предложения. Сукуна тихо вздохнул. — Причиняешь. Но… знаешь… — Он замолчал, задумавшись, и в повисшей тишине тихие всхлипы Юджи будто отдавались эхом. — Наверное, мне придётся к этому привыкнуть. И… возможно… я уже не так сильно возражаю. — Что? — спросил Юджи. Ему хотелось рассмеяться. Сукуна не возражает? Тот самый Сукуна, который смеялся над его кошмарами, который впрыскивал свой яд прямо ему в мозг, который убил его в своей территории столько раз, что Юджи сбился со счёта? Он не возражает? — Мы теперь… связаны, — сухо сказал Сукуна. — Неразрывно. Что влияет на одного, влияет и на другого. Пора признать это и вести себя соответственно. — Что за херню ты несёшь, Сукуна, — сказал Юджи, влажно хохотнув. — Ты не можешь так просто взять и вдруг перестать класть на меня болт. — Ты разве не понимаешь? — огрызнулся Сукуна. — Наши судьбы теперь переплетены. Если мы не хотим кончить как то проклятие, нужно что-то менять. От мысли о том проклятии приступ тошноты скрутил кишки Юджи в узел. Деформированные глаза, бесполезные руки-рудименты, распахнутые голодные рты, алчущие и неспособные насытить себя. Ошибка природы, ставшая ещё хуже после слияния. Как оно пускало слюни. Как оно бурлило. Словно вышло из его кошмаров и обрело плоть. — Бесполезно, — тихо сказал Юджи. — Ничего не поделать. Мы превратимся в– в ту херню, и мы ничего не можем сделать. — Юджи, — сказал Сукуна. Почему-то именно это сработало. Сукуна никогда не звал его по имени. Всегда только «сопляк», или «пацан», или «идиот», или любое другое оскорбление. Как будто Юджи был ниже него, как будто даже обращения по имени не стоил. Юджи осёкся на полуслове и наконец позволил вырваться рыданиям, которые сдерживал с тех пор, как его начало отпускать оцепенение после панической атаки. — Юджи, иди сюда, — снова сказал Сукуна, и его голос показался почти нежным. Только что Юджи лежал на кровати, пялясь в потолок, и его трясло от рыданий — а в следующую секунду он чуть не упал, пытаясь удержать равновесие, стоя по щиколотку в красной воде, покрывавшей владения Сукуны. Он огляделся по сторонам, вглядываясь в гору из костей с пустым троном на вершине, треснувшую грудную клетку над головой, беспорядочно разбросанные вокруг черепа. — Я не в настроении, Сукуна, — выдавил он, слишком остро ощущая, как горячие слёзы всё ещё текут по его лицу. — Просто убей меня и покончи с этим. Сукуна стоял перед ним, держа руки в рукавах, и выглядел необычно серьёзным. — Я не убью тебя в этот раз, — сказал он и протянул Юджи руку. — Я тебе не верю. Юджи сказал это на автомате — но на самом деле «доверие» было неподходящим словом, верно? Они уже вышли за грань доверия. Его чувства были глубже, гораздо глубже. Доверие не имело значения, потому что он был Сукуной, а Сукуна был им. Они были неразделимы. Они становились чем-то, чего никогда прежде не было; что никак нельзя было описать словом «доверие». Юджи взял его за руку. Рука Сукуны была грубой и тёплой, и она дёрнула его вперёд. Юджи споткнулся и влетел ему в грудь. Он тут же попытался отстраниться, с ужасом ожидая пыток, которые наверняка последуют за этим, но Сукуна ему не позволил. Вместо этого он обнял Юджи одной рукой за талию, а другой обхватил за плечи и прижал к себе. Это были объятия. Сукуна обнимал его. — Что за нахуй, — прошептал Юджи ему в ключицу. Сукуна фыркнул, но ничего не сказал, лишь ещё крепче прижав его к себе. Его грудь поднималась и опускалась в такт с его ровным дыханием. Юджи медленно и неуверенно обнял Сукуну в ответ. Его раненая рука толком не гнулась, поэтому он оставил её на его пояснице, прижав другую к его лопаткам. Сукуна в свою очередь наклонил голову, прижавшись лицом к изгибу его шеи. Это было приятно. Юджи и за миллион лет не подумал бы, что ему доведётся обнять Короля Проклятий, да ещё и так, чтобы это было приятно, но сегодняшний день был полон сюрпризов. Он не знал, как долго они простояли так, слившись в один силуэт, возвышающийся над поверхностью моря, но в конце концов Сукуна двинулся. Юджи напрягся, ожидая острой боли и расколотого пополам черепа, но Сукуна подхватил его на руки до того, как он успел отскочить. Раздался свист воздуха, хрустнула кость, и Юджи опустился на что-то мягкое и тёплое. Он заморгал, оглядываясь по сторонам. Сукуна всё ещё обнимал его, прижимая к себе, сидя на своём троне. Его владения выглядели иначе с высоты. Края воды сливались с туманной чернотой, а верхушки рёбер, казалось, были так близко, что он мог бы протянуть руку и коснуться их, если бы захотел. Он впервые оказался на вершине горы; обычно Сукуне нравилось сбрасывать его вниз вместе с лавиной костей и крови. Теперь он был здесь с его разрешения, сидел у него на коленях, свесив ноги с подлокотников трона, и Сукуна прижимал его к своей груди. Возможно, когда то проклятие проломило ему голову, с головой Сукуны тоже что-то случилось. Проклятие, которое он знал, никогда бы даже не подумало о нежном прикосновении, не говоря уже о том, чтобы позволить Юджи сесть к нему на колени. Всё это было похоже на лихорадочный сон. Юджи не хотел развеять наваждение, поэтому ничего не сказал. Он просто прижался ближе, чувствуя, как ровно поднимается и опадает под ним грудь Сукуны. Проклятие было удивительно тёплым, почти как печка, и Юджи наконец почувствовал, как его эмоции улеглись. Всё было не в порядке — его рука всё ещё разъёбана, и ему всё ещё придётся столкнуться со своими друзьями и гневом всего шаманского сообщества — но, прижавшись к Сукуне и чувствуя, как его руки обнимают его, он мог позволить всему этому отойти на второй план. Рука Сукуны двинулась, и большой палец с выкрашенным в чёрный ногтем вытёр последние слёзы с его глаз. — Мне тоже страшно, сопляк, — пробормотал Сукуна так тихо, что Юджи едва его расслышал. Юджи не ответил. Он повернулся и прижался лицом ещё ближе, хватаясь за свободную ткань кимоно Сукуны. Они могли бояться вместе: два человека, два проклятия, два бывших человека. Они сплелись воедино, и границы между ними расплылись, а негативное пространство заполнилось и переполнилось; они стали больше суммы своих частей. Он так и уснул в объятиях Сукуны, смутно ощущая, как чьи-то пальцы перебирали его волосы, а на лбу оставалась тень поцелуя. Последствия игры в Бога.