И послушай, что я скажу

Солнце ярче огня, озарив небосвод, Закатилось за край Земли. Силы кончились. Мне не увидеть восход. Вот рассеялся свет вдали. Каждый шаг тяжелей, не поднять уже ног, И жару заменяет хлад. Горло суше песка, и на коже ожог, Замело уже путь назад. Небо чёрно как нефть, ни единой звезды, Впился в плечи пустой рюкзак. Приезжая сюда, я не чаял беды, А теперь ведь умру, дурак. Через миг упаду. Ни души мне помочь. Или… что там стрекочет, а? Словно яркий фонарь, разрывающий ночь, Занялась впереди искра́. Всё ясней горизонт, вижу зелени цвет И лохматые шапки пальм. Возвращается день, воздух снова согрет, И трава здесь нежна как шаль. Посреди пустыря яркий ма́нит шатёр, Что разбит на османский лад. Перед ним (лучший из персом тканных) ковёр И откуда-то звук цикад. Я не вижу людей, но здесь пахнет едой, И кувшины стоят воды. Ещё плов не остыл, и поднос нарезной Выставляет тебе дары. Сбросив пыльный шемаг, побежал я вперёд И глотать принялся́, спеша. Ожидал я, ко мне кто-нибудь пойдет, Но без сил завалился спать. Я часы напролет пролежал в забытье́, Прежде чем услыхал звонок. Показалося, что надо мной в чешуе Престрашнейший навис зверёк. Протеревши глаза, я увидел, что он Уже старый, лиловый джинн. Потряся бородой, он отвесил поклон, А я вздрогнул, разбив кувшин. Тут нахмурилась тварь, сузив кошки глаза, И сменило свой облик вновь. Ныне дева стоит: на руках бирюза И изогнута дерзко бровь. В шароварах она, как принцесса Жасмин, Тёмен гордый арабский лик. Только сколько б оно не меняло личин, А подвох я уже постиг. — Здравствуй, путник. Я вижу, без сил Ты свалился на мой порог. Сколько лиг, бедный мой, ты за день исходил? Ведь уже и погибнуть мог. Повезло, что из всех направлений пути Выбрал верно оазис мой. Ешь и пей, отдыхай, ни за что не плати, Если хочешь — бери с собой. Только просьбу одну я исполнить прошу. Очень скучно живется мне, В одиночестве здесь только сказки пишу, И читаю сама себе. Так присядь же, давай, меж китайских шелков, И послушай, что я скажу. «В предалекой стране, где кресты на стена́х, Графский сын стал царем, и власть Развратила его. Позабывши про страх, На соседей решил напасть…» — Не хочу про царей, опостылели мне, — Перебил я, махнув рукой. Здесь важнее всего не давать слабине Ни на миг овладеть тобой. Принахмурилась тварь, но, улыбку держа, Раздраженье смогла сокрыть: — Что ж, пусть будет тогда про младого пажа, Что дракона хотел убить... — Про какого пажа? Разве это герой? Сказке нужен достойней кто, — И почудилось мне, что песок как живой, И заслышался в ветре стон. — Ох, капризный ты гость. Так и быть, уступлю, — Прорычал мне сквозь зубы зверь, — «Как-то утром матрос подобрался к рулю, Капитанью закрывши дверь…» — То не руль, а штурвал. Я видал корабли, — Укорил я, уже боясь. Пожелтели глаза, заострились черты, Но продолжила тварь, смирясь. — Не по вкусу тебе, все что ни предложи, Так скажи же, что любишь, сам. Про купца, пастуха? Про стрелка, грабежи? Про злодеев, пленивших дам? — Быстро ты говоришь, выражения нет И слегка голосок хрипловат. Прекращай сочинять, такой будет совет. Может, лучше тебе рисовать? — Ты — без совести, груб, благодарности нет, — Существо опечалилось вдруг. — Уходи от меня, как настанет рассвет. Не блуждай: прямиком и на юг. Растворилась «Жасмин», позабыв про шатёр, И меня вдруг окутал стыд. Может, этот зверёк вовсе не был хитёр И рыдает теперь навзрыд? Нет, ошибки тут нет, ведь воспряв ото сна Сразу я разглядел костей Ровный ряд, что бахраны скрывают песка От обманутых им гостей. Может, то существо одиноко и все По добру оставались здесь? Что ж, не важно, ведь я не хочу насовсем: За пустыней сынишка есть. И набравши в рюкзак и еды, и воды, Что лежит до сих пор у ног, Потихоньку крадясь, я покинул сады. Вот опять опустел чертог. И придется скучать, смирно путника ждать. Заключённый в оазис страж Научился давно их с дороги сбивать. Что ж, пора обновить мираж. Растерялся он, но, на ошибках учась, Не отпустит теперь гостей: Вкруг шатра до небес городьба поднялась. Страж своих обожал друзей.