Так больно, что хорошо

Некоторые вещи кажутся невозможными до того, как произойдут впервые. Шигоку щурится, приподнимаясь на локтях, всё ещё лёжа в постели, и до сих пор чувствует запах Сюна, обнажённым кутаясь в его рубашку. Прямо сейчас, пока никто не видит, он может делать это открыто, прижавшись к ткани губами, зарывшись носом в воротник, чувствуя себя в безопасности, позволив побыть себе таким слабым. И именно в этом ощутив силу. То, что он не может открыть другим, в чём не может так откровенно признаться даже самому себе. Да и Уруме позволено видеть нечто столь откровенное только в постели, в моменты блаженства, когда весь мир отступает на задний план, переставая иметь значение. Когда, кроме них, никого больше не существует, — не от кого прятаться, некого ненавидеть. Кю прикрывает глаза, возвращаясь к ещё ярким ощущениям прошлой ночи. К тому, как крепко Сюн держал его в своих сильных руках, аккуратно сдавливая запястья, прижимая всем телом к кровати. Каким тёмным огнём горели его глаза, каким хриплым был голос, так властно шепчущий: — Назови моё имя. И как внутри всё задрожало, готовое рухнуть, разбиться, подобно зеркалу, разлететься тысячей искр. И Шигоку сдался. В тот момент он не мог больше сдерживаться, продолжая хладнокровно вести игру, которую — как он думал — всегда контролировал от и до, не позволяя ранее Сюну ничего подобного. Но то, что случилось… Словно Урума впервые показал ему иной путь, по которому мог бы его вести, крепко держа за руку, направляя вперёд, укрывая собой от прошлого и от будущего, от всего, что теряет смысл, когда они остаются наедине и расстояния между их телами не остаётся. В какой момент всё изменилось, и привычная власть Кю, что всегда казалась ему всеобъемлющей, которой никто не мог дать отпор, вдруг дала трещину, обернувшись столь соблазнительным желанием подчиниться на самом деле? Шигоку не знает, и это странное ощущение — прежде он никогда не думал об этом так, не заглядывал так глубоко в себя, не испытывал ничего подобного. Прежде всё, что происходило, было продиктовано им самим и казалось таким простым. Только он руководил собственной жизнью и жизнями тех, кто вставал на его пути, кого так легко было устранить, подавить, уничтожить, сотворив с ними что угодно. Но в каком направлении он идёт теперь? Вздохнув, Кю неторопливо поглаживает запястья, касается ленты, что плотно стягивала их ночью, а теперь лежит на постели среди сбившихся простыней. Он ведь сам этого хотел — сам принёс её когда-то впервые, ступая на эту дорожку, показав Сюну, как именно ему хочется это делать. Как постепенно позволял заходить всё дальше. Но ранее никогда не терял бдительности — настолько сильно. Никогда прежде он не мог даже подумать, к чему это может привести. Не ожидал такого от Сюна и уж точно — от самого себя. Что на мгновение их роли кардинально сменятся, что это Урума будет полностью обладать им. Не только телом, когда ему это позволяли, но и сознанием, самой сутью, что, затуманившись, будет жаждать лишь одного. Зайти ещё дальше. Стонать его имя — не привычно унизительное «экспериментальное тело А», а настоящее имя, от звучания которого по коже будут бежать мурашки, вызывая электрические волны жара и столь странные, острые, необъяснимые ощущения. Кю морщится, качая головой, не готовый признать, что нечто подобное может стать не просто случайностью, но чем-то важным. Необходимым. Приносящим удовольствие им обоим. Нет, он не может этого допустить. Не может дать другому так много свободной воли, которую так изощрённо и тщательно подавлял. Это просто минутная слабость, не более чем снисхождение. Нет. Кю не может потерять это пьянящее чувство власти — когда чья-то жизнь ему принадлежит, когда Урума подчиняется беспрекословно, становясь на колени, целуя ступни, или нависая над ним, прижав к постели, делая то, что ему прикажут. Это желание Шигоку — только оно и имело значение всю его жизнь. Он никогда не задумывался о том, чего хотят другие. Он брал то, что хотел, уничтожая преграды. Все, кто прежде окружал его, были всего лишь средством. Но какова теперь цель? Кю облизывает пересохшие губы, невольно вспоминая, как Сюн прикусывал их, как толкался в него, рыча и сжимая его связанные запястья над головой. Как на несколько мгновений стал другим, тем, кто ещё не устал бороться, наконец так открыто подав голос, которому Шигоку вдруг не смог противостоять. Как такое возможно? Он вздыхает, немного хмурясь, постепенно приходя к мысли, которая прежде скрывалась где-то на глубине, не решаясь себя обнаружить. Неужели это правда? Неужели теперь бессмысленно и дальше пытаться отрицать, что Сюн действительно стал чем-то большим? Тем, с кем можно позволить себе отпустить все тревоги, представ полностью обнажённым. Доверив ему не только тело, но и собственный разум, всё естество. Отбросив ленту, Кю садится на постели, задерживаясь на этих мыслях, которые кажутся такими странными, на возникающих в голове образах. Непривычно думать об этом так. Непривычно и возбуждающе. Взглядом он медленно обводит комнату, куда к вечеру Сюн вернётся, как и всегда, и тормозит на большом зеркале на дверце шкафа. Если сесть на краю постели, то можно увидеть себя и то, что на ней будет происходить. Раньше он не задумывался, но теперь внутри разгорается новый возбуждающий интерес. Костёр, который, быть может, больше не потушить. Кю щурится, заправляя за ухо прядь волос, и смотрит в зеркало на своё лицо. Касается пальцами шрама, вспоминая, как касался его Урума. Единственный, кто сумел задеть его, — что ж, неудивительно, что он стал значить так много, выйдя за рамки просто эксперимента, да? Как давно это было предначертано? Всё, что они теперь имеют, — результат долгих жестоких лет, что последовали за первой встречей. Разве тогда Кю мог предположить, как далеко это заведёт? Что Сюн будет всё ещё жив и что это и станет лучшим результатом эксперимента. Застёгивая его рубашку, что заметно широка в плечах, он одевается, ещё раз обведя взглядом комнату и оставив смятой постель, хранящую память о прошлой близости. Глядя в зеркало, он улыбается, поправляя широкий воротник, скрывающий оставленные на коже следы, которые никому не позволено видеть, и уходит, набросив куртку, надёжно спрятав под ней и то, что ему слишком уж нравится надевать не свою рубашку. Никто не должен знать, что он чувствует в этот момент. Было бы глупо и безрассудно демонстрировать это другим — даже случайным прохожим, что растворятся тенями за его спиной. Никто не должен этого видеть. Не должен знать о подобной слабости. О том, что Шигоку Кю в принципе может их иметь. Его образ, выстраевамый годами, не должен рухнуть из-за оплошности, из-за нахлынувших вдруг эмоций. Цитадель, в которой он чувствует себя так уверенно, на голову выше всех остальных, не способных приблизиться или понять. Может ли это сделать Сюн? Всё, что происходит в этой постели, должно оставаться здесь. За стенами этой комнаты Кю всё так же рассчётлив и холоден. Он безупречен и не позволит происходящему пустить корни в его обычной жизни, что до сих пор всегда была под контролем. На этой гладкой поверхности не должно быть трещин и несовершенств. Нет. Усмехнувшись, он вновь касается собственного лица с пересекающим его шрамом — что же это? Только напоминание. А для всех других — не признак слабости, а наоборот. Силы, что позволила двигаться дальше, высоко подняв голову. Показать что-то иное он может лишь здесь — в этой комнате, на этой постели, где всё остальное стирается и теряет значимость. Где Сюн безмолвно исполняет его желания, ничего не прося взамен. По крайней мере, до этой ночи всё было именно так. Он вернётся сюда чуть позже. Когда тьма вновь опустится, укрыв от всего остального мира, и позволит не думать об этом, забывшись в омуте ощущений. Как глубоко он готов нырнуть? Весь день он неосознанно возвращается к этим мыслям, что уводят так далеко. Сможет ли он отыскать предел? Чем больше он думает, тем больше убеждает себя в том, что по-прежнему может контролировать всё, что происходит. Если он сам подтолкнёт Сюна к большему, то продолжит чувствовать власть над ним. Ведь так? И убедит в этом самого себя. Остаётся лишь дождаться ночи. И проверить, что же может случиться на этот раз. Вспомнит ли Сюн о своих желаниях, позволит ли снова прорезаться голосу, который попросит — или прикажет? — сделать что-то ещё. Вновь повторять его имя, что так странно ощущалось на языке. Словно какая-то из стен рухнула, и их обоих затопило цунами. Каким-то новым чувством, которому пока не хочется давать названия. Нельзя просто принять это. Кю слишком уж нравится чувствовать власть — даже в том, чтобы временно потерять контроль. Пока он сам провоцирует Сюна, ища грань и всё более острые ощущения, которых всегда оказывается слишком мало, — власть остаётся с ним. Кю продолжает себя убеждать в этом, не принимая иных, кружащих в голове мыслей. Сюн всё ещё принадлежит ему. Это истина, фундамент их тайной связи. Уже темнеет, когда он вновь проскальзывает в дом и включает бледный ночник, что освещает комнату, куда Урума скоро вернётся. Раздеваясь, Кю ложится на постель уже почти обнажённым, чувствуя подступающее нетерпение. Расстёгнутая рубашка Сюна щекочет кожу, пока Кю гладит себя по груди, прикрывая глаза, представляя его сильные руки и то, что должно будет произойти. Зайти ещё дальше, испытывая друг друга, раствориться в этом ощущении. Любой ценой? Сейчас он не может думать ни о чём другом. Шигоку уже возбуждён, но останавливает себя, не опускаясь ладонью ниже, и со вздохом прислушивается, ожидая приглушённых шагов в коридоре. И наконец-то слышит. Укрыв бёдра одеялом, он садится на край постели, устремляя взгляд в зеркало, а затем к двери. — Ты заставил меня ждать, — это первое, что он произносит, когда Урума заходит в комнату, и придаёт голосу надменность, скрывая истинное нетерпение, от которого по телу разливается приятный жар. Сюн застывает в дверном проёме. В полумраке его лицо выглядит сосредоточенным и таким взрослым. Кю невольно соотносит его с образами из прошлого, ища привычные пересечения — страх или ненависть? То, что сопровождало их с самого начала, что заставляло Сюна двигаться вперёд и продолжать жить. Шигоку знал слишком хорошо, каким он сделал его тогда. Но что из этого осталось с ними теперь? Урума делает шаг, опуская на пол рюкзак и на ходу стягивая с себя толстовку. Футболка задирается, открывая мускулистый торс, и Кю невольно облизывает губы, с прищуром глядя на его тело. Ещё шаг, и Сюн привычно оказывается на коленях перед кроватью, ничего не произнося. Протянув руку, касается обнажённой лодыжки, свисающей из-под одеяла, и осторожно поглаживает, медленно поднимая взгляд. Тёмный, глубокий. Волосы падают ему на лицо, и Кю, не выдержав, тянется вперёд, чтобы убрать пряди, продолжая видеть его глаза, спящий в них огонь. На миг замешкавшись, он вдруг чувствует, что сделал это слишком мягко, и с удовольствием берёт за волосы жёстче, вынуждая запрокинуть голову. Ему нравится видеть этот взгляд, как Сюн смотрит на него снизу вверх — ещё покорный, готовый вытерпеть что угодно. До мгновения, когда Кю позволит ему больше не делать этого и не захочет уже останавливаться. Он не может до конца принять это, однако сегодня он хочет намного больше. И в глубине души знает, что Урума не разочарует его. Усмехнувшись, он шепчет: — Ничего даже не скажешь, экспериментальное тело А? И с удовольствием наблюдает, как от подобных слов лицо Сюна привычно пересекает тень — след боли и неуловимой горечи, которые в прошлый раз всё-таки выплеснулись наружу, и их обоих накрыло горячей волной. Но пока он не даёт этим чувствам пролиться, так покорно выдыхая: — Нет. Кю замечает в его голосе лёгкую дрожь, за которой, быть может, снова случится буря, но сейчас у них достаточно времени, и они могут не торопиться. Как всегда, он ещё успеет вновь вывести Сюна так, как того желает, и воссоздать те ощущения или изведать новые. Ему нравится провоцировать, всё больше испытывая предвкушение. Потянув за волосы, он издевательски шепчет: — Хороший мальчик. И отпускает, невесомо проведя кончиками пальцев по его лицу, очертив скулы, линию челюсти и приоткрытые губы. Ощущает, как дыхание становится тяжелее. Как Сюн сжимает его лодыжку, но после вновь возвращается к бережному поглаживанию, словно бы успокаиваясь, и неспешно прикрывает глаза. Склонив голову, Кю откровенно любуется, и приглушённо приказывает: — Сними. Футболка тотчас отправляется в сторону, в темноту, больше не мешая рассматривать сильные плечи Урумы, его шею и грудь. Кю слишком нравится такой вид. Совершенное тело. Играть на нём — такое блаженство. Касаться, впиваться ногтями в кожу, оставлять следы близости. Лежать под ним, чувствуя его силу, и одновременно — полностью над ним властвовать. Сюн ласкает его ноги, следуя уже привычному ритуалу долгих прелюдий, поднимаясь всё выше — к бёдрам, освобождая их от одеяла, наклоняясь для поцелуев. Воздух становится гуще, тени подрагивают на стенах, танцуя вокруг ночника. Кю плотно сжимает губы, сдерживая первый стон. Ещё слишком рано, а эта ночь обещает быть такой долгой. Отведя взгляд, он всматривается в зеркало, сев именно так, чтобы видеть эту картину, — себя, уже взмокшего, тяжело дышащего, и мускулистую спину Урумы, стоящего перед ним на коленях. Завораживающие образы. Что ещё он сегодня увидит? Сюн гладит его бёдра, задевая бельё, и ещё долго целует кожу и касается ткани губами, обводя по контуру напряжённый член, прежде чем освободить его. Кю наблюдает полулёжа, оперевшись на локти, сжимая между пальцами сбившееся одеяло. Взгляд всё больше туманится, когда он видит это так, сравнивая с отражением в зеркале, в котором замечает, как одной рукой Сюн начинает ласкать самого себя, другой продолжая гладить по бёдрам. Не сдержавшись, Кю шепчет: — Как же тебе это нравится, экспериментальное тело А… Урума медленно поднимает взгляд и не отводит его, приближаясь губами к члену, проводя по нему языком. В этот раз Кю не может удержать стона, видя такую картину. Немного ёрзает, ложась удобнее, шире раздвигая бёдра, кладя одну ногу Сюну на плечо и позволяя ему скользнуть уже смоченными пальцами внутрь. Ощущения всё сильнее захлёстывают. Горячие влажные губы, обхватывающие его член, и сильные пальцы, круговыми движениями поглаживающие, что осторожно скользят внутри, возвращая приятное чувство наполненности и принадлежности. Кю начинает стонать отрывистее и откровеннее, покусывая губы, всё ещё пытаясь сдерживать себя. Одеяло подрагивает, сжатое в кулаке. Грудь всё чаще вздымается и опускается, а расстёгнутая рубашка уже липнет к вспотевшей коже, но он не станет её снимать. Ему хочется это чувствовать. Вещи Сюна и его близость, самоозабвенность, с которой он ласкает его, подготавливая, и опускается ртом на член, стараясь взять его как можно глубже. Кю выстанывает совсем уж громко, когда головка проскальзывает в горло, и Сюн застывает в таком положении, одновременно толкаясь пальцами глубже, мягко надавливая на простату. Ощущения становятся такими яркими, что Кю, зажмурившись, больше не слышит ничего, кроме собственного дыхания, вырывающихся изо рта стонов, так откровенно провоцирующих на что-то большее. Жмурится, отдаваясь этому чувству, не замечая ничего вокруг, кроме пульсации их горячих тел. Того, как Сюн ласкает его ртом, затем поглаживает рукой, замедляясь, не позволяя кончить прямо сейчас. Затем на миг отстраняется. И Кю с опозданием слышит какой-то шум. А после чувствует, как кожи касается что-то холодное, вызывая дрожь, а его ноги вновь обхватывают, разведя шире. Распахнув глаза, он машинально дёргается и тут же замирает, встречая глаза Урумы, который всё ещё смотрит снизу вверх. Но теперь его взгляд изменился, и по коже от него моментально бегут мурашки — пугающе приятный жар. Урума держит его, невозмутимо фиксируя кожаные ремни на лодыжках, между которыми звякает металлический прут, не позволяя свести их вместе. Его голос звучит хрипло и твёрдо: — Тебе тоже это понравится. Шигоку шумно глубоко дышит, разглядывая эту конструкцию, и разум мечется между желанием прекратить это, наказав Сюна за своевольность, и нестерпимым желанием не останавливаться и узнать, на что ещё он готов пойти. Найти тот самый предел? Усмехнувшись, Кю шепчет, и его голос подрагивает от возбуждения: — И что теперь? Ты всё ещё стоишь на коленях. И именно там твоё место, экспериментальное… Окончание фразы теряется, когда Сюн одним рывком стягивет его на самый край — решительно, но не грубо. Подхватывает под коленями, поднимая ноги, что больше невозможно свести вместе, наверх, раскрывая перед собой. Кю машинально хватается за одеяло, пытаясь удержаться, прижатый к краю постели. Нижняя часть тела оказывается почти на весу, пока Сюн всё ещё стоит перед ним на коленях, крепко держа за бёдра, и его твёрдый, уже освобождённый от белья член липко упирается в него, готовый войти. Урума шепчет: — Ты прав… Его взгляд обжигает, и Кю вдруг теряется, испытывая так много чувств. Липкая головка надавливает, медленно погружаясь, почти не принося дискомфорта, только всё большее чувство восторженного опьянения. Видеть это и чувствовать его решительность — то, как Урума, обездвижив и отобрав инициативу, овладевает им в таком положении, крепко держа за бёдра, — просто безумие. Слишком яркий сон, в котором он мог бы позволить себе отдаться без остатка. Как это может происходить в реальности? Как подобная идея могла придти Сюну в голову и прорасти так быстро? Где он достал эту штуку, что, очевидно, скрывалась в его рюкзаке? Есть ли там что-нибудь ещё? Кю часто дышит, не находя слов в ворохе хаотичных мыслей, и не может отвести взгляда от его глаз, что обжигают тёмным огнём. Волосы вновь спадают Уруме на вспотевший лоб, и Шигоку, не отдавая себе отчёта, протягивает руку, чтобы убрать их. Плавно покачиваясь, Сюн утыкатся в его руку, касаясь губами ладони, и по коже рассыпается ещё больше дрожи. От странной нежности — необъяснимой, кроткой. Кю стонет, кусая губы, когда движения, что были такими плавными, становятся всё отрывистее и глубже. Урума держит его за бёдра, входя до упора, и дрожь сводит задранные ноги, которые крепко держат, оставляя следы пальцев на бледной коже. Кю хватается за одеяло, боясь упасть в пропасть, боясь, что его хрупкое тело, может просто сломаться от такой силы. Член, скользящий внутри, обжигает, и в какой-то момент становится так хорошо, что даже больно. И так больно, что хорошо. Из груди вырывается всхлип, а тело прошивает дрожью. Шигоку не успевает ничего сказать, и Сюн почти сразу останавливается, на несколько секунд замерев. Плавно выходя из него, он медленно опускает его затёкшие ноги, столь же быстро и бережно освобождая их от оков, словно всё это было лишь минутным видением, горячным сном. В глазах мелькают тёмные точки, и Кю загнанно дышит, не в состоянии ни о чём думать. Жмурясь, проводит ладонью по липкому животу, пытаясь перевести дыхание. Он только что кончил, не сумев справиться с нахлынувшими эмоциями, и теперь чувствует, как его ноги вновь поглаживают и осторожно покрывают поцелуями — там, где могли остаться следы от ремней. В этот момент он не может анализировать то, что произошло так внезапно и быстро. То, как Урума посмел сделать нечто подобное, сковав его и без слов буквально натянув на член — до того, как Кю приказал бы ему это сделать. Смешанные чувства не позволяют сделать какой-то вывод. Кю просто лежит, переводя дыхание. Ему нужно немного времени, и Урума даёт его, ложась рядом, поглаживая по груди. Всего несколько минут, пока жар вновь не опалит, отзываясь новой волной нетерпения. Ожиданием большего. Губительным желанием отыскать этот чёртов предел. Облизав губы, Кю хрипло выдыхает, когда дыхание чуть выравнивается, снова желая задеть, вернуть привычный порядок вещей: — Это всё, на что ты способен?.. Так откровенно дразня, желая вывести из себя, чтобы вновь испытать эти новые чувства, идя по грани, по самому острию. Когда Сюн делает то, чего хотят они оба, не дожидаясь приказа — как он сделал сейчас. Волнительное, новое ощущение. Когда имеешь власть, отдавая её другому. Урума медлит, вновь нависая над ним, утыкаясь всё ещё твёрдым членом в бедро. Спрашивает, глядя в глаза: — Тебе понравилось? Шигоку лишь хмыкает, не удостаивая его ответом, и Сюн целует его лицо — губы, щёки, веки, оставленный им шрам. Мягко, бережно, щекоча дыханием и одновременно плавно прижимаясь, чтобы вновь овладеть им без всяких слов. Кю расслабленно лежит, ничего больше не говоря, молчаливо позволяя ему это сделать, и лишь хрипло выстанывает, когда вновь чувствует в себе член. Движения медленные, неторопливые. Его собственный член снова напрягается, зажатый между их животов. Пальцы подрагивают, впиваясь в плечи, и внутри что-то вспыхивает — неясное, неконтролируемое. Словно северное сияние в глубине зрачков, тысячи искр в непроглядной тьме. В голове ярко и шумно, а телу так горячо. Контраст силы и нежности, что читается в движениях Сюна, — Кю чувствует головокружение, и с его губ вдруг невольно срывается: — Урума… Всё затихает, и он тут же замирает, осознав, что сделал. Встречает взгляд Сюна, что тоже замер, словно не веря в услышанное. Чуть отстранившись, он берёт руки Кю, осторожно переплетая пальцы, не прерывая взгляда, и тихо шепчет: — Скажи ещё. Шигоку больно сжимает губы, не собираясь этого делать. Хмурится, намереваясь сказать что-то грубое, тем самым вернув контроль, но Урума опережает — накрывает его губы, мягко прикусывая язык. Отрываясь, повторяет, глядя в глаза: — Скажи… И плавно раскачивается, беря его нежно, со всей осторожностью. Кю снова чувствует нетерпение и не желает сдаваться, вдруг ощущая тень злости. Как Сюн смеет забывать о том, кто он на самом деле? Тяжело дыша, Шигоку хмурится и упрямо шепчет: — И не мечтай… Экспериментальное тело А. В то же мгновение взгляд Урумы меняется, вновь наполняясь тьмой, и движения становятся более резкими и глубокими. Крепко сжав руки, он заводит запястья Кю наверх, удерживая, не давая пошевелиться, и продолжает вбиваться в него, приглушённо рыча. Дрожь охватывает всё тело — куда привычнее нежности, и Кю стонет, больше не пытаясь себя сдержать. Ему нравится страсть, с которой Сюн двигается, когда срывается. Нравится контролировать это, ведь его состояние — результат действий Шигоку, его беспощадных слов. Его любимая часть игры. Ему нравится знать, что Урума так наивно пытается верить, что между ними возможно что-то иное. Что-то нормальное, что обычно бывает у других людей. Нет. То, что между ними, намного больше этого. Рыча, Урума вновь поднимает Кю, что успевает ухватиться за его плечи, и встаёт на ноги, держа его на весу, снова глядя в глаза, поднимая и опуская на член. Он встаёт прямо возле зеркала, и Кю, содрогаясь от толчков, видит эту картину. Видит своё бледное хрупкое тело в сильных руках Урумы, как двигаются под его кожей мускулы, как по спине стекают капли пота. И этот образ остаётся в его сознании, словно выжженный на сетчатке, — он жмурится до темноты в глазах и снова видит эту картину. Их обнажённые тела, то, с какой яростью Урума им обладает прямо сейчас. Всё остальное меркнет. И когда Сюн вдруг замедляется и замирает, Кю не может сдержать хаотичных нетерпеливых стонов, и пытается продолжить двигаться сам, но его крепко удерживают, властно спрашивая: — Хочешь ещё? Голос звучит хрипло и так пьяняще. Шигоку ловит его взгляд и сжимает губы, всё ещё борясь с собой, не собираясь опускаться до того, чтобы умолять вслух. Урума громче повторяет: — Ты так хочешь меня? Скажи вслух хотя бы это. Кю царапает его плечи и спину и только шипит, продолжая ёрзать, крепко обхватывая ногами за пояс и пытаясь двигаться молча, но Урума удерживает его на весу за бёдра, не давая пошевелиться, упрямо глядя а глаза. Кю не может этого вынести и снова зажмуривается, кусая губы, словно внутри него вечно идёт борьба, но он так не привык проигрывать. Он медлит до последнего, не желая произносить вслух, обнажать своё желание и действительно позволять себе молить о большем. Сюн держит его и делает ещё несколько мучительно медленных движений, затем отпускает, кладя обратно на постель, и член выскальзывает, вызывая откровенный вздох разочарования, который едва ли выходит скрыть. Всего мгновение, и Сюн снова меняет его положение — Кю оказывается лежащим животом на его коленях, не успевший понять, что случилось, удерживаемый сильной хваткой. Раздаётся хлопок, и по коже проходит дрожь. Как и в прошлую ночь, Урума снова позволяет себе так много — шлёпать его по бёдрам, отчего желание захлёстывает ещё больше. Не больно, но горячо. До сознания доносится его хриплый шёпот: — Значит, ты хочешь так? Всего секунда на ответ, молчание, и опять удар. Уже сильнее и звонче. Кю глухо стонет без возможности пошевелиться, ведь его руки крепко удерживают за спиной. Проморгавшись, он поворачивает голову и застывает, видя в зеркале эту картину. Себя, в одной лишь рубашке, так беспомощно лежащего на коленях Урумы, полностью обнажённого, держащего за запястья, оглаживающего бёдра и ягодицы и одаривая их новыми отрывистыми шлепками. Этот звук отдаётся в ушах, которые уже горят, как и кожа под его ударами. Чётко рассчитанная сила, не приносящая настоящей боли. Только затапливающее возбуждение, вынуждающее ёрзать на его коленях, упираясь животом в его большой напряжённый член. В сознании раздаётся всё больше вспышек — за каждым ударом и предчувствием этого удара. Пожар, который не остановить, от которого не укрыться. Сюн повторяет слова, коих Шигоку уже не слышит и не может на них отвечать. Сжав губы, он намерен идти до конца, каким бы он ни был для них обоих. Ещё несколько ударов, и Урума переворачивает его, кладя на спину, чтобы снова нависнуть, накрыв своим телом, раздвинуть подрагивающие бёдра и скользнуть между ними, толкаясь внутрь одним движением без всякого сопротивления. Кю снова стонет от проникновения, и Сюн сильнее прижимается, находя его губы, целуя уверенно и глубоко. Ладони, безвольно упавшие на постель, мелко подрагивают, пока Урума не берёт его руки в свои, накрепко переплетая пальцы. Так близко и горячо, словно их тела становятся чем-то единым, не в состоянии существовать друг без друга. Движения то плавные, то отрывистые, а поцелуи такие долгие, влажные. Кю чувствует его целиком — всё его тело, жарко вжимающее его в постель, его рельефные мышцы, крепкие руки, дерзкий язык. Всё, что принадлежит ему. Всё, что он в нём так... Любит? Что-то вздрагивает в сознании от отголоска этой мысли, и Кю становится трудно дышать. Он пытается отвернуться, хоть на мгновение разорвав поцелуй, но ему этого не позволяют. Урума сильнее толкается в него, прикусывая губы, сжимая запястья, и движения его бёдер становятся отрывистее и грубее, не давая ни секунды передохнуть. Лёжа под ним, Кю вдруг чувствует себя полностью лишённым воли. Значит, так чувствовали себя другие? Те, о ком Кю никогда не думал, кого мог просто сломать, ни на секунду не засомневавшись. Именно это ощущал Сюн? Когда, пройдя через столькое, подчинялся, ни в чём не переча, даря странную нежность и храня столь наивную, необъяснимую надежду на нормальное будущее? Им обоим это слишком чуждо. Кю хмурится, настороженный вдруг нахлынувшим потоком мыслей и невозможностью отстраниться, вновь обрести контроль. Ему липко и жарко, губы покалывает, а сам он дрожит под тяжестью веса Сюна, что толкается в него всё сильнее и яростнее, начиная рычать прямо в поцелуй, кусая язык и губы. Всё смешивается, и восприятие становится слишком острым, перенасыщенным новыми ощущениями. Шигоку стонет, и Урума наконец оставляет в покое его измученный рот. Их взгляды перескаются, и настолько мрачного пламени он прежде не видел в его глазах. Может, только в глубоком прошлом, когда они откровенно горели ненавистью и непониманием, отражая отблески лезвия, что рассекало воздух, а затем и хрупкую плоть. Словно прочтя это воспоминание, Урума вдруг замедляется, обдавая дыханием его лицо, касаясь губами щеки, уголка века. Касается шрама, целуя его с необъяснимой бережностью. И Кю дрожит от контраста ощущений, жадно глотая воздух. Из горла вырываются сдавленные стоны на грани всхлипов, и он не может их удержать. Сам обхватывает Сюна за пояс бёдрами, прижимая теснее. Движения снова замедлились, став тягучими, плавными, оттягивая момент наивысшего наслаждения, которое так необходимо Шигоку прямо сейчас. Урума спрашивает почти что ласково: — Ты хочешь, чтобы я продолжал? И Кю понимает, как он хочет услышать его ответ, как хотел слышать своё имя. Теперь уже невозможно это пытаться вычеркнуть, пути назад у них давно нет. И Шигоку, тяжело дыша, спутанно шепчет: — Я... не... — Нет? Взгляд Урумы пленяет, не давая больше соврать. Кю едва слышно выдыхает: — Я... Просто не останавливайся... И, прижимаясь к нему, глядя в глаза, всё же не может до конца проиграть себе, сдавленно добавляя: — Экспериментальное тело А... Зная, к чему это может привести. Но Сюн не вздрагивает, его лицо не меняется. Сощурившись, он отпускает одну ладонь и подносит к приоткрытым губам Кю, проводя по ним пальцами, затем одним движением проталкивая их в рот. Шигоку хмурится, пытаясь увернуться, но у него недостаточно сил. Урума гладит его язык, немного сжимая, низко произнося: — Ну что ж... Влажные пальцы выскальзывают изо рта, и движения тазом возобновляются. Сюн ещё крепче прижимает его к постели, начиная толкаться грубо, водя руками по его телу, задевая соски, и это всё меньше похоже на ласки. Уткнувшись в его шею, он прикусывает кожу, и Кю хрипло вскрикивает, содрогаясь от всё более интенсивных толчков, что буквально вбивают его тело в кровать, и он чувствует себя таким безвольным. Зажатым в тисках, словно в лапах зверя, который может разорвать его на куски. И Урума может. Урума мог бы убить его уже сотни раз. Шигоку стонет, почти задыхаясь, беспорядочно пытаясь вдохнуть и ухватиться за что-нибудь, что не даст ему пойти ко дну. Удовольствие всё увереннее смешивается с болью, с невыносимым осознанием своего падения и того, в чём он должен будет признаться самому себе. В том чувстве, которому прежде не собирался давать названия. Но чаша переполнена, как и его тело, готовое достичь пика снова — прямо сейчас, но Урума вдруг останавливается, словно почувствовав это. По его взгляду Кю понимает — в этот раз ему не позволят так просто кончить. И теперь уже понимает, какие именно слова от него хотят услышать. Кусая губы, он произносит их сначала мысленно и пытается прислушаться к ощущениям. Напряжённый взгляд Сюна, полный ожидания и скрытой надежды, наконец вынуждает едва слышно выдохнуть вслух — теперь уже осознанно, не торопясь, желая распробовать этот вкус: — Урума... И в тот же миг его вознаграждают. Сюн мягко целует в губы и движется в комфортном темпе, без грубости, скользя ладонью меж их животов и обхватывая член Кю, что позволяет ему скоро разрядиться, со стоном выдохнув имя снова. И глубоко насладиться этим моментом, наконец-то не отрицая. Шигоку чувствует, как член Урумы тоже пульсирует, изливаясь внутрь, и они просто лежат так ещё несколько долгих секунд, пока его наконец-то не выпускают из сильных рук. Голова кружится. Расстёгнутая рубашка, так и не снятая, вся измятая, липнет к коже. Дыхание рваное и тяжёлое, как и воздух вокруг, наполненный жаром и терпким запахом влажных тел. Сюн осторожно ложится рядом, целуя грудь и плечо. Шею, на которой оставил укус. Гладит по липкому животу, по часто вздымающейся груди. Негромко шепчет: — Прости... Я немного перестарался. Кю подрагивает, начиная чувствовать холод, и Урума обнимает его, целуя в висок, в макушку, продолжая шептать: — Я подумал, тебе понравится... Скажи, если я ошибся. Скажи, что мне сделать, чтобы всё было хорошо. Его слова с опозданием доходят до сознания, и Шигоку не торопится отвечать, всё ещё наслаждаясь только что испытанными ощущениями, что стали лишь острее и ярче, когда смешались с болью и чувством полной принадлежности, собственной слабости перед чужой силой. Является ли это пределом? Готов ли он это принять? Подняв голову, Кю задевает носом его подбородок, и кратко целует в шею, в адамово яблоко, позволяя себе выдохнуть — нарочито строго, но совершенно искренне: — Всё хорошо. Насколько это возможно. Насколько в жизни таких, как они, навечно связанных друг с другом непосильным страданием и пролитой кровью близких, может быть что-то хорошее. В отношениях, что ограничены стенами этой комнаты. И условиями, что до этого ставил Кю, привыкший не позволять никому другому иметь контроль. Но... Некоторые вещи кажутся невозможными до того, как произойдут впервые. Урума бережно гладит его и обнимает, так искренне шепча в шею: — Правда? Всё хорошо? И ещё тише: — Ты так прекрасен... всегда... Я люблю тебя. Кю прикрывает глаза, ощущая столь приятную покалывающую усталость. И близость Сюна, бережно целующего его веки. Может быть, именно это и должно было встретить их за пределом? Совершенная любовь, которую прежде он не мог ни в ком обрести. Жмурясь, Кю шепчет с лёгкой насмешкой, но больше не пытаясь скрыть удовольствия: — Спокойной ночи, Урума. И ощущает, как его крепче обнимают, целуя в губы. И он медленно отвечает, наконец чувствуя, что хотя бы сейчас можно больше не прятать ничего глубоко внутри, а с наслаждением признаться самому себе. Что ему нравится всё, что произошло. Нравится шептать и стонать его имя, получая взамен так много. Как давно он уже должен был это принять? Это ведь так очевидно и столь желанно. Ему нужен Урума, а не экспериментальное тело А. Нужен не просто контроль, а близость, которую ничем больше не заменить. Ведь сейчас, кроме них, никого больше не существует. Никого за пределами этой комнаты, в которой они оба до сих пор познают друг друга. И самих себя. Через страдания и удовольствия, что их накрепко связывают прочным швом. И это всё, что им нужно, всё, что им суждено. Всегда делать друг другу так больно, что хорошо. До конца времён.