Селимена

В Версале хватает своих трагедий. Одни не стоили и гроша, иные, пожалуй, заставили бы его раскошелиться. Лишней информации не бывает: урок усвоен Александром еще в детстве, и потому он неустанно слушает, смотрит, запоминает. Его комната хранит много тайн, сделанные им записи — летопись чужих встреч и расставаний. Каждый свиток — еще один год версальской истории. Иногда он просматривает их — садится около камина, наливает чай, и сосредоточенно листает пожелтевшие страницы. Южное крыло, два часа пополудни. Княгиня К.Ш.Г покидает комнаты месье А.П. Александр хмурится, пытаясь вспомнить о ком это. Ну конечно. Катерина Шарлотта де Грамон, княгиня Монако. Катерина и ее многочисленные любовники: среди бесконечных актеров и гвардейцев нет-нет да и мелькнет какой-нибудь дворянин. Беспечная, легкомысленная Катерина, с которой однажды ему довелось забыться. Она ни о чем его не просила после, и ни в чем не упрекала: просто молча исчезла под утро, оставив после себя запах гвоздик и чувство липкого стыда на сердце. Всего лишь одна из. Не она. Не та самая. Как-то он чуть было не проговаривается Рене. Александр не знает виной тому ночные тени, шов, что так некстати подогнулся под кант на платье его подопечной или усталость, но с языка срывается упоминание об отце и тихое, необдуманное: однажды, когда я попытался... Усилием воли он сдерживается, бормочет, что теперь-то уже все равно, но на душе саднит. Отец умер зимой тысяча шестьсот пятьдесят девятого, и мир, такой понятный и четкий, вдруг изменился, утратил контуры. Жан-Батист Бонтан едва ли был тем человеком, по которому стоило лить слезы, слишком велики были оставленные им на сердце шрамы. Но когда сущее вдруг исчезло в никуда, это открытие едва не свело Александра с ума. Он не помнил, как оказался в постели с княгиней Монако, чья беспечность и легкость столь отличались от душившей его растерянной горечи и могли притушить боль потери. Уже после случившегося Александр понял, что попытка оказалась провальной. Спустя годы Александр сталкивается с ней возле двери гостевой комнаты английского посла. Катерина пьяна: ее глаза лихорадочно блестят, платье сползло вниз, оголяя бледную кожу плеч. — Александр, — произносит она со смешком, уперев руки в боки, — вы, как всегда, на посту. Неизменный часовой Версаля. По вам бы время сверять. Он смотрит на нее не говоря ни слова, и это, должно быть, приводит ее в ярость. — Думаете, вы лучше меня? — она смахивает с лица выбившуюся из прически прядь. — Так вот, ошибаетесь. Мне хотя бы хватило смелости признать чего я стою. А вы только и можете, что молча тосковать по своей мадемуазель де Ноай. Александр изменяется в лице. Неужели его чувства настолько очевидны? — Не беспокойтесь, — хмыкает Катерина, заметив его смятение. — Я никому не скажу. И даже об ответной услуге вас просить не буду. — Отчего же? — изо рта вместо голоса раздается хриплое карканье. — А что вы можете мне дать? — Она пожимает плечами. — Деньги? Что они мне, весь двор живет в кредит. Ночь? Признаюсь, вы умелый любовник, месье Бонтан, но у меня есть маленькая причуда — я не люблю делить своих партнеров ни с кем. Хотя бы на пару часов они принадлежат мне без остатка. А в нашей постели, случись нам оказаться вместе, незримо будет присутствовать мадемуазель де Ноай. Впрочем, и без нее… Правду же говорят — нельзя получить то, что не можешь поймать. Вы и тогда от меня ускользнули. Александр не припомнит, чтобы Катерина когда-нибудь звучала столь зло и язвительно. Куда делась привычная легкость? Внезапно ему становится ее жаль. Княгиня Монако похожа на железный прут, который согнули в дугу, а позже распрямили, но не до конца - остался залом, что уже не исправить. На ум приходит полузабый разговор при просмотре "Тартюфа". Меня отнюдь не радует, когда замужнюю женщину домогаются в ее же доме, а ее муж не думает этому помешать. Ему стоило догадаться уже тогда. — Прошу вас, — Александр прочищает горло, — мадам… — Бросьте, Александр. — Катерина машет руками. — Не смотрите на меня столь осуждающе, не уподобляйтесь мольеровскому Альцесту. Не вам обличать мои пороки. Пусть и Селимена из меня вышла, надо признать, пресквернейшая. И прежде, чем он успевает ответить, Катерина исчезает в галерее, не обернувшись на прощание. Тремя ночами позже Александр слышит, как она плачет после расставания с очередным ветреным поклонником. Знакомый, привычный звук, за которым следует успокаивающее бормотание Армана. «По крайней мере, она хотя бы не одна», — думает Александр. Позабытый на каминной решетке чайник недовольно свистит, возвращая его к записям. Свидетельства чужих грехов зовут, приглашают насладиться порочностью двора, вот только сегодня привычное чтение не доставляет ему удовольствия. Мне хватило смелости признать, чего я стою. Катерина стоит в углу комнаты, скрестив на груди руки. Александр горько усмехается и кидает листы в огонь.