К третьему году обучения всадник должен достичь полного контроля над своими щитами. В противном случае, в моменты крайнего стресса, они не только подвержены влиянию эмоций своего дракона, но и подчиняются им.
— ПОЛКОВНИК КАОРИ. ПОЛЕВОЕ РУКОВОДСТВО О ВИДАХ ДРАКОНОВ —
_______________________________
К тому времени, когда мы приземляемся в Самаре незадолго до наступления темноты, я дрожу от охвативших меня беспокойства и страха. Я даже не могу заставить себя думать о том, какое наказание ждет меня в Басгиате. Я готова принять любое, на которое у Варриша хватит фантазии. Я потратила каждую минуту восьмичасового полета, пытаясь отделить свои чувства от чувств Тэйрна, но не смогла, а он тем временем окончательно перешел в подчинение к своим инстинктам. Должно быть, из-за него у меня в животе образовалась пустая яма, угрожающая поглотить все логические мысли, если я не увижу Ксейдена в следующую минуту. Моё сердце колотится от отчаяния Тэйрна, желающего увидеть Сгаэль целой и невредимой, а не от моей собственной заботы о Ксейдене. В конце концов, если бы он был на пороге смерти, Сгаэль сказала бы нам, как только мы подлетели бы достаточно близко, чтобы они могли связаться. По крайней мере, так говорит мне едва функционирующая логика в моем мозгу. Это все Тэйрн. Но что, если это не так? Насколько серьезно был ранен Ксейден? Сгаэль, возможно, и сказала Тэйрну, что Ксейден жив, и я сама смогу увидеть насколько все плохо, но я все еще отсчитываю каждую секунду, необходимую стражникам, чтобы поднять решётку. Усиленная охрана — это совершенно разумно и соответствует протоколу, учитывая вчерашнее нападение, но каждая проходящая секунда, действует мне на нервы. То, что я логически понимаю, что Тэйрн все еще затапливает мои эмоции, не означает, что я могу это контролировать. Как только решетка поднимается достаточно высоко, чтобы я смогла проскользнуть под ней, я так и делаю. В кои-то веки пригодилась моя миниатюрность. Я оказываюсь внутри аванпоста еще до того, как решетка успевает подняться хотя бы на четверть. Внутри царит хаос. По всему двору разбросаны куски каменной кладки разного размера, и достаточно взглянуть вверх, чтобы понять, откуда они упали. На северной стене так же видны следы гари и сажи. Должно быть, летуны нарушили периметр. Целители работают на сортировочном пункте в южной части крепости, вокруг них полно раненых пехотинцев. Но среди синих мундиров нет ни одного черного. И кремового тоже нет. — Вайолет? — кричит Мира, выходя с северо-западной лестницы, которая, как я знаю, ведет в их командный штаб. Ни хромоты, ни перевязок, ни крови, насколько я вижу. С ней все в порядке. Как и сказала Девера, ранен только один человек, и это не Мира. — Где он? — Я сдергиваю с макушки летные очки и засовываю их в сумку, не сбавляя шага. — Что ты здесь делаешь? — Она хватает меня за плечи, осматривая меня своим обычным взглядом. — Тебя не должно быть здесь раньше субботы. — Ты не пострадала? — Все в порядке, — Она кивает. — Меня здесь не было. Я была в патруле. — Хорошо, тогда скажи мне, где он. — Мой тон обостряется, когда мой взгляд дико мечется в поисках его. Черт, я даже не чувствую его — Тэйрн подавляет все. — Тебе ведь не дали отпуск, не так ли? Боги, ты будешь в такой заднице, когда вернешься. — Она вздыхает. Надо отдать должное Мире, она не участвует в битвах, которые не может выиграть. — Он в спарринг-зале. Насколько я слышала, благодаря твоему парню у нас до сих пор есть аванпост. Он не мой. Не совсем. — Спасибо, — Я отворачиваюсь от нее, не говоря ни слова, и направляюсь в спарринг-зал. Я люблю ее, я благодарна, что с ней все в порядке, но все это похоронено под отчаянием, которое царапает мою душу, пытаясь увидеть Ксейдена. Крепость занята восстановительными работами, но коридор, ведущий в спортзал, безлюден. Зачем они поместили его в спортзал для восстановления? Неужели он не может подняться по ступенькам в свою комнату? Яма в моем животе становится все глубже. Насколько сильно он ранен? Магические огни с лихвой компенсируют угасающий вечерний свет за тремя огромными окнами, когда я вхожу в спортзал. Но никакого импровизированного лазарета здесь точно нет. Подождите минутку. Что? Я моргаю Ксейден лежит на ковре в своей облегающей спарринговой форме с короткими рукавами. Он выхватывает оба своих тяжелых меча, металл звенит о металл, когда он сражается с Гарриком. — Ты сегодня медленный, — отчитывает Ксейден, беспощадно продвигаясь вперед. Он двигается, как всегда, со смертоносным опытом и полной концентрацией. Вероятность того, что он получил серьезное ранение, равна нулю. Вспышка облегчения позволяет мне сделать первый полный вдох с тех пор, как я покинула Басгиат, но она быстро проходит. Добраться до него. Я должна добраться до него. — Я. Мало. Что могу. С этим сделать! — Гаррик возражает, блокируя попытки Ксейдена. — Быстрее, — Ксейден наносит удар за ударом, сам ловко избегая ударов. Каждый взмах этих мечей превращает беспокойство, жалкий ужас от того, что ему причинили боль, в ярость. Он цел и невредим, а я — чертова дура, что дала волю своим эмоциям, что позволила своей любви к нему взять верх над здравым смыслом. Это моя вина, а не Тэйрна. Но дикость, от которой я не могу отдышаться? Это на сто процентов принадлежит черному дракону с хвостом, заканчивающимся моргенштерном, и я не могу вырваться, не могу поднять щиты настолько, чтобы владеть собой. Я встаю в поле зрения Ксейдена, касаясь пальцами ног края ковра. Ксейден смотрит на меня, и на мгновение его глаза расширяются, прежде чем он бьет Гаррика локтем по лицу, заставляя его упасть на землю. Ой. Гаррик растягивается на ковре, его мечи выскальзывают из рук. — Проклятие! — Мы закончили, — говорит Ксейден, даже не оглядываясь назад, уже направляясь ко мне, поглощая полдюжины футов, разделяющих нас, своими длинными, рыщущими шагами. — Я поднял щиты. Что ты здесь делаешь? — Его глаза расширяются, как будто он чувствует хаос внутри меня. — Вайоленс, с тобой все в порядке? — Что я здесь делаю? — Я выплевываю каждое слово, осматривая его в поисках ран, о которых говорила Девера. Я неправильно истолковала ее жест? Неужели я просто зря прилетела сюда? Мои руки начинают дрожать. — Я понятия не имею! — Это не ты, — Его взгляд скользит по мне. — Я знаю это! — кричу я, разрываясь между плачем от благодарности за то, что он жив и вроде бы невредим, и разрушением всего этого спортзала, всей этой крепости из-за того, что он подвергся опасности. — Я не могу его заблокировать! — Держись, — Он сбрасывает мою сумку с моих плеч, и она падает на пол спортзала, прежде чем он прижимает меня к своей груди. Я обнимаю его и прижимаюсь лицом к его шее, глубоко вдыхая. Он пахнет мятой, кожей и … Ради всего святого, неужели я чувствую его запах? Ксейден ведет нас прямо в купальню, и я успеваю окинуть взглядом полированные каменные стены, высокие застекленные окна, частично открытые настежь, и ряд широких скамей под тремя линиями стоков, ничем не отличающихся от тех, что были в Басгиате. Щелчком пальцев он захлопывает дверь, а затем нажимает на рычаг на стене. Вода вытекает из акведука над головой, обдавая нас обоих ледяной прохладой. Я задыхаюсь, мое тело напрягается от шока, вызванного жутким холодом, и на этот миг это все, что я способна почувствовать. — Поднимай щиты, — приказывает Ксейден. — Сейчас, Вайолет! Я продираюсь сквозь ледник своего разума и расставляю кирпичи своих щитов на место. Эмоции Тэйрна достаточно притуплены, чтобы я могла претендовать на некое подобие контроля. — Черт возьми. Холодно, — говорю я, стуча зубами. — Вот и все, — Ксейден щелкает еще одним рычагом, и вода нагревается. — Что, черт возьми, случилось, что они разрешили тебе прийти раньше? — Обеспокоенность пробегает между его бровями, когда он ставит меня на ноги, и на нас льется вода. Мой разум снова принадлежит мне, хотя я чувствую силу эмоций Тэйрна, бьющих по моим щитам. — Мне не дали отпуска… — Ты не получила отпуск? — Его голос понижается до того опасного тона, который пугает всех в мире, кроме меня. — Ты уже знаешь, что Варриш собирается… — Его слова внезапно замирают, когда его внимание падает на мое плечо. — Чья, блядь, летная куртка на тебе? — Серьезно? — Я раскидываю руки, с удовольствием позволяя теплу впитаться в меня. — На ней есть звание третьего курса, знаки отличия Четвертого крыла и обозначение командира отряда. Как ты думаешь, чья, черт возьми, куртка на мне? У него сводит челюсти, вода стекает по лицу. — Это куртка Боди, ты, чертов собственник! Похоже, этот ответ не помог. — Ты сейчас серьезно? — Я расстегиваю эту чертову куртку и дергаю за рукава, но мокрая кожа — та еще мерзость, и мне требуется время, чтобы снять ее. — Я сбежала с Боевой сводки, как только Девера сообщила мне, что ты ранен. Да, я ушла без отпуска. Потом я восемь часов летела на бешеной скорости с абсолютно неразумным Тэйрном, который считал, что если ты ранен, то и Сгаэль тоже. А теперь ты ведешь себя как собственник, ревнивец, спрашивая чья это куртка, только потому, что твой кузен знал, что я в такой панике, что не остановилась бы, чтобы взять себе летную одежду? — Я с вызовом смотрю на этого полного идиота и бросаю куртку на пол. — Да пошел ты на хрен! Уголок его рта приподнимается. — Ты беспокоилась обо мне? — Уже нет, — Я покраснела. Как он может находить это забавным? — Но ты волновалась, — Медленная улыбка расплывается по его лицу, а глаза загораются. — Ты беспокоилась обо мне, — Он тянется ко мне. — Ты думаешь, это смешно? — Я отступаю назад, чтобы не попасться ему, и тут же натыкаюсь спиной на стену с водной гладью. — Нет, — Он качает головой из стороны в сторону, его улыбка сползает. — Кажется, ты немного злишься, что я не на пороге у Малека. Ты бы хотела, чтобы я истекал кровью в лазарете? — Нет! — Конечно, он этого не понимает. Его жизнь может зависеть от моей, но он не чувствует того, что я чувствую к нему. Он хочет меня, даже сказал, что влюбился в меня, но никогда не говорил, что любит меня. — Я не злюсь на тебя за то, что ты не пострадал. Я бы никогда не хотела, чтобы тебе было больно. Я злюсь на себя за то, что была так безрассудна, так поглощена тобой, так мало контролировала свои эмоции, что просто побежала за тобой, как… как… — Как маленькая влюбленная дура. — А ты, ты всегда спокоен, собран и владеешь собой. Ты бы дождался всей информации и, черт возьми, никогда бы не позволил эмоциям Сгаэль взять верх… Я замираю, когда Ксейден опускает мокрый рукав на своей правой руке, обнажая морщинистую, кроваво-красную линию, которая тянется от вершины плеча до половины бицепса. В верхней части она толщиной в дюйм, а в конце — втрое больше. Очевидно, что это работа ремонтника, и если шрам все еще так сильно выступает, то он, должно быть, почти потерял руку. — Ты действительно был ранен, — шепчу я, весь гнев выплескивается из моего тела. Моя грудь сжимается, должно быть, это было чертовски больно. — С тобой все в порядке? — Вопрос выпал из головы, хотя я только что видела, как он уничтожает противника. — Я в порядке. Отчет писца, должно быть, вышел до прибытия ремонтника из Восточного крыла. Шрам исчезает, когда он одергивает рукав обратно. — И ты ошибаешься насчет меня. Я бы не стал ждать всей информации, или даже доказательств если бы узнал, что ты пострадала. — На этот раз я не отступаю, когда он тянется ко мне. Его рука обвивает мою талию, а ладонь лежит на моей пояснице, уводя нас от прямых брызг воды. Несколько дюймов между нами — это одновременно и подарок, и проклятие, когда он наклоняется. — Я не всегда спокоен и собран, и я не контролирую себя, когда дело касается тебя Мое сердце подпрыгивает от его слов, от постоянного напряжения, которое возникает между нами, от осознания, которое распространяется во мне от этого единственного прикосновения. Меня согревает не только вода. — Даже сейчас я не делаю того, что должен, — Его слова звучат обрывками. — Что именно? — Таскать твою задницу по матам, пока ты не превратишься в горячую, потную, ноющую кашу после дюжины раундов спарринга, — Его челюсть дергается. — Потому что я предупреждал тебя никогда не подвергать свою жизнь риску из-за такого пустяка, как разговор со мной, и все же ты сделала именно это. Снова. — Я согласна на все, кроме спарринга. — Черт. Я произношу это на выдохе. — И ты больше не можешь наказывать меня. Я не подчиняюсь тебе. — О, я знаю. И почему-то нам обоим было намного легче, когда ты это делала. Ты ведь хочешь полной открытости, когда дело касается меня, верно? Как насчет правды? — Его взгляд падает на мой рот. — Я бы сделал то же самое, что и ты, потому что я так же безрассуден по отношению к тебе, как и ты по отношению ко мне. Острая, сладкая боль пронзает мою грудь. Боги, мне хочется в это верить. Но я также хочу большего. Я хочу тех же трех слов, которые он требует от меня. Я провожу языком по нижней губе, и его глаза вспыхивают, когда комнату наполняет пар. — Ты беспокоилась обо мне. — В первый раз он сказал, что это прозвучало забавно. Второй звучал радостно. Но на этот раз его тон меняется, как будто это откровение. — Конечно, я волновалась за тебя. Он медленно тянет меня вперед, давая мне все шансы возразить, прежде чем наши тела сольются воедино. Его жар проникает в каждую замерзшую часть меня, и все жгучее беспокойство, которое я чувствовала во время полета сюда, и последовавший за ним жгучий гнев трансформируются в совершенно другую, и гораздо более опасную форму жара. Черт, я хочу его. Я хочу прикоснуться к каждому сантиметру его кожи, почувствовать, как его сердце бьется о мое в знак уверенности, что с ним действительно все в порядке. Я хочу, чтобы его тело было надо мной, внутри меня, так близко, как только возможно. Я хочу, чтобы он заставил меня забыть о том, что помимо этой комнаты и нас двоих есть что-то еще. — И ты прилетела сюда, даже не остановившись, чтобы забрать свою летную куртку, — Он опускает голову на дюйм, мучительно медленно. Я киваю. — Потому что ты все еще любишь меня, — шепчет он мне в губы за мгновение до того, как поцеловать меня. Слава богам, он не ждет моего отрицания, потому что я не уверена, что смогу его дать, не то что он, который играет с моей нижней губой, нежно покусывая ее, а затем проводя языком по изгибу. Это слишком хорошо, слишком правильно, слишком… все. Впервые после Аретии он не стал ждать, пока я попрошу. Впервые его пресловутый самоконтроль ослаб. Впервые он рискнул возможным отказом и поцеловал меня просто потому, что хотел, и, черт возьми, это именно то, что мне нужно — чтобы я была нужна ему. Я раздвигаю губы в приглашении не только потому, что хочу его, но и потому, что он действует в соответствии с признанием, которое мне не пришлось вытягивать из него или даже просить. Он стонет, обхватывает меня руками, и поцелуй становится именно таким, каким он сам себя назвал — безрассудным. Ощущение того, как его язык скользит по-моему, а затем удерживает его, поглаживая, это пламя в костре, и я загораюсь. Потребность, похоть, желание — что бы это ни было, танцует по моему позвоночнику и собирается, превращаясь в настойчивую боль между бедрами. Поднимаясь на цыпочки, чтобы приблизиться, я обнимаю его за шею, но мы все еще недостаточно близки. Его руки расстегивают пуговицы моей униформы, и я неохотно отпускаю хватку, чтобы он мог ее снять. Она падает на пол где-то слева. Я дергаю его за рубашку, отчаянно желая ощутить его, и он подчиняется, хватая ее за шею и волоча над головой, по сантиметрам обнажая теплую, влажную кожу. Я целую шрам прямо над его сердцем и провожу руками по его бокам. Пальцы скользят по твердым впадинам и бороздкам на его животе. В этом мире нет ничего, что могло бы сравниться с ним. Он представляет собой полное, абсолютное совершенство, его тело создано годами спаррингов и полетов. — Вайолет, — Он наклоняет мою голову и целует меня крепко и глубоко, затем медленно и мягко, меняя темп, заставляя меня тянуться к большему. Мои руки скользят по линиям его спины, когда он проводит пальцами по влажным, распущенным прядям моей косы, затем тянет, выгибая мою шею, прежде чем прикоснуться к ней губами. Он точно знает, где я чувствительна, и, черт возьми, он использует каждую частичку этого знания, посасывая и облизывая то место на моей шее, которое заставляет мои колени плавиться, а пальцы выгибаться против его кожи. — Ксейден, — хнычу я, мои руки скользят по изгибу его задницы. Мой. Этот мужчина мой. По крайней мере, на данный момент. Даже если это всего лишь следующие несколько минут. Он покусывает нежную кожу моего уха, вызывая дрожь по моему позвоночнику, а затем его губы снова накрывают мои, крадя мое здравомыслие и заменяя его чистой потребностью. Этот поцелуй не такой терпеливый и контролируемый, как другие. В этом есть дикая, плотская нотка, которая заставляет меня прижаться к его губам, делает меня смелее. Я протягиваю руку между нами и вздыхаю. Он для меня твердый, вся его длина натягивает пояс, когда я сжимаю его. — Черт, — рычит он, отрываясь от меня, его дыхание такое же прерывистое, как и мое, когда я глажу его через ткань. — Если ты продолжишь это делать… — Он закрывает глаза и позволяет голове запрокинуться. — Я правда заполучу тебя? — Моё тело сжимается. Его взгляд останавливается на моем, и конфликт, который я вижу в этих темных глубинах, заставляет меня остановиться. — Не заставляй меня бороться за это. Не снова. — Я отступаю от тепла его рук, и каждый нерв моего тела кричит в знак протеста. — Я не могу всегда бороться за это, пока ты изобретаешь новые способы колебаться или говорить мне нет, Ксейден. Ты либо хочешь меня, либо нет. — Ты только что обхватила мой член рукой, Вайолет. Я почти уверен, что ты почувствовала, как чертовски сильно я тебя хочу. — Он проводит рукой по мокрым волосам. — Боги, это я борюсь за это! — спорит он, указывая на нас. — Я же говорил тебе, что не использую секс как оружие, чтобы вернуть тебя. — Ты просто используешь его как оружие, используя свое маленькое правило, чтобы заставить меня сказать те три слова, которые я не готова тебе дать. — И эта грань безумной потребности, на которой он меня держит, настолько остра, что я могу уступить, настолько сильно я его хочу. — Оружие против тебя? — Он качает головой. — Ты сказала мне, что нельзя отделить эмоции от секса. Помнишь? Я открываю, затем закрываю рот. Он прав. Я это сказала. Дерьмо. — Может быть, я научилась. — Может быть, я не хочу, чтобы ты это делала. — Он делает шаг вперед и обхватывает мою шею сзади. — Я хочу тебя такой, какая ты есть, эмоции и все остальное. Мне нужна женщина, в которую я влюбился. Меня убивает каждый раз, когда мне приходится держать свои руки подальше от тебя, каждую ночь, когда я лежу без сна рядом с тобой, одновременно благословленный и проклятый воспоминаниями о том, какой горячей, влажной, чертовски совершенной ты себя чувствуешь, когда я теряю себя в тебе. Мои губы приоткрываются, и жар заливает мою кожу, как будто его слова — это настоящая ласка. — Когда я сплю, мне снятся звуки, которые ты издаешь прямо перед тем, как кончить, и то, как голубые глаза сменяются янтарными сразу после этого, такие довольные и затуманенные. Я просыпаюсь с голодом по тебе — только по тебе — даже по утрам, когда ты находишься на другом конце королевства. Я не отказываю тебе и не манипулирую тобой. Это я сражаюсь за тебя. — Он кладет ладонь на мое бедро, а его большой палец поглаживает голую полоску кожи между моими штанами и броней. — Ты хочешь сражаться за меня? — Я хватаюсь за волосы и выдергиваю заколки одну за другой, позволяя им упасть на каменный пол. — Тогда рискни, не зная, что я чувствую. Ты хочешь вернуть мое сердце? На этот раз, сначала рискни своим. — Если я скажу тебе, что я чувствую сейчас, ты никогда не поверишь, что я не просто отчаянно нуждаюсь в твоем теле, — Его брови хмурятся. — Именно так, — Последняя шпилька выпадает из моих волос. — Выбирай, Ксейден. Ты можешь позволить мне выйти через эту дверь, или ты можешь быть тем, кто возьмет то, что я готова дать на этот раз, — Я распускаю волосы и провожу пальцами по влажной массе, чтобы распутать косу. — Ты пытаешься поставить меня на колени? Или выиграть спор? — Его рука сжимается на моем бедре, а его горячий взгляд скользит по мне. — Да, — отвечаю я, тянусь к завязкам на пояснице, которыми крепятся мои доспехи. — Я только что провела восемь часов в ужасе от того, в каком состоянии я тебя найду, и я говорю тебе, что ты мне нужен не просто так. Ты мне нужен. Вот твои три слова, — Я дергаю мокрую веревку, и она поддается. — Это все, что ты получишь. Возьми меня или оставь. Борьба внутри него ощутима, напряжение между нами достаточно остро, чтобы пробить чешую дракона. И на секунду мне кажется, что он может оказаться достаточно упрямым, чтобы уйти и оставить нас в этом тупике. Но затем — слава богам — он ломается, сливаясь с моими губами, и огонь, разгоревшийся во время нашего спора, вспыхивает снова, еще горячее, чем раньше. Он целует меня так, будто я — ответ на каждый вопрос. Как будто все, чем мы были и будем, зависит от этого момента. И, возможно, так оно и есть. Его руки расстегивают шнурки на моей спине, пока я расстегиваю пуговицы на его брюках. Я выигрываю гонку, просунув руку под ткань и погладив его от основания до головки. Гортанный стон, который он мне дает, кажется наградой и ударяет прямо между моих бедер, боль усиливается до пульсации. — Отпусти, чтобы я мог раздеть тебя. — Последнее слово он подчеркивает легким прикосновением к моей нижней. Да, пожалуйста. Я освобождаю его, и он ослабляет мои доспехи настолько, что стягивает их с меня через голову. Они с громким звуком падают на пол, и через секунду чувствительная вершина моей груди оказывается в его рту, а язык ласкает ее. Я сладко постанываю, и мои пальцы пробираются сквозь его волосы, чтобы удержать его на месте. — Это чертовски приятно. Обхватив меня одной рукой за спину, а другой за колени, он поднимает, а затем одним плавным движением укладывает меня на нагретую водой каменную скамейку. — Ты уверена, что хочешь этого здесь и сейчас? — спрашивает он, поднимаясь надо мной, защищая мою грудь от брызг воды, его глаза закрыты, а волосы спутаны в моих руках. — Я могу сделать так, что через пять минут ты окажешься в моей постели. Он настолько прекрасен, что у меня даже сердце болит, просто глядя на него. — Сейчас, — Мои руки гладят его широкие плечи и вниз по реликвии, которая вьется от его челюсти до предплечья. — Сейчас, — соглашается он. В следующем поцелуе нет ничего отработанного или отточенного — все это нужно подслащивать отчаянием, которое соответствует моему собственному, и от этого становится еще жарче. Это именно то, что мне нужно, оказаться между его твердым телом и камнем, поглощаемой с той же нетерпеливостью, которую я испытываю к нему. Его рука скользит по моим изгибам, следуя по изгибу моей талии, затем переходит к поясу и расстегивает одну за другой пуговицы моих брюк. Он не колеблется в своих прикосновениях, когда его пальцы пробираются от моего входа к клитору. Моя спина выгибается, и я задыхаюсь от раскаленного удовольствия. — Еще горячее, чем я помню, — Его рот скользит по моей шее, переполняя меня ощущениями, а его пальцы дразнят легкими, как перышко, прикосновениями. — Черт, ты на ощупь как шелк. Горячий, скользкий шелк, — В его голосе звучит грубая хрипотца, которой мне так не хватало. Он движется ниже, поклоняясь ртом моей груди, его зубы слегка скользят по моему соску с идеальным трением, чтобы удовольствие плотно свернулось внутри меня. Конечно, он знает, что мне нравится. Это наш не первый раз. И не последний. Сила набухает под моей кожей и нарастает, пока он кружит вокруг моего набухшего клитора, лишая меня необходимого мне давления. — Ксейден, — прошу я, впиваясь ногтями в верхнюю часть его плеч, но стараюсь не задеть его новый шрам. Каждый взмах его пальцев и движение языка ощущаются как молния в моем организме, электризуя каждый нерв, пока я не превращаюсь в сверхчувствительную тетиву, натянутую слишком туго, но недостаточно туго. — Я точно знаю, чего ты хочешь, — он скользит по моему клитору, — И что тебе нужно. — Два пальца скользят внутрь меня. Глубже. Ближе. Больше. Это то что мне нужно. — Тогда дай это мне, — требую я, покачивая бедрами. — Я ждал целую вечность, чтобы прикоснуться к тебе. Я дышу рваными толчками и стонами, моя кожа пылает, а жар становится колючим, когда он усиливает давление, делая все более быстрые удары. «Боги, посмотри на себя. Ты — все, что я когда-либо захочу. Только ты. Только это. Только мы», —Его голос крутится у меня в голове, пока он не становится всем, что я вижу, всем, что слышу, всем, что чувствую и думаю. Он все, наблюдает за мной так, будто думает обо мне то же самое. — Ты мне нужен, — Возможно, нужда не то слово, но нет другого термина, который бы отражал, насколько он важен для моего существования. Я засовываю большие пальцы за пояс штанов и тяну их вниз. Мне нужно их снять, немедленно. — И ты мне, — Мы превращаемся в безумие ищущих рук и ртов, с трудом освобождаясь от остатков мокрой одежды. У меня появилась новая причина проклинать эти сапоги, но Ксейден быстро справляется с ними, раздевая меня догола. Я касаюсь губами нового шрама на его руке, более чем осознавая, как близко я была к тому, чтобы потерять его, а затем он снова нависает надо мной, опираясь всем своим весом на предплечья, его глаза изучают мои с интенсивностью, от которой я дрожу от страха. Предвкушая, когда он садится между моими бедрами. Протянув руку между нашими телами, я обхватываю его пальцами, поднося головку его члена к своему входу. Я умру, если он заставит меня ждать еще. Я не смогу пережить ни одного вздоха без него внутри меня. — Ты мне нужна больше, Вайолет. — Он обнимает мое лицо сбоку и толкается внутрь, растягивая меня, поглощая эти первые чувствительные дюймы. — Как бы ты ни думала, что тебе это нужно, как бы ни нуждалась во мне, ты нужна мне больше. — Он толкается, наполняя меня одним долгим толчком, пока он не становится настолько глубоким, что мои глаза закрываются, и я стону от возвышенного удовольствия. В мире нет ничего подобного. Я в этом уверен. «Так. Охуенно. Хорошо», — Он повторяет мои мысли со стоном, а затем начинает двигаться, отстраняясь, чтобы снова и снова входить в меня, срывая дыхание поцелуем за поцелуем. Камень, лежащий у меня за спиной, позволяет мне выгибаться навстречу его толчкам, втягивая его глубже. Это слишком много, слишком хорошо и недостаточно одновременно. Каждый мощный удар заставляет меня жадно ждать большего. Вот где я хочу существовать — он надо мной, движется внутри меня, его внимание полностью, полностью принадлежит мне: «Сильнее. Глубже, — Я дышу слишком тяжело, чтобы говорить. — Не обращайся со мной так, будто я могу сломаться». «Я точно знаю, сколько ты можешь выдержать», — Он просовывает руки под меня и прижимает меня к своей груди, приподнимаясь и садясь на край скамьи. Мой крик эхом расходится по комнате, когда я опускаюсь на него, мои колени упираются по обе стороны от его бедер, и он делает этот сладкий, более глубокий угол, от которого у меня перехватывает дыхание: «Да. Вот так. Боги, я чувствую тебя везде». «Прямо там, где мы остановились, — Его руки переходят на мою задницу. — Когда ты сверху». Я обхватываю его за шею и улыбаюсь ему в губы. На этот раз никто не входит в эти двери, чтобы прервать нас. Есть только звук воды, бьющейся о скамейку рядом с нами, и наши тела, сближающиеся снова и снова, наши сердца колотятся, дыхание сбивается между долгими, одурманивающими поцелуями. Реальность сужается до ощущений, до изысканного прикосновения его груди к моей, его губ к моим, его члена, заполняющего каждый мой дюйм, растягивая меня еще сильнее. Давление в моей глубине такое тугое, а удовольствие такое сладкое, что я чувствую его вкус. Оно вибрирует во мне по мере того, как растет моя сила, превращая меня в чистую, восторженную энергию, пока я не становлюсь той самой молнией, которой владею, трещащей в предвкушении удара. — Еще, — рычит он. — Я хочу тебя всю, Вайолет. — У тебя есть все, — Его щетина царапает мои ладони, когда я обхватываю его лицо и целую. Молния пронзает меня, приближаясь к опасному пику, и мне не нужно спрашивать. Я знаю, что я у него есть. Молния с треском вырывается наружу, ярко вспыхивая за окнами на мгновение, прежде чем ее поглощают тени, которые устремляются за ней. Ничто не разбивается вдребезги. Ничто не загорается. Он знает, как реагирует мое тело, знает, как довести меня до предела, и прикроет, когда я взорвусь. Я люблю его. Я люблю его. Я люблю его. Я не готова отдать ему слова и силу, которая прилагается к этим словам, но я могу сохранить их для себя, напевая их как свой личный Кодекс, единственную истину, в которой я уверена. Его тело напрягается под моим, толчки становятся сильнее, а он обхватывает меня руками, цепляя за плечо и притягивая к себе с каждым толчком. Это растущее напряжение достигает предела, и я борюсь, сдерживая его. Еще нет. Я хочу больше. Черт, я хочу чувствовать себя так каждую минуту каждого дня до конца своей жизни. — Кончай, — Он меняет угол, трется о мой клитор при следующем толчке. — Я не хочу, чтобы это заканчивалось, — Я слышу нотки паники в своем голосе, резкие нотки страха, что это будет единственный раз, когда я почувствую себя так, единственный раз, когда он будет моим. Но волны становятся все ближе с каждым движением наших бедер, и мои мышцы напрягаются до предела. — Вайолет, — Его рука скользит с моего плеча к затылку, сжимая в кулак длинные пряди моих волос, и он смотрит мне в глаза так, будто видит прямо в моей душе. — Я не могу отказаться от этого. Я не отдам тебя. Теперь кончай. Мои бедра дрожат, и при следующем толчке я ломаюсь с криком. Сверкает молния, сила пронзает меня мгновенным громом, а волны оргазма накатывают на меня снова и снова. Все, что я могу сделать, это держаться за Ксейдена и переждать их, блаженство наполняет мое тело, пока я не становлюсь слишком слабой, чтобы отступить назад. — Идеальная, — Его сдержанность мгновенно исчезает. Ушли в прошлое размеренные и точные толчки. Он рычит мне в шею и дико двигает бедрами, поглощая меня с головой, и я понимаю, что именно этого я жажду больше всего на свете, даже больше его секретов — его потери контроля. Я хочу быть единственным человеком, ради которого он раскрывается. Держась за его плечи, я отдаюсь каждому толчку, вращая бедрами и смакуя его крик, когда он наконец содрогается подо мной, и его тени проносятся по комнате. Камень трескается, и вода вырывается из акведуков. Мое сердце колотится, когда я улыбаюсь. — Черт, — Его лоб прижимается к моему, наши груди вздымаются, когда мы пытаемся перевести дыхание. — Как только я думаю, что могу справиться с тобой, я полностью теряю голову. — Это моя любимая часть. — Почему меня это не удивляет? — Он касается моих губ своими и обнимает меня, не давая мне растаять у него на коленях. — Ты меня погубишь, клянусь. — Что же нам теперь делать? — Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю его остановить. В конце концов, это я борюсь с этим — что бы это ни было. — У нас есть варианты, — Он ласкает мое лицо и изучает мои глаза. — Во-первых, мы можем остаться здесь и продолжить. Во-вторых, мы можем привести себя в порядок, одеться и пробраться в мою комнату, где мы снова сможем продолжить. Или третий… — Он делает паузу. — Мы можем привести себя в порядок, найти мага воды, который высушит нашу одежду, одеть тебя в одну из моих летных курток и полететь на встречу, чтобы передать кинжалы… Я встаю и бегу, хватаясь за свою одежду прежде, чем он успевает закончить. Конечно, я поеду с ним. — Полагаю, это означает отказ от первого и второго вариантов? — говорит он с разочарованным вздохом.