Мадараме, я люблю тебя!

      Аясегава никогда не был слабаком. Была, конечно, парочка моментов, когда он не влезал в драку, а сидел прихорашивался, но бой он всегда принимал с честью. А если вдруг он начинал давать неожиданную слабину, что для него обычно характерно, то на помощь ему всегда спешил Мадараме. Юмичика, как только увидит его, воскликнет долгожданное "Иккаку", а названный обернется в его сторону перед кровавой битвой, улыбнется, как некогда улыбался сам Зараки, и замахнется своим занпакто для начала боя. Так было всегда. Аясегава и спутался со счета, сколько раз его спасал дорогой Иккаку, а он, кроме щепетительного "спасибо" больше ничего вымолвить и не в состоянии. Именно в этот день, почему-то, Юмичика решил отблагодарить своего дорогого друга.       Аясегава покрутил головой. Сразу было понятно, что он не относился к "яйцеголовому" как к другу. Многие синигами осматривались на них в ожидании хоть каких-то проявлений чувств друг к другу, но, не дожидаясь таких моментов, оборачивались обратно и шли своей дорогой.       Юмичика не думает, что Иккаку ему просто друг. Фи, даже думать о таком противно. А ведь самый-самый модник из всех синигами не позволит кому-то оскорбить своего дру... Дру? Может, всё-таки, лю..?       Аясегава минутно покраснел до кончиков ушей и уткнулся всей головой прямо в подушку. Стыдно-то каааак. Думать вот так о своем лучшем друге! Хотя Юмичика уже около месяца не чувствует к Иккаку ни капельки дружеских чувств. Абсолютно нисколько. Только теплоту, спокойствие, когда Мадараме рядом, заботу, нежность и такое большое желание поцеловать Иккаку в бритый затылок, а затем крепко прижать к себе и не отпускать.       Аясегава уже не контролировал волну внутренних чувств, даже физически он не заметил, как крепко-крепко обнял подушку, уже залезая на неё одним коленом. — Аясегава?.. Ты-ы... в порядке? — услышал позади себя знакомый до боли души голос Юмичика и сиюминутно повернулся назад, приподнимаясь с футона и откидывая подушку как можно дальше от себя. — Я? Д-да-да, я в порядке. Я в полнейшем порядке, — попытался улыбнуться Аясегава, но улыбка вышла настолько кривой, что Мадараме не поверил тому и быстро преодолел расстояние от края сёдзи до футона, на котором сидел Юмичика. Иккаку медленно присел на корточки перед телом своего напарника, всматриваясь в черты лица Аясегавы, который пытался спрятать своё красное лицо в котацу. — Ты весь красный, — заметил "яйцеголовый", позже ухмыляясь. — Что? Порнушка снилась? Али девчонка какая-нибудь? — Нет! — крикнул Аясегава, прерывая пошлые мысли о нём от Иккаку. — Я не такой! Мне такое никогда не снилось! — Тогда почему ты такой красный? М, Юмичика? — специально с интонацией выделил его имя Мадараме и усмехнулся. — Я... Это... Это мой новый специальный крем для ухода за лицом! — выкрикнул первое, что попало в голову, Аясегава и отбросил подальше от себя котацу. — Кстати, а чего ты зашёл? Что-то случилось, или новое задание от капитана? — А, точно, совсем забыл про цель своего визита, — Иккаку встал и вытянулся во всю свою длину. — Капитан передавал, что этой ночью мы патрулируем Каракуру. Просил не опаздывать на пост и разрешил взять с собой гигаи.       Радости Юмичики не было предела; он так давно хотел сходить в Каракуру, чтобы прикупить себе кое-что новенькое из последней моды, а то этот постоянный вид уже начинает наскучивать ему.       Аясегава и не заметил, как уже довольно продолжительное время в течении двух минут обнимает Иккаку и чуть ли не визжит, как девчонка от новенькой побрякушки. А когда модник наконец очнулся, то, снова покраснев, моментально убрал руки с широких плеч Мадараме. — Забудь, — единственное, что сказал в своё оправдание Юмичика и выгнал своего напарника за пределы своей комнаты.       Иккаку снова ухмыльнулся, видимо, ему понравился такой оборот в их отношениях, что Юмичика уже не стесняется в забытьях его прикасаться и обнимать. Вот только Аясегава не увидел этой улыбки на родном лице; он не знал, как отреагировал на его объятья напарник. — Сегодня в семь возле ворот ко входу мира живых! — сказал на прощание Иккаку и покинул жилище своего вечного друга напарника.       Юмичика не успел ответить приевшееся "ладно", так как в горле резко пересохло, да и силуэт прыгающего с крыши на крышу Мадараме пропал уже пять минут назад. Хах, Юмичика, ты даже обычное "пока" не успел сказать, какие вы тогда напарники?       Бедный Аясегава страдательно вздохнул и подошёл к зеркалу. Темно-синие волосы под каре всё также отлично смотрелись на нём, крема никуда не девались, перья не помялись, но лицо... Оно было красным. Таким красным, каким бывает спелый помидор. Это он так от одного взгляда на Иккаку покраснел? — О мой Бог, — прошептал растерянно Юмичика и провёл пальцами правой руки по волосам вверх. — Нужно немедленно что-то делать с этим, иначе я просто не смогу с ним нормально общаться, и потом он откажется от меня в напарниках, возьмет Киру там, например, или Хисаги, а про меня забудет, будет игнорировать и...       Юмичика остановился. Было-таки довольно глупо сочинять такие ситуации, тем более зная, что Иккаку не такой. Мадараме не стал бы игнорировать Аясегаву ни под какими предлогами, ведь Юмичика единственный, кто может стерпеть его кровожадное настроение всё крушить, сражаться и ярость. Иккаку ценил это в напарнике, как и Аясегава ценил в нём это постоянство защищать дорогих твоему сердцу людей и мстить за близких.       Юмичика оглянулся на часы, позже не красиво выругиваясь и пробегая к шкафам с одеждой, чтобы переодеть обычную домашнюю юкату на форму синигами с варадзиями. Это ж надо так сильно задуматься, что на выход остается только двадцать минут! Обычно Аясегава начинает собираться за два часа до выхода, а тут всего лишь ничтожная треть часа!       Синигами подбегает к зеркалу и начинает прихорашиваться: наносит освежающий крем для лица, подводит контуры глаз, поправляет перья и, забирая с собой свой занпакто, Юмичика использует мгновенный шаг, чтобы как можно быстрее прибыть на их место встречи с дорогим Иккаку — к воротам для выхода в мир живых.       Аясегава успевает. Точно в срок он прибывает на место встречи, где его заждался Мадараме, сидевший на небольшом камне и ковырявший зубочисткой у себя в зубах от скуки. При появлении Юмичики в поле зрения Иккаку поднялся со своего насиженного места, размялся в пару шагов и с ухмылкой на лице встретил напарника. — Ну что, идем? — вполне вопрос от Мадараме. Он никогда не затрудняется в приветствиях, кроме как в обращении к капитану, сразу переходит к делу. Только вот Иккаку обычно не задает вопросов, а тут, видимо, вежливость проснулась. Или тут дальше пойдут насмешки..? — Естественно, — с элегантностью в голосе и улыбкой на лице отвечает Аясегава, позже передёргиваясь от чужого смеха. — Что-то не так? — Нет-нет, модник, всё так, — не удерживаясь, смеялся в рукав своего косоде Мадараме. Чуть успокоившись, он продолжил, — Сразу видно, что ты спешил, — у тебя очертание глаза вышло за предел.       Аясегава округлил глаза, немедленно достал, как будто из ниоткуда, маленькое зеркальце и стал проводить пальцем руки по лишнему очертанию, при этом причитая что-то вроде: "О мой Бог, как такое могло случиться? И я с этим пролетел через пол Готея 13?! Какой кошмар! Позор моей репутации!" — Успокойся, вишенка. Всё нормуль, никто наверняка даже и не заметил твоей маленькой оплошности, — успокоил своего напарника Иккаку, ловя на себе позже удивленный взгляд красивых глаз. — Что? — Как ты меня назвал? — как-то отстраненно, но с энтузиазмом спросил Юмичика. — Вишенка, — но получив в ответ ещё более округлившиеся глаза, объяснил: — Ты как-то раз помыл голову вишневым шампунем, вот и вспомнился этот запах при виде тебя, — оправдался Мадараме и провёл ладонью правой руки по своей блестящей лысине. — Ну что, идём? — Идём, — согласился Аясегава, следую за третьим офицером того же отряда, что и он сам.       А ведь было приятно слышать такое прозвище как "Вишенка". Да и такого цвета помада имеется у него в косметике... — Люблю тебя.       Мадараме передернуло. — Это ты сказал? — он ещё не успел дойти до ворот, поэтому оглянулся на покрасневшего Юмичику сзади, с вопросом смотря на того во всю. — Э… нет... Тебе показалось, — оправдался Аясегава, проходя к воротам в мир живых и заходя в них. — Пошли, дежурство само себя не отдежурит.       Иккаку с недоверием взглянул на прошедшего вперед него Юми, что-то обдумал и пошел вслед за напарником. Ему это не показалось. Иначе как бы Аясегава понял, о чём он говорил?

***

      В Каракуре весна. Прохладный ветерок приятно щекочет открытую кожу на теле.       Аясегава прошёлся вперед, закружился с растопыренными в стороны руками, прикрыл глаза от счастья и, улыбаясь, засмеялся. Прямые волосы, которые он так долго укладывал, чтобы не было ни одной кудряшки, завьюжились. Стало веселее на душе. Тепло, вечер, его никто из живых не видит, рядом стоит в полном шоке Мадараме, а он кру... ... МАДАРАМЕ?!       Аясегава останавливается, смотрит на офигевающего от него самого Иккаку и пытается хоть как-то объяснить свои действия.       Давай, Юми, ты же не в любви ему признаешься! — Кхм, это... Погода. Да, это погода на меня так... повлияла, — произнес растерянный Аясегава, постепенно покрываясь румянцем. Ну а как, по-вашему, можно было бы ещё оправдаться?! Это Каракурская весна, наверное, так на него повлияла!       Да хотя какая весна, если рядом стоящий Иккаку постоянно сносит ему голову?.. — Ладно, забудем, — отвернув голову в сторону, Мадараме безразлично отвечает, типа он поверил, позже проходя вперед к Юми и смотря куда-то вдаль. — Юми...       Иккаку хотел что-то сказать пятому офицеру одиннадцатого отряда, но не успел, — внезапно оба услышали рев пустого. И, скорее всего, смотря по уровню реацу, это был Менос Гранде.       Напарники переглянулись. Кивнув друг другу, оба, используя мгновенный шаг, побежали к тому месту в Каракуре, где был пустой.       Как жаль что такой момент сорвал какой-то пустой! Не мог ли он появиться в другое время? А лучше бы вообще не в их смену! Аясегава провёл ладонью по волосам, тем самым успокаивая себя. Ну, не сейчас, так потом. Но всё же...       Теперь ветер надоедливо играл волосами Аясегавы, перья так и старались отпасть, косоде вечно задиралось, но у Юми не было нужного момента, чтобы поправить его — Мадараме быстро убегал, так что не было возможности одновременно и поправить одежду и при этом угнаться за напарником.       Юми ругнулся, — что обычно не свойственно для него, — и пробежал вперед Иккаку к назначенной цели, на скаку доставая занпакто и прыгая на пустого.       Юми злился.       Этот пустой преломил тот самый момент, когда Мадараме назвал его имя! Конечно, Иккаку и раньше его называли по имени, но на этот раз это произношение звучало так тепло и, кажется, нежно.       "Нет-нет, — подумал Юмичика. — Мне это всего лишь привиделось. Мадараме не любит меня, он так произнес случайно, возможно просто из-за того, что я не люблю, когда мое имя звучит грубо". — Рви в безумстве, Рурииро Кудзяку! — крикнул Аясегава. Павлиньи перья высвободились из его занпакто и, как лозы винограда, схватили своего противника, сдавливая того. Пустой ревел, казалось, на всю Каракуру. А когда несчастный был достаточно подавлен, лозы начали создавать энергетические бутоны, что позже заполнили реацу противника, уничтожая его.       Аясегава приземлился на землю, засунул свой занпакто обратно в ножны и посмотрел унижающим взглядом на пропадающего постепенно ревущего пустого. Юмичика улыбнулся своей победе и оглянулся на Иккаку. — Ну, как тебе мой Рурииро Кудзяку? — самовлюбленно спросил Аясегава, смотря на Мадараме. — Точно также как и всегда, — без капли радости и счастья ответил напарник, видимо чем-то расстроенный. Не оборачиваясь на Юми, Иккаку пошёл в сторону от него, позже запрыгивая на соседнюю крышу и в сюмпо преодолевая расстояние. Он пошел дежурить без него? Ну и пожалуйста! Он и один продежурит пол города!       Аясегава убежал в противоположную сторону. На глаза накатилась белая пелена, становилось всё труднее дышать, у синигами разрывалось сердце.

***

      Было больно чувствовать то, что тебя никто не ценит. Или, если говорить точнее, обесценивают совсем. Это неприятно и жестоко со стороны обидчика, — так считал Аясегава. За что-то сильно мучила совесть.       Юми переглянулся по сторонам. Он пробежал в сюмпо пол города за пару часов, наблюдая за порядком и непоявлением пустых. Рядом никого.       Синигами сел на крышу одной из многоэтажек, устремляя свой взгляд прямо в ночное небо. "Темное полотно, усыпанное миллиардами мерцающих звезд", — припомнилось из какой-то читанной книжки Юмичике, который наконец смог понять смысл этого предложения. Действительно, небо, как полотно, темное-темное, а на нём рассыпалось столько ярких звезд, что сбиваешься со счета, когда их считаешь.       Но Юми быстро надоело считать звезды, — это пустая трата времени. Ещё подежурить по городу? — скучно и нет смысла, ведь пустого можно легко услышать за десятки километров и найти по силе реацу. Пройтись по магазинам? — к сожалению, круглосуточных по одежде и косметике Аясегава ещё не нашел, да и не хватает сил уже на это. Прогуляться? — ещё скучнее. Найти и извиниться перед Иккаку?       Юмичика покраснел. В животе запорхали бабочки и радостно что-то забулькало. Голова неожиданно закружилась. Без сомнений, это было лучшим решением из всех перечисленных. — Я с тобой совсем голову потеряю, Иккаку, — произнёс раздосадованно Юми, вставая с крыши и приготавляваясь к сюмпо, чтобы найти Мадараме. — Я уже потерял от тебя голову, Юми, — услышал позади себя Аясегава, быстро развернул голову по направлению к чужому голосу, но не заметил, как уперся всем телом в Мадараме, который стоял так близко. Хах, и это ты, Аясегава, называешься синигами? Да ты даже своего напарника не заметил, как он подкрался!       Лицо Аясегавы встретилось с лицом напарника.       Так близко...       Чужое дыхание опалило лицо Юми. Синигами схватился своими ладонями за широкие плечи Мадараме, чтобы не упасть назад от неуравновесия, а Иккаку, тем самым, пододвинулся на него, сокращая мгновенно расстояние между ними, наклоняясь и целуя Юми в губы.       Аясегава широко раскрыл глаза от удивления, постепенно проходящего шока, а позже прикрыл их от незнатного удовольствия. По телам обоих пробежались мурашки. У Иккаку губы покусанные и полусухие, но такие теплые и приятные на ощупь, что Юмичика старался не потерять сознание.       Мадараме чувствует себя собственником по отношению к Юми. Ему доставляет глубокое удовольствие тот факт, что Юми ему полностью доверяет, и он, Мадараме, может трогать его где захочет: гладить по шелковистым волосам, проводить своей теплой ладонью по его щеке, обнимать за плечи, за талию, иногда просто крепко к себе прижимая и не выпуская из своих тисков.       Мадараме — настоящий войн не только в бою, но и в поцелуях. Всю инициативу он берет на себя. Мягкие губы Аясегавы так и тянут его за язык. Иккаку изучает внутреннюю полость рта, исследуя её: мягкие неба, ровные, но остренькие зубки, чужой язык, что обволакивает его, танцуя незнаемый никому страстный танец.       Но кислород в легких быстро заканчивается, Иккаку, как в последний раз, чуть ли не засасывает Юми в своем поцелуе, позже отпуская такие желанные губы, не прерывая объятья.       У обоих одышка. Но Юми дышит гораздо сильнее, пытаясь поглотить как можно больше кислорода внутрь, заполняя пустоту внутри.       Аясегава смущен любовным порывом Иккаку, не ожидая от того объятий и поцелуя. Если бы Мадараме не обнимал сейчас Юмичику, то тот бы обязательно упал.       Третий офицер одиннадцатого отряда не знает что говорить в таких моментах. Вроде бы Аясегава как-то рассказывал ему любовную историю, где мужчина признался в любви девушке, а позже та его поцеловала, и они в конце поженились. Розовые сопли, но ничего другого больше Мадараме придумать не смог.       Из-за того что Иккаку до сих пор держал в своих объятиях смущенного до чертиков Юмичику, то взял того за плечи и немножко отодвинул от себя, чтобы видеть глаза своего возлюбленного.       Иккаку волнуется. В горле почему-то пересохло, глаза бегают туда-сюда, но позже пересекаются со взглядом фиалковых глаз, резко останавливаясь. Мадараме набирается уверенности, прежде чем взглотнуть побольше воздуха внутрь и произнести заветные три слова: — Я тебя люблю, вишенка.       Юми не верит своим ушам. Его глаза изучают лицо Мадараме, пытаясь найти там хоть искорку во лжи, но взгляд Иккаку светел, губы слегка приоткрыты, поэтому Юми верит третьему офицеру, приближаясь к тому и повторяя поцелуй в губы.       Иккаку ошарашенно смотрит на Аясегаву, медленно осознавая, что сейчас не он кого-то целует, а его целуют! Мадараме улыбается сквозь поцелуй, прикрывая глаза от наслаждения. Он чувствует себя отлично в обществе с Юмичикой, он любит его сильнее всех на свете, это его дорогой человек, потому Иккаку никогда и ни за что не даст своего Аясегаву в обиду!       Аясегава вдруг неожиданно прерывает поцелуй. Мадараме открывает глаза с вопросом, не понимая, почему всё так быстро закончилось. — Ты разве на меня не обиделся, Иккаку? — спрашивает Юмичика, почему-то волнуясь. — Ты о чём? — О том, что ты отвернулся от меня и убежал, когда я победил пустого. — Чёрт, да я просто побежал покупать освежитель для рта, ты же не согласишься целоваться с тем, кто постоянно ест острый перец! Это же типа вредно для твоей косметики! — Мадараме, я согласен целоваться с тобой в любой момент, даже когда ты овсянку жуёшь! Я люблю тебя, а это значит в прямом смысле, что люблю тебя всего: все твои привычки, хорошие и плохие стороны, тебя всего, понимаешь!       Иккаку не стал дослушивать Аясегаву до конца, затыкая того в столь желанном поцелуе.

~Happy end!~