Рука помощи

Обмотанное вокруг руки мокрое полотенце неприятно нагрелось. Пришлось разматывать и махать им туда-сюда, как знаменем, чтобы опять остыло и обволокло блаженной прохладой ушибленную ладонь. Фима поймал мимоходом в зеркале свой обиженный взгляд и скорчил отражению хитрую рожу. Руку он все-таки отшиб не зря. Вернее, не так. Хорошо, что досталось все-таки руке, а не чему другому. Правильно Вера говорила – хоть сто раз сцену отработай, на сто первый что-нибудь да случится. Эта мысль и пронеслась у Фимы в голове, когда сквозь мордашку облапанного за бедра и крайне этим довольного Клода проступило вдруг совершенно Женино испуганное выражение. А потом они вдвоем начали заваливаться на сцену. Не плавно, как всегда, а как-то слишком стремительно. Отшибленная ладонь взорвалась болью. Следом за ней досталось и спине. В довершение катастрофы приземлившийся сверху Женя умудрился несильно, но ощутимо зарядить под дых, причем, по ощущениям, сразу всем собой. Фима невольно охнул, протестуя против такого обращения со сценой и с собой, но деваться было некуда. Прохладные осторожные пальцы прошлись Фиме по щеке, зарылись в волосы, но мордашка Клода на встревоженное лицо Жени так и не вернулась. Фима прикрыл глаза и улыбнулся, без слов уверяя, что жить можно. Целоваться тоже. И с готовностью запустил уцелевшую руку в кудрявую львиную гриву, которую Жене перед спектаклем созидали часа эдак полтора, не меньше. Женя под прикрытием руки и волос все-таки умудрился беззвучно прижаться сухими губами к Фиминой щеке. Прежде чем подлететь, заголосить и рухнуть обратно, щекоча лицо волосами и снова хулигански касаясь поцелуем щеки. Ох и влетит за это от Веры, которая, даже глядя в другую сторону, умудряется видеть все и сразу. Уже потом, в гримерке, Фима тщательно осмотрел пострадавшую руку, покрутил запястьем, сжал и разжал пальцы и пришел к выводу, что обошлось ушибом. Но болела ладонь, конечно, изрядно. Женя крутился рядом, заглядывал в глаза и то и дело принимался сыпать извинениями. Разе на третьем Фиме надоело, и он пошел на крайности. Женя протестующе замычал от неожиданности, а из гримерки молнией вылетел полыхнувший ушами Эмиль. −Проехали. – строго заявил Фима, с трудом отрываясь от все-таки приоткрывшихся в ответ губ. – Обошлось без жертв и разрушений. Компресс сейчас приложу и будет, как новенькая. −Точно? Хитрый прищур Жени, до сих пор одетого в расклешенные джинсы и голубую безрукавку, не имел совершенно ничего общего с неуклюжими попытками Клода кокетничать. Женя, в отличие от этого бедолаги, прекрасно знал, как взглянуть так, чтобы Фима позабыл и про ушибленную руку, и про ноющую спину, и про все на свете. −Точно-точно. – заверил Фима и, не удержавшись, дунул в пышную шевелюру, заставив Женю смешно наморщить нос. – За дееспособность моей руки можешь не переживать. −Тогда оставлю тебя ненадолго наедине с твоей рукой. – Женя приподнялся на носки и быстро чмокнул в губы. – Не дело людей на улице морозить. −Иди-иди. – усмехнулся Фима, устраиваясь в кресле и вдумчиво наблюдая, как Женя в пожарном темпе выпрыгивает из костюма и одевается в свои джинсы и свитер. Не было его довольно долго. Полотенце за это время пришлось несколько раз мочить. Рука, судя по ощущениям, была уже не Ефима Колитинова, а какого-нибудь снеговика-почтовика. Зато, когда Фиме в обществе полотенца стало уж совсем скучно, за дверью раздались торопливые шаги, и, наконец, явился Женя. −Вот это ты дань собрал. – уважительно покивал Фима, разглядывая целую батарею пакетов и небольшую, но явно увесистую круглую коробку. −Ну да, натурой. – отмахнулся Женя, пристраивая коробку на стол, пакеты в угол, а куртку на вешалку. −Натурой – это не так. Натурой ты мне будешь за моральный ущерб отдавать. Голубые глаза в ореоле пышных кудряшек сделались круглыми и наивными, словно Остров блаженных увидели. −Конечно, отдам. – голосом Клода заверил Женя. – Хоть прямо сейчас. И жестом фокусника поднял крышку с коробки. Под крышкой оказался пирог, заботливо порезанный на кусочки. −Ничего себе. – Фима даже про отшибленную и отмороженную руку позабыл. – Вот это у тебя все схвачено. С чем хотя бы? −С абрикосом. – не очень уверено протянул Женя. – А может и с персиком. Сейчас проверим. На, кусай. Фима критически оглядел протянутый ему кусочек, демонстративно убрал руки за спину и все-таки откусил предложенное. Преувеличенно-задумчиво прожевал, завел глаза к потолку и ему же сообщил: −Не разобрал. −Ну попробуй еще. – засмеялся Женя, перехватывая остаток поудобнее. Фима в два приема расправился с куском, пожал плечами и качнулся вперед, прихватывая губами Женины пальцы, перепачканные джемом, и вдумчиво проходясь по ним языком. −Все-таки абрикос. −Да что ты говоришь… Женя плавно, так, как вообще-то стоило падать на сцене, опустился Фиме на колени – только стул недовольно скрипнул. Обнял чистой рукой за шею. Заглянул в глаза, улыбаясь так, что не хватало только выглядывающих из волос острых рожек. −Дай попробую. Поцелуй вышел долгим, как тянущаяся за ложкой карамель, и сладким, как этот несчастный джем, в котором Фима, судя по всему, перемазаться успел солидно. Или уже нет. Юркий горячий язык прошелся по его губам, собирая фруктовую сладость, нахально пробрался в рот. Цепкие пальцы стянули с волос резинку, легко массируя кожу головы и вырывая задушенный вздох. На месте Жене, как водится, не сиделось, а крайне активно ерзалось и притиралось под горестные стоны бедного стула. Вот будет потеха, если мебель все-таки развалится, и придется опять падать на пол. Вернее, это Фиме на пол. А Жене уже помягче. Или потверже, тут как посмотреть. −Ай! – недовольно зашипел Женя, когда Фима, забывшись, пробрался все никак не согревающейся рукой ему под свитер. −Сознаю свою вину, меру, степень, глубину. – заверил Фима, скользя ладонями выше по теплой гладкой спине к крыльям лопаток. – Так что там с начинкой? −Не разобрал. – съязвил в ответ Женя и мстительно прихватил Фиме нижнюю губу острыми зубами. – Кажется, нужна рука помощи. −Всегда к твоим услугам. – хмыкнул Фима. – Там все со служебки разошлись или придется в окно вылезать? Опять. −Я всех спать отправил. – пожал плечами Женя, устраивая подбородок у Фимы на плече. – Пора, наверно, и нам? −Пора. Вставать со смирившегося со своей судьбой стула совершенно не хотелось. Но кровать дома выглядела куда привлекательнее гримерки. Тем более, шаги за дверью Фима отлично слышал и даже догадывался, кто там топчется, стесняясь постучать или хотя бы покашлять. −Заходи уже. – позвал Женя, тоже срисовавший наблюдателя. – Заходи, покормим. −Это чем же? – в щель между дверью и косяком сунулся Эмиль. −Сладким. – Женя легко поднялся на ноги, одернул удачно длинный свитер и кивком указал на пирог. На лице Эмиля стремительно сменили друг друга несколько очень сложных эмоций, одну из которых потянувшийся за курткой Фима все-таки расшифровал. Бедный ребенок, уже который месяц не сводивший с Жени сияющих глаз, надеялся на другое сладкое. «На диете посидишь». – весело подумалось Фиме, нагруженному своими букетами и еще частью Жениных пакетов, пока они тащили все это добро к машине. Над Москвой царила холодная весенняя ночь, завтра в кои-то веки планировался выходной, а пирог все-таки был с абрикосами.