Зачем Диору Сильмарил? (А также об Эльвинг и Гаванях)

Кеменкири (Лебедева Ек.Ю.) Зачем Диору Сильмарил? (А также об Эльвинг и Гаванях)

Этот доклад завершает собой серию из трех докладов, начатую на Блинкоме-2011 и продолженную на БТС в Санкт-Петербурге в январе этого года. Объединяет их вопрос о том, как представлен сюжет падения Дориата собственно в толкиновских текстах – и в печатном Сильмариллионе. Причем речь идет прежде всего об одном из аспектов сюжета: о мотивах и прочих факторах, подвигающих действующих лиц совершать тот или иной поступок. Кратко суммирую выводы предыдущих докладов: - Если обратиться к печатному Сильмариллиону, то участие редактора, во многом определившее облик данной главы, немало повлияло и на упоминаемые мотивы героев. Указание о привязанности Тингола к Сильмарилу, в собственно толкиновских текстах встречающееся однократно и в более раннем сюжете (вокруг Союза Маэдроса) было распространено на действия того же Тингола в сюжете первого разорения Дориата – а также на гномов. При этом достаточно «судьбоносные» действия других персонажей (Диора, Мелиан), удостоившись довольно обширных описаний (также редакторского происхождения) остались вовсе без объяснений. Наконец, мотив «проклятия на золоте» (в том числе как силы, определяющей поступки героев), был редактором практически совершенно исключен (на что указывает и сам Кристофер Толкин). - Если же обратиться собственно к текстам, то сюжет собственно первого разорения Дориата (история Тингола и гномов) показывает следующие закономерности. Упомянутый мотив «Проклятия», «чар проклятого золота» появляется еще в самых ранних набросках данного сюжета (когда еще не определено точно, кто именно его проклинает) – и проявляет замечательную устойчивость в последующих текстах (времен до ВК); этот мотив доминирует, хотя можно найти на периферии сюжета и другие (например, месть гномов за сородичей). В дальнейшем в сюжете вокруг Союза Маэдроса постепенно кристаллизуется мотив привязанности Тингола к Сильмарилу. В текстах времен после ВК Толкин так и не оставил подробного изложения этого сюжета, мало того, он даже в набросках неоднократно «останавливается на пороге Нарготронда» (куда направляется Хурин) – очевидно, что сюжет, единожды изложенный подробно в «Утраченных Сказаниях», требовал серьезного переосмысления, которое так и не было осуществлено. Между тем, краткие упоминания показывают, что общая канва событий сохранялась неизменной (Хурин приносит в Дориат сокровище из Нарготронда; Тингол гибнет из-за ссоры с гномами, которые затем разоряют Дориат). Упоминания эти действительно весьма кратки, они практически не содержат упоминаний о мотивах действующих лиц – в том числе и о проклятии на золоте. Я тем не менее предполагаю, что мотив этот скорее всего сохранился. Также я предполагаю, что при написании подробного текста к «старым» мотивам могли добавиться, не вытесняя их, какие-либо новые; в качестве примера можно указать на упоминание в одном из набросков «судьбы Сильмарилов», которая ведет Хурина в Нарготронд. Теперь же я хотела бы продолжить рассмотрение сюжета в собственно толкиновских текстах. Если в прошлом докладе я в основном ограничилась рассмотрением истории Тингола и гномов, немного затронув также Берена и Лютиен, то теперь я хочу от этой же точки двинуться дальше – и рассмотреть историю Диора, добавив часто рассматривающийся в фэндомских дискуссиях вместе с ней сюжет о Гаванях Сириона. Первый из этих сюжетов, как и ссора Тингола с гномами, был лишь однажды изложен достаточно полно – в Утраченных Сказаниях, далее речь шла о более кратких текстах; второму сюжету повезло еще меньше (что я называю «парадоксом Эарендиля»: сюжет, с которого начинается толкиновская мифология, так никогда и не был изложен подробнее, чем в песне Бильбо). Впрочем, в том, что касается «подробности» сюжета о Диоре, здесь уже есть любопытный момент. Начну с факта, в действительности постороннего: известно, что «Сказание о Науглафринге», как и многие другие тексты «Утраченных Сказаний», было сначала записано карандашом, а через некоторое время – переписано поверх карандаша чернилами в более поздней версии; известно также, что более поздняя версия не была доведена до конца, и финал текста сохранился в первоначальном виде. В действительности этот обрыв находится в произвольном месте, посреди описания коварных замыслов гномов о военном походе. Но если бы я знала только о самом факте обрыва версии и не знала бы о месте, то наверняка провела бы водораздел по границе сюжетов о Тинголе и о Диоре – настолько различно их изложение в единовременно написанном тексте. (А если бы я была историком или исследователем мифологии «изнутри» мира, то сочла бы этот текст или компиляцией из двух хроник, написанных разными авторами с разным стилем и взглядами, - или поздним искусственным соединением двух мифов, между которыми первоначально не было ничего общего). Наиболее ярко различаются два фактора. Во-первых, объем текста: история Тингола и гномов занимает 28 страниц (включая три, посвященные сражению Берена с войском гномов и связанным с этим событиям), история Диора – неполные три. Не менее сильно отличаются также мотивы героев и действующие силы сюжета. В самом сюжете о Тинголе, как уже говорилось, «проклятие на золоте» является основной действующей силой (возникает даже желание сказать – действующим лицом). Причем проявляется оно двояко, что в целом соответствует двум вариантам формулировки: «чары»/«зачарованное золото» и «проклятие». Первое чаще всего подвигает героев к желанию завладеть золотом или удержать его при себе (для владельца). Второе – провоцирует поступки или ставит героев в обстоятельства, приводящие к скорейшей гибели. (И эта двойственность вполне объясняется историей сокровища - см. второй доклад данной серии). Но вот что интересно: после того, как все сокровище, за исключением Наугламира, утоплено в реке, исчезают упоминания о «чарах» и вызываемой ими алчности, а вот упоминания «проклятия» и его гибельности – остаются. Так, не только Мелиан (здесь – Гвенделин) называет Науглфринг «проклятой вещью», но и о том, что «Берена и Лютиен вскоре постигла судьба смертных» говорится: «и, быть может, в том, что это случилось так быстро, сказалась (? сила) проклятья Мима» (История Средизеьмя, далее — ИС, т. 2, с. 239-240). В одном из набросков сюжета – еще более определенно: «Ожерелье… навлекло на Тинувиэль хворь» (ИС 2, с. 259). Интересно, что то же «гибельное» действие проклятия проявляется и в истории Эарендиля и Эльвинг, известной нам лишь по наброскам и другим отрывочным материалам: Так, согласно «Номскому лексикону» того же времени, проклятие Мима «не насытилось, пока не упокоилось вместе с Эльвинг, возлюбленной Эарендиля, на дне морском» (ИС 2, с. 346). О том, что Эльвинг тонет вместе с Наугламиром (уже после событий, аналогичных Войне Гнева более поздних текстов, во время отплытия эльфов обратно на Запад) упоминают и несколько других набросков (ИС 2, с.253, 255, 264). В одном из набросков говорится также и об Эарендиле: «Проклятие Науглафринга лежит на его путешествии» (ИС 2, с. 254), хотя само Ожерелье при этом находится не при нем, а у Эльвинг. Здесь следует отметить, что во времена «Утраченных Сказаний» история Эарендиля и Эльвинг еще никак не связывалась с сыновьями Феанора, дальнейшая судьба которых после разгрома Дориата – так же, как и судьба Сильмарилов, оставшихся у Мелькора, - никак не прописана. Согласно тем же наброскам, поселение в устье Сириона разоряют «орки Мелько» (ИС 2, с. 255). Также никак пока не связаны сыновья Феанора с историей Берена и Тинувиэли, где еще совершенно отсутствует «нарготрондский эпизод». И это не постороннее замечание. Дело в том, что если мы вернемся к истории Диора в «Утраченных сказаниях», то обнаружим здесь картину совершенно обратную! Точнее, упоминания о «чарах» и алчности не появятся и здесь. Как, впрочем, практически нет и упоминаний о «проклятии» (кроме одного, о котором я скажу чуть позже). И это, на мой взгляд, не просто случайность. Я уже упоминала, что до того Толкин многократно упоминает о действии того и другого фактора, так что вряд ли он боялся повториться; есть упоминания и после. Следовательно, если в истории Диора эти силы не упоминаются, в ней, вероятно, действуют другие силы и мотивации героев. Посмотрим, какие именно. Обращаясь к Утраченным Сказаниям, всегда следует помнить о многочисленных отличиях версий описанных здесь историй. В них своя география (Диор не возвращается в Дориат-Артанор, он «достиг зрелости» и «правил многочисленным народом» в тех же лесах, где жили Берен и Лютиен – и местность эта именуется Хисиломэ), своя хронология (судя по упоминанию «зрелости», а также юной, но явно не малолетней Эльвинг – после гибели Тингола проходит немало лет). Тема богатств мелькает тут лишь в самом начале – «В песнях называли его Аусиром Богатым, ибо владел он чудесным самоцветом…» (ИС 2, с. 240). Но дальнейшие обоснования его действий совсем иные. Я бы сказала, что Диор напоминает здесь не архетипического Скупого над сундуками сокровищ, а легкомысленного эстета: «…плохо помнил он историю Берена и Тинувиэль [скорее всего, речь идет об их скором истаивании – К.], и привык носить на шее это ожерелье, полюбив всем сердцем его красоту…» (там же). При этом Диор вовсе не жаждет объединить сокровище с собственной персоной: к моменту, когда речь заходит о переговорах Диора с Куруфином, ожерелье уже носит Эльвинг, «куда бы ни шла», а Диор снова говорит о его эстетических достоинствах: «глядя на красоту Эльвинг… не может он позволить, дабы Науглафринг, прекраснейшее из земных творений, был испорчен» (ИС 2, с. 241). Впрочем, на предложение отдать Наугламир в таком случае целиком Диор вспоминает уже о походе Берена – и предлагает сходить за оставшимися двумя Камнями; к этому аргументу, довольно популярному в фэндоме, нужно непременно добавить, что в версии «Лостов» нет ничего подобного Союзу Маэдроса; да и битва, в которой эльфы решительн проиграли Мелько, была в истории Белерианда вообще одна. А поскольку я помянула Куруфина, отметим: в этом сюжете появятся сыновья Феанора и их клятва (в данной версии – именно их, а не Феанора, данная после его смерти). Мало того, клятва явно «представляется» не только Диору («…и послали они к Диору Куруфина Искусного поведать об их клятве…» (ИС 2, с. 241)), но и читателю. Мало того, если разложить имеющиеся у нас тексты по хронологии, то очень похоже, что это момент первого появления в них Семи Сыновей Феанора как своеобразного «коллективного персонажа», с именами (которые впоследствии радикально меняются только у двоих младших), Клятвой, определяющей их действия, - и даже некоторыми личными черточками (Куруфин Искусный, Маэдрос, «искалеченный Мелько»). И именно с их появлением связано то единственное любопытное упоминания проклятия Мима в этом сюжете: «…из-за своей нерушимой клятвы и (? жажды) получить Сильмариль (не понадобилось даже проклятие Мима и дракона) они замыслили войну с Диором» (ИС 2, с. 241). Итак, никак не объясненная впрямую, но явная закономерность – при наличии Клятвы проклятие «не понадобилось» и, похоже, не определяло в данной истории ничьи действия. И что удивительно – это в том раннем тексте, где перед тем «чары» и «проклятие» определяют действия персонажей на каждом шагу! И не менее любопытное подтверждение этого тезиса мы встретим в следующем по хронологии тексте – «Наброске мифологии». При его написании версии многих сюжетов, вошедших затем в Сильмариллион, претерпели значительные изменения. Особенно это видно по первоначальным версиям текста, которые затем были исправлены. К мотивациям Диора в нем я еще вернусь, а пока обращусь к финалу его истории, который первоначально был записан следующим образом: «После напрасных переговоров сыны Феанора пошли на Диора войной… и уничтожили его, и забрали Науглафринг. Братья перессорились из-за него в силу проклятия золота, и наконец в живых остался один Маглор». (ИС 4, с. 33) Как развивалась бы при таком «альтернативном» сюжете эта история дальше, мы не знаем, поскольку ко времени написания текста о Гаванях Сириона версия событий уже явно была исправлена, Сильмарил оказался у Эльвинг, а живых сыновей Феанора - более одного. (Тем не менее, исправлена она была не мгновенно, и в следующей главке о гондолинских событиях есть упоминание о том, что «Тургон… после гибели Диора не желает иметь никакого дела с сыном Феанора (Маглором)» - позже исправлено на «с сыновьями Феанора». (ИС 4, 35).) Тем не менее, перед нами, на мой взгляд, любопытное доказательство «от противного»: стоило в сюжете второго разорения Дориата появиться проклятию золота (единственное подобное упоминание), как оно тут же привело к «альтернативным последствиям»! И это при поразительной устойчивости данного мотива в истории Тингола и гномов. Таким образом, в «не-альтернативной» версии истории действиями героев ведают другие силы и мотивы. И если для сыновей Феанора они достаточно ясны (еще с «Утраченных Сказаний») – это Клятва, то посмотрим, что нам известно о мотивах действий Диора. Тексты времени «до ВК» довольно последовательно развивают – как ни кратки упоминания – мотив о гордости Диора. Еще в «Науглафринге» сыновья Феанора узнают, «что Сильмариль… содеялся нынче гордостью и славой Диора из южных долин» (ИС 2, с. 241). Ему вторит «Набросок мифологии»: «Диор восстановил Дориат, и стал горд, и носил Науглафринг …» (ИС 4, с. 33) …и «Квента» 4 тома, где сыновья Феанора также узнают «о возрождении Дориата и гордости Диора» (ИС 4, с. 135, исправленный вариант). Тексты 5 тома, к сожалению, уже не освещают этот сюжет – кроме весьма кратких Анналов Белерианда, а последующие упоминания (тексты после ВК) едва ли не более кратки. Так что на основании приведенных здесь примеров делаю еще один промежуточный ввод: слухи о привязанности Диора к Сильмарилу текстами никак не подтверждаются. Гордость – качество неоднозначное, а при переходе в гордыню – и вовсе отрицательное, но для изменения ее степени у нас катастрофически мало данных; главное же – это иное качество, чем любовь к золоту или к сокровищам вообще, неоднократно упомянутые для Тингола. И даже если владение Сильмарилом как-то ее увеличивало (а из кратких перечислений довольно трудно понять, идет ли речь о связанных или о последовательных событиях), то все же в исходнике лежало некое качество его собственной личности, а не «наведенная» извне типовая реакция. Этим, впрочем, не исчерпывались отношения Диора и Сильмарила, как мы можем увидеть из более поздних текстов, несмотря на их краткость. В ранних текстах, к которым мы уже обращались, деяния Диора упоминаются кратко, простым перечислением, так что в силу краткости трудно понять, каковы логические связи между ними: «Диор восстановил Дориат, и стал горд, и носил Науглафринг…» («Набросок мифологии») «Но теперь, услышав о возрождении Дориата и гордости Диора, семеро собрались вновь из скитаний…» («Квента», исправленный текст). Исходный текст Квенты и вовсе упоминает о восстановлении Дориата и открытом ношении Ожерелья в разных абзацах, а Анналы Белерианда (4 тома) – в разных погодных записях, Анналы 5 тома – в разных предложениях одной записи. Причем сначала следует восстановление королевства, а потом – появление у Диора Камня (или слухи у феанорингов о нем же). Именно с краткими Анналами логичнее всего сравнивать единственный поздний текст на эту тему – еще более краткие последовательные версии «Повести Лет». (Поскольку они предполагались краткой схемой событий для более подробного продолжения Серых Анналов, - которое так и не было написано.) Информативны для нас две последние версии – C и D (особенно ее рукописная часть, D2): версия A кратка настолько, что в ней даже не назван по имени Диор; версия B содержит снова перечисление двух фактов. А вот в «Повести Лет С» уже наблюдается любопытная картина, состоящая из двух этапов (привожу только относящиеся к данному сюжету фразы из фрагмента, где параллельно излагается еще и гондолинская история): «503. (…) Диор идет в Дориат и пытается восстановить королевство». «505 (> 503). (…) Тогда вестник принес Сильмарил однажды ночью Диору в Дориат, и он носил его, и силой Сильмарила Дориат был на время возрожден». «Повесть Лет D» как раз на истории Диора происходит не только смена машинописного текста на рукописный, но и, похоже, какие-то изменения в версиях событий вокруг первого разорения Дориата. (Здесь я их не рассматривают, так как этому посвящен отдельная работа – «Куда уходит Мелиан?») Но D1, вероятно, должна была повторять уже известную нам «двухступенчатую» версию (текст обрывается на самом факте появления Камня в Дориате, до того Диор снова «пытается возродить» королевство». «Повесть Лет D2» не дает нам двух ступеней, но довольно четко показывает само действие Камня: «504. Диор возвращается в Дориат и силой Сильмарила возрождает его…» Траектория Камня и траектории Мелиан в этих текстах (отличные от известных нам) – это вопрос отдельный и не везде до конца ясный. При этом, хотя краткий текст ничего не говорит о том, почему Диор принимает Камень, он явно демонстрирует результат этого действия: появление Сильмарила в Дориате переводит усилия его нового правителя из стадии «пытался восстановить» к успешному каким-то образом исполнению этой попытки; или – в более кратком варианте – именно благодаря Сильмарилу и совершается это возрождение. Вспомним, что существенным фактором существования Дориата была, благодаря присутствию тут майа Мелиан, «магическая составляющая», причем необходимо отдавать себе отчет в том, что она не ограничивалась Завесой. Задолго до восхода Светил – и появления Моргота, а следом Завесы! – здесь расцветают цветы, пробужденные от «сна Йаванны», в котором пребывает все прочее Средиземье. (GA, 17). «Магическая составляющая» не потеряла значение и после восхода Солнца и Луны: вспомним «Лэйтиан», где Лютиен в самом конце зимы танцует и поет, помогая весеннему пробуждению природы (LL, III) (ей, как дочери майа, были доступны чары, превышающие возможности прочих эльфов, на что неоднократно указано в той же поэме). И этот компонент, скорее всего, во многом определял образ жизни дориатских эльфов. При этом вокруг собственно Менегрота и его правителей складывался (для тех, кто хотел не только «сидеть на дереве») явно более сложный уклад жизни, чем у обычных лесных эльфов – таких, какие жили в том же Хитлуме или Оссирианде. Но при этом не требующий для своего поддержания многих дополнительных усилий – большой армии и системы крепостей, «городской цивилизации»… В Белерианде после поражения Союза Маэдроса завести все это (даже если предположить, что население Дориата бы за это взялось) в краткие сроки совершенно невозможно, а предполагать возврат к жизни «простых лесных эльфов» на столь открытой и обширной территории едва ли возможно. На прочих землях они в это время либо скрываются в укромных и труднодоступных местах (Хитлум), либо уходят на территории, защищенные как удаленностью от Севера, так и самой природой (Балар, Оссирианд). Весьма вероятно, что при отсутствии новой «магической составляющей» население Дориата вскоре покинуло бы Дориат, отправившись в тех же направлениях – к Кирдану или за Гелион. Таким образом, присутствие Сильмарила, как представляется мне при попытке «развернуть» предельно краткий текст «Повести Лет», было не вопросом «повышения урожайности» или более роскошной жизни вместо более простой, а вопросом самого существования Дориата. Согласно той же «Повести Лет D2» Диор «не дает никакого ответа» на предложение сыновей Феанора вернуть Камень. Таким образом, никакие «внешние» обоснования здесь не звучат. Но я предполагаю вероятным, что среди внутренних обоснований Диора эта роль Сильмарила в существовании Дориата вполне могла занимать подобающее место. Вполне вероятно, - вместе с «наследственным» аргументом, озвученным еще в Утраченных Сказаниях; а также, возможно, и со свойственной его характеру «гордостью», на которую указывают другие ранние тексты. К сожалению, это только наши предположения, поскольку такой текст так и не был написан. Но, по крайней мере, я не вижу между этими элементами явных противоречий. (В отличие от предложения Диора отправиться за двумя другими Камнями – несмотря на популярность подобного аргументов в фэндомских построениях (тексты, дискуссии, игры), я полагаю, что ему может противоречить появляющаяся позже Утраченных Сказаний история о Союзе Маэдроса (фактически – в числе прочего – попытке такого похода!). То же относится, думаю, и к приходу в Дориат личного одного из братьев-феанорингов.) Впрочем, в пользу аргумента о необходимом факторе существовании Дориата может говорить также аналогия с сюжетом Гаваней Сириона. Здесь в нашем распоряжении еще меньше текстов – и меньше подробностей, но линия тем не менее выстраивается четкая. В «Наброске Мифологии» речь идет сразу о нападении феанорингов. В «Квенте» появляется идея посольства, текст существует в двух версиях: в более ранней появляется «наследственный» аргумент (со включением в него уже не только Берена и Лютиен, но и Диора), причем высказывает его «народ Сириона» (в данном случае = «Гаваней Сириона», так часто называется в текстах не только река, но и поселение). А во второй версии текст приходит к тому, что нам известно по Сильмариллиону (потому что это, увы, последнее из записанных хоть сколько-нибудь подробное изложение данного сюжета!). Послам отвечают «Эльвинг и народ Сириона», снова появляется «наследственный аргумент, с уточнением – «и тем более – пока Эарендиль, их лорд, в море», и еще одним пояснением: «…потому что они полагали, что в этом камне был дар процветания и исцеления, которые снизошли на их дома и их корабли». Здесь, на мой взгляд, важно указание в обоих случаях еще и на «народ Сириона» (в фэндомских дискуссиях решение часто приписывается одной Эльвинг и ее отношению к событиям, а на играх встречается ситуация, когда немалая часть этого «народа» говорит о необходимости отдать Сильмарил сыновьям Феанора — потому что игроки читали книгу и знают, что будет дальше). Что касается «дара процветания и исцеления», то мне случалось не раз встречать мнение, которое сводило «они полагали» к «им казалось» (а в действительности все было не так). Тем не менее, хотя в «Повести Лет» там, где есть относительно подробные записи (версии C, D), тексты обрываются ранее разорения Гаваней, версия D2 содержит совершенно ясное указание, аналогичное по терминологии дориатскому из того же текста: «511. Изгнанники из Гондолина (Туор, Идриль, Эарендиль и др.) достигают Сириона, который теперь процветает силой Сильмарила». Конечно, для существования более удаленного поселения прямая угроза была меньше (но нельзя ее вовсе исключать; вспомним «орков Мелько», которые разоряют аналог Гаваней в набросках «Утраченных Сказаний»). К тому же, согласно другим текстам, эти земли могли хранить также сила Ульмо (см. например, географическую главу «Сильмариллиона»), а после прихода беженцев из Гондолина – также Зеленый Камень (пока с ним не отплыл Эарендиль - см. текст «Элессар»). И все же я полагаю, что его роль в существовании сложившегося здесь «сложносочиненного» поселения эльфов и людей, мореходов и не только, единственного подобного образования в Белерианде – эта роль была достаточно явной не только чете правителей, владевших Сильмарилом, но и обыкновенным обитателям города, «народу Сириона». Таким образом, мы видим и здесь «возрождающее» влияние Сильмарила, которое прослеживается, начиная от бесспорного случая Тол Гален, и продолжая Дориатом, где этот аспект был простроен и увязан с другими только к более поздним текстам. Кроме того, и в истории Гаваней происходит скорее накопление разных факторов, от одного к нескольким - как в аргументах не отдавать Сильмарил («наследственный» аргумент; благодатная сила Камня, невозможность решения в отсутствие правителя), так и среди факторов, защищающих Гавани (снова – данные разных текстов, которые, однако, не противоречат друг другу, на мой взгляд: сила Ульмо, Зеленый Камень, Сильмарил). Это достаточно характерный вектор развития толкиновских текстов, его картины Арды: углубление, добавление новых оттенков… И он, на мой взгляд, может быть прослежен (хотя и отчасти предположительно) даже на столь кратко и отрывочно изложенных сюжетах. Тем интереснее кратко сравнить этот вектор развития с тем, как же эти сюжеты были представлены в Сильмариллионе. В основном меня снова будет интересовать сюжет о Диоре, претерпевший заметные изменения под пером редактора. В целом дориатскому сюжету, до возвращения Сильмарила к Диору включительно, был посвящен отдельный доклад, как я уже говорила в начале. О приходе ночного вестника с Камнем в печатном Сильмариллионе рассказывает довольно яркий и подробный (по сравнению с окружающим текстом) эпизод, по объему он практически равен всему описанию второго разорения Дориата, начиная от посольства феанорингов. Интересны следующие моменты: здесь много подробностей (шкатулка, в которой лежит камень, молчание вестника, Диор, долго сидящий над принесенным даром в одиночестве…). Но практически все они, судя по всему, - творчество редактора. Что он не добавляет – так это точных мотивов Диора в этот момент. При этом указывается, как точный факт, что Сильмарил укоротил жизнь Берена и Лютиен (в исходном тексте той же «Повести Лет» это предположение) и говорится, что именно после того, как он надел на себя ожерелье, Диор «казался прекраснейшим из детей мира» (описание красоты взято из «Квенты», где оно никак не связано с Сильмарилом – о нем упоминается позже, - а только с происхождением Диора от «трех народов»). По моему предположению, в сочетании с тем, что в предыдущем тексте также не нашли отражения какие-либо иные мотивации героев (Тингол, гномы), кроме привязанности к Сильмарилу (в основном – добавление редактора), такой «беспричинный» эпизод может подстрекать читателя применить аргумент привязанности к Камню и здесь. При том, что в текстах оно в отношении Диора ни разу не упомянуто, а упомянутые его «связи» с Сильмарилом отражения не нашли. Это, на мой взгляд, обедняет сюжет, и так небогатый доступной информацией. Интересно, что в отношении Гаваней Сириона подобного сокращения или замены мотивов не производилось, но пресловутый аргумент «привязанности к Камню» тоже не упомянут в текстах – и тоже употребляется читателями, видимо – по инерции восприятия (с Тинголом – было, с Диором – тоже было…). Впрочем, иные подробности, которые могли относиться к процветанию Гаваней, даже упомянутые в том же Сильмариллионе (сила Ульмо), также не попали здесь в текст. Отсюда и проистекает мой основной вывод – я полагаю, что для наиболее полного восприятия данных сюжетов, для того, чтобы они были и глубже, и интереснее для читателя, игрока или просто спорщика «по мотивам», наиболее продуктивно будет ознакомиться со всеми доступными текстами по данному сюжету, хотя бы они были кратки и, казалось бы, излагали ту же самую схему событий. По меньшей мере – с какими-либо из собственно толкиновских текстов, потому что обработка этого сюжета редактором печатного Сильмариллиона, как оказалось, существенно отличается по трактовкам от всего того, что было написано собственно Толкином (при сохранении – в той или иной мере – схемы событий). Возможно, от этого ваше мнение о том же Диоре не поменяется на и противоположное. Так, гордость – качество явно не однозначно положительное. Но, по крайней мере, иное, чем жадность до золота, или привязанность помимо воли, каковую в Срединных Землях все же вызывал с заметной регулярностью не Сильмарил, а совсем иной артефакт в иные Эпохи.