Печаль

Молли любит сказки. Возможно, даже слишком. Возможно, любовь к ним разрушила её жизнь, украла молодость и здоровье, погасила огонь в глазах. А потом вернулась, укрыла мягким сиянием молодой луны, разгладила тревожные морщины между бровей, поцеловала прямо в ссохшееся, словно старый корень, сердце. Даже потом, после прощания с Ней, Молли помнит; и ей есть, с кем поговорить - уж Шмендрик-то любил поговорить! Она знает, он тоже помнит, скучает, хранит в душе светлый кусочек Её сияния и глубокую ноту Её голоса. У любой сказки есть конец. Не за горами конец и её собственный - Молли это знает, она мудро принимает этот факт, как принимает осень, спешащую на смену лета, и сумерки после путешествия солнца по небу. Всё так. Но так же у сказки могут быть разные концовки, здесь даже не нужна мудрость той, что путешествовала с Единорогом, ведь даже в разных городах привычные, как собственная седина, истории, порой заканчиваются совсем по-другому. Об этом они тоже говорят со Шмендриком, он объясняет: порой достаточно одному человеку рассказать сказку иначе, так и запомнится, так и сохранится. Один человек в силах повлиять на древнюю историю, разве не удивительно? Шмендрик много знает, и он хороший человек. Как-то они ночуют на постоялом дворе, с кухни доносится запах свежей рыбы, который будит воспоминания о море, о сыром замке, напоминающем больной зуб. Дальше, дальше! Всё это снова приведёт к мыслям о Ней, Молли знает. Как свет тысячи светлячков, как луна, уместившаяся в тонкий силуэт, прекрасная легенда, что шла с нею бок-о-бок. У Молли к Ней странные чувства, которые не передадут ни строки умелого поэта, ни струны арфы, пусть даже она будет сделана из чистого серебра, а струны из отражения звёзд в озере. Она - вернувшаяся из юности мечта, добрая дочь, пришедшая навестить старуху-мать, свежий ветерок, дающий волю лёгким. Она помнит всё это, как не помнить, хоть спустя год, хоть десять лет. Чудесная сказка и чудесный конец. Она так же помнит, как всё могло закончиться иначе. Любая дорога полна развилок, дорога Единорога не исключение. И в ночи такие, как эта, когда Молли не может заснуть от нахлынувших воспоминаний, она думает: стал бы тот, другой конец этой сказки счастливым? В этом трудно сомневаться, помня, как Лир держал руку леди Альматеи, как сияли даже в сумраке скалистого тоннеля Её глаза. Такая любовь развеивает злые чары, такая любовь венчает счастливый конец многих сказок. Не этой, не в этот раз. В том тоннеле Молли шла рука-об-руку со Шмендриком, который шагал, будто деревянный, и со страхом, который леденил её кровь и пах морем; она не знала, как правильно. Убери кто могучей рукой этот проклятый замок с его королём-мертвецом, ужасного быка, совершившего самое большое, но и самое незаметное для мира преступление, Молли бы желала только одного: чтобы Она осталась среди людей, вместе с Лиром и, чего уж, вместе с нею и Шмендриком. Как спустившаяся с неба звезда, прожила бы она свою жизнь, окружённая любовью и почитанием, ведь как иначе! Даже если со временем на этом светлом лице всё труднее было бы разглядеть дыхание вечности, с обычной женщиной её никогда не спутать. Молли со Шмендриком продолжают свой путь. Шмендрик говорит, нужно повидаться со старым приятелем, чьё имя Молли никак не может разобрать, ей слышится лишь карканье ворона. Вероятно, он древний могучий волшебник, у него со Шмендриком какие-то свои волшебные дела, в которых ей самой не разобраться хоть спустя век. Но Молли в общем-то некуда идти, некуда спешить, для их неторопливого путешествия в самый раз. В разных городах они встречают не только сказки с разными концовками и однажды застают начало ужасного события: на площади почти сложен костёр, в клетке сидит измождённая девушка. Её рыжие волосы разметались по плечам, как языки огня к которому она приговорена. Шмендрик скрипит зубами и прутья осыпаются песком; пока Молли обнимает несчастную, Шмендрик говорит с горожанами. Вены на его лбу набухают, а голос сухой и напоминает лай. Он требует приёма у мэра, он разбирается в ситуации и всё объясняет. Они не задерживаются в этом городе ни на одну лишнюю минуту, провожают девушку до деревни, где живёт её родня. И это ещё хорошо, что ей есть, куда пойти и хорошо, что они успели. Однажды они не успевают. Случаются и другие вещи. Многодетные матери, просящие подаяние, измождённые женщины, работающие в поле с ребёнком, привязанным к спине. Усталые лица - прямо как её собственное когда-то. Погасшие глаза, ссохшиеся сердца. Шмендрик определённо хороший человек, вот только Молли сомневается, что он видит, что понимает. Конечно, простым людям всем живётся непросто, что женщинам, что мужчинам. Только ноша одних иная, их плечи тянут к земле другие обязательства, а взгляд опущен к земле. Одни женщины робкие и выдрессированные, кому-то, как Молли, палец в рот не клади, но от этой разницы мало что меняется. Вот уж сколько она себя считает немолодой и некрасивой, но слышит мерзкие причмокивания от охранника на воротах, смех его товарища; замечает оценивающий взгляд зеленщика. Когда тот кладёт руку ей на талию, Молли вспыхивает и бьёт его котомкой. Она бежит под крики и проклятья, как кролик, находит Шмендрика и говорит, что нужно срочно покинуть город. Её голова остаётся всё так же гордо поднятой, даже больше, чем обычно, но о том, что случилось, она молчит, стыдно. Хорошо, что Шмендрик не расспрашивает, а просто кивает и ведёт лошадей к воротам. Так что можно сказать, у этой истории хороший конец, хотя в котомке и была обычная редька. Сама Молли к такому привычна, даром что столько лет жила среди разбойников, в ход приходилось пускать и поварёшки, и котелки, и доски для стирки. Последнюю она как-то сломала о голову самого атамана, а потом пряталась от него целых два дня. Привычной успела стать ей жизнь впроголодь, когда бравый муж был готов кормить своих людей одними байками, будто каждый раз забывая, из слов супа не сваришь. Это ей в конечном итоге приходилось думать о еде на всю ораву, ей приходилось стирать и штопать, чтобы потом слышать сетования, мол, раньше ты не была такой ворчливой. Куда подевался твой смех и лёгкий нрав, а, Молли? Для неё это даже обыденность, не стоящая и гнутого медяка, другое дело, когда она думает о Ней. Со своей неземной красотой, со взглядом, от которого ты можешь расплакаться, как дитя, со всей любовью, которой был готов окружить её принц, минула бы её горькая женская доля? Молли думает об этом и ей становится дурно. Она трясёт головой, заламывает похолодевшие пальцы и закусывает губу слишком сильно. Нет, она бы не перенесла, её сердце просто бы не выдержало, узнай Единорог чёрствость людского мира. Только не Она - её лунный свет, почти дочь, живая вода для сердца. Так что хорошо, что история закончилась, что развилка давно пройдена, и тревоги Молли направлены на то, что никогда не сбудется, а потому развеются, как утренний туман в лучах солнца. Шмендрик ворочается рядом и что-то бормочет, должно быть, скоро проснётся. Молли встаёт и по холодной от росы траве идёт проверить лошадей. Возможно, ей почудится что-то вдалеке, в том утреннем тумане, что возле рощи белеет, как молоко. Возможно, тогда, грея пальцы своим дыханием, Молли вздохнёт спокойно, ведь всё, что случилось - правильно, Она - единорог, ну а Молли - женщина.