Печаль и ненависть

Тихий голос пел где-то за пределами сознания Исильдура. Пел на незнакомом, но прекрасном языке. И хотя Исильдур не понимал слов, он чувствовал, что пение это пронизано неизбывной печалью. В ней можно утонуть. И Исильдур тонул… Тонул во тьме, огненно-холодной, обжигающей и леденящей самое сердце. А голос все пел. Этот голос не принадлежал Исильдуру. Эта тьма не принадлежала Исильдуру. Исильдур умел плавать. Он не мог утонуть! Он отчаянно хватал воздух ртом, но никак не мог надышаться. Тьма была повсюду. Тьмой нельзя дышать. Во тьме ничего не видно. Во тьме не за что ухватиться. Во тьме ничего нет. Но эта тьма не принадлежала ему. Это чужая тьма. Голос, певший на языке печали, оборвался. И Исиль открыл глаза. Небо затянули тяжелые облака, и деревья в неслышной мольбе протягивали к нему обожженные ветви. Рядом с Исильдуром сидело существо с изуродованным лицом, похожее на ночную тень. А дальше, насколько хватало глаз, простирались пепельные земли. Исильдур попытался перевернуться на бок, но его тело было тяжелым, словно камень, упавший в реку. — Где я? — спросил он охрипшим голосом, смутно помня, что собирался на Запад. А потом что-то случилось. — В Мордоре, — тихо, словно эхо, отозвался незнакомец. Его голос показался Исильдуру знакомым, хотя он не знал никого с такой внешностью. Ведь во тьме ничего не видно. — Где? — непонимающе переспросил он, хмурясь. Мордора не было на картах. Ведь во тьме ничего нет. — Там, где когда-то были Южные земли, — пояснил незнакомец. Исильдур с изумлением распахнул на него глаза. Он вспомнил: они плыли на Юг сражаться с орками, а потом все поглотил огонь, и пришла тьма. — Ты — Саурон?! — догадался он, и лицо его исказилось ненавистью. — Если бы ты знал, сколько боли и грусти причиняет мне это имя, то не называл бы меня так, — печально улыбнулся незнакомец. В его светлых глазах застыла непонятная для Исильдура тоска. — Тогда кто ты такой? — спросил Исиль, придя в замешательство. — Мои дети зовут меня Адаром. — Твои дети? Орки? — Исиль скривил губы в усмешке, полной ядовитого презрения. — В твоих словах столько ненависти, что будь она водой, ты бы в ней захлебнулся. Исильдур только хмыкнул. Какой смысл разговаривать с орком, как бы он там ни назывался? Все они одинаковые. Чудовища, рожденные Тьмой. А во тьме нет ничего, кроме смерти. — Почему ты так ненавидишь их? — тихо спросил Адар, глядя на Исильдура. — Они такие же дети сумерек, как вы — дети зари. И если ущербный месяц — единственное, что доступно их взору, неужели это то, за что стоит их ненавидеть? — Они — убийцы, — затравленно прошипел Исильдур, на миг усомнившись в собственных словах. Ведь если орки — убийцы, то почему он до сих пор жив? — А люди? — прошелестел Адар устало. — Вы пришли в Южные земли, чтобы убить нас, и после этого называете нас убийцами? — Вы первые напали на людей! — огрызался Исильдур с остервенением, не зная, как еще защититься, чтобы не чувствовать себя бессильным и беспомощным. Тело его по-прежнему не слушалось. — Не мы выпустили первую стрелу, — глухо отозвался Адар, опуская голову, и спутавшиеся волосы упали ему на лицо, — не мы начали войну. И не мы ее закончим… — он тяжело вздохнул и замолчал. Молчал и Исильдур в смятении. Не дул ветер под обожженным небом. Не шелестела обуглившаяся трава. Только изредка падали хлопья пепла. И никогда еще тишина не была столь оглушительной. — Я не понимаю, — пробормотал наконец Исильдур, и странное тягостное чувство сдавило ему грудь, — зачем тогда вы пришли в Южные земли? — Чтобы найти дом, — Адар поднял голову, глядя на него сквозь тень упавших волос. — Мы всего лишь хотим, чтобы у нас был дом. — Дом?! Какой дом может дать изуродованная вами земля? — не выдержал Исильдур. — Тот, где больше никто не сражается, — тихо ответил Адар, с горечью оглядывая погибшие деревья. — Я хочу, чтобы мои дети жили в мире. А вы? — он остановил заостренный взгляд на Исильдуре. — Хотят ли люди мира? Исильдур, сжав губы, смотрел на Адара с суровым недовольством. — Если я отпущу тебя с миром, люди вернутся с мечом, — склонился Адар над ним. — Если я убью тебя, люди вернутся с мечом. Они придут сражаться за сухую ветку и горстку пепла. Потому что сражаются они вовсе не за свой дом. Они сражаются за свою гордость, за свою глупость, за свою алчность. Они сражаются за что угодно, но не за мир. Если бы они сражались за мир, то никогда бы не взяли в руки оружие. Исильдур молчал. Адар наклонился ближе, так что его волосы касались лица Исильдура. — Скажи мне, за что сражаешься ты? — тихо спросил он. — За добро, — прошептал Исильдур, глядя ему в глаза с затаенной яростью. — За добро, — повторил Адар с горькой усмешкой, резко выпрямившись. — В твоем сердце столько ненависти, что для добра в ней не осталось места. — Орков все ненавидят, — раздраженно хмыкнул Исильдур. Адар ничего не ответил. — Вальдрег, — подозвал он кого-то. Подошедший человек в засаленных лохмотьях склонился в поклоне. — Позаботься о нем, пока не встанет на ноги, — Адар указал взглядом на Исильдура, — а как встанет, пусть идет, куда хочет. — Как прикажете, Владыка, — проговорил Вальдрег с натянутой покорностью, всем своим видом показывая, что с большей охотой помог бы отправиться Исильдуру в тот путь, для которого наличие ног совсем не обязательно.