Звезды греют свои планеты

Веритас не питает особых надежд на усыновление. Более того — в его интересах, чтобы эта процедура никогда не была совершена. В приюте не оптимальные, но и не самые плохие условия для существования, четкий график и четкие правила. Раздражали разве что сверстники — но Веритас и не был обязан с ними общаться, даже руководство приюта, наконец-таки, сдалось и не предпринимало дальнейших попыток его социализации. Он предоставил Анис список из сорока трех причин, почему его карточку пора перестать показывать приемным родителям, но к его мнению, как зачастую и бывало, не прислушались. Поэтому он выходил каждый раз — и находил способ быстро указать кандидатам в родители, что он им не рад и с ними не пойдет. Если уж нельзя избавиться от бессмысленного занятия целиком, можно всячески его саботировать. Веритаса это вполне устраивало. И в очередной раз, когда объявили "родительский день", он взял с собой научную работу об одном из диалектов эпохи царя Дешрета, собираясь провести в углу весь вечер. При наилучшем исходе его даже не оторвут от дел. * * * Аль-Хайтам, в свою очередь, не понимает концепцию выбора детей. С его точки зрения, это мало чем отличается от процесса выбора подходящего котенка по окрасу вкупе с игнорированием его истории заболеваний, проблем и особенностей поведения. Поэтому они с Кавехом методично изучают все карточки — по одной. Некоторые Кавех откладывает в сторону, и Аль-Хайтам не комментирует это, хотя закатывает глаза. Он после потребует диалог, если они сойдутся с кем-нибудь из детей, а принимать решение на данный момент преждевременно. А потом Кавех замирает в руке с одной из карточек. Смотрит долго, настолько, что Аль-Хайтам — под рьяные звуки возмущения — эту карточку перехватывает. Пробегает глазами, хмыкает и поднимает на Кавеха вопросительный взгляд. Кавех же мнется, непривычно тихо — будто рычаг переключили. — Его возвращали уже два раза, — негромко говорит он, переминаясь с ноги на ногу. Аль-Хайтам поднимает брови выше, и Кавех снова вскипает. — Что? Убери это выражение лица! — Ты хочешь забрать самого несчастного ребенка в приюте. — Он не несчастный! — возмущается Кавех, складывая руки на груди. — Мы еще этого не знаем! — Кажется, ты сомневался в том, что твоих сил не хватит на воспитание обычного ребенка, — Аль-Хайтам протягивает ему карточку обратно. — Если от него дважды отказались, значит, в этом есть своя причина. И попытайся, наконец, включить голову и представить, что… — Мы его не вернем! — обрывает его Кавех, уже раскрасневшийся от переизбытка эмоций. Аль-Хайтам пожимает плечами. — А что если мы не будем справляться? * * * Веритас выполняет свой план, с ногами забираясь в кресло. Исследование сложное даже для него, а он умнее, вероятно, всех присутствующих в комнате, включая будущих родителей и Анис. Пришедших двое — оба мужчины, что случается часто: однополые пары намного более охотно обращаются за поиском подходящего объекта для воспитания. Веритаса не нужно воспитывать — скорее, окружающим стоит умерить свое поведение. К одному из них, с красивым пером в волосах, дети льнут. Он опускается перед ними на колени, что-то спрашивает, касается. Согласно исследованиям, в подобном возрасте детям очень важна физическая ласка и прикосновение, и от этого человека уже не отлипают в надежде, что, наконец, обретут дом. Веритас собирается создать себе дом самостоятельно, лет через десять. А это все глупости. Второй мужчина — намного серьезнее, и, кажется, дети его опасаются. Он говорит что-то, и нет, не обижает, просто когда появляется выбор между ласковым и холодным, по статистике выбирают ласковое. Поэтому с ним перемалвливаются лишь парой предложений, а он смотрит — и не похоже, что он выбирает. Веритас утыкается в трактат, делая вид, что его здесь нет, но это его не спасает. Правда, и беседа начинается неожиданно. — Это устаревшее издание, — сообщает мужчина, и это даже стоит того, чтобы поднять голову. — Нам не разрешают самостоятельно посещать Дом Даэны, — он старается звучать холодно. — И не делайте вид, что вы понимаете, о чем здесь написано. Вы так же тупы, как и остальные. Привычный метод почему-то не отвращает — мужчина хмыкает и касается бумаги, нагло и бесцеремонно переворачивая несколько страниц. Веритас вскипает — это его вещь! — но простой и слегка насмешливый голос поясняет, указывая на строчки: — Было доказано, что значение у этих символов может быть как прямое, так и обратное, на что указывает характерное удлинение слева или справа от символа. Пожалуй, это тебе не стоит делать вид, что ты понимаешь написанное. Веритас бьет трактатом по столу и встает, глядя снизу вверх. Он надеется, что вид у него хотя бы немного яростный, но статистическая вероятность этого довольно мала. — Вам не следует со мной разговаривать, — подчеркивает он упрямо. — Я не жажду быть усыновленным, у меня нет потребности в детско-родительских взаимодействиях, и вы зря тратите время. Мужчина и бровью не ведет. — Я и не собирался говорить с тобой об усыновлении, — он касается трактата пальцами. — Но, как многим ученым, мне любопытно мнение людей, читающих мое исследование, — он задумывается. — Что не значит, что я собираюсь принимать его во внимание. Веритас неожиданно для себя фыркает. — Вы Аль-Хайтам, — констатирует он. — Здесь на стикерах на полях вас все ненавидят. И только сейчас Аль-Хайтам улыбается.