Звезды греют свои планеты

Дори не так сложно найти — несмотря на то, что Аль-Хайтама она не любит и встречи бы с ним избегала. Но Аль-Хайтам зол, упрям и — на самом деле — дико, дико боится. Запретное знание — это убивающие изнутри лужи в Разломе, это вылеченный Лес Сумеру, это элеазар и руки Коллеи, покрытые незаживающими ранами и твердой коркой. Это — Капсулы знаний, сводящие с ума, это копье Сайно, выносящее милосердный приговор тем, кто уже никогда не вернется к жизни, это — то, чем нельзя рисковать. Что удерживает Аль-Хайтама от того, чтобы вбить Дори в стенку? Вероятно, рост. Или вечный джинн рядом. Или ухмылка на ее лице — она знает, почему он пришел. Аль-Хайтам бросает книгу ей под ноги, и Дори моментально подбирает ее, аккуратно стряхивая пыль. Она не выглядит испуганной, ей привычно весело. — Ты какой-то напряженный, господин секретарь, — говорит она вместо приветствия. — Не откажешься распить со мной чай? — Откажусь, — отрицает Аль-Хайтам. — Как эта книга попала к моему сыну? Дори не высказывает удивления — кажется, уже весь Сумеру знает, что они воспитывают ребенка. Невыносимого, резкого, раненого. К Аль-Хайтаму возвращается здравый смысл, но времени на него нет. — Зря отказываешься, это редкое предложение, — замечает Дори, и джинн прокатывает ее к столику с чаем. — Как попала? Он пришел и честно купил. Не имею к нему ни малейших претензий. — Лорд Сангема-Бай, — медленно, негромко говорит Аль-Хайтам, — вы владеете по меньшей мере пятью сотнями Капсул Знаний. Распространяете на весь Сумеру и часть разлома смесь вытяжки из спинного мозга плесенников и трех видов ядовитых грибов. Поставляете в Гандхарву… — Достаточно! — Дори вскидывает руки в жесте поражения и смеется. — А то вдруг твой ушастый друг услышит? И, — она смеривает Аль-Хайтама взглядом, — кто бы говорил про Капсулы Знаний. Они уже почти легальные! — Я не закончил со списком, — еще медленнее говорит Аль-Хайтам, и Дори взмахивает рукой. — Обычная это книга! Может быть, несколько не по мозгам твоему мальчику, но разве это имеет значения? Мы связаны почти семейными узами, — она, до сих пор плотно общающаяся с Кавехом, хихикает. — Разве подсунула бы я оригинал? Это — потрясающая имитация, и знающие люди цепляются за нее моментально. Расходится как пита посреди рабочего дня, все считают, что они самые умные и смогут избежать кары небес, — она морщит нос. — Я не продаю такие вещи, Аль-Хайтам, — и подмигивает. — А если бы продавала, не сказала бы. Аль-Хайтам медленно кивает — и только сейчас расслабляется. Тело болит от перенапряжения, в висках все будто взрывается, и Аль-Хайтам морщится, прикладывая к ним пальцы. — Ты продаешь такие подделки за… сколько? Сотни тысяч? — он делает глубокий вдох и медленный, медленный выдох: Кавех учил его, как правильно дышать в те редкие моменты, когда Аль-Хайтама все-таки перегружает. Это — помогает. — Не думаю, что у Веритаса была такая сумма. — Он отдал все, что у него было, — поправляет Дори неожиданно мягко. — Это намного дороже, чем пару сотен тысяч моры от тебя. Они так и стоят, смотрят друг на друга, Дори — будто бы победившая, исполнившая свою маленькую шутку, не зная, чего она стоила его семье. Она и не могла знать — кто бы вообще в Сумеру мог подумать, что Аль-Хайтам сорвется не на вербальную агрессию, а на нечто большее, ударившееся глубже. При Кавехе этого бы не произошло, но Кавеха рядом нет — только Аль-Хайтам, сжимающий книгу со слегка потрепанной обложкой, и Дори, которая пьет свой чай. Аль-Хайтам на нее не злится — Дори никогда не была намеренно жестокой, если это не сулило огромную выводу. Просто он совершил ошибку. * * * Веритас сначала замирает, вцепляясь пальцами себе в плечи, а потом кричит — и падает на диван, захлебываясь слезами, бьет по нему, ненавидя… даже почти не Аль-Хайтама, а больше себя. Зачем с ним так? Что такого он сделал? Зачем он доверился, почему он решил… он сам ее купил! Он заработал денег, и купил эту книгу, только для себя, никто не имел никакого права ее забирать! Но Аль-Хайтам поступил так, как считал нужным. Веритас должен был ждать этого. Что они лгали — и любую вещь у него могут забрать. В чем еще они лгали? В чем еще Веритас им поверил без малейшего на то основания? Он так и лежит — долго, уже просто не двигаясь. Слезы кончаются. На свое поведение Веритас тоже злится — срывается, как ребенок. На Аль-Хайтама надо было давить, а не кричать. Впрочем… он ведь все равно бы забрал. Потому что он здесь выражение власти и силы в доме. А Веритас не может ничего. Только если сбежать. Но это высшая степень бессмыслицы — его найдут и довольно быстро. Чтобы вернуться в приют, нужно, чтобы эти двое подписали пару бумажек, иначе Веритаса и вернут к ним в дом. Можно пойти к Сайно, но Веритас не поверил ему тогда — кто забирает ребенка у близких друзей? Проще смотреть на то, как Веритасу плохо, сквозь пальцы. Веритас стоит над обжигающим душем столько, что согревающий воду пламенный цветок сверху начинает гаснуть от пара. Он запирается в комнате — и садится, прижимая ноги к груди, посадив между коленей уточку. У нее смешные черные глазки и яркий клюв, и Веритас даже улыбается этому — а затем жестом ужаса хватает ее, прижимает к груди, прячет под рубашку, к громко бьющемуся сердцу. Это Кавех обещал ее не забирать. Аль-Хайтаму он больше не верил. Аль-Хайтам пытается позвать его через час, и еще вечером, и перед сном, но Веритас не выходит из комнаты даже на ужин, несмотря на то, что они оба так и не пообедали. Но есть не хочется — и читать, и делать что-либо. Веритас смотрит в стену, прикрывает глаза — и не засыпает еще много-много часов. Он и просыпаться не хочет. * * * Конечно, они потом говорят — говорит Аль-Хайтам, пытаясь донести свою точку зрения, Веритас всячески избегает контакта. Он не хочет слушать — и зажимает себе уши ладонями в любой момент, когда Аль-Хайтам только начинает. Он отталкивает возвращенную книгу на пол и не возвращается за ней, не берет потом со стола. Он дичится, но немного не так, как когда только попал к ним. Сейчас он будто утвердился во всех своих изначальных подозрениях и реагирует на Аль-Хайтама ярко — почти с ненавистью во взгляде. Веритас не сидит с ним за одним столом, едва ли находится в одной комнате, замыкается — с определенной целью. Отстраниться от них. Аль-Хайтам пытается, но под удар попадает не только он. Когда Кавех, радостный и довольный, возвращается со стройки — пока еще в строительной пыли на одежде и в волосах, с ссадинами на руках и мозолях на ладонях — Веритас его просто не встречает. А когда выходит, не подходит ближе, не приветствует — игнорирует, как до этого игнорировал Аль-Хайтама. Уворачивается от ласкового прикосновения. Не смотрит. У Кавеха с губ сползает улыбка. — Веритас? — зовет он негромко, не знающий, что произошло — и вопросительно смотрит на Аль-Хайтама, поднимая брови. Аль-Хайтам медленно качает головой, и Кавех встрепывается, шагает к Веритасу сам. — Я соскучился по тебе. Веритас пронзает его взглядом, будто копьем, бросает тихое: — Хм, — и отворачивается в книгу. Но не уходит и не отодвигается на любой конец комнаты. У Аль-Хайтама расслабляются плечи, а Кавех, постояв рядом Веритасом, подходит и обнимает уже Аль-Хайтама, сильно, правильно, как умеет только он. В конце концов, нет неисправимых ошибок. Может, у Кавеха правда получится.